bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 9

– Ты зачем его избил?

Крылов недовольно посмотрел на сержанта, тот ответил ему взаимностью.

– Вы видите, что он с девчонкой сделал? Как мне иначе с ним поступать. Приласкать, пожалеть?

Глебов из шока впал в ярость и гнев. Капитан, дабы не уступать ему, отвечал высокомерным спокойным взглядом, стараясь сдержать себя. Самое глупое, что только можно сделать сейчас – поддаться на неосознанную провокацию.

– Отойди от него. Подыши, мы тут сами разберемся. – Следователь внушительно посмотрел на него и взглядом показал на выход.

Сержант небрежно поставил пистолет на предохранитель и размашистым движением засунул его в кобуру. Каждое его сержанта сопровождалось ярким тремором и неряшливостью. Он неуклюже приблизился к раскрытой двери и едва не споткнулся об косяк.

– Сержант! – Окрикнул его вновь капитан.

– Что?

– Позови сюда двоих и вызывай Ермилова. Понял?

– Да.

Глебов вышел на свежий воздух и нервно закурил, выдыхая дым в землю. Вместо него в гараж зашли двое невысоких оперативников в стоптанных от времени ботинках. Они в нерешительности остановились у выхода. Один из них, Макс Кочевников, на всякий случай приблизил палец к курку автомата и снял оружие с предохранителя. Второй, Леня Шевцов, остановился в проходе и угрюмо глядел на происходящее.

– Поднимите его. – Приказал капитан.

Приказ тут же выполнили. Максим с Леонидом взяли лежавшего на полу мужчину за подмышки и поставили на ноги. Крылов теперь мог подробнее рассмотреть мужчину, стоявшего перед ним.

– Петренко Игорь Павлович, верно? – Спросил Бельцер

– Не бейте! – Жалостливо, но громко ответил мужчина.

На свет показалось сплошь разбитое лицо с многочисленными кровоподтеками и опухшими от слез и ударов глазами. Из губы вытекала кровь и лимфа, а челюсть, выгнутая влево, обнажала обломанные желтые кариозные зубы.

– Имя, фамилия!? – Не сдержался сам капитан и, выхватив автомат у лейтенанта, с жаром прошелся прикладом по его физиономии.

– Не бейте, прошу. – Сквозь выбитые зубы вновь едва понятно процедил мужчина. – Я скажу все. Я виноват!

– Петренко Игорь Павлович. Да? – Терял терпение и Бельцер. – Я прав?

– Да, правы вы. Ей богу. Я это.

Мужчина выглядел жалко. Когда Александр Германович просматривал его профиль в базе данных, он увидел не раз привлекавшегося за домогательства и кражи мужчину сорока двух лет. Однако на поверку из-за тягостного образа жизни мужчина выглядел гораздо старше. Ему вполне можно было дать пятьдесят, а то и пятьдесят пять лет.

Черная весенняя куртка с такой же черной толстой кофтой скрывали под собой уже состарившееся тщедушное вялое тело, сплошь покрытое татуировками. На голове практически не осталось волос, а на пальцах – ногтей. Кожа мужчины, белая, как мел, покрывалась морщинами и фурункулами. В волосах проскакивала единичная седина. Глаза отражали невероятную доброту и безнадежность. Они выручали общую убогость мужчины и компенсировали его блатной и даже преступный вид. Смешная бородка и вовсе придавала ему вид святого старца.

В стиранных карманах у худого преступника не было даже сигареты, не то что сил. Даже бегло взглянув на этого человека, приходит понимание того, что он безнадежно болен и не в состоянии не то что оказывать сопротивления при задержании, но и хоть как-то физически воздействовать на своих жертв. Под исключение не попадали даже маленькие девочки.

Так у Бельцера сложились первые подозрения в том, способен ли такой человек совершить вменяемые ему преступления. Промысел безжалостного маньяка требовал от него хорошей физической и психологической подготовки. К тому же жертвы его истязаний очевидно сопротивлялись и пытались всеми силами освободиться. Для того, чтобы противостоять даже маленьким девочкам, так или иначе необходима сила. Александр Германович посчитал, что у Петренко ее просто нет.

– Черт с ним, давай уже в участке все выясним. Ему в себя надо прийти, он ничего не скажет сейчас.

Бельцеру на мгновение стало жалко мужчину. Но когда его взгляд снова упал на подвешенное на веревке тело, жалость тут же улетучилась.

– Ребята, пакуйте его.

Капитан напоследок еще раз хорошенько прошелся по мужчине и рассек ему бровь. Ему оказалось не под силу сдерживать себя в узде. Михаила не останавливали ни правовые, ни даже моральные рамки. В отношении серийных убийц можно действовать и похуже, считал капитан.

К тому моменту, как Степан Викторович подъехал на место обнаружения тела девочки, Петренко уже увезли в изолятор, а Бельцер с Крыловым поехали в отдел участвовать в опознании ребенка и думать, как раскалывать маньяка на признательные показания по убийству в лесу.

Михаилу всегда тяжело давались такие дела. Дела, требующие не только напряжений пропитого вдрызг ума, но и подсказок совести, души. К его счастью, маньяков у него в профессиональной биографии было не так уж и много. Но из тех, с которыми он имел дело, приходилось повозиться. Часто бывало, попадался чудовищно умный преступник, но он прокалывался на мелочах и, поняв, что проиграл, оказывал вооруженное сопротивление при задержании. Не трудно догадаться, это всегда заканчивалось его бесславной смертью. После всего всегда следовало облегчение, небольшой запой и почти сразу – новое дело. Правда это всего лишь цветочки.

Психологически гораздо тяжелее становилось пережить такие моменты, в которых капитану хотелось пожалеть преступника, ассоциировать себя с ним. После изучения дела он понимал, что тот, на кого он охотится, считает себя обязанным совершать преступления. Трудно становилось и по другой причине. Возникшее чувство вины за все жертвы, которые оказываются на пути убийцы, очень часто грызло его изнутри, мешая работе. А преступников с их жертвами он начинал жалеть тогда, когда душегубы признавались во всем и рассказывали ему о мотивах, которые двигали ими. А раскалывались рано или поздно все.

Кто-то убивал из-за денег, кто-то по идейной составляющей. Бывали и религиозные фанатики, даже сатанисты и приспешники дьявола. Так или иначе, в практике следователя никогда не было серийных убийц с мотивом, игнорирующим все перечисленные. Многих преступников, пойманных им, объединял банальный экономический мотив, очень чувствительный и близкий самому следователю. Он тоже бедствовал, как и эти люди. Терял деньги на ставках, пропивал, занимал в долг. Сам дважды чуть не убивал и не насиловал из-за средств к существованию. Быть может, по причине своей финансовой и сексуальной неудовлетворенности он и слыл таким безумным, жестким и одновременно очень справедливым в отношении обездоленных, горюющих. Никто так и не мог определить, что у него на уме и на какие невероятности он вообще способен.

Как бы иногда не хотелось, а всегда что-то ему мешало поступить как преступник. Непонятные ему самому обстоятельства отодвигали неизбежное. Его мысли о сладости совершенного преступления никогда не переходили в действие. Он ограничивался косвенным удовольствием – поимкой или убийством преступников.

Может теперь уже пора и все слова истлели?

***

– Может быть скажешь, как ты ее насиловал? – Пытливо требовал ответа Крылов. – Как разворотил все ее внутренности, матку. А?

За полтора часа следователь так и не смог добиться ответов на свои вопросы. Ему бы сейчас не помешал отдых или разговор на какую-нибудь отвлеченную тему.

Игорь Петренко все время только смотрел впереди себя и немного хныкал. Временами он доставал металлический нагрудный крестик и целовал его, читал молитву. Ноги тряслись, руки он почти не мог контролировать. Он постоянно ощущал холод, о чем много раз говорил. Однако циничный следователь не реагировал на просьбы и продолжал гнуть свою линию.

Михаил пробовал давить на мужчину лишением базовых вещей вроде еды, воды. Сыщик игнорировал его взывания и мольбы, всецело посвящая себя игре в поддавки. Он надеялся на скорую победу. Петренко быстро сломается под гнетом. Но после двух часов почти безостановочного допроса ситуация никак не изменилась, властная и прямолинейная политика капитана не имела успеха. Скорее наоборот, она еще больше закрывала Петренко в себе.

Время подбиралось к семи часам вечера. На улице уже темнело в это время. В камере, где проводился допрос, единственное оконце выходило только на всегда темный внутренний двор, заваленный снегом и различного рода хламом, за которым возвышался трехметровый забор с колючей проволокой. Противное и депрессивное место. В отдалении бледно мерцали огни прожекторов и уличных ламп, задворки города, задворки мира. Игорь то и дело пытался вглядеться туда, в апокалипсис, в место, откуда он когда-то сбежал, но рисковал вновь вернуться.

В самом помещении ничего кроме голых бетонных стен, кроватки, стола и двух стульев не было. Допрос проводился прямо в камере, в которую поместили мужчину. Слабое освещение покачивающейся ржавой лампы и гнетущая атмосфера сумерек придавала беседе несколько дьявольский характер.

– Побойтесь бога, не гневите его. – Говорил мужчина, целуя крест.

– Атеист я, понимаешь? – Устало процедил следователь, рухнув на погнутый металлический стул. – А ты и дальше верь в свой "Город Солнца".

– Верьте или не верьте, а бог и к вам придет.

Михаил откинулся назад, насколько это возможно.

– Хочешь секрет? Заповеди не подчиняются правовым нормам, а местами даже и противоречат им. Именно поэтому мне даже по долгу службы верить не положено.

Петренко ненадолго повернул корпус к Крылову и посмотрел ему прямо в глаза. Капитан заерзал на стуле от страшной улыбки истерзанного мужчины. Рот у того наполнялся кровью, шатались зубы. Взгляд одновременно и пронзал насквозь, и жалел.

– Я вижу вас, полностью… Вы делали много плохих вещей. Каждая губит вашу душу и приводит к осознанию собственной никчемности. Я знаю, какого это. – Мужчина принял скорбное выражение лица и видя, что собеседник прикрывает рот и зевает, словно перебил его. – Позвольте мне договорить. Я переступил через десяток людей, а то и больше. Лишь недавно я нащупал нужный путь – путь спасения. При этом я даже близко не пришел к пониманию ценности жизни. Если бог позволит мне взять вину за чужие ошибки, я, конечно же, возьму ее. И вы тоже можете спастись, но учтите, вам будут мешать.

– Кто же? – Иронично усмехнулся капитан.

– Те, кто вас окружает. Из-за них вы пойдете по очень тонкому льду. Любое неаккуратное движение с их стороны, и вы провалитесь в холодную воду безвременья.

Крылов приподнял острый подбородок и нажал на него пальцами, кожа резалась от грубой щетины. Другой рукой он теребил по столу, представляя, будто играет с пустой рюмкой из под водки. Затем он спокойным, прокуренным голосом сказал:

– Вот что, христианин, моя работа заключается в том, чтобы не верить людям, а верить фактам. А об остальном я подумаю.

Капитан поднялся со стула и медленными шагами заходил по комнате. У него возникла мысль обратиться к Бельцеру за помощью в допросе, раз у него самого не получается.

– Да как же можно, особенно при вашей-то работе?

Мужчина говорил тихо. Его голос, смиренный и дрожащий, будто бы внушал капитану, что на него бесполезно давить. Нужны другие способы.

– Работа как работа, не чета твоей.

– Я тружусь на заводе. По две нормы в день делаю. С божьей помощью исправляться вот начал. Да вот незадача, не отпускает меня прошлое мое. – Мужчина, отвернул голову в сторону и вновь стал покачивался на стуле и про себя молиться.

– Да какое прошлое? Ты двух детей убил, изверг!

Следователь не мог не взорваться. Он ходил по всей камере, использовал все окружающее пространство, не раз вмешивался в личную зону мужчины и использовал все известные ему методы силового воздействия на допросах, исключая физические. Даже угрожал ими, однако мужик оказался на поверку очень крепким орешком. Он постоянно уводил разговор в другое русло, не отвечал, игнорировал вопросы, молился. Капитан совершенно не верил в его искренность. И даже когда тот зачитал "Отче наш", в ответ ему сыщик чуть ли не рассмеялся. Он понимал, что даже разговор на отвлеченную тему никак не помог ему успокоить нервы. Еще чуть-чуть и терпение безнадежно лопнет и он сорвется.

Петренко вновь проигнорировал его прямой вопрос и опустил голову. Он бы сжался в клубочек, если бы мог. Следователь же в очередной раз наращивал давление. Он кожей ощущал, как с каждой минутой к нему все сильнее подступает точка кипения.

– Ты же ведь понимаешь, что я все равно добуду ответы на свои вопросы, чего бы мне это не стоило?

– Не думаю, господь тебе не позволит.

– НЕТ БОГА! НЕТ! – Заорал наконец Михаил и несколько раз ударил кулаком по хрупкому алюминиевому столу.

– Есть, и в тебе он тоже есть.

Крылов ударил ногой в батарею, повредив подошву. Затем подошел к двери изолятора, повернувшись к мужчине спиной. Он не боялся нападения сзади, так как Петренко приковали двумя наручниками. Одни надели на запястья, вторыми приковали его ногу к ржавой батарее. Даже если бы тщедушный Петренко захотел, он бы ни за что не смог физически одолеть плотного коренастого следователя. Несмотря на схожий возраст, они находились в разных физических кондициях. Даже будучи хроническим алкоголиком, Крылов без труда бы справился с хрупким морщинистым мужичком.

Капитан дрожащими от перевозбуждения пальцами достал из промокшей пачки последнюю сигарету и нервно закурил. Он стоял лицом к решетке и видел все, что происходит в коридоре. Звенящая пустота царила в этом темном, тихом царстве. Только в конце коридора на вечернем дежурстве сидел один молодой курсант и заполнял кучу ненужных никому бумажек. Больше никто на первый этаж изолятора не заглядывал. Даже некоторые камеры по соседству пустовали. А те, в которых сидели задержанные, хорошо изолировались от звуков.

Крылов очень быстро докурил сигарету и выбросил окурок прямо в угол камеры. Он снова потянулся в карман своего пальто за очередной порцией никотинового яда. Однако когда Михаил раскрыл пачку и не смог там нащупать ничего, кроме скрежета мокрой бумаги, его глаза закрылись от досады, а руки с силой сжали пустую пачку. Еще одной сигареты ему бы точно не помешало.

Следователь прикрыл "форточку" в двери камеры и повернулся к Петренко. Мужчина так и не поменял позы. Все сидел смиренно, сведя ноги и руки вместе и целуя крест на груди. Его взгляд расплывался, а тело мерно покачивалось.

Спокойствие и смирение мужчины привело капитана в исступление. Он издал яростный крик и с силой опрокинул стол. Петренко подскочил на стуле, однако встать не смог. Он был очень слаб, чтобы сопротивляться. Плотный Михаил взял его за шиворот и повалил наземь. Мужчина попытался закрыть голову руками, однако его попытки оказались тщетными. Этим он только забавлял истязателя.

Сыщик бил его кулаками в живот, ломал ребра и кусал за уши. Затем в ход пошли ноги. Следователь бил его до тех пор, пока Петренко не стал кашлять кровью и плакать от адской боли изнутри. Михаил старательно избегал ударов в голову, боясь убить мужчину.

– Не надо, прошу! – Вопил Петренко.

– Ты убийца и педофил! – Ревел ему в ответ Крылов.

Мужчина ничего не мог ему ответить. Капитан выпускал пар с такой силой, с какой и по молодости не часто дрался. Его забавляла беззащитность жертвы, ее слабость и нежелание отвечать. Еще сильнее заводили молитвы, которые мужчина пытался читать вслух. Чем громче вопил Петренко, тем сильнее его били. Голос срывался, изо рта шла кровь, но избиваемый старался удержать себя в руках и не осыпать изверга проклятиями.

Пол постепенно наполнялся брызгами крови, Петренко стошнило. Он больше не произносил ничего, кроме одного единственного: "Боже, спаси нас!" и продолжал безуспешные попытки закрыть живот от ударов.

Наконец все прекратилось. Избитый до полусмерти еле дышал и жадно пытался глотать воздух, пропитанный злобой мучителя и кровью мученика. Мужчина продолжал верить, что Господь Бог все еще с ним и он поможет, если потребуется. Эта вера заставляла его еще сильнее вдыхать воздух и цепляться за жизнь. Он вдруг осознал, насколько сладким может быть обычный глоток кислорода. С своему несчастью, Петренко не потерял сознание. Поэтому боль не покидала его ни на минуту. Он испытал такое чувство, будто все его внутренности перемешали между собой и превратили в кашу. Тяжело дышалось и от сломанных ребер. Их осколки вполне могли пробить легкое и тогда мужчина был бы обречен. Он мужественно цеплялся за жизнь, продолжая смиренно лежать без возможности и без желания оказать сопротивление и причинить боль.

Крылов тоже дышал с хрипотцой и одышкой. Но по причине усталости, а не жгучих мук. Он быстро пожалел, что сорвался, однако не решился дать слабину и показать жалость со своей стороны. Сыщик утешал себя тем, что Петренко заслужил сурового наказания. Заслужил, потому как убил минимум трех ни в чем не повинных детей. Этого аргумента было достаточно для следователя, чтобы дать себе волю.

Он вышел из камеры и закрыл ее. Кулаки саднили, а на обуви вместе с засохшей уличной грязью появилась свежая вязкая пленка рвоты. Мужчину вырвало на его ботинки. Михаил кусочком штанины вытер потертую кожу и направился в конец коридора, откуда уже бежал навстречу дежурный.

– Товарищ капитан, что там случилось? – Растерянно спросил молодой человек.

– Неважно. Просто никому об этом не говори. Понял?

Крылов грозно посмотрел на парня двадцати пяти лет и показал окровавленные кулаки. Тот растерянно покивал головой:

– Есть, товарищ капитан.

– И еще. – Крылов глубоко вздохнул. – Вызови ему врача. Мне по делам надо.

"Презумпция виновности"

Еще пару дней Петренко, измученный и избитый, подвергался допросам по нескольку раз в день. Крылов постепенно успокоился и избрал новую тактику поведения. Вместо прямого и сильного давления на допросы он постоянно носил с собой бумаги, на которых ручкой предварительно писал "чистосердечное признание". Еще он приносил в камеру маленькие иконки, как бы желая получить благословение подозреваемого.

На этом странности в поведении капитана не заканчивались. Помимо прочего, он время смотрел прямо в глаза арестованному. Этот взгляд не то пронзал насквозь и испепелял, не то жалел и ласково обнимал своим крохотным огнем.

Мужчина смотрел на все происходящее и думал, что следователь не то хочет его убить, не то пожалеть. А может сделать с ним и то, и другое. Иногда он вел себя так, словно и вовсе не желал с ним беседовать и иметь хоть какие-то дела. Мужчина предполагал, что следователь на него даже обижается.

Но главное оставалось прежним – Петренко молчал. Он все время молился и никак не мог понять, что же ему делать. Мужчина считал себя невиновным в убийстве двух детишек, двух невинных душ. Вера в Господа Бога закрепила в нем добрые помыслы и желание каяться во всех, даже малейших прегрешениях. Игорь понимал, он точно был уверен, он не убивал и тем более не насиловал детишек. Мужчина сам проклинал того человека, который его подставлял под самую убийственную статью из всех. Оговаривать себя Игорь, разумеется, не хотел. Но он наблюдал за собой и эти наблюдения показывали, что с каждым новым днем и с каждым новым допросом со следователем, мужчина все больше и больше хочет сдаться на милость победителю. На милость извергу.

Петренко спрашивали: где машина? Или: что вами двигало?

Но он не знал ответы на эти вопросы. Зачастую он просто молчал, обдумывая свой четко поставленный ответ. Его фразы "я не знаю, я на ней уже больше года не езжу" или "я оказался там единственно потому, что мне понадобилась бутылка водки" расценивались Крыловым и Бельцером лишь как попытка запутать следствие.

И ведь странности действительно имели место быть. Как Петренко оказался в своем гараже именно тогда, когда туда же приехал Глебов? Неужели это чистая случайность, благодаря которой раскрывается так много гнусных дел.

Игорь постоянно размышлял об этом, однако несмотря на психологическое давление еще не был готов пойти на самооговор. Он лишь молился и плакал по ночам. Мыслями он возвращался в молодость, детство, уже до отказа заполненные его греховностью и преступлениями. Для него, ныне верующего, уже неудивителен эффект кармы за все то, за что он не раскаялся. Петренко как раз вспоминал случай, самый яркий в своей жизни, после которого таки сумел свернуть с кривой дорожки и начать новую жизнь.

Относительно недавно, В Петербурге в 2001 году он сидел со своим другом-сидельцем Витьком у него дома. Пили на кухне поздним вечером, когда все жильцы уже были дома. Застолье на двоих товарищей и больше никого. В очередной раз они собрались для того, чтобы заочно "проводить" в колонию общего друга.

Витек с Игорем прошли много лагерей и стали практически родными людьми. Начиная с 1986 года они оба сидели в одних и тех же тюрьмах, каждый раз осужденные разные сроки по схожим статьям. Все это время они поддерживали общение.

В те моменты, когда один из них сидел, а второй находился на воле, они часто переписывались и делились новостями. Годы лишений, испытаний и преступной жизни закалили их характеры, им казалось, что нет никакого способа их запугать или шокировать.

Этой зимней рождественской ночью в квартиру, где жил Виктор, вломился мясистый мужчина с обрезом и заставил обоих уголовников лечь на пол, заложив руки за голову. Все произошло так резко и быстро, что никто ничего не успел понять. Подробностей Игорь не помнит и сейчас, а тогда и вовсе казалось, что все происходит будто в бреду. Особенно запомнился Игорю лишь момент, когда ворвавшийся в дом мужчина заставил их лечь ударом тяжелого сапога. Петренко почесал плечо при этом воспоминании. Да уж, удар у этого мужчины был сильным.

Приятели спьяну подумали, будто мужчина собирается их ограбить. Пока усатый толстяк что-то доставал из своего вещмешка, Виктор максимально тихо обернулся и потянулся за бутылкой водки, дабы разбить ее об голову неадекватного агрессора. К несчастью авантюриста, в этот же миг в бутылку из ружья последовал выстрел, необычайно тихий, как хлопок пакета. Стекло разлетелось вдребезги, зацепив осколками стекла щеку и уши Петренко. Мужик проревел:

– Дочь мою ты лапал?!

Эти слова обращались к приятелю Игоря. Виктор ответил, отвернувшись снова в пол:

– Че ты чешешь? Не знаю я ни тебя, ни твоей дочери, мужик.

– Я видел тебя сегодня. Ты лапал ее, козел!

Виктор предпринял попытку приподнять голову, чтобы его лучше было слышно, но толстяк приложился ботинком по уху и не позволил это сделать.

– Помню! Я ей сегодня мороженое купил всего лишь, а она в благодарность обняла меня.

– Не ври, и этот гад с тобой был!

– Был. – Ответил Петренко. – Но он в натуре ее только обнял.

Гнев мужчины несколько ослабел и превратился в холодную ненависть.

– Я нашел вас, потому что знаю, где живут все здешние сидельцы, добрые люди сказали. И так как вы сегодня провинились, вас нужно наказать. Ведь как известно, незнание жизни не освобождает вас от смерти.

– Мужик, сядешь же. – Прохрипел Виктор.

– Не сяду! Для тех кто в танке, я майор местного УБОПа, так что посадить меня не получится. Иначе как бы я вас отыскал?

– А! Вот как. – Все еще не понимая происходящего пьяно икнул Витька.

Толстяк же отошел на пару метров назад и несколько приспустил ружье. Затем повел свою речь:

– Я очень хочу кончить вас обоих, но патрон у меня с собой только один. – Мужик достал револьвер из кармана пуховика и покрутил им одной рукой. Во второй он все еще держал ружье. – Вот эта штука вам судья.

Мужик бросил пистолет между ними и наставил на обоих ружье. Большое количество выпитого мешало жертвам грамотно рассуждать. Поэтому даже движения рук их были заторможенным и кривыми.

Первым пистолет Взял Игорь. Он был бесстрашнее своего кореша и счел, что все происходящее не больше, чем игра.

– Встать! – Скомандовал мужчина.

– Стоим! – Поднимаясь, шутливо ответил ему Петренко.

– Сесть обоим за стол напротив друг друга.

Распоряжение мужчины с ружьем они выполнили с очень большим трудом. Для этого Виктору понадобилось дважды упасть. Только потом они сумели, переглядываясь, подняться на ноги и худо бедно сесть за стол.

– Проверь барабан. Может там пусто.

Витек ухмыльнулся. Игорь послушал его и преломил в руках револьвер. Среди пяти зияющих дыр старенького "Смита и Вессона" болтался один заполненный чем-то медным кружочек. Игорь сразу понял, чего мужчина от них хочет.

– Ну что там? – Спросил Виктор.

– Пуля. Одна. – Ответил ему собутыльник.

Затем преломленный ствол последовал на прежнее место и щелкнул. Только после этого мужчины посмотрели друг на друга серьезными, трезвеющими глазами. В их уме сложился какой-то невероятный пазл. В дом одного из них непонятным образом врывается какой-то незнакомец с ружьем и требует от них играть в русскую рулетку. В качестве мотивации своего поступка он называет опороченную честь дочери. Ну прям каменный век.

На страницу:
5 из 9