Миллионщица

Александр Коломийцев

Миллионщица. Бич. Галчонок. По высшему разряду

© Текст —.Александр Коломийцев, 2013

© Иллюстрации – Алиса Дьяченко, 2013

© Издательство – «Союз писателей», 2013

Миллионщица

Повесть

1

Сумка, удерживаемая на весу, служила тараном. Мужик в ветровке, успевший первым протиснуться в дверь, матюкнулся под натиском ударного предмета и сделал лишний шаг между передними сиденьями. В середине салона, справа, оставались свободные места, и Клавдия Валентиновна Моргунова, не мешкая, – сзади подпирали менее проворные пассажиры, – заняла место у окошка. Мать отыскала её взглядом и, словно расставались на годы, встала напротив, левой рукой теребила концы платка, правой, как заведённая, совершала прощальные взмахи.

– Мадам, не позволите вашу сумочку выставить в проход?

«Сумочка» весила килограммов десять: из деревни Клавдия Валентиновна возвращалась с гостинцами: сметана, творог, домашний сыр.

«Мадам» пьяненький мужичок молвил для куражу, и Клавдия Валентиновна раздражённо бросила:

– Выставь.

Водитель громогласно приступил к сбору платы, Клавдия Валентиновна достала деньги, мужичок с готовностью передал их вместе со своими, устроился рядом, невзначай коснувшись боком, и принялся знакомиться.

– Вася!

Попутчица игнорировала протянутую ладонь и отвернулась к окну. Автобус, наконец, тронулся. Мать, уплывая назад, замахала чаще и с растерянным лицом сделала вслед несколько семенящих шагов. Дочь подняла руку, пошевелила пальцами и облегчённо вздохнула: выходные в деревне действовали на нервы.

Ежедневное нытьё с утра до вечера доведёт кого угодно. Всё соберёт. И как в колхозе одними «палочками» платили и молоко от своей кормилицы государству сдавали, а детей ростили. Жить по-человечески начали, отцу даже «Москвича» дали, обрадовались: всю жизнь от зари до зари горбатились, хоть на старости поживут, на тебе – новая напасть – перестройка, будь она неладна. Уже и про перестройку забыли, а жизнь всё тяжелыпе и тяжелыпе.

Господи, до чего же всё это нудно!

«Пензию» уже полгода не выдавали. На почту пойдёшь справиться – почтарка облает, как собака цепная, некормленая. На улицу выйдешь – сердце поначалу забухает-забухает, потом в яму провалится и стихает, в грудях колотьё, мочи нет терпеть, и слёзы текут-текут. И пожалиться некому, – Семён убегает, отец ворчит, – вот, только ей, доченьке, да боженьке. (В горнице второй год висела облезлая икона то ли святого, то ли угодника – Клавдия Валентиновна в религиозных делах не разбиралась).

Кто им виноват, что за «палочки» работали? Умные люди и в те годы очень даже неплохо устраивались. Из-за их, родительской упёртости, и она до двадцати двух лет дурой деревенской жила. Надои, привесы… Ей-то уж не «палочками» платили, иной год совсем даже неплохо выходило, так всё равно – в пять часов вставай и прись на эту ферму. Нет уж, выбрали такую жизнь – в навозе ковыряться, – так нечего виноватых искать. Ещё злятся, когда она правду говорит. Но нынешняя размолвка не из-за этого вышла. Деньги! Клавдии Валентиновне позарез требовались деньги, но не какая-нибудь сотня тысяч, а миллионы – два-три десятка. За «Москвича» столько не выручить, но хоть что-нибудь. Да она потом джип японский купит вместо этой ржавчины. Так куда там – курочка ещё в гнездо не села, а она уже яйца считает. Надо же, без машины как без рук! Слушать смешно – и на покос, и по грибы, и на рыбалку, всё на ём, родимом. В город два раза в год ездит, когда мать упросит. Соседи – и те смеются: «Ты, Терентьич, в город не ездий – оштрафуют за шибко тихую езду».

Она уже и помещение под мастерскую присмотрела.

Первое время бы арендовала, потом выкупила, но оборудование-то сразу приобретать надо. Надоело батрачить всю жизнь, то на государство, то на дядю, охота и самой хозяйкой побыть. А дома не шитьё – кустарщина. Да, открыть бы мастерскую. Кем она только не была – и продавщицей, и портнихой, и штукатуром, даже массовиком-затейником в Доме отдыха подвизалась, а одно время стригла трудовой народ «под канадку». В Доме отдыха время весело летело, только оттого веселья прибытку мало было. В продавщицах – другое дело, куда с добром, от того добра она другого и не искала, только вот незадача вышла, хорошо – верные люди на ухо шепнули, да вовремя уволилась.

Мысли Клавдии Валентиновны прыгали упругим мячиком, словно колёса по выбоинам давно не латанного шоссе.

До чего отец из-за «Москвича» разозлился, даже не стал свой драндулет заводить, чтобы подвезти дочери сумку до остановки. Мать проводила, но тоже осерчала, уже из-за Семёна. Сказала же один раз – пока Людка за «шалаву» не повинится, в дом к Семёну не пойдёт. Это что за мода такая – золовку шалавой называть, она, конечно, в долгу не осталась, Людка едва слёзы не утирала. Брательничек тоже – нет чтобы стерву свою приструнить, так туда же: «В ваши бабьи дела я встревать не собираюсь, как поцапались, так и помиритесь. А жизнь у тебя, Клавдюха, кручёная, по правде если говорить. То ты замужем, то не замужем, то волосья стрижёшь, то под гармошку пляшешь. И в деревне не стала жить, и в городе никуда толком не пристала».

– Укачало? – мужичок возобновил приступ.

Клавдия взглянула на случайного попутчика и отвернулась к окну. На полях пылили длинные коробки сеялок, влекомые тракторами. Стая грачей неспокойным облаком пепла зависла над колком чернолесья. Зазеленевшие тополя ровными рядами тянулись вдаль, образуя клетки, пересекаясь с такими же защитками, посаженными вкрест. Сосед, не дождавшись отклика, смолк, лишь тихонько посапывал, приваливаясь плечом, когда автобус встряхивало на рытвинах. За окном проплыли выселки, благодаря вытянутой конфигурации прозванные городскими жителями Мысками. С той стороны вокзала заголосил пассажирский поезд, потянулась городская улица. По дуге автобус подкатил к двухэтажному зданию автовокзала, плавно остановился.

Вася, ни слова не говоря, подхватил сумку неласковой попутчицы, на выходе галантно подал руку. Клавдия поневоле оглядела настырного ухажёра. До супермена тому было далеко, но выглядел вполне прилично: брюки отглажены, под серым пиджаком тонкий бежевый свитер, лицо гладко выбрито. Фигура хотя и не атлетическая – ростом не выше её, – но крепко скроенная.

– На остановку или такси?

Клавдия кивнула на остановку. Сменив руку, Вася шёл рядом.

Что с дурака возьмёшь? Охота чужие сумки таскать, пусть таскает. Сама кольнула вопросом:

– Не боитесь, муж увидит, по шее накостыляет?

– Не боюсь, – хохотнул Вася. – У вас мужа нет.

– Это ж надо, какое ясновидение!

– Интуиция, – молвил кавалер не без мужского самодовольства и через минуту пояснил: – Я вас не в первый раз вижу. Двухэтажку в середине квартала знаете? Ну, где молочный магазин, совсем рядом с вашей коробкой, вот там во дворе автомастерская, в которой я тружусь по электрической части. Ни разу вас с мужем не видел. Всё одна да одна.

Клавдия позволила донести поклажу до двери, но в квартиру не пригласила – вот ещё! Кавалер особо и не напрашивался. Подождал, пока дама отомкнёт замки, с полупоклоном протянул сумку.

– Увидимся!

Часа через полтора зашла любопытствующая соседка Вера Павловна или попросту Верунька. Клавдия готовила ужин – пекла сырники. Покушать вкусненького любила и кулинарничала в охотку Верунька примостилась на табуретке между столом и дверью, тараторила без умолку, а взгляд, как магнитом, притягивался трёхлитровой банкой сметаны. Дразнящий фактор перевёл разговор на злободневную тему трудностей харчевания – какие, дескать, времена пошли, в магазинах всего полно, а не укупишь. Да и разве сравнишь магазинную сметану с домашней, деревенской. Клавдия достала из шкафа литровую банку, натолкала полнёхонькую деревенского деликатеса. Соседка пожеманничала, но взяла, едва не урча от удовольствия.

– Сейчас и в городе корову держать можно, не обязательно в деревне жить, – проворковала Верунька, облизывая палец, которым обтёрла сметану с края банки.

– Это как же в городе держать – на балконе, что ли? – фыркнула Клавдия. – Вон, один комик, по телевизору показывали, в туалете поросёнка вырастил.

– Почему на балконе? В Мысках землю под застрой дают, – горячо, словно по великому секрету сообщала заповедную тайну, зашептала Верунька. – Землю у колхоза отсудили, по пятнадцать соток нарезают. Стройся, скотину разводи. Я своему говорю – давай возьмём, дом построим, скотину разведём, хоть жрать чего будет, квартиру продадим. Так куда там! Я, отвечает, не знаю, с какой стороны к корове подходить. Я тоже не знаю, так что с того? У людей бы поучились, поспрошали, чо к чему. Нет, и всё тут – пока построишься, горб наживёшь. А люди беру-ут, – молвила с досадливой завистью. – Пока своего уговорю, и земля кончится.

Клавдия завершила стряпню, отложила полдюжины сырников на тарелочку, поставила перед Верунькой.

– Возьми к сметане, глядишь, разохотится твой благоверный. Что почём, не знаешь? За землю-то? – спросила так, без умысла, для поддержки разговора.

Верунька непроизвольно облизнулась, сглотнула – аромат от румяных пышечек исходил преаппетитнейший.

– Да почём я знаю. Говорят – десять тысяч за отвод: обмер, документы. Земля-то бесплатно, ну, потом налог посчитают. Ссуду дают на строительство.

– Это фигня – десять тысяч. А ссуду под какие проценты?

– Вот этого не знаю. Говорят, банк двух поручителей требует ещё.

Клавдия уже морщила лоб.

– Ссуда для лопухов: миллион дадут, два отдай. Деньги надо иметь, – молвила назидательно.

Спозаранку в понедельник Клавдия отправилась выполнять поручение отца. Ссора ссорой, но до бессмыслицы доходить не стоило.

Отец с матерью задумали колоть тёлку-двухлетку, в деревне продавать некому, а хотелось сбыть мясо подороже. На рынок не пошла: мафия инородцев диктовала свои условия – на продажу мясо принимали задёшево. Самим у прилавка стоять тоже не с руки. Стой и гадай – то ли всю выручку отберут, то ли половину. Имелось у Клавдии на примете заведеньице – кафе не кафе, столовка не столовка, пищеточка, одним словом. Но пищеточка с поползновениями на шик: по вечерам бегающими огоньками переливалось название – «Парус». (Каким ветром в их степи занесло этот парус?) У входа дымились жаровни с шашлыками, в летние месяцы на тротуар выставляли четыре столика под зонтами, и два лохматых существа – парень и девица – выделывались под гитару. Держал пищеточку чечено-армяно-азербайджанец Артур. (Хрен их разберёт, этих грёбаных кавказцев, кто они такие, поналезли как тараканы во все щели.)

«Офис» располагался отдельно в кирпичном домике с высокой островерхой крышей и состоял из двух комнат и узкого коридорчика. Стукнув пару раз для приличия костяшками пальцев в дверь, Клавдия заглянула в кабинет. Тонкогубый горец с мощной чёрной шевелюрой сидел за столом и, размашисто жестикулируя, распекал подчинённого. Посетительницу выпроводил энергичным взмахом руки.

– Погоди, подожди там.

Отпрянув, Клавдия вернулась в коридор и пристроилась на подоконнике. Дверь осталась непритворённой, и до неё долетал ругательный разговор. Собственно, это был не разговор, а монолог, в котором экспансивный кавказец выплёскивал эмоции и перечислял статьи издержек, словно крысы мешок зерна, уничтожавшие добытые с великими трудами прибыли: за «крышу» плати, ментам плати, налоговой плати, теперь ещё администрация благотворительный фонд придумала. Знает он этих сироток – по тридцать-сорок лет, морды аж лоснятся. У него, Артура, тоже ни мамы, ни папы нет. Может, и ему кто-нибудь помощь окажет? Да что говорить, платить-то всё равно надо. А он, Фёдор, между прочим, зарплату требует и получает её без задержек. С такими затратами не то что колбасный цех не откроешь, а кафе закрыть придётся. Почему мясо по двенадцать тысяч принимал, а не по десять? Грозятся к Ашоту везти – пусть везут. Ашот без клеймения не принимает, во-первых, а, во-вторых, сегодня по двенадцать принимает, а завтра и по одиннадцать не возьмёт. Мясо сегодня берёт, а деньги месяц платит, а ты сразу отдал. Нет, не умеют русские торговать.

– Так работать будешь, не то что процентов, а и зарплаты не получишь, и вообще на хрен выгоню. Племянник давно пишет – на работу просится, его возьму. Моё слово твёрдое – колбасный цех откроем, проценты платить буду, – на этом разнос окончился. – Позови красавицу, чего ей надо.

Но за красавицей уже захлопнулась входная дверь.

Клавдия медленно шла по краю тротуара. Мыски, мясо, – клеймёное и неклеймёное, – Артур, отцовский «Москвич» складывались в мозаику, общий узор ещё едва проступал, но тенденция к системе проклёвывалась. Главное, игра стоила свеч, если всё как следует обдумать и обмозговать. Предприятие прорисовывалось превыгоднейшее. Крестьянскую избу она строить не будет…

Рядом ойкнул автомобильный гудок, глухо щёлкнула отворяемая дверка, и весёлый голос произнёс:

– Доброго вам здоровьичка, Клавдия!

Клавдия сдержала шаг и оглянулась. Из приткнувшихся к тротуару канареечного цвета «Жигулей» выбирался давешний попутчик.

– Садитесь, подвезу, – шустрый Вася уже придерживал даму за локоть.

Клавдия размышляла секунду. Села, набросила ремень, поправила юбку, спросила с иронией:

– Что ж это вы, своя машина, а на автобусе ездите? На бензин не хватает?

Вася засмеялся.

– Да почему? Хватает. Аккумулятор сел, на подзарядке стоял, а запасной прошляпил. Сапожник без сапог, одним словом, – остановившись у светофора, закурил, выдохнул дым в окошко. – Клиент позвонил – в понедельник ехать за тридевять земель собрался, и зажигание барахлит, – приглашающе засиял зелёный глаз, Вася включил передачу, набрал скорость и продолжал на ходу: – Ещё скатался зазря – у клиента денег – всё под обрез. Побожился через неделю рассчитаться. Да он мне знакомый, поэтому и поехал.

– Да, Вася, бизнесмен из тебя хреновый, – Клавдия зевнула. – Мне вообще-то не домой, в городскую администрацию, потом в Мыски.

Вася раздумывал недолго.

– Заглянем в мастерскую, если ничего срочного нет, с нашим удовольствием, и в администрацию, и в Мыски свожу.

– Бензина-то хватит? – Клавдия взяла тон насмешливый, куражливый, даже не просила подбросить туда-сюда, а соглашалась принять услугу из великой милости.

В мастерской Вася провёл минут двадцать, к машине подбежал иноходью, виновато пробормотал:

– Кое-как отпросился. Да мне с утра домой кой-чего привезти надо было, вот он и разорался. Ничего, вечером всё сделаю, какая разница, всё равно ещё дверки править.

Не доехав до администрации, пассажирка велела остановиться у гастронома с претенциозной вывеской «Супермаркет».

– Я на пять минут, – сообщила, глянув на часы.

Вернулась из супергастронома с ярким полиэтиленовым пакетом, плоско обтягивающим покупку. Усевшись, Клавдия извлекла из пакета длинную красную коробку с колоритным рисунком – букет оранжевых роз и ваза, наполненная коричневыми конфетами импозантной формы. В иностранных языках Вася был не силён и лишь понял, что коробка наполнена шоколадным ассорти. Налюбовавшись покупкой, Клавдия пояснила:

– Отношения теперь рыночные, кто этого не понял, пусть сам себя виноватит. Ты чего-нибудь дашь, и тебе дадут, а киснуть в очередях у меня времени нет.

Несмотря на сладенькую «смазку», проторчала Клавдия в администрации не меньше часа. Вернулась с раздобревшей не по годам вальяжного вида дамой. Волосы, уложенные в высокую причёску, делали даму ещё более монументальной. Вася, окинув новую пассажирку чисто мужским взглядом, отметил про себя, что в таком возрасте можно иметь фигуру и постройней. Дама, не обращая внимания на мужские взгляды водителя, по-начальнически села на переднее место и тут же обернулась к Клавдии, занявшей заднее сиденье.

– Только предупреждаю, из Мысков отвезёте меня домой.

– Конечно, конечно, Лидия Фёдоровна, что же вы на нас своё обеденное время будете тратить, какой тут разговор, – сладкозвучно проворковала Клавдия и молвила перекорливо, но так, словно то, что она говорила, доставляло ей сердечные раны: – И всё-таки вытачки на блузке портят вашу фигуру. Завтра будем оформлять документы, принесу журнальчик. Поглядите, понравится – только ваше слово – и вы у меня как куколка будете.

– А сколько… – начала архитекторша, но соискательница земельного участка не дала ей договорить.

– Ой, не будем об этом. Сколько – нисколько! Такая женщина – и в такой уродливой одежде. Я на такое безобразие смотреть не могу. Кто вам только шил?

– Ну хорошо, хорошо, не будем об этом, раз вам такие разговоры не нравятся. Завтра как придёте, сразу шепните секретарше, я её предупрежу. А знаете, пожалуй, вы правы. Ну что такое деньги? Пф-ф! И нету. А вот сочувствующий человек – совсем иное. Я умею быть благодарной, можете не сомневаться. Волокиты с оформлением и приватизацией у вас не будет. Ну и, сами понимаете, можно применять разные тарифы.

Беседа, насыщенная взаимными любезностями, располагала к задушевности. Лидия Фёдоровна и пяти минут не высидела молча, вновь обернулась к клиентке. – где ваш сын учится, если не секрет?

– Да какой секрет? – живо отозвалась Клавдия. – На экономическом, – и тут же запричитала и жалостливо, и горделиво: – Уж он так учится, так учится. И в университете, и на курсах – и менеджмента, и компьютерских. И кругом плати, плати и плати.

– Ах, Клавдия Валентиновна, ну вы просто прелесть, а не женщина! – воскликнула в восхищении Лидия Фёдоровна. – В одиночку даёте сыну такое образование. Теперь ещё дом решили построить. Да таких матерей поискать! Вот закончит ваш сын учёбу и пусть к нам приходит. Ведь у нас, между прочим, бо-ольшие возможности имеются. Главное, чтобы человек благодарен был.

Машина приближалась к месту назначения.

Мыски представляли собой недостроенную улицу, ежели пересечь которую от одних задних заборов до других, то ширина её оказывалась сопоставимой с ширью Дворцовой площади, измеряемой от знаменитых железных врат Зимнего дворца до арки Главного штаба. К крайней городской ограде новая улица располагалась под углом градусов в шестьдесят. Первый столбушек здесь был вкопан во взбалмошном девяностом году. Какие градостроительные идеи бродили в тот год в голове главного архитектора города, она уже и сама не помнила, – может, посреди улицы долженствовала взрасти аллея из пирамидальных тополей, а возможно – разлиться чистые пруды с белыми лебедями, какая теперь разница – ни на аллею, ни на пруды, ни на белых лебедей денег нет, зато жителям Мысков раздолье. Улицу так и наименовали – Раздольная, но прижилось самоданное название, а не официальное. Порядок, прилегавший к старой городской черте, состоял домов из шестидесяти, а противоположный только начинал застраиваться, всего здесь было отведено участков двадцать пять. На застройку внешней стороны улицы повлияли две причины. Во-первых, листвянский колхоз начал свару из-за разграничительной линии, так как зады дворов захватывали его поле, и, во-вторых, второй порядок шёл прямиком по лесозащитной полосе. Ведомство, ведавшее озеленением, поначалу наложило вето на изничтожение лесополосы, но с течением времени такие пустяки отошли на второй план и о сохранении защитки никто не вспоминал, лишь потенциальные застройщики скребли затылки, глядя на двухохватные тополя, заросли клёна и вязов. И ещё одна особенность имелась у Раздольной улицы – оба порядка домов устремлялись от города не параллельными линиями, а расходящимися лучами, всё более внедрявшимися в колхозные поля. Последняя городская улица и Мыски жили сельским укладом: и скотина водилась в каждом дворе, и заборы огораживали участочки по полтора десятка соток.

Если по Раздольной улице и курсировал когда-либо крейсер грунтовых дорог, это событие произошло ещё в те времена, когда здесь обосновался первый поселенец. «Жигули» ныряли в рытвины, скребли днищем, непросохшие лужи Вася объезжал по бровке, выворачивая баранку и голову. Тряская езда не способствовала учтивому разговору, и дамы смолкли. Клавдия с живостью глядела по сторонам. Поселение являло картину строительства на всех стадиях развития – от канав под фундамент, сиротливых стен среди молодой тополиной поросли до добротных крестьянских изб. (Лидия Фёдоровна проворчала: «Участок ухватят, ограду поставят и на этом всё – притихли. Зачем землю брать, если строить не на что?») Встречались особнячки и с претензиями – с мансардами и галерейками на металлических опорах. Ограды также отличались многообразием, – деревенский тын соседствовал со стандартным штакетником, а тот, в свою очередь, с тесовыми заборами или металлическими решётками. Остановились у последнего, ещё не огороженного двора – стояли лишь столбики – дальше шла защитка.

– Ну вот и приехали, – Лидия Фёдоровна вытолкнула тело из легковушки, и та облегчённо качнулась на рессорах. – Эх, жаль, аршин не захватили. Ну, в длину можно не мерить – пятьдесят метров, по соседнему участку равняйтесь. Да вот мужчина пусть в ширину отмеряет, у него шаг большой.

Женщины остановились у куста ольхи, а мужчина с большим шагом, уловив скрытное подмигиванье своей дамы, старательно, не скупясь, отмерил тридцать шагов, подумал и для верности добавил ещё пять.

– Колышек надо воткнуть, – велела Лидия Фёдоровна.

– А я зарубку на тополе сделаю, – отозвался Вася и, воткнув в землю сучок, сходил к машине за лопатой.

Межевание увеличило участок ещё метра на полтора. Вася не удовлетворился зарубкой на тополе и рядом с ним выкопал ямку. Общение с женщиной, которую про себя называл Клавушкой, вызывало в нём безотчётное стремление не только исполнять, но даже предвосхищать любые её желания. При этом он чисто по-мужски оценивал её достаточно женственную, но всё же не наделённую особо обольстительными формами фигуру. Лицо его дамы имело форму правильного овала, но было довольно скуластым, кожа у глаз потеряла свежесть, а возле губ укоренились морщинки. Да и сами губы отнюдь не обещали жарких поцелуев. Назвать Клавдию восторженной особой, способной вскружить голову романтическими образами, мог, пожалуй, только марсианин, к племени совратительниц она не принадлежала. Но что-то в ней было. Возможно, это «что-то» таилось в зелёных глазах, ассоциирующихся с омутом, который затягивает, словно бездна, или в интонациях обволакивающего голоса, гипнотически подавлявшего волю? Одним богам известна тайна, почему мужчина может равнодушно пройти мимо аппетитной очаровашки, а угловатая особа с невыразительной фигурой способна обворожить его до беспамятства.

Доставив Лидию Фёдоровну домой, Клавдия зазвала Васю отобедать. Гость со здоровым аппетитом поглощал наваристый борщ, щедро заправленный сметаной, сырники, и внимал хозяйке. В очаровавшей Васю женщине уживались два, на первый взгляд, несовместимых начала – холодный, изворотливый ум и вдохновение, граничащее с фантазёрством.

Заботливый ангел-хранитель (или демон?) нашёптывал своей протеже: чтобы добиться расположения людей, очаровать их, принудить внимать себе, нужно поразить их воображение чем-то грандиозным, выходящим за рамки серой жизни. Порой она до того входила в роль, что сама верила собственным прожектам, называемым ею, про себя, конечно, пустобрёхством.

– Не дом построю, а терем. По углам срубы поставлю, как отдельные домики, каждый со своим куполом, как у башен, соединю всё стенами под шатровой крышей. Представляешь – дом, а по углам башни, как в замке, – Клавдия отставила недоеденный борщ, надкусила сырник, положила обратно в тарелку, закинула руки за голову. – А во дворе у меня будет бассейн. Можно и фонтан сделать через помпу. В центральном зале устрою ателье женского платья.

Вася, облизнув с губ сметану, хихикнул.

– A в теремах что заведёшь?

– В теремах любовников держать буду, – осердилась Клавдия за прерванную мечту.

– Сметаной кормить будешь я один справлюсь, – незаметно для себя парочка перешла на «ты».

– Ишь ты, шустрый какой. Ростом не вышел.

Вася не остался в долгу.

– В этом деле главное не рост и размеры, а работоспособность. А я шибко до работы охочий.

Клавдия покачала головой.

– Весёлый ты парень, как я погляжу.

Вася управился с сырниками, взялся за чай. Для начала набухал в чашку смородинового варенья, отпил половину, отёр пот со лба.

– Шутки шутками, да ты как строиться-то собираешься? Бригаду нанимать будешь?

– Ну да! С моими капиталами только бригаду нанимать.

– Вот то-то и оно, что с нашими капиталами только фантазировать можно. Ну, убрать тополя я тебе помогу.

Вася поскрёб щёку, собираясь с мыслями, допил чай.

– Есть у меня дружбаны в ДРСУ Сбегаю сегодня, переговорю. А, ч-чёрт, в мастерской ещё работы… Ну ладно, как-нибудь извернусь.

Клавдия молчала, чужие проблемы её не интересовали.