Камень в моей руке

– От которого из них? От неизлечимо больного? Или от того, кто мог бы появиться на свет, если бы слабоумный брат не занял его место?

– Так нельзя… Это неправильно!

– Да оставьте же, наконец, ваши выдуманные идеалы и взгляните правде жизни в лицо! Долгие годы ложные гуманистические ценности тормозили развитие общества, вынужденного опекать всех сирых и убогих. Вместо того, чтобы идти вперед, мы все время оглядывались на отстающих. Наша великая нация превратилась в слабых, больных нытиков. Только сильные духом и телом имеют право жить и оставить след на земле!

– А остальных, значит, на свалку? Как ненужный хлам? – не выдержал я.

Лицо Рольфа осветилось радостью.

– А-а-а, вот и виновник торжества! Ну, как настроение, именинник? – он дружески ткнул меня локтем в бок. – Господин Шаллмайер, позвольте представить: тот самый Кристобальд Фогель, за здоровье которого мы сегодня пьем.

– Очень рад, – поджав тонкие губы, процедил незнакомец в сером, раздосадованный тем, что его прервали на полуслове. – У вас, молодой человек, как я погляжу, есть собственное суждение на этот счет?

Рольф выпучил глаза, умоляя меня не ввязываться в спор, но промолчать я уже не мог.

– Я знаю, что предписывает закон о генетической чистоте, господин Шаллмайер. Я сдал этот раздел на «отлично». Но я считаю, что нельзя сбрасывать человека со счетов только потому, что у него не хватает какой-то дурацкой хромосомы! А может, она станет великим художником?!

– Мы говорим сейчас о ком-то конкретном? – под пристальным взглядом Шаллмайера я почувствовал себя так, словно он навел на меня дуло пистолета.

– Нет, разумеется, нет, – заверил я. – Это так, образно выражаясь… Просто обидно, что из-за разграничения по категориям я никогда не стану астронавтом. У меня ведь астма.

Я закашлялся. Шаллмайер побледнел. Ха, этот хлыщ боялся заразиться моей астмой, как если бы это был банальный грипп! Безуспешно борясь с приступом жестокого кашля, я обвис на его рукаве.

– Совершенно забыл, я же собирался переговорить с Шульманом, – пробормотал он, вырываясь из моих судорожно сжатых пальцев.

Стоило ему отойти, как мой внезапный «приступ» тут же прекратился.

– Эй, ты в порядке? – участливо спросила Вики.

– В полном! – ухмыльнулся я.

– Ну-у, парень!.. – восхищенно протянул Рольф. – Молодчина! Я уж думал, от этого стервятника никак не избавиться… Слушай, приятель, а не принесешь мне из холодильника еще пару банок пива?

Влетев на кухню, я увидел, что мистер Шульман, облапив маму, шепчет ей что-то в самое ухо. Заметив меня, она отшатнулась и смущенно поправила прическу.

– Крис, ты что-то искал? – спросила она.

– Мне показалось, что в кухню прошмыгнула крыса, – выпалил я. – Наглая, жирная, омерзительная крыса.

На лице Шульмана выступили красные пятна.

– Крис! Что ты такое говоришь! Мы с мистером Шульманом…, – начала было мама.

«Мы?» Мне вдруг на самом деле резко перестало хватать воздуха.

– Я давно собиралась тебе сказать, но все как-то не было удобного случая… – замялась мама. – Да, я же так и не успела сообщить тебе потрясающую новость! Генрих подключил свои связи и выбил тебе направление в Шварцвальд. Разве не чудесно?!

– Что еще за чертов Шварцвальд?

– Крис, это лучшая клиника в Европе. Там, в горах, такой воздух… Ты забудешь про астму. И сможешь пообщаться со сверстниками, завести новых друзей…

Я смотрел на нее и не мог понять: неужели она всерьез полагает, что я начну прыгать от радости?

– Удачный ход, мистер Шульман. Браво! – наконец, выдавил я.

– Да что с тобой сегодня, Крис! – воскликнула мама. – Генрих, бога ради, извини. Ты же видишь, он не в себе!

Я молча развернулся и поплелся в свою комнату. Праздник кончился.

Глава VI

Человек рождается слабым. Сильным он становится тогда, когда нет вокруг никого сильнее его.

Аркадий и Борис Стругацкие. «Трудно быть богом»

Отъезд в Шварцвальд был назначен через три недели, сразу после экзаменов. Все это время мы с мамой не разговаривали. Совсем. Она пропадала на студии, а я при каждом удобном случае сматывался на весь день на Каштановую аллею. Летел туда на всех парусах, однажды даже чуть не сбил с ног высокого худого господина. Школьные вебинары я безбожно прогуливал: не хотелось тратить оставшиеся до отъезда дни на эту галиматью. Из-за серии взрывов в метро ежегодный сбор в школе отменили, и всем разослали тесты. Если честно, я даже вопросы не читал, нажимал наугад. Провалился по трем предметам, отправили на переэкзаменовку в сентябре. Это еще больше осложнило отношения с мамой.

Хорошо, хоть Келлеру не приходило на ум поинтересоваться, почему наши занятия музыкой так внезапно перешли в оффлайн. Не слишком-то хотелось посвящать кого-то в семейные дела. Я предупредил, что в ближайшее время мне предстоит пройти курс лечения. Он кивнул и больше не лез с расспросами. Мировой коуч, говорю же.

Иногда во время занятий прибегали Хайди и Анника. В эти дни мы выкатывали кресло Келлера в сад и устраивали пикник. И всякий раз, стоило ему увидеть Аннику, он начинал сиять не хуже отполированного божка на его письменном столе. И чем бы она ни занималась – валялась в траве, смотрела картинки в книжке или болтала на своем птичьем языке – он буквально не сводил с нее глаз. А когда она забиралась к нему на колени, чтобы в три быстрых взмаха нарисовать птицу, которая только что вспорхнула с ветки, или проклюнувшийся из тонкого бутона ирис, он напрочь забывал о нас с Хайди. Кто бы мог предположить, что старик так сентиментален.

– Никогда прежде, – признался он однажды, наблюдая как Анника, хохоча, носится по лужайке, – я не считал закон о генетической чистоте несправедливым. Странно, правда? Ведь он касался меня напрямую. Став инвалидом, я лишился возможности завести семью и детей, путешествовать, заниматься общественной деятельностью – всего и не перечислить. Но мне не приходило в голову роптать. Возможно, потому, что я воспринимал это как заслуженное наказание за свою беспечность, из-за которой оказался прикован к инвалидному креслу и стал обузой для общества и себя самого. Да-да, не спорь. Как бы чудовищно это ни звучало, но в нынешнем мироустройстве гораздо больше разумной справедливости и порядка, чем до войны: привилегии получают лишь те, кто способен стать полезным, полноценным трудягой огромного муравейника. Законы природы подчас кажутся суровыми, но в них есть высшая справедливость. Когда стадо антилоп несется по саванне, хищникам достаются больные и старые животные, и никому не придет в голову встать на их защиту. Или вот яблоня, – он махнул рукой. – Каждый год я задаюсь одним и тем же вопросом: как дерево узнает, какой из сотни плодов – с червоточинкой? Оно сбрасывает их до срока, чтобы отдать все соки прогретой солнцем земли завязям без изъяна. Я свято верил в справедливость закона, Крис. До того, как познакомился с Анникой. Да, возможно, она – ошибка природы. Но ошибка гениальная, из разряда тех, благодаря которым был открыт пенициллин или радиоактивность. И когда я думаю, что в этом идеальном, разумно устроенном мире, населенном трудягами-муравьями, нет места для этой легкокрылой бабочки, которая слышит песню каждого цветка, мое сердце сжимается от тоски.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.