Лицей 2021. Пятый выпуск

– Конечно, не хватает, если у них танцы моя одноклассница ведёт, Светка. Она в Южном сначала три года в стриптизе отработала, потом её в проститутки взяли. Но что-то она там не поделила со шмаровозом, пришлось свалить оттуда. Теперь вон – чунга-чангу с детишками учит.

– А Светлана Гарьевна знает?

– Конечно. Она сама ей и предложила. Гарьевна вообще крутая тётка, говорят, её японец вырастил, с бабкой её жил. А потом он там то ли сам умер, то ли убили его. Не знаю. Но это ещё когда было, меня у мамки и в проекте не было. Говорят, Гарьевна до сих пор себя винит.

– А дети у неё есть?

– Откуда? Её мужики все боятся. И потом: нахрена им баба, у которой и так сто детей?

– Ладно, давай по делу. Где нам лучше объявления развесить, чтобы людей побольше пришло?

– Ну, для начала в “Семёре”. Там у нас главный центр связи, просто ЦУП. Все встречаются, трут с кассиршами, между собой. Все новости там узнать можно, кто где пёрнул, с кем переспал. Ещё на рынке у корейцев, но это не по всем дням. По выходным в основном. Ещё на точке, где боярышник продают, на Московской, вот там твоя клиентура, точно. Это всё, считай, Ванёк на себя берёт, – Лена подметила, что он вообще любит говорить о себе в третьем лице, – ты главное объяву накатай – что, где, когда. А я по каналам своим раскидаю. В соцсети кину. И сразу напиши, сколько денег минимум, а то у нас народ деловой, так просто не попрётся.

– Договорились. А ты мне помогаешь, потому что Юля Михална сказала?

– Сказала. Но я с тобой мешаюсь не потому, что она вас дойной коровой считает. Просто Ванёк при движухе любит быть.

– А ты в администрации какую должность занимаешь?

Он хмыкнул и подмигнул.

– Волонтёр. Специалист по общим вопросам.

– И как на службу попал? Волонтёрскую.

– Как-как. Учился я у Юли Михалны. Она ж у меня классухой была. Дела решал, с детства. Вот и приглянулся ей.

– И что за дела?

– Это тебе пока рано знать.

– И как она руководит? Люди довольны?

– Нормально руководит. Много не ворует. Так, в Таиланд слетать. Как хозяйственник она, конечно, не очень. Зато своя и знает людей нужных в области, просвещённая. Её и главой-то выбрали, потому что у неё у одной из всех кандидатов высшее образование было – учитель начальных классов.

– Повезло вам. В общем, я объявление сверстаю сегодня и распечатаю, завтра тебе передам – развесишь.

– Да куда торопиться-то? У нас новости за полчаса разлетаются. Давай я тебе лучше завтра экскурсию проведу, покажу, что тут у нас есть. Не видела ж ничего.

Лена колебалась. А что ей, собственно, терять?

– Ну, хорошо. Только не на весь день.

– Не парься, всё по красоте сделаю. Ты же гость у нас. Завтра в одиннадцать у входа. Лады?

– Лады.

Ванёк отсалютовал и скрылся в коридоре, насвистывая чунга-чангу. Ещё через час вернулись Ирина и Марина. Кажется, их не было треть рабочего дня.

– Ой, а мы и не знали, что вы тут. Думали, вы на весь день ушли на встречу. Всё хорошо?

– Да, пора браться за дело.

Через час у Лены была назначена встреча с начальником стройки. Нужно обсудить, в какие бригады сколько рабочих ищут, какие там условия, график, кто решает брать или не брать. Она постучалась в кабинет логопеда.

Ирина сказала, что вообще-то начальник стройки – бывший ВДВшник, и Лене стоит держаться поаккуратнее. Илья Борисович оказался худощавым низким мужичком, с седой ровно подстриженной бородой и голубыми глазами. Говорил быстро, мало и по делу.

– И вот ещё что, когда оформлять народ будете, сразу берите контакты жён. И для них отдельно собрание провести надо.

– Это зачем это?

– Чтобы травматизма меньше было. Пальцы по пьяни каждому второму отрывает. А в Забайкалье когда строили, у нас водитель погрузочной машины, которая грузы по семь тонн тягает, уснул и задавил трёх человек. Потом жену вызвали, спросили, почему она его бухим на работу отпустила, а она говорит: “так ему же деньги зарабатывать надо, я его и выпнула”. Непонятно, на что надеются. Вы вообще готовьтесь, с пьянством вместе бороться будем.

– Как это?

– Ну, вот так. Обязательно алкотестеры закупим. Чтобы проверять, и на вход, и на выход. Мы раньше на стройках только на вход ставили. Так у них там нычки, дырки какие-то в заборах. Они бутылки там спрячут утром, а потом набираются прямо на работе. Тогда и на выход алкотестеры поставили. Это уже другой разговор. Но только медики, которые тесты проводят, они же местные, жалеют своих, не сдают. Вот так и ходим по замкнутому кругу, за руку ловим. Бутылка здесь дороже жизни.

– И что, в таких местах прямо все пьют?

– Ну, почему все. Большая часть, конечно, пьёт. Кто-то наркоту принимает. Правда среди нормальных мужиков это всё-таки не принято, не по-нашему это, не по-православному. Водка всё-таки роднее. Есть и святые, не пьют, не колются. Они в рабочих посёлках на вес золота среди баб. У каждого – по пять-семь женщин замужних. Пока мужики остальные бухают, жёны их спят со всеми подряд.

Лене все эти разговоры не понравились. Она притихла, покручивая колпачок от ручки.

– Да ладно, вы не волнуйтесь. Здесь, может, и другие порядки. Люди в море ходят. А море пьяниц не любит. Разберёмся. Главное, чтобы они до нас дошли. А там уж мы из них людей сделаем. Я на несколько дней уеду в Южный, там встречи с подрядчиками. Но уверен, что вы тут пока с местными и без меня справитесь. Удачи!

Отправляясь сюда, Лена меньше всего думала про алкотестеры, собрания для жён и оторванные пальцы. Она рассчитывала, что всё-таки завод может реально помочь людям, дать им работу, уверенность в завтрашнем дне. А там, глядишь, и город разрастётся. Скоро восстановят порт, приедут иностранцы. И Крюков превратится в один из аккуратных приморских городков, может, вообще станет как Ливерпуль, со своей четвёркой и футболом. В этом будет и её роль, а значит, всё не зря.

До конца дня Лена составила два объявления. Одно – с приглашением на работу. Другое – с приглашением на встречу в ДК, где можно будет узнать все подробности. Вечером она удовлетворённо выключила компьютер и вычеркнула из календарика за 2011 год ещё один день. Когда она вышла на улицу, синего мотоцикла уже не было.

Глава 13

На следующий день Ванёк подкатил на кряхтящем уазике с трещиной на лобовом стекле, похожей на москита.

– Я думала, мы пешком пойдём.

– Ещё находимся сегодня, не волнуйся.

Лена по привычке, как в такси, залезла на заднее сидение.

– А чего это ты со мной не садишься? Брезгуешь?

– Всему своё время. Мы ещё не так близки.

– Ну, как хочешь. В городе смотреть нечего. Поедем сразу на кладбище, к япошкам.

– На кладбище?

Лене нравилось бывать на погостах, бродить среди аллей, вглядываться в лица на фотографиях, фантазировать, кем были эти люди, что они любили, от чего умерли. Иногда она думала, что так любит бывать на кладбищах, потому что сама и есть кладбище – планов, идей, желаний.

– Кладбон тут недалеко, километра три. А потом на маяк поедем.

Сиденье в уазике было продавленным, неровным, как будто сидишь на галечном пляже. Пару раз их подбросило на кочках, и Лена ударилась головой о крышу.

– Поосторожней на поворотах, Шумахер.

– Какой Шумахер, мать? Постучи по голове. Он же не человек уже, а так – овощ. А я ещё пожить хочу лет до тридцати.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать три.

– А почему до тридцати?

– А нахрена больше-то? И так уже много повидал. Скучно.

– Ты вообще путешествовал куда-нибудь, мир видел?

– На Севере у нас был, в Южном был, в Японии на Вакканае, перевозил кое-что. Во Владик пару раз гонял, на материк.

– В Москве не был?

– Не, а чо мне там делать? В Макдональдсе я и во Владике пожрать смогу. Говорят, откроют через полгода. Ну, выходи, причалили.

Лена буквально выпала из уазика в высокую траву. В прозрачной рощице между деревьев прятались несколько каменных стел с выбитыми иероглифами, внутри которых уже пророс мох. Лене захотелось провести по ним рукой. Вокруг памятников растительность была бережно выполота, рядом с одним на земле лежали три карамельки.

– А кто ухаживает за этими могилами?

– Так японцы и приезжают. Их у нас могильными туристами зовут. Мать рассказывала, что я как родился в 95-м, а в 98-м уже кризис бахнул. Так японцы привозили мешками, шмотки там, жратву, пелёнки. Вот и выжили. До сих пор помню эти леденцы, вроде и сладкие, но жгучие, с перцем. И фантики такие, с золотинками.

– А карамельки тоже японцы положили?

– Не, это наши уже принесли. Мы японцев с их земли вы-пнули, а они нам всё равно добро делают. Так что у нас женщины за их могилами смотрят, хоть как-то отплатить надо. Наши ведь сюда только в 45-м пришли. Потом тут все вместе жили, и русские, и японцы, в одних домах. А через год японцев на корабли посадили – и досвидос, в Японию отправили. Теперь это всё наше как бы.

Лена подумала, что есть у российского государства какая-то особая любовь к островам и полуостровам.

– Ну всё, погнали дальше, – перед тем как сесть в машину, Ванёк повернулся, вздохнул и перекрестился, – эту землю, кстати, тоже под ваш завод отдают. Так что скоро всё снесут здесь.

Настроение тотчас упало. Не лучшая новость за сегодня.

Они вырулили на дорогу вдоль реки. Хотя это и дорогой-то сложно назвать – так, две неровных колеи, поросших травой и кустарником. Машина подминала молодые березки, ныряла в канавы, неслась вперёд, как будто уазик был вообще неподвластен законам физики, он мог переехать, преодолеть любую преграду. Чёрная река справа, напоминающая расплавленную резину, выглядела устрашающе, казалось, что она затянет тебя быстрее, чем любое болото. Тонкие низкие осины обступили реку и как будто мешали ей вырваться на свободу, утащить на дно и уазик, и Лену, и её белые кроссовки. Ещё через десять минут они выехали к морю.

– Всё, здесь паркуемся. Дальше, как ты и хотела, пешком.

Лена только сейчас поняла, что за все эти четыре дня так и не поздоровалась с морем. Она вообще в Крюкове не ощущала себя на побережье, потому что привыкла совсем к другому – к набережным, пирсам, кафе, влюблённым парочкам. А не к ржавым кранам и контейнерам, сложенным друг на друга, как выцветшие детали “лего”. Вода меняла цвет от тёмно-синего у берега до розового у горизонта. Лена несколько раз вздохнула так глубоко, что от привкуса йода закружилась голова, захотелось разогнаться и бежать вдоль воды, пока лёгкие не сдавит железными прутьями.

– Как хорошо, Ваня, это лучший день за всю неделю, – она взяла камушек и запустила его по гладкой, еле движимой поверхности моря. Но он сразу утонул.

– Смотри как надо, – Ванёк прицелился, и его галька сделала пять лёгких прыжков, оставив после себя ровные круги.

Они побрели у кромки моря, перешагивая через булыжники, похожие на яйца древних птиц, с розовыми и салатовыми пятнами мха. Через сто метров Лена почувствовала тошнотворный запах гнили – волна трепала края плотно набитого холщового мешка, который наполовину утопал в воде. Возле берега, все в пене и склизких водорослях, вперемешку с алюминиевыми банками, на боку болтались семь-восемь дохлых рыб.

– О, да тут рыбокопы, похоже, прошвырнулись.

– Рыбокопы?

– Ну, рыбнадзор. Так-то дядя Паша с ними обычно договаривается, что они в наши края без его просьбы не суются. Но, видимо, им скучно стало. Решили прокатиться. Вон мужики улов побросали.

– А дядя Паша – это кто?

– Да владелец рыбзавода нашего. Двоюродный брат Юли Михалны, кстати.

– А зачем рыбнадзор мужиков ловил? Они что – браконьеры?

– Конечно. У нас здесь каждый с детства в море ходит. А квоты эти на улов – просто смех, даже на уху не хватит.

– А дядя Паша зачем с рыбнадзором договаривается?

– Так завод наш и есть главный браконьер. Да и мужики местные все на него пашут. Он у них всю рыбу скупает за копьё, но и не обижает. Разрешает себе оставлять немного, на семью. Мужики не жалуются, какая-никакая стабильность.

– И что, все довольны? Никто не хотел там свое дело открыть?

– Кинуть дядю Пашу? К тебе в лучшем случае на следующий день рыбокопы ручные пришвартуются, а в худшем вон как Семёнов. Коптильню свою решил сделать. Через неделю ушёл за ягодой и не вернулся. Третий год даже костей найти не могут.

Лене стало не по себе.

– Может, вернёмся, а?

– Так почти дошли уже. Вон и маяк.

На пригорке Лена увидела чёрно-белую полосатую трубу. Рядом с ней – ржавый ангар, деревянный сарай и покосившийся забор. Вовсе не так романтично, как можно было представить. За забором увядшая трава доходила до пояса, под ногами валялись обрезки труб, бутылки, рельсы, погнутые рыболовные садки. По широким бетонным ступенькам они поднялись до комнаты, где раньше работал пульт управления маяком. Здесь ещё сохранились металлические щитки с тумблерами, вывернутыми стрелками, на полу – затоптанные листки, выписки, обложки журналов по учёту горюче-смазочных материалов. Воняло мочой.

– Маяк давно не работает?

– Лет семь уже.

– Странно, что ничего не растащили.

– Слишком далеко, в Крюкове и своего говна хватает.

Дальше нужно было подниматься по шаткой винтовой лестнице, которая старчески дребезжала от каждого шага. В центре смотровой площадки за сеткой-рабицей пряталась огромная лампа, разбитая сверху как яйцо, которое собираются съесть всмятку. Низкие перила перекосило, доски скрипели под ногами. Лена захотела поскорее вернуться на твёрдую землю. Вдалеке виднелся Крюков, зажатый с одной стороны языком залива, а с другой – мелкими сопками. Прямо перед ней раскинулось море. Оно не шумело, не разгоняло волны, а безвольно лежало, едва шевелясь. Тревога начала вытеснять спокойствие.

– Красиво, правда? – Ванёк как будто невзначай положил руку ей на плечи.

– Красиво, – Лена сделала от него шаг в сторону, – только я волны больше люблю, чем штиль.

– Да кто ж их не любит? У нас полгорода ходит смотреть на волны с пятиэтажный дом. В ноябре бывают, знаешь какие. Каждый год кого-нибудь смывает.

– И что, всё равно продолжают ходить?

– Ну конечно. На что тут ещё смотреть. Скучно, кинотеатра же нету.

Где-то вдалеке Лена заметила фонтанчик. Потом ещё один. А вслед за ним над водой показалось бревно.

– Ого, да это же кит! – Ванёк указывал рукой туда, где только что шевелилось “бревно”, – они вообще редко так близко подплывают.

Ещё через секунду раздвоенный хвост вырвался на поверхность и тут же скрылся из виду. С ума сойти, она только что увидела настоящего кита. Это была не бродячая собака, не кошка, даже не ёж, а самое большое млекопитающее на планете. Пусть не такое, как в детских книжках, вовсе не синее, с белоснежной улыбкой, а тёмное, бесформенное, едва заметное. Но от этого ощущение чуда только нарастало – она разглядела, ухватила, ей повезло. Лена надеялась, что кит опять подаст ей сигнал, но фонтанчиков больше не было. На обратном пути она снова и снова прокручивала в голове эти несколько секунд. Обязательно нужно будет вернуться сюда.

– Может, пивка попьём?

– Не, Вань. Лучшее враг хорошего. Давай-ка лучше делом займёмся.

Они заехали в офис, и Лена отдала ему пачку объявлений о работе на стройке и встрече в ДК. Дома ей безумно захотелось позвонить Лёше и рассказать про кита. Просто рассказать про кита, конечно же, ничего кроме. Пару минут она колебалась, а потом рука сама потянулась и набрала одиннадцать цифр, которые Лена вспомнила бы и в глубокой старости. С каждым гудком она всё больше нервничала, но никто не брал трубку. Тогда она набрала ещё раз – опять ничего. За час позвонила четыре раза. Потом разрыдалась от жалости к себе и швырнула телефон о стену. Какая же дура.

Глава 14

– Понимаешь, архитектура – это текст. Это коммуникация. Вот смотри – два дома, какой тебе больше нравится?

Уже порядком опьянев, Лена стояла посреди Садовнической улицы и рассеянно смотрела не на застройку, а на своего нового парня. В одной руке он держал термос, а второй размахивал, указывая то на терракотовую сталинку, то на серую хрущёвку. Ей нравилась эта страсть. В термосе был не чай, а белое вино. Нехитрым приёмом с ними поделился гид Серёга. Переливаешь из бутылки и спокойно гуляешь по городу – во-первых, не нагревается, а во-вторых – никаких проблем с ментами.

– Глупый вопрос. Конечно, мне больше нравится сталинка. Там потолки высокие и вообще. Кому может нравиться хрущёвка?

– Мне! Не появилась бы хрущёвка, и не было бы никаких шестидесятников.

– Пфф. С трудом верится, что эта клетушка вообще строилась для человека.

– Вот именно, что для человека, а не для чекистов! Раньше люди жили в коммуналках. Всё время под колпаком. Все за всеми следят. Не понравилось соседке, что ты молодая и красивая, она взяла и кляузу написала – ворует общественное имущество. Лампочки выкручивает в туалете. И всё, привет, чёрный воронок, – Лёша слегка покачивался, но его глаза сверкали и брови выгибались, как бумеранги, – а теперь у семьи появилось своё, вот это вот жильё. Крошечное, но своё. Сиди себе на кухне, приглашай кого хочешь, твори. И никакая бабка со скипидаром не придёт.

– Да уж! Хрущёвка – мать свободы. А что не так со сталинкой?

– Как что? Неужели ты не видишь? Пышные арки, колонны. Они ведь на что намекают? Что советская власть была не тридцать лет, она была всегда. От начала веков. Буквально из античности выросла.

– Ну и что. Зато это красиво! Величественно!

– Лена, за любой архитектурой стоит человек. Идея человека. Люди, для которых строили этот дом, мне противны, – ветер трепал его чёлку из стороны в сторону, – все эти генералы, стахановцы, партийцы и прочие лизоблюды.

Ах, как он был хорош. Как вспыхивал в разговоре, как ловко пинал по тротуару скрюченную банку из-под пива. Лёша любил футбол. С восьмого класса он болел за московский “Локомотив”. Болел стоически, неся свой крест, как монах-схимник.

– Наши дровосеки опять продули.

– Кому на этот раз?

– “Арсеналу”.

– Продуть чемпиону Англии почётно.

– Лена, мы продули тульскому “Арсеналу”.

Она чувствовала, как боль в его голосе плещется через край.

– Слушай, “Локомотив” приносит тебе столько страданий. Почему бы не болеть, скажем, за “Баварию”?

Лёша посмотрел так, как будто ему предложили устроиться в немецкую разведку.

– Потому что в этом смысл настоящей любви, женщина.

Но главной Лёшиной любовью всё-таки была работа.

– Это же преступление против города! – первое, что он сказал в прихожей, вернувшись из командировки. – Они построили Набережную Брюгге!

– Угу. Ты голодный?

– На фоне панельных девятиэтажек! Ещё поставили памятник Грейс Келли. В Йошкар-Оле!

– Эй, ты куда в обуви?

Он прошёл в ботинках на кухню, продолжая спорить с невидимым оппонентом.

– Ну возьмите вы марийский орнамент, ну создайте уникальный стиль!

Поначалу Лёшина рассеянность казалась Лене милой, этаким естественным багажом его таланта. Он появлялся в её ипотечной квартире и устраивал последний день Помпеи – извергал грязные носки, футболки, журналы, какие-то бейджи. Лена физически не выносила бардак, расставляла тарелки на кухне от большой к маленькой, а книги на полках по цвету и высоте обложек. Выправляла каждую складку на покрывале. Он смеялся – в армии ты бы сделала карьеру, там культ заправленной кровати.

Лёша снимал квартиру вместе с партнёром по бизнесу. И вообще с трудом отделял личное и рабочее. Его телефон звонил в любое время суток. По утрам, ещё толком не открыв глаза, он спускал руку с кровати и пытался нащупать под ней крышку ноутбука. Но какое это имеет значение, если на свидание тебя зовут не в пиццерию, а в Юрьев-Польский, смотреть на храм домонгольской эпохи?

– Лена, ну разве это не чудо? Видишь резного слона над воротами? У него заячьи уши. Всё потому что зодчий никогда не видел слонов. Слышал, что у них большие уши, а какие именно – не знал.

Конечно, чудо. Рядом с ним оживали камни. Что уж говорить про Ленино сердце. Через год дела пошли в гору. Он стал ещё чаще пропадать в бюро. Появились какие-то “связи с Берлином”, потом с Лондоном. Лёша говорил, что мечтает покорить мир и плюнуть в историю. Или хотя бы в лица тем людям, которые построили театр Et Cetera. А Лена мечтала вместе ездить в отпуск и засыпать в обнимку.

Лёша позвонил уже за полночь.

– Ну, кажется, ты готова, – он произнёс это торжественно, с лёгким придыханием. Лена понятия не имела, к чему.

– Ты хочешь посвятить меня в масоны?

– Всё гораздо серьёзнее, Лена.

– Уж и не знаю, что думать.

– Пора тебе познакомиться с мамой.

Приехали. Нет, Лена, конечно, ждала этого момента. В конце концов, знакомство означало переход в новый регистр отношений. Но, положа руку на сердце, предпочла бы масонов. Лёшины родители давно развелись. Отец, физик, эмигрировал в Японию, когда Лёше было пять. Мать давала частные уроки французского.

– Я заеду в субботу, около четырёх. Будь готова.

– Угу.

– Слушай. Мне как-то неловко просить. Сделай хороший маникюр, ладно? Какой-нибудь нейтральный цвет.

– Ну, если это входной билет в твою семью…

– Звучит, конечно, тупо. Но мама всегда смотрит на руки.

– Не переживай. У моей тоже полно тараканов.

Одна мысль об ответном знакомстве вызывала ползучую панику.

С самого утра Лену мутило, ничего не лезло в рот. Она перерыла гардероб, чтобы выглядеть непринужденно, но эффектно. Поругалась с Макаром – на всех тёмных вещах серебрилась его шерсть. В конце концов выбрала светло-зелёный балахон из плотного льна. Он отлично подойдёт к ногтям цвета пыльной розы. Достала шерстяное пальто. С половины четвёртого кружила по комнате, боясь измять наряд. Но в назначенный час никто не приехал. Время, как жвачка, залипало на каждой минуте. Лена не выпускала телефон из рук. Через десять минут попыталась дозвониться до Лёши – безуспешно. Может, он за рулём? Но и через полчаса ни ответа, ни привета. Лена уже подвинула стул, чтобы наконец-то сесть и выпить траурный стакан кока-колы, заложив первые складки на платье, но телефон неожиданно дрогнул. “Дружок, у меня нарисовалась встреча. Очень важная. Мама тебя ждёт. Я буду позже. Лови адрес”. Час от часу не легче. Лена собрала всю волю в кулак и заказала такси.

Лёшина мама жила на Смоленской, в доме XIX века с эркерными окнами и четырёхметровыми потолками. Рядом с церковью Святого Власия на Козьем болоте.

Лена медленно поднималась по лестнице, разглядывая пальмы в кадках, но сердце всё равно сменило темп с анданте на аллегро. Маргарита Ивановна встретила её у порога и поцеловала в щёку:

– А, Леночка? Заходите, заходите.

В квартире царил дружелюбный сумрак. Тёмные гардины из синего бархата ограждали жилище от всего, что творилось за окнами. В центре комнаты проступил круглый стол с ножками в виде Кома-ину, мифических собакольвов. В углу Лена разглядела фото-триптих – полуголый младенец, первоклассник ростом с букет гладиолусов, студент в конфедератке. Очевидно, Лёша. Она украдкой набрала послание: “Ты скоро?”

– Вы садитесь за стол, не стесняйтесь, – Маргарита Ивановна, не отрываясь, смотрела на Лену, – Алёша так быстро всё решил. Насчёт нашей встречи. Уж не знаю, к чему такая спешка.

Её взгляд уперся в Ленин живот под балахоном. Платье явно включало зелёный свет для сомнительных интерпретаций. Лена инстинктивно положила руки на талию, натянув ткань по фигуре. Потом вспомнила, что захватила с собой коробку трюфелей. Хозяйка сдержанно кивнула и убрала её в сервант. Краем глаза Лена заметила, что там уже лежит штук двадцать таких коробок.

На стенах рябили абстракции и портреты. Человек на одном из них показался Лене знакомым – во фраке, с шёлковым бантом вокруг шеи и поворотом головы на три четверти.

– О, скажите, а это ведь Шаляпин?

Маргарита Ивановна вскинула тонкую подведённую бровь.

– Нет, Леночка, это мой прадед.

– Извините, очень похож, – Лена стушевалась.

У Маргариты Ивановны были пепельные волосы, собранные сзади шпильками, на всех пальцах, кроме мизинцев, по кольцу и такой же нос с горбинкой, как у Лёши. Помада нанесена с геометрической точностью, не смея и на миллиметр вырваться за линию губ. Лена случайно опустила взгляд на свои ноги и тут же по-балетному подогнула стопу – от носка на колготках потянулась перепончатая стрелка. Телефон по-прежнему молчал.

Маргарита Ивановна начала морщиться и с силой тереть глаза. А потом небрежно покашливать в кулак.

– Простите, Алёша вас не предупредил?

– Не знаю даже, о чём.

А в голове мелькнуло – неужели дело в маникюре?

– У меня аллергия на духи.

Лена подскочила с места, готовая бежать на лестничную клетку.

– Я не знала. Извините, я тогда в другой раз… как жаль, я правда не знала.

– О, нет, нет. Я выпью таблетку. Не беспокойтесь.