Фабрикант

Подняться заставили холод и жажда. Мужчина выбрался из-под укутывавших его бушлатов и какого-то тряпья, озираясь, не в силах понять где это он. Корабль какой-то… Как он тут оказался? Всё вокруг чуть покачивалось, ветер немилосердно пробирал до костей. На полу зачем-то стоял чайник. Страдалец стал жадно пить прямо из носика. Вкуса воды, налитой давно, может неделю назад, он не ощущал. Влага будто сразу впитывалась в иссохшее горло, не доходя до желудка. Наконец напился, почувствовав, что больше выпить просто не сможет. В голове опять зашумело, очертания предметов расплылись, видимо вода разбавила вчерашний спирт, и накатило опьянение. Вывернуло неожиданно. Приступы рвоты накатывали снова и снова, под конец мужчина просто висел на борту корабля, глаза слезились, во рту было гадко. Мужчина не пил много лет – как-то ещё в юности в далёком селе Тезино Костромской губернии из-за водки его жизнь изменилась раз и навсегда, с тех пор он решил вина больше в рот не брать. Выполнять данный себе зарок оказалось не так и сложно.

– Что, Мишка? Плохо? Пойдём в трюм, подлечу тебя, – крепкий матрос с обветренным лицом появился незаметно. – Красиво ты сейчас кричал. Как чайка, я прямо заслушался!

Краснофлотец расхохотался от души. Красное лицо, расстёгнутый бушлат, накинутый прямо поверх тельняшки, и свежий водочный аромат говорили о том, что он то подлечился как следует. Весельчак достал из кармана листовку с напечатанными на ней словами: «Къ Гражданамъ Россiи. Временное правительство низложено… Да здравствуетъ революцiя рабочихъ, солдатъ и крестьянъ!», щедро насыпал табака и сделал самокрутку.

– Будешь? – спросил у бледного Мишки и махнул рукой, – Ты же не куришь!

«Яша! Его зовут Яша!» – вдруг вспомнил мужчина. Внятных мыслей в его голове поначалу не было, только какие-то обрывки песен, случайных разговоров и событий.

– Яша, как я здесь оказался? – спросил Михаил у безмятежно курящего матроса.

– Мы тебя сюда притащили. Ты как в кабаке уснул – так больше и не шевелился. Вроде маленький, а тяжёлый, насилу доволокли. Моряки своих не бросают! Спать тебя в шлюпке оставили, чтобы проветрился.

Наконец память поймала за хвост вчерашнюю попойку. Два дня до этого Михаил Дятлов гонялся по несущемуся под откос городу, силясь настичь свою цель. Цель, казалось, даже не догадывалась, что за ней ведут охоту, но постоянно ускользала, чудом спасаясь из расставленных ловушек. В ночь захвата Зимнего, он среди прочих солдат и матросов был во дворце. Метался среди тёмных комнат, ища где укрылось Временное правительство. Юнкера-охранники сдавались без боя, только распаляя охотничий азарт. Наконец в толпе кто-то сказал: «Вроде голоса там, и свет горит». Михаила людской волной внесло внутрь большого зала, затем в смежную к нему столовую. Министры Временного правительства сидели, отрешенно наблюдая за происходящим. Большевики окружили их, заполнив всю комнату. Пьянящее возбуждение витало в воздухе.

«Керенского нет», – сказал кто-то из соседей. «Ну и пёс с ним», – радостно подумал Дятлов, увидев кого искал. Высокий статный мужчина напряжённо замер на краю своего кресла, поблёскивая золотой оправой пенсне. Министр сидел к Михаилу боком, рукой достать можно. Время застыло. Дорогие каминные часы у входа – черный носорог с круглым золотым циферблатом на спине – показывали два часа десять минут ночи. Дятлов завороженно смотрел, как по виску его врага еле ползёт прозрачная капля пота.

– Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными, – сказал Антонов-Овсеенко, возглавлявший отряд большевиков, глядя на министра в золотом пенсне. Тот поднялся. Капля пота сдвинулась чуть ниже, но голос был твёрд:

– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития.

Поднялся невообразимый гвалт. Победители громко и воодушевлённо переговаривались. Расспрашивали о Керенском и порывались его отыскать, не веря, что глава правительства мог в такой момент уехать. Думали, что его где-то укрывают. Начали переписывать арестованных. Первым записался Коновалов – министр в золотом пенсне. Следом похожий на профессора министр Кишкин. Его, как выяснилось, днём выбрали руководителем обороны Петрограда. Эта новость вызвала взрыв хохота у солдат и матросов. Большевики состязались в остроумии, не подбирая выражений. Антонов невозмутимо составлял какую-то бумагу, расположившись за столом, где только что заседали министры. Посреди портфелей и документов нелепо стоял разорванный стакан от снаряда, выпущенного, по всей видимости, по Зимнему дворцу. Причудливой формой он напоминал пепельницу, как пепельница и использовался стоящими рядом товарищами. Михаил крутил головой по сторонам, силясь осознать происходящее. Вот она – свергнутая власть. Всего то человек двадцать. Их защитники – юнкера, женский батальон и несколько офицеров – арестованы и куда-то уведены. Здесь только кучка врагов и новые хозяева страны.

– Какого чёрта, товарищи! Переколоть их тут, и вся недолга! – крикнул Дятлов

– Кончить их, и всё! – громко поддержали голоса вокруг. – Прямо тут и хлопнуть.

– Правильно, на штыки их, – стали раздаваться крики рядом. – Ура, товарищи! Довольно терпеть!!! За всё ответят!!!

Кровожадный гул нарастал, заполняя всё вокруг. Михаил и сам орал что было сил – добыча близко, сейчас настанет расправа. Кто-то толкнул одного из вчерашних господ так, что тот еле устоял на ногах. Вдруг посреди общего шума что-то оглушительно грохнуло, наступила тишина.

– Товарищи, вести себя спокойно! Все члены Временного правительства арестованы. Они будут заключены в Петропавловскую крепость. Никакого насилия учинить над ними я не позволю. – Антонов-Овсеенко невозмутимо рукой разогнал дым с дула револьвера, по столу звонко катилась гильза и повторил ещё громче: – Ведите себя спокойно!

В комнате повисло недовольное молчание, прерываемое покашливанием или чьим-то шёпотом. Министры, минуту назад до смерти испуганные, чуть успокоились, но расслабляться не спешили. Коновалов стёр с виска прозрачную каплю. Спокойствие солдат было обманчивым, в любую секунду мог последовать взрыв, но Дятлов почувствовал, что здесь и сейчас больше ничего не произойдёт. Откуда взялась эта уверенность, он бы объяснить не смог. Просто понял и всё. Михаил оглядел всё вокруг. Отметил, что время на каминных часах так и остановилось на отметке 2-10, и стал продираться сквозь толпу к выходу.

Зимний дворец грабили. Временное правительство перенесло сюда свою резиденцию в июле, превратив бывшие личные покои царствующих особ в проходной двор. По каким-то делишкам здесь порой шастали такие посетители, которых в былое время городовой и за версту бы не подпустил. Ауру великолепия и избранности заволокло табачным дымом, шарканьем бесчисленных ног по дорогому паркету, будничной суетой людей разного звания, ежедневным натужным трудом многочисленного чиновничьего аппарата. И всё-таки вандализма не происходило. Во дворце мирно уживались и новое правительство, и госпиталь, оставшийся с царских времён. Величественность Зимнего облагораживала посетителей, мешая плевать на пол и сморкаться в портьеры. Но сегодня, видимо, что-то случилось, лопнула какая-то внутренняя преграда, ранее сдерживающая тёмную сторону человека.

В соседнем зале красноармейцы с азартным хохотом втыкали штыки в огромные портреты царствующих особ. Холсты полотен превратились в располосованные лоскуты, беспомощно висевшие в разные стороны. Рядом какой-то мужик увлеченно срезал кожаную обивку со стула, воровато озираясь по сторонам. Три стула уже были распотрошены и валялись, выпустив на волю пружины. У мародёра из-за пазухи торчал аккуратный рулон срезанных кож.

– Сапоги себе и жене пошью. Кожа хорошая, – откровенно сказал он Дятлову, смотревшему на это с недоумением.

– Вон целый висит, – сказал один красноармеец другому, указывая на неиспорченный портрет в золочёной раме. – Давай на спор, кто его величеству зенки штыком выколет с пяти шагов.

– Да ну его. Пойдём лучше винный погреб искать. Выпьем по-царски! – ответил второй.

– И то дело! А потом вернёмся и кто ловчей государю глаза выколет. На спор!

– Спорить нам ещё не хватало из-за ерунды, – солдат вырвал из рамы портрет свергнутого императора кисти знаменитого художника Серова и вышвырнул холст в окно прямо на мостовую. – Туда им всем дорога! А мы лучше за вином. Нужно ещё платья с собой захватить или какую другую одёжу побогаче.

Они загрохотали сапогами по лестнице вниз. Вскоре раздался звук бьющегося стекла. Спускаясь за ними, Дятлов увидел на ступеньках осколки разбитой вазы.

Он вышел из дворца. Стояла глубокая ночь, но народу на улицах было много: красноармейцы, краснофлотцы, какие-то студенты, зеваки, просто праздношатающиеся. В воздухе царило воодушевление. Люди радовались, а чему непонятно. Весть о том, что старая власть свергнута уже разошлась по толпе. Все были возбуждены, подпитывая друг друга пьянящим чувством какого-то грядущего праздника. Казалось, уже завтра начнётся другая жизнь – мирная, спокойная и сытая. Словно это захваченные только что в Зимнем дворце люди были единственным препятствием на пути к этой цели. Именно они специально вредили своей стране и своему народу. Никто из радующихся и понятия не имел, что их ждёт завтра.

Дятлов прошёл через оцепление и оказался в толпе.

– Браток, правда Керенского не взяли? – первый же встречный тронул его за рукав.

– Правда.

– А как же он убежал?

– В женское платье переоделся, нарумянился и прошёл через кордоны, как сестра милосердия, – брякнул первое пришедшее в голову раздражённый Дятлов.

– Почему остальные так не сбежали? – округлил глаза удивлённый прохожий.

– Они там все жирные, как коты, на них платья не нашлось, – отмахнулся Михаил и побрел в своих мыслях дальше.

За его спиной уже начали делиться новой сплетней, раздавался хохот, но Дятлову было не до веселья. Он рассчитывал, что толпа устроит расправу над министрами Временного правительства. Пусть те и не оказали никакого сопротивления, пусть защищали их только юнкера и женский батальон (вот уж кого сейчас растерзают победители), но азарт штурма и жажда крови, чувство, что охотник настиг жертву, должны были, по его мнению, решить участь проигравших. Не случилось. Оказывается, министров необходимо оставить живыми. Он не знал, что такой приказ существует. Дятлов сел на холодный гранит рядом с огромным серым атлантом, невозмутимо продолжавшим удерживать свою ношу в одной набедренной повязке посреди колючих северных ветров. Михаил холода не чувствовал, адреналин после недавнего штурма ещё играл в крови. Толпа не расходилась, люди делились последними новостями и сплетнями. «Ведут! Министров ведут!» – вдруг прошелестело по людскому морю. Дятлов мгновенно встряхнулся. Можно попробовать ещё раз.

– Товарищ, можешь подсказать, министров пешком поведут? – он взял за рукав красноармейца, спешащего напролом против движения толпы от Зимнего, видимо с докладом.

– Пёс их знает. К машинам их толпа не подпустила, – хмуро ответил тот, придирчиво рассматривая обрадовавшегося Дятлова, а потом с неожиданной злостью предложил: – Могу в морду тебе дать! Ты чего любопытный какой? У тебя там родственники что ли? Или друзья?

Дятлов предпочёл отойти от раздражительного собеседника, тот мрачно пошёл дальше, а Михаил влился в толпу, вдруг пришедшую в волнообразное движение – люди расступались, готовясь дать дорогу показавшейся вдалеке группе. Солдаты с ружьями наизготовку шли, образуя живой щит вокруг хорошо одетых людей с поникшими головами. В свете фонаря у переднего из арестованных блеснула золотая оправа пенсне.

– Керенский где? – спрашивали в толпе.

– Говорят бежал, в бабу переоделся и мимо кордонов прошёл. Днём ещё, – подсказал крестьянской внешности мужик в тулупе и меховой шапке. Лицо его раскраснелось, на лбу блестели крупные капли пота – одежда была зимней и сейчас, несмотря на прохладу, в ней было жарко. Говорил он так убеждённо и уверенно, что складывалось ощущение, что всё происходило у него на глазах. – За подмогой побёг, как пить дать, чтобы энтих вызволить. К англичанам.

От мужика крепко пахнуло спиртом и потом – жарко ему было не только от тулупа. Толпа гудела и напирала на солдат, конвоирующих свергнутых правителей. Красноармейцы привели винтовки в боевое положение, отталкивая ими наиболее ретивых. Дятлов оглянулся вокруг, лица людей были злы и решительны. Агрессию подкреплял явный водочный дух, чувствовавшийся в толпе. «Очень хорошо, попробую», – решил он.

– Утопить буржуев проклятых! Нажировались у нас на горбу, довольно! – пронзительно закричал Михаил, двигаясь параллельно конвоирам.

– Правильно! К стенке их, а трупы в Неву сбросим, – рядом радостно заголосил детина, расхристанный и пьяный.

– Кровопийцы! Насосались нашей крови! А где Керенский, жид проклятый? Убёг? Мы его поймаем! – неслось из гущи народа.

– Головы поотрубать!!! – подхватил кто-то.

– По пуле каждому – нечего с ними церемониться!!! – крикнули рядом.

Толпа одобрительно подхватила призывы и стала напирать сильнее. Тут и там раздавались крики, требующие немедленной расправы. Некоторые пытались дотянуться до пленных и толкнуть. Дятлову почудилось, что в воздухе запахло кровью, он орал не переставая, стараясь не отстать от ускорившихся солдат, распихивающих наседавших людей уже безо всяких церемоний и готовых открыть огонь. Казалось, стрельба вот-вот начнётся, он незаметно расстегнул кобуру и нащупал рукоятку револьвера. Его цель то скрывалась за спинами, то на миг появлялась в просвете между ними. Дятлова гнал вперёд неимоверный азарт – в первые ряды не лезть, а то от конвоира пулю словишь, но при первой же возможности выстрелить, чтобы наверняка, и бежать. Суматоха очень кстати, потом никто и не вспомнит стрелявшего, начнётся паника. Главное – не промахнуться.

И стрельба началась. Только не так, как он рассчитывал. Людской поток уже повернул к Троицкому мосту, как раздался визг шин, еле удержавших в повороте бешено несущуюся невесть откуда и куда машину. Вместе с ним из разбитого автомобильного стекла высунулся пулемёт и дал очередь. Пули чиркали по камню стен, рикошетя, куда попало. Звук стрельбы был оглушителен, машина, не сбавляя скорости, умчалась дальше. В ответ со стен Петропавловской крепости тоже застрекотали пулемётами. Толпа превратилась в лавину, сметающую всё на своём пути. Кто-то бросился на землю, кто-то бежал, пригнувшись или в полный рост, наступая на лежащих, ползущих, спасающихся от завизжавшей со всех сторон смерти, людей.

Дятлов, напряжённо следящий за Коноваловым, начало этих событий пропустил, свист пуль и лай пулемёта где-то рядом он услышал уже падая на землю, сбитый с ног кинувшимися наутёк. Больно ударился плечом о булыжник набережной и инстинктивно попытался ползти к укрытию – гранитной лестнице, ведущей к реке. На спину резко надавило чьё-то колено и локоть, из глаз брызнули слёзы, а из лёгких будто из пробитой шины, свистя вышел весь воздух. Михаил полз, упрямо расталкивая мешающие тела. Вот он смог подняться на колено, увидел лестницу совсем рядом, приготовился юркнуть туда на четвереньках, но чья-то нога увесисто задела по заду, развернув его и снова бросив на землю. Людей впереди почти не было, несколько человек неподвижно лежали зачем-то закрыв головы руками. Вдаль по улице бешено несся автомобиль, давая короткие беспорядочные очереди. Дятлов одним прыжком преодолел оставшееся расстояние, сел, прижавшись спиной к холодным камням, теперь укрывавшим его от стрельбы из крепости.

Вокруг с криками убегали люди, набережная практически опустела. Солдаты-конвоиры были уже на мосту, стояли вкруг на одном колене и держали под прицелом всё окружающее пространство. Арестованные лежали внутри круга прямо в мокрой грязной каше, также нелепо закрыв головы руками, будто это могло спасти их от шальной пули или рикошета. Один из конвоиров привязал красный флаг к примкнутому штыку своей винтовки и размахивал им, давая понять, на чьей они стороне. В темноте всё равно и с пяти шагов было не разобрать, кто тут кто. Наконец стрельба и со стен Петропавловской крепости стихла.

Дятлов видел, как осторожно поднялся на ноги конвой и поднял заключённых. Уцелели все, лежать никто не остался. Интересующий его господин протянул пачку папирос высокому конвоиру, очевидно, в ответ на его просьбу. До него доносились какие-то обрывки слов, сначала резкие, затем всё более радостные. Дятлов пощупал кобуру, револьвер в суматохе не вывалился. Только стрелять теперь не было никакой возможности – он на набережной один, разве еще с десяток зевак трутся у домов вдалеке. Его заметят и откроют ответный огонь. Шансов нет, пристрелят сразу. «Эх, борцы за справедливость. Всю толпу в пять минут сдуло от первого выстрела, словно конское дерьмо метлой смахнули. А какие храбрые были, когда против безоружных глотку драли», – раздражённо думал Михаил о недавно кричащих здесь людях. Он услышал топот удаляющихся ног, поднялся из-за укрытия и увидел спину в дорогом чёрном пальто под защитой штыков. Дятлов увидел, как воровато прячась и пригнувшись, спешит прочь один из недавно арестованных офицеров, сумевший воспользоваться суматохой и ускользнуть от конвоя, но ему было плевать.

Тут-то вдруг и захотелось выпить, захотелось так, что свело скулы и заломило суставы. Может это была просто усталость, пришедшая после нервного перенапряжения, но перед глазами стояла лишь бутылка с обжигающей прозрачной жидкостью. Мужчина спустился к Неве и умылся, пытаясь избавиться от навязчивого морока. Стало лишь хуже – смыло апатию и бессилие, появилась дикая злоба и бодрость. Он зашагал вдоль ограды Летнего сада, вышел на набережную реки Мойки. Несмотря на позднюю ночь, улицы не спали. То тут, то там горели костры, ходили вооружённые красноармейцы. Порой раздавались крики, свист и хохот. Мужчина бесцельно шагал, не чувствуя усталости.

– Браток, табачком не богат? – окрикнул его вооружённый матрос.

– Не курю, – ответил Дятлов и оглянулся по сторонам, забрёл он далеко. – Водки нет у тебя?

– Не положено нам, мы на посту, – грустно ответил матрос, греющийся у костра. Три его товарища тоже невесело вздохнули.

– Эх, вы. Ночь-то сегодня какая! Буржуев свергли. Всё теперь народное, всё наше. – Мужик внимательно рассматривал вывески напротив. – На нужды революции можно и экспроприацию произвести.

Он подошёл к занавешенному окну, по обе стороны от которого были плакаты с большими печатными буквами. «Вина русския и иностранныя, ликеры, водки, гарантированыя лабораторнымъ изследованиемъ», – прочитал Михаил про себя и, не колеблясь достал из кобуры револьвер. Оглушительно раздались на пустой улице два выстрела, сливаясь со звоном осыпающегося стекла. Затем стрелок схватил портьеру, загораживающую витрину и с треском оторвал её. Штора в окне над лавкой стыдливо отодвинулась буквально на сантиметр – хозяин магазина наблюдал из темноты за происходящим, но остановить грабёж боялся, не желая связываться с пятью вооруженными людьми.

– Держи, скатертью будет, – мужик кинул портьеру матросам, с безмолвным одобрением, наблюдавшим за ним. – Как вы к коньяку относитесь, товарищи?

– Дык не пробовали, дорог больно, – ответил другой матрос, сглотнув слюну.

– Вот и попробуем. Нынче мы хозяева, привыкайте. Настрадались при старом режиме, пускай теперь нам долги ворачивают, – грабитель засунул обе руки в витрину, достал две фигурные бутылки с тёмно-янтарной жидкостью, заманчиво переливающейся в изменчивом свете костра. Локтем он задел бутылку какого-то вина. Она звонко разбилась о мостовую, но мужчина даже не обратил на это внимания, а пошёл к огню, хрустя каблуками по битому стеклу.

– Закуски нету, съели всё, – сказал маленький тщедушный матросик с выбитым передним зубом. Настроение у патруля улучшилось, краснофлотцы заметно оживились, потирали руки и улыбались.

– Ты посмотри, сколько эта бутылка стоит. Чистый нектар должен быть, – мужик с звонким хлопком вынул пробку. У костра весело засмеялись.

Коньяк огненной лавой полился кратчайшим путём – из горлышка прямо в горло. Сделав три больших глотка, экспроприатор протянул бутылку соседу. На глазах выступили слёзы, а в голове мгновенно зашумело. Мужик снял кожаную фуражку с красной лентой на околыше и долго её нюхал. Он оказался наголо бритым, правда волосы вокруг плеши успели пробиться на висках и затылке редкими серебряными колючками. Огонь в глотке долго не утихал. Мужик ждал наступления почти забытого чувства лёгкой бесшабашности и веселья. Бутылка закончила круг и опустела в руках щуплого матросика, который допив и утерев рукавом губы, кинул её в стену. «Туды её растак», – загудели одобрительно вокруг.

– Звать-то тебя как, благодетель? – спросил один из матросов.

– Товарищ Дятлов, – ответил улыбающийся мужик, блаженство наконец растеклось по организму вместе с теплом, – Миша.

Дальнейшие события слились в единую карусель, что было раньше, что позже, теперь не упомнить. А что-то и вовсе стёрлось навсегда. Компания познакомилась и скоро стали обниматься и брататься. В разбитую витрину залезали ещё много раз, покрыв всю улицу битым стеклом. Палили вверх из ружей. Хозяин лавки со слезами подглядывал за тем, как громят его детище, уже понимая, что ущерб никто не возместит. Подоспели два красноармейца проверить, что за стрельба. От вина они отказались и сурово отчитали пьяниц, но те уже закусили удила. Началась проверка документов, разоружение и замена патруля, но ловкий Миша успел незаметно уйти до этого, растворившись в тени улиц.

Потом в памяти отпечаталось, как в какой-то пивной, которая не закрывалась всю ночь, он объяснял двум новым знакомым свои злоключения.

– Ты пойми, – в пятый раз объяснял он случайному собеседнику, – их надо расстрелять. Рас-стре-лять! Я тридцать лет борюсь за народное дело. За тебя, товарищ, борюсь. А их под арест, на казённые харчи. За что? За то, что кровь нашу пили? На штыки поднять, а трупы в Неву – земля чище будет.

Собутыльники горячо поддерживали товарища Дятлова. Потом собирались вместе пойти и устроить над министрами расправу, но выяснилось, что зачинщик, прилично охмелевший, самостоятельно ходить уже не может – мотается и падает.

– Эк тебя, братец, развезло, – сочувственно сказал один из матросов, после того как Михаил, направляясь в уборную, сразу упал на первый же стол, сметя там все бутылки и стаканы.

С пострадавшими соседями сначала ругались, а потом вместе пили и пели песни. Дятлова усадили в угол, чтобы больше не бузил. Теперь он не митинговал, только молча пил, потом пробила неукротимая икота. Разошлись под утро. Дятлов мирно спал, прислонившись к стене и пустив тонкую нитку слюны на воротник истёртой кожанки. Новые друзья принесли его к себе. И вот теперь он на корме какого-то корабля в компании похмелившегося весёлого матроса Яши. Куда теперь? Что дальше?

– Мы буржуев пощипать собираемся. Айда с нами! – предложил краснофлотец.

– Каких буржуев? – хрипло спросил Дятлов.

– Да каких найдём! В Петрограде их много. Пора социальную справедливость наводить, пока другие не опередили.

– Грабить собираетесь?

– Ты вчера вообще министров расстрелять хотел. Толку от этих министров никакого. Сидят в крепости – ни денег, ничего другого ценного нет. Пойдём с нами. Улов побогаче будет.

– Нет, Яков. Мне в Смольный надо. За вчерашний загул по головке там не погладят.

– Ну и плюнь на них. Ты теперь сам себе начальство, – сказал матрос, но видя, что Дятлов только мотает головой, сказал: – Ладно. Пойдём, в порядок себя хоть приведёшь. Если передумаешь – всегда будем рады тебя видеть. Мужик ты отчаянный.

Дятлов взбил мыльный раствор, намазал кисточкой голову. Бритву он раскрыл осторожно, руки дрожали. Аккуратными движениями начал брить череп. Не вовремя накатила слабость, спина мгновенно взмокла, липко и противно. Михаил сел, дожидаясь, когда мандраж пройдёт, затем медленно продолжил. Причёска была готова – череп сиял, как биллиардный шар, помятый в паре-тройке мест кием. Намылил щеки и подбородок, стал брить лицо. Здесь руки вышли-таки из-под контроля, и он немного порезался. Ерунда, можно будет свалить на бессонную ночь. Потом обтёрся над раковиной мокрым полотенцем и почистил зубы. Резкий перегар чуть смягчился.

Поправил одежду, проверил револьвер. В барабане не хватало двух патронов, значит после стрельбы по витрине, оружием он больше не пользовался. Своим, по крайней мере. Клинок ножа тоже был чист, без всяких следов. Он дозарядил револьвер, наглухо застегнулся. Кепка была в грязи, видимо, ронял её вчера. Пришлось почистить. Перед трапом встал и вздохнул. Похмельное состояние нагнетало безотчётную тревогу, лезли какие-то чёрные мысли, мир снаружи представлялся враждебным.

– Бывай, браток. В гости заходи, – сказал на прощание Яков.

Михаил в ответ помахал рукой. Дятлов пошёл по улице, засунув руки в карманы и подняв воротник. Порывами налетал ледяной ветер, который поначалу бодрил и трезвил, но вскоре выдул остатки тепла из-под кожанки. «Шинель надо было надеть, не простыть бы», – думал Михаил, стуча зубами. Показалась чайная и он юркнул в её манящее тепло. Заказал горячего чая, при мысли о еде начало мутить. Чай пил с наслаждением, тепло приятно прогоняло из организма стылость и похмелье. Расслабился так, что даже чуть задремал, привалившись к стенке. Народу в чайной почти не было, стояла тишина. Теперь можно спокойно подумать.