Возможно, куриные. Возможно, яйца. Пересказки

Юлия Невинка

Возможно, куриные. Возможно, яйца. Пересказки

Предисловие

Я родилась в городе Невинномысске Ставропольского края. Это было в прошлом веке. Мои родители часто переезжали, потому что отец был военным. Я жила в Невинномысске у бабушки с дедушкой, когда была маленькой, а потом нас с братом отправляли туда на лето.

В детстве я сочиняла стихи, а дедушка записывал их в коричневый блокнот и приклеивал картинки, вырезанные из открыток.

Этот блокнот лежит у меня в столе. Получается, я почти всю жизнь придумывала истории, а писать их стала не так давно. Вот что получилось.

Пятьдесят оттенков выпечки

Как она была хороша, его госпожа! Рыжая, с холодным хищным взглядом, в шубе из блестящего меха. Он пел ей песни, он добивался не то чтобы любви – и помыслить об этом не мог – хотя бы взгляда.

Однажды это случилось.

– Ты хочешь мне спеть? – спросила она.

– Да, госпожа, – прошептал он, трепеща.

Ее глаза, словно черные бриллианты, ее зубы белее снегов, улыбка разбивает сердца, движение пленительны и плавны. А он – жалкий, обсыпанный пылью, с прилипшими веточками и листьями. Что у него есть? Только голос.

Он спел. Она благосклонно улыбнулась.

– Ты хочешь быть моим? Тогда подойди ближе.

Колобок оказался на ее носу, черном, подвижном, великолепном. Он запел. Он весь превратился в песню, стал гимном, прославляющим любовь к его прекрасной даме. О, la belle dance sans merci! Он был невообразимо счастлив, так счастлив, что дальнейшее существование не имело смысла. И красная влажная тьма сомкнулась вокруг него.

Возвращение

Вот ушла Коза, остались козлята дома одни и слышат: стучит кто-то и кричит громким голосом:

– Отворяй, жена, да побыстрее!

Переглянулись козлята – это кто еще такой? Старшая Козочка, умничка, отвечает:

– Матушка наказала дверь не открывать, чужих не пускать.

– Дак разве я чужой? Папаня родный пришел, а вы прочь гоните! Мамка-то где?

– За молоком ушла! – отвечает младший Козленочек.

– Ну так папку пустите!

Козлята стали меж собой спорить – открывать или нет? А вдруг Волк это? Одни говорят:

– Вот вернется матушка и скажет.

Другие:

– Вот обидится папка и уйдет. Что делать тогда?

Пока спорили, Волк пришел. Смотрит: около избушки Козел стоит, бока драные, глаз дурной, рога здоровущие, на одном нацарапано «Слон», а на другом – «Север»

– Ты кто такой? – спросил Волк тонким голосом.

– Я-то? Я-то Козел. А ты кто?

– А я Волк.

– Чего ж голос у тебя не волчий?

– Да вот расхворался, водицы холодной испил.

– А сюда чего пришел?

Волк не подумавши и ответил:

– Козу хочу с козлятами.

Тут у Козла глаза кровью налились, он бородой затряс, копытом стукнул, рога выставил, Волка прижал к стене и говорит:

– Козу, говоришь, захотел? Да я тебя! – головой мотнул, пасть раскрыл, а там зуб железный, и заточен вроде ножа.

Волк извернулся, стал колотиться в дверь и кричать тонким голосом:

– Козлятушки! Ребятушки!

– Мамка пришла! – обрадовался младший Козленочек и дверь открыл.

Волк в дом, и Козел в дом, стали драться, по полу кататься, лавки сокрушили, посуду перебили, все разметали, одну печку целую оставили. Выскочил Волк и давай Бог ноги, а Козел за ним.

Козлята дверь закрыли крепко-накрепко, стали в горнице прибирать. Пришла вечером Коза, рассказали ей все.

– А это правда папка наш? – спрашивают.

– Правда, деточки.

– А где ж он был столько времени?

– Далеко, ох, далеко.

– А вернется он?

– Вернется, деточки, вернется.

Детей напоила, накормила, спать уложила, колыбельную спела. Самый маленький Козленок стал засыпать и говорит сквозь дрему:

– Папка-то у нас какой смелый! Волка прогнал. Хороший у нас папка, правда?

– Хороший, хороший, – Коза сыночка одеялом закрыла, укачала, а потом из дому вышла, встала, слезу смахнула и запела тихонечко:

– … только доля такая.

День после девятисотой ночи

Шахерезада лежит в огромной ванне с ароматной водой. Черные волосы лениво колышутся, как водоросли. Она уснула утром, сон был беспокоен и не освежил. Теперь она дремлет, поднимая и опуская ресницы, и рассказывает сказку самой себе.

Жила однажды девушка, дочь визиря. И возомнила она себя самой мудрой, хитроумной и прекрасной. Когда безумный султан уничтожил гарем, она решила стать главной женой и вызвалась рассказывать удивительные истории, чтобы ублажить султана и привязать его к себе путами крепче канатов.

Уже почти три года она говорит каждую ночь, придумывает сказки, будто нанизывает драгоценные камни на длинную бесконечную нить. Она умащивается благоухающим маслом, укладывает черные блестящие волосы, красит глаза и губы. Шелка одежд то и дело открывают ее полную грудь, когда она склоняется к повелителю. Словно невзначай, касается его рукой. Но султан только внимает ее речам. А ее нежная кожа, гибкий стан, женские чары ему не нужны.

Шахерезада каждый день смотрится в зеркало. Под глазами легли тени от бессонных ночей. Кожа чуть огрубела, между бровей появилась еле заметная морщинка, и каждый день приходится выщипывать противные волоски над губой.

Может, она ошиблась? Есть молодой визирь, начальник над войском. Послать ли к нему верную хромую служанку, назначить ли встречу? Это опасно. Но султан стареет, а сумасшествие не оставляет его. Визирь молод, красив, и черна его борода. Нашептать, что правитель забросил дела, забыл о стране, слушает по ночам глупые бабьи сказки, а наследника нет, и может, не будет. Что ждет государство? Что думают об этом враги? Долго ли останутся они в пределах своих? Такие мысли давно бродят в умах подданных. Вслух произнести и поглядеть, что будет. Или еще подождать немного?

Шахерезада тихо смеется и делает знак служанке. Та вздрагивает всем телом, услышав этот смех, и шепча молитвы, спешит укутать госпожу мягкой роскошной тканью. Волны идут по воде, и запах благовоний становится почти нестерпим.

Каша

Прикинь, он все взял – мясо маринованное, хлеб, огурчики-помидорчики, водочку. Угли тока забыл. А дров там нету! Вот че, сырое мясо жрать? Мы водку Кашей закусывали! Сходили, называется, на пикник. (отзыв о проводнике Михаиле, приводится в сокращенном виде)

Названий у этого места было много. Для военных – зона, для ученых – объект XYZ с кучей циферок, для журналистов – аномалия и область невероятных открытий, для чудиков всяких – сплошная эзотерика и чудеса, а для местных попросту Каша. Вот так, с большой буквы, даже когда вслух.

Как оно получилось, откуда взялась эта субстанция, затопившая довольно большую территорию, никто не знал. Теорий множество было. Сперва это место засекретили, а потом расслабились потихоньку. Деревни, что ли переселять? Так ничего особо вредного не наблюдается. Шпионы лазают? После того, как Земле образовалось еще несколько таких местечек, их сильно поубавилось. Туристы? Поди доберись. Дороги строить тут никто не собирался. Так и жили потихоньку. Совсем с голодухи эту жижу действительно можно было есть. Некоторые так и делали.

Мишаня совсем близко к Каше жил. Старуха, дальняя родня, померла, он в ее домик и вселился. Никому эта избушка не пригодилась. А Мишане самое то, он к деревенскому житью привычный. Пока в городе жил – женился, сына родили, а потом развелись. Не сошлись характерами, бывает. Денег мало. А у кого много? Жена пилила-пилила, да и ушла. Что поделаешь? Сына вот жалко, без отца теперь.

Мишаня летом да осенью ягоды собирал, грибы, перекупам сдавал. Самому хватало, иногда бывшей посылал чего-нибудь для сына. Ленка его на алименты рукой махнула, говорят, нового мужика завела.

Зимой серьезные дела начинались – Мишаня туристов по Каше водил. Чуйка у него была, ни разу не терял спутников, обходилось все хорошо. Только деньги не водились, все девались куда-то.

А теперь стояло раннее лето, утро. Мишаня глаза разлепил, оттого что в дверь колошматили и кричали. Голоса молодые, мужские. Он лежал, моргал, соображая, снится это или взаправду. Стучали и стучали, и дверь тряслась. Ногами, что ли?

Он встал, поплелся ко входу, почесывая щетину и комариные укусы. В голове гудело, во рту сушняк. Самогон из Каши все гнали. Для себя можно. И для других, если только не наглеть. Мишаня отодвинул засов и на себя дверь дернул. Парень в капюшоне чуть не упал. Двое их было, молодые совсем. Затихли, замерли, рассматривая хозяина. Рожи вытягивались потихоньку.

Мишаня тоже смотрел внимательно. Нездешние, понятно, одеты хорошо, ботинки крепкие, рюкзаки здоровенные. Чистенькие, как будто мамка вымыла до скрипу. Как добирались, интересно?

Тут Мишаня подумал, а он-то им как видится? Опухший, небритый, с колтунами. На лице и руках Каша засохла, от мошкары ей мажутся. В доме грязища, мухи гудят. То-то они так смотрят. Студентики, небось?

– Здравствуйте. Вы Михаил? – спросил тот, что ближе стоял.

– Здорово. Ну я.

– Слушай, Ромка, – второй потянул первого за рукав, – подожди.

– Да ладно, – отмахнулся тот.

– Мы сейчас, – сказал второй и дверь закрыл.

Бубнили они там что-то на два голоса, спорили. Мишаня зевнул с хрустом, хотел попить, а воды не было. Бабка, так ее растак, не удосужилась в доме крантик сделать. Денег, видишь, пожалела. И газ не провела, баллоны брать приходится. А дорого. Он дверь открыл, городские отскочили, и к колодцу пошел, ведро вытащил, кружка рядом лежала, напился. В ведре солнце плескалось, ничего так, не холодно. Жаль, ветра нет, так и зудят вокруг кровопивцы. С размаху хлопнул себя по шее, расчесал до крови.

– Михаил, у нас к вам разговор, – сказал тот, что первый, в капюшоне. Стоял, лыбился. А другой хмурый.

– Ну пошли, если разговор, – сказал Мишаня без интересу.

– Меня Роман зовут, а это Артем, – представился тот, что с улыбкой.

Мишаня кивнул.

– Вас рекомендовали как опытного проводника.

Мишаня пожал плечами.

– Нам нужно в Кашу. Как можно ближе к центру. И как можно скорей.

– Так лето же. Летом не суется никто, – сказал Мишаня.

– А нам надо, вот именно сейчас, понимаете, – зачастил Роман.

– Сдурели совсем?

– Мы биологи, образцы собираем, зимой любой дурак может. А мы пойдем сейчас, и может, нобелевку получим. И заплатим хорошо. Вот вы зимой сколько берете?

– Полтинник, – бросил Мишаня.

– Вот, а мы… мы семьдесят дадим.

– Не получится. Гнус сожрет, – равнодушно сказал Мишаня.

– Пошли, Ромыч. Он не сможет, – подал голос другой студент.

– Да подожди, – отмахнулся Роман, – дай покажу, – и отошел подальше.

Мишаня вздохнул и пошел следом. И Артем тоже. Роман засучил до локтя рукава, левую руку намазал жидкостью из флакона, а правую не стал, выставил руки вперед. Левую комары с мошкой облетали стороной. С полминуты, может, прошло, Роман сморщился и стал чесать правую покусанную руку.

– Дай попробую, – сказал Мишаня. Растер вонючее прозрачное снадобье, постоял чуток. Комарики-мошки вились, вились, а не садились. Руку приблизишь – улетали.

– Вот. Хоть раздетым по лесу бегай, – сказал Роман.

Мишаню от этих слов аж перекосило. Он поглядел на парней внимательней. Значит, не учатся, а работают? Биологи, значит, образцы, значит? И деньжата есть. Деньжа-а-а-та. Тут его в мыслях немножко занесло. Это ж чего можно сделать? Крышу, скажем, поправить? Подкопить еще и хороший мотоцикл купить? А может, на Юга махнуть, сына взять и на море, дней на десять? Прямо зажмурился от мысли такой.

– Ну, тогда подумать можно, – сказал он и махнул рукой в сторону дома.

– Вот и поговорим, – обрадовался Роман. Артем по-прежнему хмурился, но тоже пошел.

Поговорили. Мишаня выторговал, обмирая от собственной наглости, восемьдесят, и не думал, что согласятся, и все затраты за их счет. Артем морщился, говорил, что денег мало на самом деле, Роман пихал его в бок и говорил, что все отобьется. Спальники у них свои были. Мишаня решил, что возьмет старый тент, а пластик, чтобы дорогу гатить, у соседа можно одолжить.

– Деньги только покажите, – потребовал он.

Гости переглянулись:

– Э, нет, все не отдадим. Полный расчет после возвращения, – заявил Роман.

– Если денег нет, то и не пойдем никуда, – буркнул Мишаня.

– Да не боись, начальник, вот, гляди, – Роман вытащил из-за пазухи пачку.

– Половину вперед.

– Как соберемся полностью, так и рассчитаемся. А это на провизию, – Роман отделил новенькую пластиковую купюру.

Такие были в диковинку, хотя в городе давно ходили. Мишаня повертел ее в руках.

– Ладно. Вода в колодце, хлеб, чай, сахар в шкафу. Газ без меня не жечь, чай на керосинке сделаете.

– Ишь ты, ка-ра-син-ка, – протянул Роман, глядя на горелку, как на чудо.

Мишаня пожал плечами и пошел. Вернулся с припасами. Городские за это время немного почистили избу, вымели сор и даже протерли окошки. Мишаня сварганил супчик из тушенки, поели, прибрали и снова уселись за стол. Он карту развернул.

– Вот, значит, мы тут. А вы куда хотите?

– Сюда примерно, – показал Артем.

– К самому Горшочку, – хохотнул Роман.

Мишаня поморщился. Слово это местные просто так не произносили. И вообще, правила есть, когда туда идешь. Или даже собираешься. А эти не знают ничего. Плохо. Может, оно и обойдется конечно.

– Понял. Зимой-то я там был, а летом не приходилось.

– Ну, значит мы будем первыми. Вся слава нам. И вам.

– Да нет, экспедиции там бывали раньше. И дроны добираются. Сам я там не ходил летом. Зимой ходят, – сказал Мишаня.

– Мой отец туда ходил, восемь лет назад, – подал голос Артем.

– А чего вы без него тогда? – спросил Мишаня.

– Он умер, – сказал Артем, глядя в сторону.

– Мы, можно сказать, в его память, – начал Роман.

Артем тяжело посмотрел, и тот умолк, впервые смутившись.

– Вы-то первый раз тут? – спросил Мишаня.

Они кивнули.

– Ну тогда пойдем поглядим на Кашу. Погода как раз хорошая, – он тяжело поднялся, соображая, что взять. Решил пока ничего не брать.

Намазались они чудо-средством от комаров, но сетки Мишаня сказал все равно надеть, нечего перед местными физиономии светить.

Примерно через полчаса ходу началась Каша. Тут еще и деревья росли, и кустарник. Тут идти одно удовольствие. Дальше – хуже, надо лапти надевать. Так обувку вроде снегоступов называют. А потом только гать. Потом пар, туман, видимости нет. Засосало у Мишани под ложечкой. Не дело это, летом ходить, не дело.

Городские стояли, озирались. Вокруг на ветвях повязаны были разноцветные ленточки. Отсюда обычно уходили. Некоторые ленточками не ограничивались, но алтарь Мишаня показывать не стал. Не поймут. Сделал несколько шагов вперед и рукой поманил за собой:

– Надо зачерпнуть, по рукам растереть. И съесть немного. Может, по дороге другой еды не будет.

– Да ладно, мы ж возьмем! – сказал Роман.

– Давайте, давайте, – поморщился Мишаня.

Ребятки набрали в горсти сероватую массу, размазали, попробовали осторожно.

– Ничего так. Невкусно, конечно, – сказал Артем.

Мишаня кивнул, а сам смотрел внимательно, вглядывался, слушал, не будет ли знака какого. Вдруг их Каша не примет, двоих этих? Ничего этакого не было. Птички тенькали, бурундук посвистывал, дразнился, комары звенели, ветерок теплым веял, облачка гнал по небу.

– Ладно. Как соберемся, так и двинем, – сказал Мишаня.

Вечером они складывали рюкзаки, паковали вещи, проверяли все. Называли они друг друга Ромыч и Темыч, придурок, гнида и урод. По-дружески так. И курить ходили. Мишаня строго предупредил, чтоб окурки в ведро кидали, не на землю. И в Кашу окурки нельзя, в карманах таскать придется.

– Это зачем? – спросил Роман.

– Надо. Если что – другого ищите с вами идти, – угрюмо ответил Мишаня, и заткнулся Ромыч.

Ночью, как заснули городские, Мишаня опять к Каше пошел, прямехонько к алтарю. Место было тайное, укрытое. Ветки откинул, встал на колени. На пеньке лежали косточки, перышки прилипшие. Видать, кто-то куру зарезал. Странно это, но люди, они такие. Мало ли что в голову придет. Мишаня долго стоял, решиться не мог. Жалко было. Вздохнул и достал из кармана кольцо-обручалку. Пускай. С Ленкой все равно ничего не будет. Положил на бурое дерево, ножиком руку полоснул и долго держал, кровь текла, потом капать стала. Про себя просил, чтоб все хорошо было. Горшочек пусть услышит. А будет все хорошо, так еще что-нибудь на алтарь принесет. Как унялась кровь, взял кольцо и с размаху в Кашу выбросил. Никто не найдет. Ветки на место, и домой можно. Шел и думал: приняла Каша или нет? Там видно будет.

Уснул как убитый, а проснулся рано, и даже выспался. Комары ночью не кусали, кожа не зудела. Непривычно совсем. Растолкал городских, встали, поели да пошли.

Сначала ступали легко, потом под ногами зачавкало. Под последними деревьями остановился Мишаня, снял крестик, завязал в платок и у корней положил. Теперь еще ленточки завязать надо, городским тоже дал, они пустые пришли. Без понимания, значит, люди. Ну да кто от них чего ждет. Посмеивались за спиной, но тихо. Главное, чтоб слушались в дороге.

– Вот теперь можно, – сказал Мишаня.

– А нормально так идем, чего пугали этой Кашей? – спросил Роман.

– Это пока. Видишь колышки? Сетка тут проложена. До самой кашеедовой деревни и чуть подальше. А потом по-другому будет.

– А, эти. Читал про них. Могут ли люди выжить, питаясь только Кашей, – сказал Артем.

– Кашей, ага! Да им гуманитарку вездеходами тащат. И воду привозят, а детей в школу забирают, в интернат. Жри, пей, и работать не надо, – сказал Мишаня, – чего ж не жить?

– А вы туда не хотите? – спросил Артем.

Мишаня чуть не сплюнул, но спохватился вовремя, рукой махнул. Дальше они молча шли, а потом городские стали болтать про кафедру, разных знакомых и девок. Через час показалась деревня.

Одинаковые дома строем стояли по обе стороны вдоль дороги, а еще самоделы, неизвестно из какой рухляди. Вышка посредине, для связи, ориентир заодно. Собак нет, кошек тоже нет, две козы бродят, смотрят равнодушно. И ребятишек стайка. Ромыч с Темычем шарахнулись, когда эта кодла подбежала. Окружили и кричат:

– Дяди, чего привезли?

– А тебе чего надо? – весело спросил Роман.

Этот вопрос, похоже, поставил пацана в тупик. Он остановился, нахмурился и стал колупать в носу. Дети выглядели нормально, одеты-обуты как обычно, ну, бедновато может. А с кем сравнивать? В деревне детей давно не было, а телек Мишаня сто лет не смотрел. Интернет по делу только.

– Ничего для вас нет, – сказал Мишаня.

– А хоть что-нибудь дайте, – загомонили дети.

Роман вытащил из кармана горстку маленьких конфеток, сунул в руку самому бойкому и сказал:

– На всех.

– Хорошей дороги! – закричали дети.

– Ишь, приучены. У всех клянчат, паразиты, – пробормотал Мишаня.

– Не любите вы их? – спросил Артем.

– Чего мне их любить? Где жрут, там и срут, а больше ничего не делают, – отрезал Мишаня.

Тепло было, скоро жара начнется. Как подальше отошли, Мишаня сказал, что можно накомарники снять, все равно смотреть некому.

Все больше появлялось многоножек, они тут были истинные хозяева. В воздухе толклась всякая летучая мелочь. Под ногами копошились черви, жуки, всякие букашки, Мишаня и названия им не знал.

– Собирать-то будете? – спросил он у биологов.

– Это все давно изучено, интереса не представляет. В центре собирать будем, и на обратном пути, – сказал Роман.

– А, понятно, – отозвался Мишаня. Ничего ему было не понятно.

– Тут всегда столько дронов? – спросил Артем.

– Да вроде как обычно. Я ж говорю, летом редко ходят.

– Они за нами следить будут? – не отставал Артем.

– Думаешь, сопрут нашу добычу? – спросил Роман.

– Ну, неприятно. А они помощь вызовут, если что?

– Это вряд ли. А вреда от них мы не видели, – сказал Мишаня, вспомнив, как в прошлом году пропал мужик из соседнего села. Жена пыталась нанять хоть кого, чтоб мужа поискали. В ментовке ей сказали, что не их дела. И в МЧС послали подальше. Сам полез, значит все. Местные собрались, походили. Так и не нашли.

Через три часа остановились на привал. Ребятки выхлебали пайку воды и жадно смотрели на запас. Мишаня покачал головой:

– Привыкайте. Ночью росы наберу. Если совсем край – будем Кашу есть, дальше она жиже будет. Воды с собой много не утащишь, с потом больше выйдет.

– Нормально, Темыч! Тут тебе и качалка, и сушка и кроссфит. Вернемся – все девки будут наши, – сказал Роман и ткнул приятеля в бок.

– Давай, жирдяй, худей, – ответил Артем, и они рассмеялись.

Мишаня усмехнулся криво и полез в рюкзак за лаптями. Лапти, ласты, кашеступы, их по-разному называли. Неудобные, зараза, но вес держат. Шутки закончились, дальше просто так не пройдешь. Взял верную старую слегу, из осины сделана, городским по лыжной палке дал, и пошли. Следы теперь от них оставались здоровые, диковинные, медленно затягивались.

Мишаня часто оглядывался, высматривал кашеедову вышку. Дымка сгустилась, небо поменяло цвет. Дождь будет, что ли? В прогнозе-то не было, да мало ли. Мишаня вздохнул и представил море. Возьмет сына и поедет. Или вообще на самолете полетят. Быстрее самолетом, хоть и дорого. А море, оно такое… Здорово там.

До места ночевки добрались кое-как. Мишаня выдохнул, про себя поблагодарил. Городские стали рюкзаки снимать.

– Гати постелить надо, а то к утру потонем, – сказал Мишаня.

От биологов толку мало было, он сам развернул легкую пластиковую ткань, по краям пенопластовые поплавки, это старые гати, а у новых другой пластик, еще получше и полегче. Может, получится прикупить. Если деньги после отпуска останутся. Если получится отпуск, если выберутся отсюда. И опять мысленно удачи попросил.

Эти молодцы рухнули и лежали бревнами. Никакой от них помощи. У Мишани здесь тайник был, он достал колышки, поставил, и сетку натянул вокруг. От многоножек и других разных тварей. Больших здесь не было, а маленькие даже покусать здорово не могли, но все равно, без них лучше. Зимой-то они вялые, а теперь вон как бегают. Залезут под куртку или, чего доброго, в нос.

– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, – фальшиво пропел Роман.

– Умолкни, гнида, – отозвался Артем.

А Роман не унимался:

– Сейчас бы костерок, шашлычок, водочки. А Каша горит?

– Если б горела, тут бы житья совсем никакого не было, – ответил Мишаня.

– Жалко. Запалили б костерок, многоножек нажарили. Их едят?

– Зачем, когда Каша есть? Ну, пробуют некоторые, – сказал Мишаня.

– Да чего ты пристал? Они тебя сами сожрут, – сказал Артем.

Пока ребята лениво переругивались, Мишаня достал хлеба с тушенкой, огурчиков. Банки саморазогревающиеся, удобные. Свиная, вроде, тушенка. От запаха парни оживились. Умяли все и банки хлебом почистили.

– Как стемнеет, мусор закопаем. Дроны снимают, потом штраф могут вкатить. Тут оставлять ничего нельзя, —сказал Мишаня.

– А когда приспичит по-большому? Потом с собой носить? – хохотнул Роман.

– Как обычно. Вон лопатка, зарывай поглубже, чтобы не воняло. И спать. Завтра хуже будет.

– Как про мою жизнь, – проворчал Артем.

– Не бухти, придурок. Все зашибись, – отозвался Роман.

На ночь Мишаня поставил тент, и правильно сделал. Моросило ночью. Утром все было серое, влажное, дышалось трудно. Воды набралось – это хорошо. Каша раскисла – это плохо. Городские еле поднялись, мышцы болели с непривычки. Перекусили, попили. Мишаня вешку поставил повыше, хоть и местность знакомая была. Говорили, что дроны могут вешки выдергивать, чтоб, значит, не ходили всякие. Может, и брехня.

Роман с улыбочкой сказал:

– Ну что? Вперед, к победе? Пошли?

– Поползли, – ответил Артем.

Мишаня кивнул. Лапти уже не надобились. Гати в ход пошли. И началась эта хренотень. Один расстилает. Другой сзади скатывает. Третий тащит другую гать. Повторить. Повторить. Повторить. Через несколько минут все в поту и в Каше с головы с до ног. Теперь так до самого дома будет. Жарко, воздух от испарений и от вчерашнего дождя густой, в грудь его заталкивать надо.

– Не могу больше, – прохрипел Артем, повалился на колени, а потом на живот, и руки раскинул. Так и лежал с рюкзаком на спине.

– Ну, давай передохнем, – сказал Мишаня.

Все трое развалились на гатях.

– Вам прямо к самому центру надо? – спросил Мишаня.

– Ага. Образцы оттуда возьмем, – ответил Роман.

Артем со стоном повернулся на бок, стащил рюкзак, достал бутылку и стал жадно пить воду, проливая на грудь.

– Хватит! Без воды останешься – другой не дам! – прикрикнул Мишаня.

– Да ладно, нормально. Жарко очень, – Артем поплескал водичкой на лицо. Тут же к нему устремились мошки, – Надо это… Ну? А то не выдержим.