Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

– Ночью будешь обо мне думать. Нынче мне твой ответ подавай, – она хотела топнуть, но покачнулась и начала задать с неустойчивого табурета. Джоалю хватило прыти ухватить её, и поставить обратно, покуда её едва уловимые черные зрачки, выпучившись, увеличились, создав в синем пространстве, глубокое черное затемнение. Все содержимое черной котомки, вошло в пляс, и звон мелких склянок, стук по ним дерева, и казалось шелест, страниц книг, утихли столь же стремительно, как и сыграли свой скоропостижный концерт.

– Не трожь меня! – ощетинившись дыбом взметнувшихся волос, огрызнулась Риба, осклабив свои зубы, которые включая выпирающие клыки, были множественны, хоть и не так опасны. Сердито отпихнувшись, она ещё долго свирепо смотрела на него, покуда подошедший Гайт, миротворчески не внес предложение, так как знал суть короткой беседы между ними.

– Дать мадмуазели двадцать монет? – его удачно, вставленный вопрос разогнал чувство враждебности, и недомолвка у обоих растаяла.

– Да, пожалуй, – поправил съехавший убор ошалелый от почитай нападения Джоаль, отходя от стойки, возвращаясь к ратникам. Когда все суммы были уплачены, а агатогоглазая девушка с осторожностью выдала в кряжистую четырёхпалую салатовую ладонь, два стертых у зубцов ключа, она посмотрела за когорту, которая в полной боевой амуниции ждала момента, когда смогут отдохнуть, когда им за спину наведались местные солдаты, и отнюдь не с добрыми намереньями.

Они вошли без стука, и с откликами кольчуги и редких щитком брони оцепили бежевые стены, которые от низа шли обычными бревнами, с прокладкой пакли, а чем выше, тем ближе виднелись трофеи местного градоначальника, который щедро одаривал каждое здания города, своей добычей. На этот раз в тусклом освещении затухающих огарков свеч, срубленную скуластую голову кентавра являющимся первой из многих голову идущих под боком на крутую лестницу, задел один из солдат который заходил за спину Моза.

Когда мечи солдат с мелким лязгом были обличены из ножен, и направленны на сонмище, только Риба сохраняла ледяное спокойствие, безучастно смотря на них. Но ненадолго. Почти тут же, за её длинные уши ухватилась давеча обиженная девушка эльф, и насилу прижала ту к стойке подсушенной годами древесины с широкими колеями на рельефе, отчего та вмиг стала темнее, своего обычного оттенка переливаясь в матовый цвет отекшего лица.

Каждый из прибывших солдат из оцепления, был в черном облачении котт, облепленных шитыми мелкими квадратиками задубленной кожи. Их каркасные кованные шлемы были впритык, и видны через них были лишь глаза, так, как рот у них был скрыт черной куфией. Они спускали по спинам синие плащи, а последнего вошедшего через парадный сложенный из мелких дощечек свод, украшал алый оттенок, подшитый изнутри мантии. Он отчего-то снял шлем, чем немного расслабил всех (кроме Рибы) так как был человеком, не вызывающим опаску или острую антипатию. Длинноватые темные волосы на пробор, но при этом с правильными чертами лица, с небольшим шрамом на щеке, с двухдневной щетиной, предстали их взору в полутени.

Пока он оценивающе обмерял всех своими темно зеленоватыми зоркими глазами, то заметил меленькую прижатую бестию, что, скалясь и шипев, упорно вырывалась из хватки, и впивалась своими ногтями в тонкую кожу эльфийки, отчего та пунцовела и стискивала острые зубы, но неотступно не отпускала. Иногда маленькая обида сильнее нестерпимой боли.

– Эй, Туина! Отпусти её. Преждевременно, ещё самосудом заниматься, – спокойно произнес человек ненапряженным баритоном, отчего стоявшая за стойкой хоть и опешила, но тут же повиновалась. Вырвавшиеся с горевшими ушами Риба, навернув, спрыгнула с гулко вдарившего в половицы табурета, и бойко сбросила сумку с мечом, после чего полезла во внутренний карман под жилеткой, и уже скоро готовила короткий кинжал, вознамерившись поиграться с лицом обидчицы.

– Сударыня? – опять спокойно, и будто позабыв о взятых в кольцо пришельцев, вкрадчиво обратился десятник, к остервеневшей Рибе, и только со второй попытки она поняла, что вопрос к ней, – Маленькая мисс?

На этот раз, гневный взгляд перекошенного округлого лица с оскобленными клыками, маленькой зеленой девушки обратился к весьма располагающему человеку в черном.

– Я знаю, что у вас заведено, немедля воздавать обидчикам. Но ладить сие непотребство вы должны в своих кроях, где царит беззаконье, и ваш личный кодекс. Здесь юрисдикция борона Нуйда Гума, кой присягнул Сибульту второму. И за хладнокровное убийство, тебе будет положено отсечь бесноватую голову, так как ты ещё к тому придачу – нелюдь. Покумекай об этом дважды, – все так же с напускной добродушием сентенциозно произнес тот.

При всем том, не меняя добродушную мину, он все же сжал, эфес в ножнах, обинуясь о своих дальнейших действиях в случае необдуманного отказа. Нашедшаяся из омута инфернального безумия, Риба послушно укрыла скрытый кленок, и подобрала звенящую котомку. Десятник моментально утратил к ней интерес, и вернулся к оцеплению взятых в кольцо неизвестных ему солдат.

– Прощу простить за ожидание, – размеренно обратился он к всем тем, у шеи которых лежало оголенное лезвие его обступивших людей. – Но мой господин был осведомлён, о прибытие неких людей, которых ему описали, как солдат, и одного вельможу. Я это перед собой и вижу, и вынужден указать вам на порядки. Для начала – вам – необходимо сдать оружие, пока не выйдите из города. Таков наказ градоначальника – без формуляра оружие не выдавать. Во-вторых, он незамедлительно желает зреть вашего Сира, для беседы, о цели препровождения в Ренкоре. И оно не подлежит отложению.

– Только через мой труп! – зарделся под кромкой шлема вспыливший Калиб, который, не страшась острия дола, на взмокшей шее, стал настырно пробираться вперед к ненавистному ему десятнику. Его расторопно схватили под руки, и держали покуда, рослый десятник, не подошел к нему в упор, железной хваткой ухватившись рукой в перчатке за древко его секиры, которую тот, все ещё строптиво не желал отпускать.

– Вы не исполните своей миссии, если не наловчитесь держать себя в узде, – он дернул и высокий гвардейский топор, с легкой прыти оказался в руках у темноволосого, – а теперь, по прощу вельможу проследовать за мной, а все остальные, свободны, тотчас, как сдадут оружие на хранения.

– Я должен идти один? – внезапно проронил расхоложенной чередой событий Джоаль, как если бы выпрашивал дозволения у взрослого. Со временем отрочества ему не был ведан такой обуявший страх за себя, пред кем-то в форме.

– Ну…. Барон настаивал на личной встрече. Но вам дозволяемо будет взять слугу, если вы всецело доверяете ему, – помявшись, нашел компромисс десятник.

Он наскоро въедчиво осмотрел всех, и внезапно отмежевав очевидность, приметил сиротливо стоявшую внизу Рибу, коя, уже подобравшись, держала меч, и, помня навет хозяина, она не собиралась его отдавать, ни при каких условиях – как ему показалось.

– Прощу прощения, но Гоблинша не совсем с нами, – как-то вяло покачал виконт головой. – Она не сможет сдать вам меч, так как её хозяин, вверил ей его в хранение.

Десятник, вдумчиво почесал щетинистый подбородок поигравшись желваками, и внезапно объявил.

– Тогда решено – берите её с собой. Таким лезвием, да с этаким ростом, она много голов не нарубит, а вопросы будут к её обладателю. Кстати, где он, если это не вы?

– Он покинул нас, на не определенный срок. Обещал появиться у ратуши ранним утром. И как минимум за мечом, он я бьюсь об заклад, воротиться.

Темно-зеленоватые глаза десятника, дотошно осмотрели расписной эфес длинной рукояти в ножнах, что был ухвачен в руках Рибы, и тот криво усмехнулся.

– Да, за таким стоит вернуться. Хорошо, следуете за мной четой. Вся ваша группа, увы, не пойдет с нами, но могу заверить, словом, чести, вы все увидитесь, не раньше, чем через час, – даже задрал он длань в перчатке в подлинность своих увещаний.

Стушеванные обстановкой, Калиб, Моз, Коуб не в пример напряглись, а побелевший до полотна, и приметных окопов на щеках Гайт, и вовсе откровенно серчал на своего сира, который предпочел взять себе в братию нелюдя, чем верного оруженосца. И это после того, как он столько лет, выслушивал тирады об его любовных авантюрах!

– Не суматошьтесь друзья. И обживайте жилье. Мы прибудем, как только сможем уладить формальные нюансы, с Бароном. Будьте покойны, данные люди не желают нам зла. Вы не предадите свои клятвы, если отпустите меня на поруки этому мужу, – миротворчески попытался успокоить их Джоаль, но двоя, сохранили свой скептицизм и недовольство, скребущих на душе кошек. Ими, конечно же являлись, насупленный Калиб, и осунувшийся от овладевшей обиды Гайт.

Приземистая девушка грибом под соснами, проходила мимо солдат, и, протискиваясь меж их коленок с поножами, самовольно отдала два ключа в обвисшую кисть Гайта, который стоял остолбенелым столбом, иступленно впериваясь на виконта, и, оправив кренящую котомку, и, пихая ножнами, тесно застоявшиеся ноги направлялась к Джоалю. Когда они стояли под руки, а одна из капель воска со звоном попала на шлем солдату в черном, десятник благонравно проговорил.

– Отпустить их, как только сдадут оружие, – после этих слов, группа из двух людей, и низкорослой особы, спешно вышли прочь из облезлой гостиницы.

Риба тут же застопорилась у помоста дощатого порога, очевидно не желая вновь вставать в вяжущую слякоть, и её переполнившему недовольству явно не было придела. Окунувшись на устланный вязкий покрой улицы, она то и дело, пеняла на ведущего, кой в разрез её вырывающейся желчи напускал вид, что не слышит её брюзжания. Из-за её неспешных нанизывающих топкую грязь шагов, приходилось задерживаться точно плугом, напарывающимся на твердую глину. Когда, вблизи вымахивая в небо, оказалось все тоже бревенчатое строение со сливным стоком, да с манящими парами и привкусом мяты, виконт остро пожалел, что не остался с ними, а попал в нежданный переплет.

Приятный прорезавший себе за тучами, блеск анемаи постепенно начал крениться к вершинам гор вытягивающихся поверх верхушек деревьев и заточенным кольям, призывая этим сиреневую тень, и перед ними были первые предпосылки берущего бразды власти сумрака, с кусачими за нос осенними ветрами, и звенящим в уши жадным до теплокровных гнусом. Поплавком над зыбучей хлябью Риба особенно грязно чертыхнулась, и тогда закусивший губу Джоаль вышел с невиданным для себя прежде благородным предложением, которое, было вызвано скорее переполнившей его терпение усталостью, от её нескончаемого потока недовольства.

– Могу я взять твою ношу? Тебе стало бы покладистее, а мы бы быстрее добрались до ратуши, не задерживая нашего ведущего.

Хоть он и сказал это, максимально миролюбиво скосив к ней свое тонколицее холеное по щекам лицо, и даже нарочито располагающее улыбнулся задравшимися усами, гоблинка была верна себе.

– Лады, рыцарь без мечей, и лат. Но поломаешь, поглажу, я ночью обмочу твою подушку, вместе с тобой.

Приняв её вздорное условие, виконт взвалил ношу, и, взяв на себя часть забот гоблинки, взаправду сократив дистанцию, до ратуши, так, как скорость зеленой особы увеличилась. Но не аннулировало её безутешное ворчание…

Перед ними было одно из самых грациозных творений, предоставленных в захолустном Ренкоре. Высокая отвесная по обе стороны крыша с выпущенных слегами ребер на чешуйку однородной багровой черепицы, на фронтонах была украшена двумя вырезанными из дерева чудищами, что были зафиксированы на откосе охлупеней, с обеих сторон сопрягающего бревна. Черепица, была безупречна, и сразу было наглядно, о каком здании здесь радеют поборы, в первую очередь, поддерживая заправский вид управы города. Из множественных разбитых окон, сверкали первые глазки янтарных свечей в глухом на изящества городе, а слабые занавеси пропускали мимолетные тени мыкающихся в непрерывной суете прислуг. Выхоложенное лаком крыльцо, к которому вели укладистые ступени, предвещало, что при удачной погоде, городовой спесиво осматривает свою вотчину, с веранды, поддерживаемой под выструганными узорами столбами, идущими от передних стен фасада, окаймляющих веранду, вычурой гения столяра. Почти все брусья были отесаны по-своему, и представляли собой определенный расписной мифологический узор, выточенный умелым мастером, и очевидно натурщиком, передающим часть мифа из памяти предков – горгулья, и баньша, была лишь малым следом, павшим на зоркий глаз.

Ведущий десятник с развивающейся и произвольно подъятой от ветра синеватой мантией с алым пошивом, пересекал вязкую жижу под ногами, уже подбирался к широким ставням, у которых стояло, двоя типичный солдат для этого города. Они держали руки, облаченные в тугих перчатках под наручи, на рукоятках, и прижимались спинами к бревнам у стен, не поведя в начале и глазом из прорубов шлема и крытых ртов. Но стоило ватно шагающей Рибе взойти на приветливо тукнувшие ступени, как они тут же пристально принялись обмеривать давящими взорами вытянутый меч, которым она орудовала как старец клюкой. Джоаль скрепя спиной, не привыкшей к взваливаемым на неё тяжестям, так же поднимал сухопарое тельце, всего по двадцати ступеням, которые с мешком более семи килограмм, внезапно стали для него почти не преодолимыми.

Два солдата в черных коттах, с синими плащами и тупоносых сапогах, открыли двери, с расписными очертаниями, и вырубками лепестком обрамляющих рыцарей в барельефах, и впустили их, в образовавшийся просвет. Коротконогая девушка, в наглую прошла первой, не дожидаясь виконта, а десятник так и вовсе ушел дальше, словно позабыв о взмокшем по дороге Джоале.

Когда стирающий испарину со лба под куафом виконт, пересек проем, и уже издали улавливая гул лопочущих на обертона разноголосых глоток, очутился внутри, то тотчас, невольно с одухотворением выдохнул. Спуская с усталостью и ломивший камень с сердца.

– Ну, наконец… – проронивши усталость, выдал тот, выпуская пар изо рта, от внезапно спавшего холода с покрывающейся сумерками улицы.

Уже начиная с красочного светлого вестибюля, было множество знатных дам в пышных платьях в оборку, и их кавалеров в камзолах. Неподалеку гнездилась богема, от шутов, до актеров театра, и поэтов, натужно обвораживающих сердца юных издыхающих под ветрогоном вееров слушательниц. Под блики от проплывающей посуды в руках пажей на филигранных подносах, и света атласных шандалов, и висевший высоко на потолке паникадиле, виконт стал оживленно осматривать, красивые витиеватые сиреневые гардины, обрамленные в багетные рамки картины на зеленоватых стенах в отблескивающую скань, воплощением которых находились прошлые владетели дома, мечи уложенные веерами по стенам, и, конечно же разногабаритные срубленные головы в виде трофеев расквартированных по стенам, на эллиптических спилах медальонов. Много голов.

Но, даже не смотря на эту колючку в сдобе, какое-то эстетическое удовольствие от вычурного окружения, виконт получил. Особенно от лестницы с искусно выточенными балясинами бортов, что, лоснясь на стену лакированными поручнями, с двух сторон тянулась в покои градоначальника, которые граничили с кабинетами для пленума, и должно быть покоями для семьи градоначальника. Низина застланных изящно сшитыми паттернами ковров в узорчатых сердцевинах поверх половиц, вся была свободна, и негде не было шанса сыскать место для столов, или иной утвари, только настенная, и декор. Казалось, её нет совсем. Но на деле, её в качестве лишнего элемента на широком приеме знати, снесли в пустующие комнаты. Итого места под лестницей хватило всем, вот только посадить за стол, как и в самом столе было отказано.

Тем не менее, с каждой стороны отзывался раскатистый смех, и после позвякивали либо кубки, либо фужеры. Уложенные с яркими заколками прически утонченных дам в пышных платьях, стянутых в лифу, то и дело лихорадочно дергались, вкупе с сдавленным корсетом станом, от очередной остроты видного господина в щегольском камзоле с цветами в петлицах, а вино по инерции выплескивалась на пол, отчего в оголенных клочках вне ковра тот был уже изрядно липок и блестел налипшей грязью.

Внезапно подвергнутые экзальтации чада пира гости стали через косые взоры обращать внимание на вошедшего. Вначале они приняли его за графа, ориентируясь на наряд, но, уже вскоре заметя котомку, и согбенную спину, скривив мины, разочарованно посчитали, что он все на всего дорого одетый паж. От такой скорого преображения его сана, виконт, неслабо упал духом, ведь считал, себя все ещё достойным высшего общества, и совсем не намеривался, оставаться в стороне, избегая высокопарных речей, и крепких напитков, разделенных с возрастной маркизой.

Он тут же стал рыскать внизу столпотворенных оборок платьев и длинноногих шоссами по полу в поиске Рибы, но наткнулся только на десятника. Тот, не убирая пальцев с эфеса, пробираясь наперекор увлеченно гоготавшей о своем толпе, настиг его и тут же громко, заглушая звоны и осуждающей его сдавленный ропот, позвал.

– Сюда, сановник! – он махнул рукой перчаткой к себе.

Джоаль, печалясь, что не сможет распить вино, и приголубить очередную возрастную госпожу, насуплено последовал за солдатом.

Они пересекли ещё нескольких ослепляющих блеском подвесок и диадем слитков общества, пробираясь в даль широкого дома, как если бы их цель была удалиться из этого рассадника щегольства подальше. Прошли всю сгрудившуюся богему, чьи красноречивые поэтические вычуры и отрывки заученных до отскакивающей от зубов декламации ролей, оставались позади, слабым блеянием в общей какофонии, не пресекаемого лепета. Наконец они минуя столпотворение вышли так далеко от всякого щелка и роскоши, что свет стал точно украденный гаснуть в охватывающую сень, а слабый фужер взятый десятником освещал средь охватившего мрака дорогу только путеводному ведущему, и гнувшейся от бремени раззадоренный неясностью Джоаль уже начинал проигрывать ситуацию, насколько зеленокожая особа, принципиальна, в своих обетах. Как тут же он вдруг спросил, и по привычке громко, так как все ещё не отвык от гула кутежа, осевшего в ушах.

– Где гоблинша?

– Тут балда, – послышалось впотьмах у его ноги, и он тут же ощутил слабый удар по голени, твердым предметом, предположительно ребром меча в ножнах. Он проигнорировал вольность, хоть и был слегка оскорблен таким непрерывным вызовом, а место удара ещё какое-то время горячо пульсировало.

Мимо них городились сложенные в друг друга стулья; перевернутые столы, упертые к завещанным шторами окнам; и даже крупноватые окованные рундуки, которые казалось, сколотили из всех комнат в одной крупном мрачной точке дома. Так они и торили в полумраке отклика гаснущего заката, пока урвавшийся вперед десятник, не остановился в тупике, уткнув в него спасительную пред крепнувшим мороком свечу.

На деле это была дверь, и в какую-то коморку. Постучав по ней тыльной стороной кулака два раза, с паузой, и третьим замыкающими, он будто соблюл условности, и дверца как уваженная вниманием поддалась. Чарами или нет, не ясно.

В щели разверзнувшегося проема забрезжил яркий выбившийся из неволившего закутка свет, и десятник, отходя с окаймившего зарева, сошедшего с привязи, шепотом проговорил им из поглотившей его тени, – Сюда.

Оба не особо разбираясь с порядками, фигурально пожав плечами, зашли напрямки свету. Окунувшись в новое светлое укромное место, перед ними предстал уютный кабинет кельи, с подпирающими по бокам высокими книжными шкафами по бокам стола, застилавшими и окна, делающие взлобье столь приметным. За небольшим стертым столом на манер конторке застланным стружкой пергамента свитков, и ветхими манускриптами, подсвеченными несколькими развешенными как иглы лучинами, кропотливо не отрываясь от протяжного растянутого по скату столешницы свитка, корпев, свисал широкий мужчина, с моноклем в левом глазу, и бурой власяницей, подпоясанной плетью, коя из-за выпирающего водяночного живота, была округлой и надрывно натянутой. Мужчина носил густую бороду, и слабый нарост ворса седеющих волос, на круглой голове, что был убран за макушку. У него был увлечённый взгляд собранных в кучу глаз, через свисающий монокль, и его грубые черты лица, не открывались от кропотливой работы над обветшалыми свитками, ещё некоторое время. Все же, нехотя заметя вошедших, он сделал жестом десятнику, указав открытой крепкой ладонью в их сторону, свидетельствуя на явное нежелание видеться с кем либо, особенно с такими.

– Барон, как вы и просили, неизвестных, с тремя солдатами, и оруженосцем. И… – он замялся, с тем чтобы отрапортовать, кем является Риба, и та строптиво заявила сама.

– Я не отдала меч, твоему воротиле, и он погнал меня сюда.

Барон свел реденькие брови, и показал иным более резким мановением, что десятник может подождать снаружи – тот откланявшись молча выдворился. Они остались втроем. Несколько стульев из витков дерева, что были в помещения, сложены в друг друга, на беду себе ожидали их, и под ещё одним немым воздействием барона, Джоаль неясно отчего, покорившись разложил оба, подставив один для Рибы, другой соответственно под себя. Сбросив котомку, как можно бережнее, он, едва не рухнув, уселся разминая затекшую спину, и сквозь временно обуздавшую гримасу наблюдал, неуклюжую попытку, усесться низкорослой девице, которая все же вопреки курьезу справилась и, держа полуторный меч на коленях, тоже, как и барон, начала пучить полностью синие глаза.

– Кто таков? – спокойно, но властно стребовал широкий мужчина, откинувшись в кресле, пока его возросшая тень нависла на полках, меж которых стояли склянки чернил, мелкие выточенные из древесины бюсты, и различные клыки, и черепа мелких хищников.

– Джоаль, сын Кармаля. Виконт королевы Майзы.

Удовлетворённый отмоченным наскоро ответом, он почтенно кивнул, и перевел тяжелый взгляд на Рибу. Она ему явно была не по душе, хотя явно кривить брылами на неё он не повадился.

– Твоя слуга? – с сомнением указал он задиранием заросшего подбородка, пока вынимал монокль, и убирал его в нагрудный карман, что крылся ворсистой власяницей.

– Нет. Она принадлежит другому человеку. Хозяину меча, – заточено ответил Джоаль, и заметил, как было отворившейся рот Рибы закрывается, хлопнув подперев клыки, вместе с её несформированным ответом. Может и к лучшему.

– Где он? – все требовательные запросы этого человека были лишены обиняков, идя напрямую, и с изучающим взглядом на румяном лице, под отсветы змеившейся потоком от лучин, отблескивающих в его не разборчивых сощуренных голубоватых зеницах.

– Он отошел. Обещал появиться на рассвете, – вновь перехватил слово виконт.

– А твое слово? – перевел Барон свой томный взгляд на, казалось, невзрачную для него, остроухую, круглолицую и хмурую зеленокожую девушку.

– Он проведывает девиц, коим надобно уплатить за ночь с собой, – будто с грызущей обидой себе под сморщенный курносый нос произнесла она. Барон же лишь кивнул.

– Имя, твоего хозяина? – опять напрямую разузнавал он. Ему будто было ведомо умение выводить каждого на чистую воду, отчего под таким напором, язык сам собой разлетался.

– Хозяина кличут… Клайдом Безродным, – довольно спокойно провещала она, отводя несколько сконфуженный взгляд, и зря. Барон буквально влился в багряную краску, широко расширяя веки, отчего Джоаль с сосущим под ложечкой ощущением, не в пример испугался, что он стал подельником, опасного бандита, за которым охотиться местная управа.

– Клайд? – надсадно выпало из него, с рокочущим басом. – Следопыт?

– Угу… – несвойственно себе, опасливо уронила она, подоткнув веки и опустив бордовые брови, как если бы усомнилась, в необходимости разглашения таких фактов.

– Так чего мы здесь прозябаем? – внезапно просиял тот. Выпрямившись во весь дюжий рост, барон казалось, пробьет закопченный потолок, но вместо этого покрыв их своей коренастой тенью, он представился, – Барон Нуйд Гум, к вашим услугам, созывает вас на пир. По случаю, нахождения друзей прослывшего в наших краях легенды. За это определенно надлежаще дёрнуть чего покрепче.

У побелевшего до полотна Джоаля спал с души камень. Ну, уже скоро он пожалел об этом, так как отвязаться от Борона было ещё тем геморроем.

11.

В просторной полу мрачной комнате, с обступившими бревенчатыми законопаченными стенами, посередине, прижатая изголовьем к стене, стояла широкая двухместная кровать с всклоченными простынями на ворсовой соломенной постилке промурыженного за ночь тюфяка. Лежащее на них, предавались блаженной истоме отдыха, под квелые отсветы растаявших огарков свечей на комоде, что тянувшимися бликами от легкого ветра, беспардонно захаживающего и сквозившего из-за порога, игрались на янтарном потолке меж теней лакированных брусьев. Взмокшая для глянцево-фарфоровой кожи полуэльфийка потянула на себя, тонкое оделяло, но уравновесивший дыхание Клайд, подоткнувший изголовье спиной, не спешил его отдавать, игриво вполсилы придерживая край. Она видела в полутьме его по-своему мерзкую, а по-своему и обаятельную ухмылку растянувшейся на каменном лике, отчего временно отступила, оставшись оголенной, оттого свернувшись калачиков, подластилась под его плечо.