Миллионщица

– А пилить? Тополя свалим, а чем распиливать? Была б пила, я бы помог.

– У отца есть, надо в Листвянку сбегать.

– Тогда договорились. Ты завтра весь день дома будешь?

– Где ж ещё? С шитьём надо разделаться. С утра к архитекторше схожу и домой вернусь.

– Тогда я как освобожусь, забегу, обскажу, как и что.

Вася засобирался, но хозяйка удержала, подав ещё чашку чая: для принятия верных решений требовалась полная информация.

Через пятнадцать минут Клавдия вызнала всё, что хотела.

Живёт Вася с восьмидесятилетней бабкой в одноэтажном доме на два хозяина, в трёхкомнатной квартире с местным отоплением. Квартира не приватизирована, записана на бабку, но внук в ней тоже прописан. Огород – четыре сотки. Семейное положение потенциального друга – разведён, шестнадцатилетней дочери высылает помощь. Родных братьев и сестёр нет, только сродные.

– Что квартиру не приватизируешь? – спросила мимоходом. – Бабка помрёт, и начнётся волокита. Восемьдесят лет – уж песок с неё сыплется, поскользнется ненароком, упадёт, с неё и этого хватит.

Вася едва чаем не поперхнулся.

– Баба Дуня помрёт? Да бог с тобой. Шустрая, как электровеник, не знаешь – не скажешь, что восемьдесят. Да она ещё и тебя, и меня переживёт.

Искоркой сверкнула задумка – может, зря со строительством затеялась? Складывая посуду в раковину, спросила, не поворачивая головы. (Васю обкрутить и стараться не надо, сам лезет, старуху куда переселять, чтоб под ногами не путалась?)

– Где апартаменты-то ваши?

– Гастелло, двадцать семь, ну, кинотеатр «Мир» знаешь где?

Клавдия знала. Нет, этот вариант не подходил – всё на виду, и огород – не огород, а огородишко, негде и сараюшку поставить, не говоря уже о свинарниках и коровниках. Для предстоящих дел требовались и помещение, и простор, а вот лишние глаза совсем ни к чему. Продать – другое дело. Покупатели бы быстро сыскались: трёхкомнатная квартира на земле – никакой дачи не надо. Но куда старуху девать?

Проводив Васю и прибравшись на кухне, засела за машинку. К вечеру одна за другой явились три заказчицы. Клавдия так увлеклась, что за стрекотом машинки не сразу и звонки услышала. От одной визитёрши избавилась быстро – руки есть, сама пуговицы пришьёт, двум другим велела прийти завтра в обед. Вместе с ними на следующий день пришла ещё одна – с новым заказом. Этой пришлось отказать – домашнее ателье временно закрывалось. Исключение сделала лишь для архитекторши, но это совсем иное дело – свой человек в администрации ой как нужен.

В четвёртом часу подкатил Вася – весёлый, возбуждённый, горячащийся от нетерпения, словно взятые им добровольно на себя тяготы касались не чужой, не подающей, между прочим, никаких надежд женщины, а его самого.

Неласковая женщина усадила доброхота обедать, и, хлебая борщ, Вася доложил о результатах своих деяний.

– С бульдозеристом переговорил, – обещался к пяти подъехать. Возьмёт недорого – два литра. С грейдеристом тоже говорил. Площадку подготовим, приедет, спланирует. Ну, этому деньги нужны, сказал, потом договоримся, – опорожнив тарелку, Вася вздохнул. – На работе поругался. Хозяин, зараза, опять завозникал. То ничо-ничо, а тут на тебе – или работай, как все люди, или увольняйся. Какое ему дело – когда, главное, свою работу в срок выполняю, из-за меня ни разу задержки не было. Вот зараза, ну да хрен с ним.

Как водится в подобных делах, бульдозер пришёл не к пяти, а без четверти шесть. Лысоватый, худющий мужик сбавил обороты двигателя, вылез на сверкающую, отполированную гусеницу, мельком глянул на Клавдию и Васю, стоявших возле «Жигулей», приложил козырьком ладонь ко лбу, осмотрел фронт работ и, ничего не сказав, скрылся в кабине. Тридцатиметровые тополи, судорожно вздрагивая, противились натиску неумолимой брони и, не устояв, замертво рушились наземь, ломая руки-ветви. Через полтора часа участок выглядел непролазной чащобиной. Влажно чернели груды земли, вывороченные вместе с мощными корневищами, белели обломыши веток, корней. Тракторист спрыгнул на землю, Клавдия подала приготовленный пакет, мужики выкурили по сигарете, вприщур поглядывая на содеянное. Растоптав окурок, плешивый коротко бросил: «Ну, бывайте!» и влез в кабину

Пока мужики курили, Клавдия размышляла.

Работы предстояло невпроворот, и чем дальше, тем больше. Вася не работник – находка, с первого взгляда, по крайней мере. И машина имеется, и пилой управляется, подойдёт время – и электричество наладит. Главное, прилепился к ней, а по какой причине – непонятно, одним словом – приманила. Но как бы ни прилепился – одними борщами да сырниками со сметаной не удержишь. Ну что ж, если потребуется, она и ножки раскинет, с неё не убудет. Ублажит, не досыта и не каждый день, а так, чтобы на взводе держать. Дальше видно будет, надобность отпадёт – она и отшить сумеет, не в первый раз. Потребности в ежедневном траханье с мужиками Клавдия не испытывала, но природа есть природа. Женщиной она была, если и далеко не первой молодости, но ещё не отцветшей, и Вася отвращения ей не внушал.

Вечером добровольно навязавшегося помощника Клавдия оставила ночевать у себя и ночью раскинула ножки. Участь Васина была решена. Утром он, виноватясь, что поневоле приходится покидать милую подругу, уехал на работу. В Листвянку за пилой отправились в обед, каким образом Вася решил дела с отлучкой, Клавдия не интересовалась. По Васиному виду Клавдия безошибочно определила – ритуальное действо физиологической близости для него выходило далеко за рамки заурядного «акта». Сама она во время «акта» изображала нетерпение, и Васи надолго не хватило.

Вася родился и возрос в определённой среде, далёкой от философских и этических мудрствований, но принадлежал к той категории мужчин, которые, сойдясь с женщиной, подспудно, неосознанно, не вследствие умственных размышлений, а благодаря врождённым свойствам, наделяют ту неким возвышенным началом, идеализируют её и готовы служить и душой, и телом, и даже терпеть тиранию.

Машина мчалась по шоссе, обгоняя редкие грузовики, Вася щурился на солнце, деликатно выдыхал дым в открытое окошко. Вёл легко и уверенно, объезжая проплешины в асфальте. Клавдия сосредоточенно смотрела вперёд, не обращая внимания на пейзаж, и вполуха слушала болтовню сидевшего рядом полюбовника. Легко было сказать – съездим в Листвянку за «Дружбой». Отец ни за какие посулы и клятвы в чужие руки пилу не отдавал. А кто такой Вася? Дочкин сожитель? Как бы он этого сожителя не отматюкал заодно с непутёвой дочкой. Второй вопрос был по сложней. Надо было повернуть дело так, чтобы тёлку, предназначенную на мясо, родители обменяли на дойную корову и отдали ей. Для предстоящих дел во дворе требовалось держать собственную скотину. Был и третий, не созревший покамест вопрос, даже не вопрос, а так – задумка.

– Я бы мог помочь со строительством, топор в руках держать умею, ну а бетон мешать – нехитрое дело, – в Васином голосе проскальзывали улещивающие интонации, словно просил сделать одолжение. – Бабок-то у тебя много?

Вопрос был провокационным, а откровенность не относилась к качествам Клавдиного характера.

– На ограду хватит, – бросила коротко.

– Куда тебе одной за такое дело браться? Вообще-то на какие шиши строить собираешься?

– Скотину разведу, в деревне выросла, знаю, что к чему и почём. Тебе-то что за печаль? – Клавдия глянула искоса, качнувшись, привалилась плечом и, обретя равновесие, сидела так пару минут.

– Да я вот чо хочу сказать, – Вася выбросил окурок, помолчал, набрал воздуха, выдохнул: – Давай распишемся! Построимся, будем жить в новом доме, а квартиру сыну отдай. Сама подумай – на фига ему крестьянская изба да скотина? Кралю с собой привезёт, прям вот пойдут они в Мыски жить, квартира для молодых в самый раз – двухкомнатная, ванная, нужник тёплый. Ещё и приедет ли сюда жить? Он у тебя где учится? Там, поди, и работу найдёт, а квартиру обменять можно.

Последний вопрос Клавдия пропустила мимо ушей, на сделанное предложение ответила уклончиво:

– Поживём – увидим. Расписаться, говоришь? Вот погляжу, что ты за мужик, тогда и решу. Пока знаю, как ночью трудишься, а это дело нехитрое. Мне надо, чтоб от мужика в доме толк был, а не так – с утра ищет, чем опохмелиться. Учти на будущее – всяких бомжей да алкашей терпеть не могу. Не знаю, что у тебя за друзья, ко мне не води – выгоню. Понадобится – сама найду. И сам от бутылки держись подальше. Ну конечно, мужик есть мужик, иногда и разговеться можно, но не так – каждый день да через день. Вот такое моё первое условие, – закончила Клавдия твёрдым голосом.

– А второе?

– Второе и третье после узнаешь. Это главное.

«Жигули» нырнули с покрытой остатками асфальта проезжей части на вытянутую вдоль изб узкую луговину, весело желтеющую бодренькими одуванчиками, и подкатили к родительскому подворью. Отец вытолкал за ворота москвичёвский прицеп и возился с колёсами. Поднявшись на ноги, поздоровался с дочерью, потёр тыльной стороной испачканной ладони заросшую седой щетиной щёку, для рукопожатия подставил гостю запястье.

– Мать в избе управляется, – сообщил мимоходом.

Оставив мил-дружка знакомиться с предполагаемым тестем, Клавдия отправилась на собеседование с матерью, надеясь заручиться её поддержкой. Окунувшись в аромат черёмуховой кипени, подошла к чисто вымытому крыльцу. Дружок, пёс из породы деревенских дворян, привязанный у стайки, заголосил тонко, по-щенячьи, улёгся на живот, забарабанил по земле хвостом. Клавдия не выдержала, приблизилась к возрадовавшейся собаке, потрепала за уши, дала лизнуть руку.

Мать стояла у пылающей грубки, варила вечное свинячье пойло, пекла блины. При виде вошедшей дочери, всплеснула руками:

– Ой, доченька, как сердце чуяло, блины вот затеяла. Старый изругал – только и возишься у плиты целыми днями, лучше бы отходы перемолола. Осерчал, ушёл прицеп ладить. И на кой он ему сейчас сдался, чёрту старому.

– Я, мам, не одна, с другом приехала, – сообщила дочь, освобождаясь от верхней одежды.

Мать покачала головой.

– За сорок тебе уж…

– Ну, оставим, надоело, – Клавдия, сжав ладони коленями, села у стола, сердясь на себя за прорвавшееся раздражение, не только не соответствующее настрою предстоящего разговора, но способного помешать ему. Мать сама заговорила на нужную тему.

– Ну чо, про мясо-то узнала? Отец по десять раз на дню вспоминает, каки-то запчасти к «Москвичу» нужны. Да ты, поди, голодная, – мать засуетилась, оставила стряпню. – Попей вот простокиши да блинков парочку возьми. Испекутся все, с маслицем потомлю, тогда и сядем. Покушай пока. Друг-то твой иде есть?

– Отцу остался помогать.

Повинуясь материнским уговорам, Клавдия выпила стакан простокваши с блином. В двухведёрном чане забулькало, из-под крышки плеснуло на плиту, и, оставив еду, Клавдия помогла матери снять с плиты варево.

– С мясом плохо, – сказала громко и твёрдо, возвращаясь на место. – Куда ни ткнись – кругом одни кавказцы, кого хотят, того и творят. Я вот чего надумала – участок под застройку в Мысках взяла. Хочу дом построить, скотину развести. А квартиру Витюшке отдам. Вася вот в мужья набивается.

– Ну и чо ты?

– Да не знаю, не решила ещё.

– Он как, – мать тревожно, с боязливостью, опасаясь вызвать гнев дочери, глянула на Клавдию, – пьющий, нет?

– Да кто сейчас непьющий? Почём я знаю. Три дня знакомы. Мужик вроде работящий, помогать взялся, вот за пилой приехали – там тополя испилить надо. Даст отец, нет?

– Да кто его знает, чо у него на уме. Друг твой глянется, так даст. А Витюшка-то как? Не в этом годе заканчивает?

– Да какой в этом? Ещё два года учиться. Двадцать раз одно и то же спрашиваешь. В академке он, ну, отпуск такой у студентов, подзаработать хочет. Я тебе в прошлый раз всё обсказала.

– Ну не серчай, не серчай, памяти никакой не стало, уж ничо не помню. Хоть бы закончил ученье да работу нашёл. Леонид-то вон как мается. Скотину-то где брать будешь? Покупать?

– Не знаю, не думала ещё. Вот стройматериалы закуплю, тогда решу.

– А знаешь чо, – мать смолкла на минуту, сбрасывая со сковороды испёкшийся блин и, поливая на неё половником жидкое тесто, – никого не покупай, Марту нашу заберёшь. Перебьётся старый без запчастей. Ездиит «Москвич», кого ему ещё надо. Осенью свинью заколем – вот и будет ему на запчасти. Мы вот как исделаем, ты не сомневайся, я старому пока и сказывать никого не буду, – и заговорила, перейдя на шёпот, словно опасалась, что находившийся во дворе «старый» может услышать её секреты и воспрепятствовать исполнению тайных планов. – С председателем договорюсь. Он мужик с понятием. На мясокомбинат скотину повезут сдавать, я и обменяю нашу тёлку на коровку, не сомневайся, удойную выберу. Перевешаем, если чо, так доплатим. Сейчас часто скотину сдают, – мать перевернула блин, вздохнула. – Эх-х, и чо делается, чо делается! Последний год наш председатель работает. «Я в рыночные отношения не вписываюсь, – душа не приемлет!» – вот как выражается. Матершинник – не приведи господи, а человек добрый. В других этих, ну, колхозы теперь как называются? Ну, обществах этих, как люди сказывают, начальство пенсионеров понужает, как безродных, а наш – нет. Куда с добром – и отходы даёт, и с сенцом помогает. Бог с ним, пускай матерщинничает. Уйдёт – хлебнём горюшка. Да может, уговорим ещё, приладится к этим «отношениям», будь они неладны. Это ты, Клавдюшка, хорошо придумала, давно пора. Живёшь в панельной коробке, как в клетке. Да вот друг-то твой как? По-серьезному, или так, – старуха хотела сказать «потрахались», да язык при дочери не повернулся молвить срамное новомодное словцо, – да разбежались? Эх-х, изладилось бы у вас, мы бы со всей душой помогли.

Мать допекла последний блин, положила на аппетитную стопку два жёлтых куска топленого масла, накрыла эмалированной миской, кивнула на дверь.

– Иди, зови мужиков.

Мужики в компании с Дружком сидели на корточках перед раскрытым настежь сараем. На полосатой ряднушке стояла полуразобранная «Дружба». Вася, надув щёки, прочищал жиклёр, поднеся последний ко рту. Про жиклёр Клавдия догадалась по речам отца. На её зов тот отмахнулся.

– Погоди, закончим, тогда и придём.

Минут через тридцать со двора донёсся надсадный визг, закончившийся натужным, глухим квохтаньем, ещё через четверть часа пила подала ровный уверенный голос.

Вошедший отец провозгласил, обращаясь к матери:

– Ну, радуйся, старая, нашёл я тебе зятька, – на сморщившуюся брезгливо дочь зыркнул исподлобья. – Ты не кривись, не кривись. Бабе за сорок, а она всё хвостом крутит. Чем тебе Василий не мужик?

Мужчины, уступая друг дружке место, вымыли под рукомойником руки, гость, повинуясь приглашениям радушной хозяйки, сел за стол, хозяин из выкрашенного белой эмалью настенного шкафчика достал гранёные стопки, кряхтя, сунулся в нижнее отделение кухонного мастодонта и поднялся, сжимая в руке бутылку с прозрачной жидкостью.

Из-за оной жидкости в не столь отдалённые времена, когда лица кочующего народца сулились отлить главному борцу с пьянством и алкоголизмом памятник из благородного металла, случился у оборотистой дочери скандал с недотёпами-родителями. Производить продукт в пятиэтажке – верный способ нарваться на крупные неприятности. Отец же открывать товарное производство не просто отказался, а присовокупил при этом в изрядном изобилии выражения, которыми издавна славится простонародная русская речь. Для домашних же нужд производил продукт в достаточном количестве и со знаком качества.

– Васе не наливай, за рулём он, – предостерегла дочь.

Отец застыл с бутылкой в руках, на лице читалась озадаченность, выручила мать.

– Достал, так уж выпей, коли в охотку, не то ещё удар от огорчения хватит.

Отец крякнул, налил стопку до краёв, махом выпил, бутылку тут же прибрал с глаз долой и, уже сев за стол, закусил блином.

– Мы, мать, вот чего исделаем, – объявил, облизнув замаслившиеся губы: – Марту нашу на корову обменяем. Я сам со Степанычем переговорю. Он чего, не согласится обменять? Один хрен вся скотина под нож идёт – дерьмократы грёбаные. Ты даже и не суйся, толком дело не изладишь, только голову заморочишь. Вот тебе, Клавдия, наш подарок к свадьбе.

– Гос-споди! Вот навязался. Да я, может, за него сроду и замуж не собираюсь.

– A мне Васька понравился, – резюмировал отец, которому первачок, изготовленный для собственных нужд, взвеселил настроение.

«Васька», словно и не о нём шла речь, меланхолично поедал блины.

За столом долго не засиделись. Первой поднялась Клавдия.

– Ну всё, попроведали, блинов у тёщи поели, пора за работу.

Вася загрузил в багажник пилу, мать подала трёхлитровые банки, отец принёс из сарая две цепи и топор.

– Вот, пили пока этими, у меня ещё три штуки в запасе есть. Наточу, приедешь возьмёшь, а эти назад вернёшь.

Перед поворотом в Мыски Клавдия, удивив Васю, велела:

– Вначале к тебе заедем.

Знакомство с бабушкой Дуней состоялось перед крылечком с резными столбиками и перильцами. На перильцах возлежал рыжий котище, презрительно глянувший на гостей и опять закрывший глаза. Бабушка теребила передник, сказала по-образованному:

– Прошу в дом.

Деревенское угощенье – творог со сметаной – бабушка кушала по чуть-чуть, словно сторожкая птичка зёрнышки клевала, но постепенно вошла в охотку и не забывала нахваливать гостью. Клавдия разливалась соловьём.

– Вот построимся, заведём корову, курочек, пасеку. Будете у нас как сыр в масле кататься.

Бабка тут же встряла с советами.

– Сыр умеешь готовить? Научу. Сепаратор надо купить. Инкубаторских цыплят не бери. В деревне присмотри хо-рошу курицу, чтоб сама парила, её и бери. Да у матери, поди-ка, есть така…

Клавдия в чужих советах не нуждалась и развивала свою мысль.

– Про магазин забудете, где он и есть. Чего хорошего – ножки от Буша сто лет не мытые есть, – сама засмеялась, – отрава одна. Или вот ещё гусей можно развести. Захочется – приходите гусят пасти. Самая работа для старушек – и на солнышке посидеть, и польза есть. В Мысках приволье – считай деревня. А тут что – одной ногой ступишь, другую не знаешь, куда поставить. И от машин дышать нечем.

Пока старушка лакомилась натуральными продуктами, Внукова зазноба наводила блеск и глянец в кухне. Маленький складик, состоявший из старых газет, всевозможных баночек – консервных, стеклянных – которые бабушки-старушки собирать великие охотницы, оказался за оградой в мусорном ящике. Клавдия летала с мокрой тряпкой, Вася тряс половики.

Обласканная бабулька проводила молодых до калитки и, тихо улыбаясь, смотрела вслед машине, пока та не скрылась из вида.

Работа кипела, только щепки летели. Клавдия размашисто отсекала сучья, Вася, окутываясь сизым дымом, пластал тополиные туловища. За два дня управились, – подходящие стволы были распилены на столбушки для ограды, ошкурены и сложены на просушку, остальное пошло на дрова. Вася сгонял в ДРСУ и вечером участок спланировал грейдер. Ночевали у Клавдии. Инициатива окончательно перешла к ней, Вася лишь согласно кивал головой, с автомастерской он расстался окончательно.

Выйдя из ванной, Клавдия сообщила дальнейшие планы:

– Завтра съездим в лесничество. Есть там одна профура, знакомая моя, платья ей шила. Купим лес для бани и стаек. Первым делом баню срубишь, зимовать в ней будем. Квартиру в аренду сдам.

К «профуре» Вася не ходил – скучал в машине. Клавдия вернулась часа через полтора – довольная, с блестящими победоносно глазами.

– Я уже и с шофёром договорилась, завтра всё привезём.

МАЗ с прицепом сделал два рейса, и на участке выросли горы сочившихся смолой брёвен, тёса, горбыля. Вася засучил рукава и взялся за топор. Клавдия вновь стучала на машинке и вершила непонятные дела в городе. Результаты этих дел вскоре проявились, – в створе линии электропередачи лежала опора с бетонным пасынком, а на участке мотки голоалюминиевого провода и кабеля.

– Сколь отдала? – Вася кивнул на электрическое добро.

– Не забивай голову, – фыркнула Клавдия. – Между делом поспрошай когти да тяни свет.

– Тянуть дело не хитрое, надо автомат вначале найти. Ладно, займусь.

– Сегодня вечером сгоняем в частный сектор, – продолжала Клавдия. – Там водку на разлив по дешёвке продают. Я уже договорилась, ко мне по пути заедем, флягу возьмём.

– Да ты чо? Водка на разлив! Да это палёнка голимая.

– Тебе какая разница, палёнка, не палёнка. Я ж не предлагаю тебе её пить. Вон сколько делов! До зимы разве управимся? Бомжей придётся звать, а им и палёнка сойдёт.

На следующий день два щетинистых, давно не мытых мужичка ставили вокруг участка ограду, копали канавы под фундамент.

2

В конце июня в недостроенной ещё холодной стайке мычала чёрно-белая Пеструха, в загончике хрюкали четыре ландраса – боровок и три свинки. Вася жил в времянке-сараюшке – горы пиломатериалов и скотина требовали пригляда. Весь июнь между делом учил Клавдию вождению, а первого июля, так же между делом, парочка наведалась в ЗАГС и расписалась. Вася вознамерился гульнуть, но молодая жена воспротивилась – вот построимся, тогда и устроим гульбу. Через несколько дней у Клавдии уже были права и доверенность на «Жигули». От Василия потребовалось лишь на полчаса заглянуть к нотариусу, дабы собственноручно в присутствии государственного служителя начертать подпись на документе.

– Как это у тебя всё так ловко сварганилось? – спросил, пристёгиваясь ремнём на пассажирском месте. – Люди неделями в коридорах сидят, а ты – раз-раз и готово.

– Байбаки, вот и сидят. У меня есть время рассиживаться? – Клавдия ловко обогнала «Волгу», выскочив на встречную полосу, и вернулась на свою под носом у вильнувшего «Москвича». – Теперь быстрей дело пойдёт. А то столько времени зря терялось, – то на автобусе трясёшься, то пёхом вприпрыжку, то тебя от дела отрываю. Тебе, может, мужиков в помощь нанять?

– Ну их на хрен, таких мужиков, – Вася от отвращения даже лицо скособочил. – Штакетник колотили, все пальцы себе поотшибали. Сам потихоньку, зато ладом всё сделаю. Потом, когда сруб на место собирать да крышу ставить, позвать придётся, а сейчас не надо.

– Ты тоже сильно не затягивай, я уже съёмщиков на квартиру присмотрела.

Волей-неволей, не дожидаясь возведения первой очереди хором, Клавдии пришлось делить в сараюшке ложе с молодым супругом, – как выяснилось перед регистрацией, он был действительно на три года младше невесты. Пеструха доярок мужского пола не признавала, а гонять машину ради утренней дойки выходило себе дороже. После первой же ночёвки, процедив молоко, Клавдия налила трёхлитровую банку и укатила, только пыль завилась следом – ездила она лихо.

Баба Дуня давно встала и копошилась в огороде – стоя на коленках, продёргивала морковку. Клавдия за рукав затащила протестующую старушку в избу, усадила за стол, та едва успела руки сполоснуть. Невестка распоряжалась в чужой кухне, как в своей собственной. Не успела старуха вознегодовать, а перед ней уже стояла вместительная фаянсовая кружка с парным молоком. Любознательной бабе Тоне, заглянувшей к соседке узнать, не приключилось ли чего, – спозаранку машина возле дома стоит – досталась такая же ёмкость. Старушки остались умиляться Васенькиному счастью, само же счастье, наскоро распрощавшись, укатило.

В конце июля поражённому Васе опять пришлось ставить подпись на юридическом документе – приватизационном акте.

– Как ты её уломала? – спросил у супруги.

Та возмутилась.

– Уломала? Да она сама мне с этой приватизацией проходу не давала. Старая совсем стала, ничего не понимает. Говорит, помру не сегодня-завтра – у Васеньки квартиру отнимут. Я ей – как отнимут, если он прописан здесь, и с чего вы помрёте, вон ещё какая крепкая, и бегать по этим конторам сейчас совсем времени нет. Она на своём – ты уж, Клавушка, сделай милость, чтоб мне помереть спокойно, приватизируй квартиру. Пришлось побегать, куда денешься.

Занятый стройкой, внук с родной бабкой виделся редко, довольствовался рассказами жены, бывавшей у той по несколько раз на неделю. Уговоры насчёт приватизации воспринял как старушечью блажь. Но Клавдия, рассказывая о ней, каждый раз качала головой.

– Совсем плохая наша бабулька стала.

– Чо так?

– Дак чо? Помирать собирается.

– Помирать? – не поверил внук. – Ни разу от неё таких речей не слыхивал.

– Ты не слыхивал, зато мне слушать надоело. Каждый раз об этом говорит. Ну, не прямо – помру, мол, а с намёками. «Вот лягу в могилку, ты за Васенькой пригляди, совсем он у меня безответный, кто хошь на ём ездиит».

«Васенька» фыркнул, Клавдия продолжала:

– Да и то сказать, как ни приду, всё по огороду в такую жару ползает. Удар как-нибудь хватит, много ли старому человеку надо. Я ей уж и картошку на два раза протяпала, и помидоры пропасынковала. Нет, вот ей надо каждую травиночку выдернуть. Стоять уж не может, на коленках ползает. Я ей и так, и эдак – всё бесполезно. Наползается по огороду и падает – сил нет, да за сердце хватается. Ты свози её в поликлинику на приём и поговори заодно, я уже наговорилась.