Знаки Луны

Если раньше сын всё рассказывал Рут и всем делился, то сейчас молчал или отвечал коротко, погружённый в собственные мысли.

А ночью он спал тревожно и отрывисто. Его сон напоминал быстро бегущие облака, которыми нервный ветер, нарвав их на клочки, закидал бесцветное небо. Они крутились, переворачивались, сжимались и рассеивались, освещаемые молчаливой луной, точно так же, как бесконечные тревоги в голове Дэна.

Парень размышлял над тем, что земля вовсе не рай. Мы все живём в аду, думал он. В котором пытаемся выстроить свой Эдем. Отгораживаемся, придумываем, лепим… Но часто эти стены такие хрупкие, что одно неловкое движение, одна мысль, неправильное действие – и крошечный мир рушится, поглощаемый безразличным мирозданием, равнодушно стирающим следы чужого отчаяния, радостей, планов и надежд. Подобно тому, как пустыня заволакивает и сжирает лес, оставляя безжизненные пески.

Ежевечерне Дэн приходил к матери на фабрику и помогал убирать цеха, как он делал это в детстве. Рут вспоминала, глядя на него, как мальчишкой Дэн бегал с огромным чёрным пакетом, больше его самого, и скидывал туда мусор из ведёрок. В своих очках с толстыми круглыми линзами он напоминал ей тогда весёлую игривую обезьянку, каждую минуту придумывавшую новую забаву и никогда не грустившую. Вот только сейчас Дэн был другим. Рут тяжко вздыхала всякий раз, глядя на его сгорбленную фигуру. Всю эту его учёбу астрологии она считала блажью. С замиранием сердца, получая от него очередное письмо с далёкого севера, ждала, что сын одумается, выберет себе нормальную профессию и занятие, о котором не стыдно будет рассказать в церкви. В её фантазиях он ходил то в белом халате, как молодой человек, который работал в пекарне на углу, то в красивой тёмной форме, как начальник постовой службы полицейских, что разъезжал на славной машине по их району. Или… Фантазий было много, но ни в одной из них Дэн не изучал какую-то дурацкую астрологию.

В очередное воскресенье, полная дум, Рут отправилась на утреннюю службу в приходскую церковь, куда ходила больше двадцати лет. Она всегда с упоением слушала наставления пастора Микаэля, соглашаясь с каждым произнесённым им словом и считая его голосом Бога. Да и похож был их пастор на святого с картинок. Особенно когда отпустил бородку клинышком. Во время служб Рут смотрела на седину в волосах отца Микаэля, ловила его взгляд, наполненный благочестием, и думала, что если бы люди не убили Сына Божьего, то, постарев, он выглядел бы именно так. Для неё Микаэль и был сам Иисус. Поэтому когда Рут увидела пастора, смиренно стоящего у дверей храма, то кинулась к нему.

– Отец Микаэль! У меня к вам просьба, – торопливо стала говорить она. – Можно ли во время сегодняшней совместной молитвы попросить вас замолвить перед Господом словечко за моего сына?

– Сестра наша Рут, – священник развёл руками, показывая на дверь своей кельи, – я и сам жду тебя, чтобы поговорить о Дэне.

Рут с надеждой улыбнулась и ринулась за ним в душную ризницу.

Там пастор Микаэль сел за стол, предварительно перекрестившись перед иконой, и, повернувшись к женщине, начал медленно говорить:

– Слышал я богохульную вещь. Будто сын твой собирается заниматься делом богомерзким.

Щёки Рут заполыхали, и теперь она не смела поднять глаз.

– И это ты вырастила такого человека. Тебе, Рут, должно быть стыдно. Ибо ты, как мать, отвечаешь перед Богом за воспитание сына. А ты выкормила прихвостня сатаны.

– Но… – робко начала она, – мой сын не вор и не убийца.

– Конечно. Он гораздо хуже! – повысил голос пастор. – Он отродие самых тёмных сил. Позор нашего прихода, такой же, как сын Иветты, что избил и изнасиловал женщину, и такой же, как грешная дочь Анны, которая, прости Господи, танцует в городе непотребные танцы. Сейчас в святой церкви на многое стали закрывать глаза. Лояльность пришла на место правды. Церковь перестаёт быть местом святым и чистым, собирая под своими сводами отребье и человеческие нечистоты. Но только не в моём приходе!

Мужчина умолк, тяжело дыша от исступления, до которого сам себя довёл речью, в коей не сделал до того ни одной остановки для глотка воздуха.

Восстановив дыхание, пастор продолжил:

– Я не позволю грязи быть в наших белых стенах. А твой сын, да и ты, пока поддерживаешь его, – самая что ни на есть грязь! И спасти ситуацию может только твоё осуждение Дэна. Сегодня, когда закончится проповедь, а я всю посвящу её сатанинским богохульным занятиям, ты встанешь и отречёшься от него.

Рут застыла на месте, боясь шелохнуться.

– Иди, – уже смягчившись, сказал пастор, и женщина послушно двинулась в храм.

На одеревеневших ногах Рут прошла в зал, машинально перекрестилась, едва коснувшись святой воды в чаше, и отрешённо села на своё привычное место. Не отвечала она на приветствия знакомых, чувствовала только, как горит под ногами пол. Хотела встать, но не могла. Её словно пригвоздили. Она подняла глаза на крест с Иисусом и увидела, что он с состраданием и упрёком смотрит прямо на неё. Рут и саму словно привязали к скамье и распяли. Она услышала улюлюканье и осуждение, на её лицо полетели плевки. И пусть этого ещё не случилось, но скоро, очень скоро Рут ощутит это на себе воочию.

Раздались первые аккорды хорала министрантов, и все встали, чтобы подхватить торжественный псалом. «Спаситель наш, приди, приди. Росой на землю снизойди…» – лилось с хоров. Обычно в этот момент и на Рут снисходило озарение, в душе множились умиление и восторг, но сейчас это лишь плеснуло керосина в огонь её страданий. «… Под тяжким бременем вины тебя зовём мы с глубины…» – подхватили прихожане. Рут прислушалась к себе, но Бог, Который, как правило, пел и ликовал внутри неё, сегодня молчал. Вместо Него кровило нутро.

Женщина ощутила себя дрянным старым куском бренной плоти, зачем-то оставленным здесь. Она оглядела зал, цепляясь за лики святых и ища в них поддержки, но увидела лишь щербины на стенах, облупленную позолоту, дешёвые пластиковые стаканчики и увядшие цветы.

Задыхаясь, Рут вскочила и, расталкивая толпу, понеслась из церкви, громко хлопнув дверью. Этот стук раздался уже в полной тишине на глазах всех присутствующих прихожан.

До своего дома Рут бежала не останавливаясь. Только на крыльце постояла, отдышалась и твёрдо открыла дверь.

Сначала женщина, не снимая верхней одежды, поднялась к себе в комнату, а потом спустилась к сыну. Дэн сидел в наушниках с закрытыми глазами. Она подошла к нему, обняла сзади за плечи, поцеловала в макушку и спросила:

– Что же ты будешь делать дальше?

Дэн удивлённо повернулся, вскочил, помог матери снять ботинки и кофту. Рут повторила вопрос.

Сын нехотя ответил:

– Пойду работать. Сосед предлагает отправиться на вырубку леса, там нужен человек в контору.

– А как же твоя учёба астрологии? Ты же о ней так мечтал!

– Мам, ну какая учёба?! И потом, ты же была против неё, говорила, что всё это глупости, а не учёба. Видишь, вышло по-твоему. Может, ты и права.

Рут подошла к столу и положила перед сыном пачку денег.

– Вот. Это то, что я копила на старость. Возьми. На твою поездку в Нью-Йорк.

– Мам, что же ты наделала? Не надо! – Побелел Дэн.

– Сынок, – Рут устало села на стул, – я прожила жизнь и знаю, каково это – заниматься нелюбимым делом. Ты выучишься и будешь большим специалистом. Я верю в тебя.

– Мам… – Дэн подошёл к матери и обнял её. Слова застряли в горле.

– Я знаю, сынок, что ты заработаешь больше. И меня не оставишь в беде. Люди осудят меня. И так говорят, что была бы ещё учёба путная, а то – астрология. Но я видела, как ты ради неё убивался, и понимаю: значит, она нужна тебе. И ты должен отсюда уехать. Должен!

– Я не могу взять эти деньги, мам!

– Глупости. Можешь.

– Но ты же говорила, что это на самый чёрный день! Ты же их всю жизнь откладывала.

– Ну, видимо, он настал. Мой чёрный день. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– Я могу их взять только в долг.

– Хорошо. Вернёшь, когда сможешь.

– Спасибо. Ты самый лучший друг! – Он уткнулся носом в её седую макушку, думая о том, что просто обязан сделать её старость счастливой. От мамы пахло как в детстве – мылом и добротой.

Дэн вдруг осознал, что именно это ему подсказывала луна: мать принесла ему учёбу. Он улыбнулся, вспоминая Тесс. Действительно, ответ был на поверхности, как она и говорила.

2

Через месяц Дэн уезжал из дома. Он покидал мать, радуясь, что ей наконец дали место на вахте. На фабрике Рут выдали красивую темно-зелёную форму, и теперь она надевала её по утрам, аккуратно пила кофе, стараясь не облиться, гордо поглядывая на себя в зеркало, и шла на работу. Сидеть и проверять жетоны, отмечая в журнале работников, было гораздо легче, чем заниматься уборкой. А зарплата её, однако, стала в три раза больше.

В их приходе Рут превратилась в настоящую знаменитость. Пастор Микаэль всё же произнёс задуманную проповедь, но она вызвала у жителей резонанс и даже маленькую забастовку. Священник уехал с миссией в Африку, к ним в приход прибыл новый пастор – отец Эдуард. Он был темнокожим, весёлым, живым и представлял собой антипод прежнего даже тем, что вне службы ходил в обычной одежде и много улыбался. Отец Микаэль был строг и неприступен, Эдуард же, напротив, излучал тепло, словно солнце. Первым делом он сходил к Рут и уговорил её вернуться. И в ближайшее воскресенье, когда Рут нерешительно зашла в церковь, прихожане встали и зааплодировали ей. Все в районе любили эту женщину за скромность, доброту и терпение.

Она повеселела, перестала носить косынку и сменила причёску. За неделю работы на вахте у Рут появились новые подружки, и теперь она даже позволяла себе ходить с ними на обед в рабочую столовую. Рут радовалась всему как ребёнок. Женщина гордо брала салатики в маленьких порционных мисочках, клала казённый ломтик хлеба на тарелочку и после наслаждалась каждым кусочком. Словно сидела в королевской гостиной с английским фарфором на столе. До этого она и говорить-то с людьми стеснялась, а сейчас все увидели, что Рут умеет смешно шутить и с ней интересно общаться.

Так что Дэн уезжал с лёгким сердцем.

Когда он сходил с трапа, в ушах заиграл Фрэнк Синатра. Он пел о Нью-Йорке, и Дэну это показалось очень счастливым знаком. Всё будет супер! Этот город ждёт его! Дэн заулыбался, замедлил шаг в такт музыке, и говорливая шумная толпа спешащих пассажиров обтекала его, как скалу – вода.

…Он вышел из метро на Пятой авеню и полной грудью втянул терпкий воздух города. Вдохнул так, что в лёгких закололо. Пахло – как нигде на свете. Воздух Нью-Йорка – особенный. Его запах – это смесь выхлопных газов, дорогих духов, разномастной еды, приправленный большой толикой людских надежд и разочарований.

Дэн закрыл глаза и погрузился в музыку города.

Нью-Йорк ошеломил парня и вызвал бурю смешанных чувств. Он столько раз видел его в кинофильмах и на фото, что, идя по Манхэттену, ощущал, словно вернулся в знакомый мир. Такие чувства испытывает ясновидящий, притрагиваясь к новому человеку: он тебе совершенно незнаком, но ты будто знаешь его всю жизнь. И эти эмоции опьяняют.

Дэн прошёлся по Пятой авеню, постоял на Уолл-стрит, посидел в Центральном парке.

Большое Яблоко поразило Дэна обилием разнообразной публики. Словно на борту огромного межгалактического корабля – кого он тут только не встретил, чего только не увидел! Пёстрые наряды со всех концов мира, обрывки разной речи… Незаметно для себя Дэн пробродил по городу пять часов без перерыва. Он просто шёл куда глаза глядят, и каждый раз его сердце колотилось сильнее, когда видел что-то узнаваемое. Лишь наткнувшись на витрину шикарного ресторана, за которой публика поглощала невиданные вкусности, парень очнулся. Под ложечкой засосало от голода. Но посещать рестораны Дэн не мог – надо было экономить. Мимоходом поглядывая на ценники в магазинах, он убедился, что город дороже Нью-Йорка найти сложно.

Спустившись в метро, Дэн вытащил адрес Астрологической Школы. Она находилась на окраине Статен-Айленда. Парень позвонил по указанному в проспекте телефону, назвался и спросил, как ему проехать по данному адресу.

Только к часу ночи, ориентируясь на указатели и подсказки прохожих, он добрался до нужного места. В очередной раз завернув за угол, мысленно прикидывая, что Школа должна быть уже недалеко, Дэн уткнулся в глухой высокий забор. Он подошёл к красивым чугунным воротам и прочёл надпись на золотой табличке: «Нью-Йоркская Высшая Школа Астрологии».

Наконец-то! Ещё чуть-чуть – и он свалился бы без сил у первого подъезда. Оглядевшись по сторонам, парень нажал на звонок.

Замигал глазок видеосвязи, и ворота плавно раскрылись. Поправив съехавшую с плеча сумку, Дэн несмело шагнул по дорожке, освещенной невысокими фонариками в виде звёзд, к дому из красного кирпича. Здание было длинным, трёхэтажным, и его можно было бы назвать суровым и скучным, если бы не девичий виноград, который взобрался по стенам до самой покатой черепичной крыши и разукрасил каждый простенок живописной листвой.

Увидев крыльцо с большим стендом объявлений, Дэн двинулся к нему. Навстречу вышла корпулентная строгая дама в розовой кофте с бантом и в пышной юбке. Её тёмные волосы были уложены в старомодную высокую причёску.

«Ей бы чепец, – подумал Дэн, – и образ чопорной экономки имения готов».

Говорила она тоже на старинный лад:

– Рада вас приветствовать, мистер Кит. Именно со мной вы общались по телефону. Я – Вирджиния Коуч, заведую здесь хозяйством. По всем вопросам вы можете обращаться ко мне. А пока – добро пожаловать!

Она церемонно открыла перед ним красивую резную дверь в холл. Дэн ступил на мелкую шоколадно-молочную плитку пола и ахнул. Направо и налево от него разбегались два тёмных коридора, отделанных дубовыми панелями. Свет горел только перед лестницей. Здесь со сводчатого высокого потолка свисала огромная люстра.

– Когда-то это были казармы для командного состава, – объяснила Вирджиния. – Следуйте за мной. – Она махнула ему рукой и пошла, звонко стуча каблуками, к единственной открытой двери направо по коридору. – В этом крыле – хозяйственный блок и кабинеты педагогов, – объясняла по пути. – В левом крыле и на втором этаже – классы. На третьем этаже – общежитие для студентов.

Вирджиния и Дэн зашли в небольшой уютный кабинет.

– Вы почти всегда сможете найти меня здесь. – Она села за стол напротив окна, и стул под ней привычно скрипнул. – Итак, мистер Кит, занятия начинаются с понедельника. На выходных прибудет основная группа студентов. У нас, как вы знаете, можно обучаться до трёх лет. Но при желании и определённом рвении некоторые укладываются и в один учебный год.

– Да, я собираюсь поступить именно так, – торопливо перебил женщину Дэн. Его пугала сама мысль о том, что нужно будет платить за дополнительный год или два.

– Ну, вам придётся трудновато. Нагрузка будет максимальной. Но, повторюсь, это возможно. Договор я составлю на вас завтра. И вы внесёте деньги. Сейчас мне нужны ваша точная дата рождения, до минуты, место рождения, а затем я провожу вас в комнату.

– 31 марта 88 года, – ответил Дэн, – в 12 часов 40 минут.

Дэн назвал город рождения и спросил:

– А зачем так подробно?

– Мы же всё-таки Астрологическая Школа. Преподаватели формируют группы, глядя на гороскоп. До конца учебного года вы должны будете написать дипломную работу под руководством одного из учителей. Но здесь не ученик выбирает себе наставника, а педагог – ученика. К кому вы прикреплены, узнаете в воскресенье. Я вывешу списки на стенде.

Вирджиния записала данные, захлопнула тетрадь и вместе с Дэном направилась на третий этаж. Они поднимались по широкой тёмной лестнице, а Вирджиния, освещая им путь маленьким фонариком, продолжила экскурсию:

– Вот здесь, на втором этаже, есть столовая. За зданием – маленький парк и автомобильная парковка. А вот и общежитие. – Она открыла большую дверь на третий этаж и заговорила шёпотом: – Здесь, по центру, душевые и туалеты. Там же можно постирать и высушить бельё. Направо – комнаты женские, а для вас, мальчиков, – левое крыло.

Туда они и свернули. Дошли до комнаты 323, и Вирджиния толкнула перед ним дверную створку.

– Устраивайся. Всё нужное найдёшь в шкафу. Ключи – с обратной стороны двери. Одни – для тебя, другие – для твоего соседа. Если что, знаешь, где меня найти.

Дэн попрощался с ней, радуясь, что она перешла с ним на ты. И Вирджиния удалилась.

Дэн оглядел комнату, где ему предстояло жить целый учебный год. Прямо перед ним было большое зашторенное окно, по бокам которого стояло два стола. Над ними висели полки для книг. Слева и справа – две одинаковые кровати. У самой двери – два шкафа. Что ещё нужно для удобства?

Вопроса, какую кровать выбрать, не возникло. Над левой висела гравюра. На ней светловолосая девушка тянула руки к круглой луне. Дэн понял, что именно это его место, и с большой радостью завалился на своё ложе.

Ещё прошлой ночью он спал дома. А сегодня лежал здесь. Так удивительно! Словно в эти сутки поместился целый месяц. Дэн стал думать, что в старину какой-нибудь рыцарь и правда потратил бы на такой путь недели четыре. Он бы ночевал в попутных харчевнях, продвигался бы на своём верном коне по таинственным чащам. И так явственно Дэн себе всё это представил, что практически услышал бряцанье стареньких лат, тихое ржание и приглушённый стук усталых копыт по пыльной дороге. Он почти заснул, как вдруг от внезапного шума вздрогнул. Это маленькая летучая мышка влетела в открытое окно, какое-то время пометалась между стеклом и шторой, напугав Дэна, и наконец вылетела наружу.

Дэн вскочил, слушая глухие удары собственного сердца. Он непонимающе озирался, вспоминая, где находится. Потом выдохнул, подошёл к окну и отодвинул штору. На него с чёрного неба, словно огромный зрачок, взирала луна. Парень стал вглядываться в неё. Луна была почти круглой. Наверное, завтра полнолуние. Он смотрел и смотрел на луну затуманенным взглядом, однако она ничего не показывала. Лик её оставался спокойным и холодным. Дэн вздохнул и закрыл окно.

Он разделся, устало стянув одежду, но аккуратно развесил её на спинке стула. В шкафу нашёл одеяло и подушку, кинул их на кровать. Потушил свет и наконец залез под тёплое одеяло. С удовольствием замотал в нём свои озябшие ноги и, подумав, что проворочается до утра, мгновенно провалился в сон.

Разбудил Дэна смех. Кто-то смеялся в коридоре. Это был женский голос. Смех бархатный, манящий, искристый. Та, что смеялась, делала это от души. Её хохот то замирал, то, перекатываясь, нарастал, накрывая всех, кто его слышал, волной веселья. Дэн ещё не открыл глаза, но уже улыбался, заразившись от смеющейся незнакомки. Он инстинктивно вытянул руку в поиске очков – движение, которое делал последние десять лет сразу после пробуждения, и, вспомнив, что очки не носит уже больше года, довольный, потёр глаза.

Его левый глаз всё ещё видел плохо. Дэн потренировал зрение, глядя на круглый светильник на потолке, потом, вздохнув, размял суставы, смешно крутя руками и ногами, и наконец вскочил с кровати. Вчерашнюю одежду ему надевать не хотелось. Он вытащил из сумки новую футболку и штаны, подхватил полотенце, зубную щётку с пастой и отправился на разведку в умывальню.

Дэн вышел в коридор, но там никого не было. Подошёл к двери, на которой был нарисован душ и раковина. За ней тоже никого не оказалось. Здесь, налево, были четыре одинаковые раковины, вделанные в длинную столешницу. Над ними висело зеркало во всю стену, а расположенная справа дверь вела в туалеты.

Дэн намочил щётку и, чистя зубы, подошёл к одному из окон. Школа стояла на небольшом холме, поэтому отсюда, с третьего этажа, был виден Манхэттен. Он поднимался над деревьями огромным массивом, и даже тут, вдалеке от шумных улиц, чувствовалась его мощь и энергетика. Здания сливались с осенним серым небом, самые высокие протыкали вялые свинцовые облака. Только теперь Дэн понял, почему одни безумно любили этот город, а другие так же отчаянно ненавидели. Равнодушно относиться к могуществу и превосходству, исходившему от каждой улицы мегаполиса, было невозможно. Сам Дэн ещё не осознал, что испытывает к этому разноликому великану. Любопытство? Страх? Наверное, уважение. К масштабу, к силе. И надежду.

Дэн вернулся в комнату, но, перед тем как спуститься в поисках столовой, решил закинуть бельё в стирку. Он проходил мимо комнаты, где явно шумела стиральная машина. Подхватив свой нехитрый скарб, направился туда.

Открыв дверь, увидел девушку. Вернее, очертания фигуры на фоне окна. Девушка сидела на стиральной машине. Как раз выглянуло низкое осеннее солнце и осветило её силуэт. Длинные каштановые волосы засияли золотым ореолом. Свет, бьющий из-за её спины, сделал прозрачной бесформенную белую рубашку, и Дэн увидел её тонкую астеничную фигурку. На мгновенье она показалась ему миражом. Девушка подняла на него янтарно-кофейные глаза и неожиданно засмеялась. Дэн сразу узнал этот смех – именно он разбудил его с утра.

– Ты чего застыл? – обратилась она к нему. И снова засмеялась, болтая ногами.

У Дэна по спине пробежали мурашки.

– Заходи, не бойся. Ты новенький?

– Да, – охрипшим голосом ответил он, не узнавая себя.

– А я – Аделия Фокс. Ада, если хочешь.

– Дэн. Кит.

– Привет, Дэн Кит. – Она соскочила с машинки и дружески протянула ему ладонь.

Он прикоснулся к ней, как касаются драгоценности.

– Как тебе идут твои глаза, – сказал Дэн и понял, что сморозил глупость.

– Что? – растерялась она.

– Я имею в виду, что они у тебя – будто фамилия. Лисьи. Ты похожа на лису, – торопливо стал объяснять он и покраснел, осознавая, что опять говорит какую-то чушь.

Девушка прищурилась, вглядываясь в него, а потом, откинув голову назад и обнажив длинную шею с милыми ямочками у ключиц, опять рассмеялась. И Дэн засмеялся вместе с ней, понимая, что с ним произошло что-то волшебное.

Они были одни в бесконечном мире. Вокруг всё было такое неважное, глупое, мелкое и давно понятое. И только они были сложными, неизученными, глубокими друг для друга. Светились и переливались. И не существовало ничего, кроме них и огромного, как солнце, счастья.

– Давай я тебе помогу, а то с этими машинками сложно на первых порах разобраться. Особенно мужчине. Мне всё равно ещё ждать минут пятнадцать, пока моё бельё высохнет.

Она стала объяснять ему, как пользоваться стиральной машинкой, а Дэн глядел на неё, невпопад улыбался и почти не слышал.

Он думал: неужели бывают такие совершенные создания? Ведь у Ады красиво всё: невероятно нежная кожа на щеках, да-да, он не касался её, но точно знал, что она нежная, Дэн физически чувствовал её теплоту и бархат; мелкие веснушки на самом милом носике на свете; чудесная щербинка между больших зубов – она делала улыбку Ады беззащитной и детской. И даже небольшие миндалевидные ногти на тоненьких пальчиках были идеальны.

– Ну всё, – подытожила Аделия инструкцию, – дальше просто вытащишь бельё из стиральной машинки и переложишь в сушилку. Но тут уже всего две кнопки – разберёшься…

Она достала свои вещи из барабана и, повернувшись, собралась уходить.

– Постой! – Дэн пытался её задержать. – Ты так здорово всё объяснила. Спасибо тебе!

– Да брось. Не за что.

– Может, позавтракаем вместе? Ты мне расскажешь о местных правилах.

Адель на секундочку задумалась, а потом сказала:

– Ну, почему бы и нет? Встречаемся через полчаса в холле.

И вышла.

Дэну показалось, будто тут же выключили свет. Но душа ликовала. Он увидел, что кто-то оставил на подоконнике маленькое портативное радио, подошёл, включил приёмник, и на него хлынула песня Ian Carey «Keep on Rising». Дэн сделал громче и стал танцевать. Он двигался раскрепощённо и неожиданно красиво, что казалось удивительным даже для него самого. Дэн никогда не был силён в танцах. Но сейчас в этой полупустой комнате находился не он, а какой-то неведомый киношный красавчик, уверенный в себе. Он вырвался на свободу, поигрывал мускулами и в совершенстве владел своим телом. Мир вокруг был крут. И Дэн – на его вершине. Ему было всё подвластно и всё по плечу!

Дэн даже не заметил двух девушек, открывших дверь. Они переглянулись, увидев его, да так и застыли на месте, пока он не закончил свои дикие пляски. Под конец подружки одарили его бурными аплодисментами, чем сильно смутили парня.

– Ух ты! Круто танцуешь. Меня зовут Кэри. – Приблизилась к нему рыжеволосая девушка и коснулась его бицепса. – Пошли сегодня с нами в клуб. Мы с Полой собираемся на вечеринку. – Она кивнула на чернокожую подружку, которая, склонив голову, закусила губку и, покручивая пальчиком локон, плотоядно смотрела на него.

– Э-э-э, спасибо, девчонки, но у меня сегодня другие планы. – Улыбнулся им Дэн, убрав с глаз прядь волос.

– Жаль. Может, в следующий раз. – Кэри вздохнула и стала загружать бельё в соседнюю машинку.