Две жизни одного каталы

Побочным эффектом назначения старшим по борьбе с картежниками стала стремительно возросшая популярность майора. Не проходило недели без того, чтобы кто-то из партноменклатуры не обращался к нему с приватной просьбочкой – не возбуждая уголовного дела и без огласки помочь вернуть деньги, проигранные придурком-сыном, мужем дочери или еще каким-либо отбившимся от рук родственником. Иногда, если это можно было сделать без засветки источника, майор помогал, но чаще отказывал, причем делал это совершенно спокойно – ведь даже просто обратившись с такой просьбой, звонивший себя уже дискредитировал, замарал и унизил. Никаких неприятностей в будущем от него ждать не следует.

В кабинете Долин открыл сейф, достал текущие бумаги и углубился в чтение.

Дверь приоткрылась, после чего в нее, имитируя вежливость, два раза стукнули, и вошел утренний гэбэшник – начальник Романова.

«Вот же скоты. Чего ж им еще надо?» – подумал опер и приветливо осклабился.

– Тут такое дело, майор, – чекист сел напротив, – мне нужно личное дело вашего агента.

– Посмотреть?

– Послушать.

Долин пару секунд вопросительно смотрел на полковника и вдруг понял. Личное дело, в отличие от «Рабочего», содержит реальное имя и данные агента. Поэтому оно носит гриф «совершенно секретно». Всякий заглянувший в это дело обязан расписаться на специальной странице и обозначить, по какой причине этот сотрудник сует свой нос в святая святых. А этот хитросделанный, значит, хочет, чтобы я просто пересказал дело, и тогда ему не нужно будет обозначаться и расписываться – ведь он его не читал и даже в руки не брал! Вот же ушлая росомаха – опечалился Долин. Но делать нечего – в МВД идет чистка, и ведут ее как раз вот эти с водянистыми глазами. Не время ссориться и качать права. И Долин открыл дело.

– Зовут его Панченко Александр Захарович. 1949 года рождения, уроженец города Москва. Закончил спецшколу с углубленным изучением английского языка, затем филологический факультет МГУ. В 1972 году осужден по ст. 144 УК РСФСР на 4 года лишения свободы. Срок отбыл полностью. Оперчастью колонии УЩ/62 характеризуется негативно – от работы уклонялся, играл в азартные игры, помещался в ШИЗО, общался исключительно с отрицаловом, – и, поймав вопросительный взгляд чекиста, пояснил: – С отрицательно настроенной частью осужденных. С блатными.

– А за что конкретно был осужден ваш подопечный?

– Это была довольно громкая квартирная кража в высотке на Котельнической. Он спланировал ее от начала до конца, но сам не участвовал и был осужден как наводчик. В дверях квартиры потерпевшего стояли очень сложные замки производства Швеции – это позволило хозяину считать, что проникнуть туда невозможно. Панченко приготовил два массивных деревянных бруса нужной длины, купил две телогрейки с сапогами и гидравлический домкрат. Исполнители с этими бревнами на плечах, имитируя ремонтников ЖЭКа, беспрепятственно прошли мимо вахтера, поднялись на 11-й этаж, уперли один брус в собственно дверь, второй – в кирпичную стену напротив, посередине вставили гидродомкрат и прокачали его. Отжатая дверь открылась внутрь вместе с импортными замками. «Рабочие» занесли свой инвентарь, прикрылись и основательно выпотрошили квартиру.

– Постойте! Квартира Фридмана? Что-то припоминаю. Там же польские злотые фигурировали.

– Да. От ваших тоже кто-то работал по этому делу. Только не Фридмана, а Фельдмана. Это отчим моего агента.

– То есть как? А зачем тогда?

– Видите ли, в приговоре об этом ничего нет, и сам агент ни при каких обстоятельствах об этом говорить не станет. Как, впрочем, и про срок. Я полагаю, что там что-то внутрисемейное – возможно, Фельдман унижал его мать, и это наложилось на психику, а может, что-то еще. Во всяком случае, материального интереса тут не было – он не взял ни одной вещи от исполнителей. С учетом молодости и первой судимости получил минимальный срок и отбыл в зону по громкому, красивому по понятиям делу. Это позволило ему примкнуть к ворам и чалиться довольно комфортно. Как я понимаю, всю отсидку он просто совершенствовался в картах, нардах да шахматах. Освободившись, вернулся в Москву. Работает на пляжах, в гостиницах и катранах. У меня нет данных о его работе в аэропортах либо на транспорте. В уголовном мире имеет кличку «Студент». В течение трех последних лет задерживался УВД Свердловска и ЛОВД Симферополя за малозначительные правонарушения, но был отпущен после нашего вмешательства. Не женат.

– Ну а какие-то уязвимые моменты? Сильная привязанность, употребление наркотиков, гомосексуализм?

– Нет. Ничего этого нет. Психологическое воздействие на него не даст результатов, да и ни к чему это. Агент занимается спортом, очень эрудирован и рационален.

– А кто родители?

– Мать – в девичестве Фальк, дочь какой-то репрессированной немецкой баронессы. Профессор, специалист по мертвым языкам.

– То есть?

– По древним, умершим языкам. Отец был известный хирург, доктор наук.

– Развелись?

– Нет. Отец диагностировал у себя рак, написал письмо жене и вколол в вену смесь морфина с каким-то коктейлем ингредиентов.

– Да вы что! Это очень интересно! А вы не в курсе, это был лидокаин или какие-то препараты натрия, что он замешал с морфином?

– Откуда ж мне это знать? – растерялся опер.

– Ну, спасибо, майор, – чекист с усилием поднялся, – мы отберем подписку о неразглашении по окончании нашего мероприятия. Большая просьба – не задавать вашему источнику никаких вопросов.

– Так я и в прошлый раз не интересовался! Хотите заглянуть в мой сейф и посмотреть, сколько у меня своих срочных, горящих и неисполненных материалов?

– Да-да… – думая о чем-то своем, ответил полковник, – у всех у нас…

И вдруг спросил, глядя Долину прямо в глаза:

– А получится у него? Как ты думаешь?

Тут же, словно очнувшись, отрешенно махнул рукой и, сгорбившись, не прощаясь, вышел.

«Ох ты ж, боже мой, – загрустил опер, – кого же они там закрыли? Какой-то невиданный шухер. И меня припутали, мрази».

Ему передалась эта нервозность «смежников», работать расхотелось совсем, и, закрыв кабинет, Долин отправился прочь от Управления. Как всегда в подобных случаях, он неспешно побрел по Бульварному кольцу к дому бывшей жены. Позвонил, поцеловал в щеку и, не глядя, нашел ладонью головку дочурки.

– Папанька! Папанька пришел! – верещала та.

Через полчаса в сквере, что делит бульвар надвое, он угощал ее мороженым, слушал звонкий смех, и вся усталость, все проблемы и тревоги дня съежились, свернулись внутрь обертки от эскимо и полетели в урну. Долин смотрел на дочку, а по лицу его бродила бессмысленная счастливая улыбка.

Начало

Ну как началось… Да, наверное, в школе еще, с подкидного. Потом дворовые игры – бура, свара, очко. В универе, конечно, преферанс. О, эти бессонные ночи за игрой и первые, невеликие пока деньги… Мухлевать? Неприятное, неправильное слово. Я называю это – относиться к игре творчески, с выдумкой и фантазией. Творчество началось после университета, когда я начал всерьез катать для заработка. На рубашке, то есть на обороте, большинства обычных карт простенький рисунок из пересекающихся в ромбики параллельных линий. Я задумал добавить по одной-две таких линии на некоторые карты. Долго практиковался с рейсфедером и тушью. Добился идеально тонких линий, но они, к сожалению, смазывались потными руками игроков. Экспериментальным путем я изобрел оптимальную пропорцию нитрокраски с тушью, и мои добавочные линии стали крепче типографских! Эта смесь до сих пор мой профессиональный секрет! Кроме того, перед нанесением линии следует легонько наметить поверхность рубашки обломком бритвенного лезвия. Именно острым обломком – он идеально и неглубоко процарапает поверхность с тем, чтобы краска зацепилась за эту бороздку. Затем тончайшим пером проводится линия. Глаз неискушенного игрока видит сетку. Аккуратную, симметричную сетку. Глаз этот не улавливает добавленных линий – они укладываются в общую картинку. Для меня же эта карта совершенно открыта.

Карты с полосатой рубашкой чудо как хороши, но годятся они для работы с неискушенными клиентами. В игре же между собой профессионалы их никогда не используют – даже без моих дополнительных линий типографский рисунок рубашки отличается на каждой карте колоды. Особенно хорошо это заметно в углах рубашки – заход этих линий в угол разнится от карты к карте. Сам я не видал, но рассказывают, что знаменитый Гафур Фернганский, повертев с полчаса колоду с сетчатой рубашкой и хорошо запомнив обе стороны, может потом легко раскидать карты по мастям. А папа его и вовсе по ромбикам рубашки мог читать любую карту и шпилить, не переворачивая. По слухам, этот патриарх нашего дела был способен так заряжать карты при тусовке, что легко контролировал свару до шести участников. Было у ветерана одно правило – правильную карту он всегда скидывал своему партнеру, чтоб отвести от себя подозрения. Выигрыш они потом делили три к одному. Я, между нами, думаю, что типографское дело в те давние времена было в таком упадке, что нормальных качественных карт просто не было – возможно, и я бы тогда научился читать рубашки, как лицо. Играть с сетчатыми рубашками легко и приятно – лох, проверяя карты на крап, сначала ищет изъяны поверхности – наколы иголками и тому подобное. Затем смотрит рубашку, пытаясь глазом определить, что тут не так, но при этом теряется в параллельных линиях, как африканский лев, преследующий стадо зебр. Часа через три-четыре этот царь зверей, опустив уши и повесив хвост, идет рассказывать своей супруге скорбную историю про получку, украденную плохими людьми из кармана в метро. Жаль его, конечно, но что делать, что делать… Ведь и он, встретившись с каталой, обогатился. Как чем? Знанием, опытом, здравым смыслом. Возможно, с этого дня он окончательно передоверит все денежные дела жене. Укрепится советская семья – ячейка общества, вырастет достаток, будет нанесен удар по пьянству. И все благодаря встрече со шпилевым!

Справедливости ради следует признать, что не все так мирно расстаются с проигранными деньгами. Помню, перед Олимпиадой в «Утюге» – автоцентре на Варшавском шоссе – шла демонстрация новой модели «жигулей». А работал я тогда с помощником Мишаней. Он невеликого ума человек, зато бесхитростный и с машиной. Прикатили мы туда с утра и ходим-смотрим. Я – на клиентов, Мишаня – на жигулевые модели. Час ходим, два ходим, а потом я его потерял. Ну, думаю, не судьба мне сегодня озолотиться, как вижу: Миша мой ведет несуразного. Походка у того странная, костюм убогий в коричневую клетку, уши оттопыренные и прическа полубокс.

– Знакомься, – говорит Мишаня, – это Николай. Машину хочет купить.

– Ну, так это к Сергею Владленовичу! – внутренне ликуя и сделав каменное лицо, я выстреливаю первое пришедшее на ум имя. – Не моя сфера. К сожалению, ничем помочь не могу!

Отобразив смесь безразличия и сожаления, развожу печально руками.

– Да нет, – кипятится Мишаня, – тут совсем другая история. Николаю нужно купить машину за боны!

– То есть мы говорим о приобретении автомобиля за чеки Внешторга? Так и это не ко мне, – продолжаю дурковать, – эти вопросы Фира Исааковна решает, но ее сегодня тут нет – кабинет закрыт, я проверял. Можно домой к ней проехать.

– Как это домой? – встревожился ушастый. – Зачем домой? Может, лучше подождать ее?

– Можно и подождать, конечно. Можно и в понедельник вернуться – но говорить в кабинете она все равно не станет. Цвет, модель, компоновка, экспортный вариант или отечественный – все это требует приватной беседы. В кабинете такие вопросы даже не обсуждаются. Понятно, что с бонами у вас приоритет в очереди и прочее, но мой совет – не ведите эти разговоры в служебных помещениях Центра. Да, кстати, Фирочка тут недалеко живет – можно проскочить быстренько.

– А вам-то, парни, какой интерес этим заниматься? – сощурился клетчатый.

– Не хочу огорчать и подрывать веру в человечество, дорогой товарищ, но интерес у нас сугубо материальный, – говорю я, принимая Николая за локоток и провожая на заднее сиденье Мишанькиных «жигулей», – ну не может человек с улицы зайти к ответственному работнику и начать обсуждать деликатнейшие денежные вопросы. Так устроен этот несправедливый и несовершенный мир! Нужно, чтобы человека этого кто-то из своих привел. И вот для этого мы и существуем! Но за бабки тебе волноваться не стоит – мы свой долян от Фиры Исааковны получим, и твоих денег нам не надо. Заводись, Мишаня, я покажу дорогу.

И мы поехали. Дорогу я, естественно, показываю к Мишаниному гаражу, но он этого не понимает и каждый раз восторженно кричит: «Так это ж прямо в мой район… это ж моя улица!» И т. д. Я сижу как на игле, но посмотреть на Мишу-идиота боюсь – он начнет считывать выражение моего лица, лох с заднего сиденья почувствует игру, и все провалится. Короче, велел я остановиться в двух кварталах от его гаражей, показал на какую-то сталинку и вышел. План мой был прост и незатейлив – затянуть время, склонить этих двоих к употреблению алкогольных напитков и затем «найти» в машине колоду карт. Для этого я и довел Миху почти до гаража – иначе он пить откажется. Чем прекрасны дома сталинской постройки? Да подъездами же! Их всегда с десяток. Вот я и вышел через другой и быстро зашагал в магазин «Кулинария» поблизости. Там взял пару пирожных и проделал обратный путь. Смотрю – эти двое уже лучшие друзья: открыли капот, спорят и что-то там слушают.

– Нету, – говорю, – дома ее. Дочка вот чаем меня угостила с тортиком – я вам принес по кусочку. Говорит, мама придет в пять тридцать.

– Так это ж еще почти четыре часа! – кричит клиент. – Поехали обратно! Я лучше машинки посмотрю.

– Ой, – говорю, – я не так выразился. Дочка сказала «до 5:30 придет». Они гостей ждут, а явиться она может в любое время – да вон она идет! Ах, нет – похожа просто.

Сели мы в машину, а я и говорю – давай, говорю, Мишаня, за праздник светлый выпьем по чуть-чуть. Тот опешил:

– Ты ж не пьешь! И какой такой праздник?

– Я, в отличие от тебя, по будням не пью, а за Воздвижение Креста Господня и Полумесяца никак не могу не выпить! Да, Михаил, сегодня большой праздник, – и перекрестился, как мог.

– И полумесяца? – охнул застеснявшийся Мишаня, в смущении метнулся к багажнику и притащил бутылку водки. Он, надо отдать ему должное, очень занятой человек – с утра бомбит, днем меня возит, а ночью банчит водярой. Неутомимый такой. Но глупый. Вот поэтому они и сошлись с Николаем этим. С водочкой пошло веселее, и я, наконец, смог небрежно вставить мучивший меня вопрос.

– А где ж ты, брат Николай, разжился таким количеством бонов, не сочти за наглость?

– Так я, – говорит он простодушно, – советником в Афгане служил.

…и так мне кисло стало после слов этих, что захотелось прямо в машине срыгнуть ненавистную водку и уйти пешком прочь. Вот, думаю, впердолил световой день своей бесценной жизни, проглотил эту погань сорокаградусную – и все коту под хвост. На чекиста, бля, напоролся! И уж хотел я уйти в печали, как Николай этот разговорился. Оказалось, он из Магадана и не гэбэшник вовсе, а простой вояка-подполковник. Ну, думаю, была не была – разведу защитника Родины! Защитник тем временем запереживал – как же мы будем разговаривать с такой важной женщиной да в подпитии, но я его успокоил – нам, говорю, нужно только узнать, какие машины есть в наличии и сколько она откусает за свои услуги по продаже без очереди, а это большой трезвости не требует. Тут они открыли вторую бутылку, а я пересел назад к Николаю и совершенно случайно обнаружил в спинке сиденья колоду карт, несомненно, забытую утренними пассажирами. Раскинули, как водится, сначала подкидного на троих, потом водила отпал, на кону появились деньжата, и началась, собственно, игра. Шпилил я с ним на заднем сиденье четыре часа и уже перестал замечать мерзостный дым от дешевых сигарет, перегар и бредовые казарменные разговоры. Чую – пора сворачиваться. Вдруг Мишаня, заскучав на водительском сиденье, теряет терпение и заводит машину – видно, спьяну решил ехать-таки в гараж. Подполковник сидит за ним и эдаким прохладненьким голосом спрашивает:

– А ты куда это поехал?

И глаза у него нехорошие такие стали. А у меня полный карман выигранных чеков Внешторга и сильное желание без промедления покинуть сцену.

– Останови же, друг Мишаня! – говорю небрежно. – Я выйду сблевну.

Но тут происходит странное – военный наш пошел пятнами и зачем-то вытащил из штанов ремень. А ремень этот – такой неприятный ремень, плетеный, как косичка из сырой кожи. Я смотрю в недоумении, а тот пропустил его через пряжку, и получилась петля. Второй конец он обернул вокруг кисти левой руки, накинул удавку на Мишину шею, уперся коленкой в спинку сиденья и сильно затянул. У водилы нашего из носа стали выдуваться большие красивые пузыри с радужными разводами, а ноги ударились в пляс. Но не это меня опечалило, а то, что правой рукой чертов советник сунул мне под подбородок заточку. Причем не просто сунул, а проткнул кожу, и я почувствовал острие во рту прямо под языком. Вкус металла и крови меня быстро мобилизовал – вся пачка из моего кармана была незамедлительно вручена подполковнику обратно. Он вынул заточку – оказалось, это обрезанный штык от карабина СКС. У нас в зоне старшие конвоиры такие имели, только целые, конечно. Из подбородка хлынула кровь и залила весь мой модный прикид. Мишу воин-интернационалист тоже отпустил, и тот хрипел еще с полчаса, безумно вращая кроличьими глазами.

Уходя в светлые московские сумерки, наш пассажир сказал нечто до такой степени обидное и киношно-тривиальное, что я тут же предпочел это забыть.

Вот такие бывают в нашем деле терпилы…

Да! Миша пришел в себя и удивительным образом сделался абсолютно трезвый.

– Отвези ты меня, Мишенька, домой! Видишь – я кровь пролил за дело неправое. Никак мне невозможно в таком виде по кварталам столицы передвигаться – мусора примут!

– А шел бы ты на хуй, Студент, – отвечал он, осторожно поглаживая свое новое приобретение – странгуляционную борозду. Напрасно я пытался взывать к его жалости, рассказывая о том, что проклятый подполковник, кроме своих сраных чеков, унес и 350 рублей моих игровых денег – расстались мы врагами. Может, и к лучшему…

Дырка у меня затянулась, но осталось небольшое розовое пятно. И вот что интересно – расположено оно в самой-пресамой серединке под моей нижней челюстью. Как он так ловко вымерял? Загадка!

Силикатный проезд

Привез меня этот белесый на какой-то завод, судя по жутковатым железным воротам, номерной. Правду говорят, что на каждом оборонном предприятии у чекистов есть свои помещения. В большом и очень домашнем кабинете с новыми диванами уже ждали двое. Спросили, когда я хотел бы отобедать – сейчас или же перед заплывом в СИЗО? Я жрать не хотел. Началась какая-то вялая тягомотина – они задавали глуповатые вопросы, я что-то отвечал и вскоре сообразил, что они ждут главного. Тут он нарисовался и зачем-то сообщил мне, что только что расстался с Долиным. Началось то, что четверо никогда не нюхавших нар кэгэбэшника назвали идиотским словом «инструктаж». Говорили долго и бессмысленно. Суть же свелась к тому, что мне надо закорешиться с неким чертом откуда-то из-под Краснодара. Приняли его с подругой за огромные взятки, но она все свое сдала, а он отмораживается, уходит в отрицалово, ничего не подписывает и не говорит, где заховал нетрудовое добро.

– Так вы хотите узнать, где зарыто? – говорю.

– В том числе, в том числе… – торопится белесый, – но нас интересует все, буквально все, что он вам расскажет. На него в камере будет оказываться давление. Ваша задача – его приблизить к себе, чтоб он искал у вас защиты.

– Защиты? Опасаюсь, что вы сильно переоцениваете мой воровской авторитет. У меня, осмелюсь напомнить, всего одна ходка. А если меня попутно блатные раздавят? Что вы скажете моей маме? Что сын пал смертью храбрых, выполняя ответственное задание Родины?

– Нам известна ваша склонность к иронии, – заговорил старший, – мы постараемся не допустить развития нештатной ситуации. Блатной, кстати, там только один – остальные не опасны, к тому же собраны из других регионов. Ситуация будет под нашим контролем. В следственный изолятор вас поместят сегодня вечером. Утром администрация начнет досмотр камеры, и на это время всех разведут. Объект нашего интереса будет помещен в одноместную клетку в коридоре, к которой, за неимением свободных, вас пристегнут наручниками – так вы познакомитесь. Большая просьба – не переусердствуйте с вопросами! Добейтесь от него свободного потока, своего рода исповеди, как вы это мастерски проделали в прошлый раз в Лефортово. Теперь нам надо скорректировать легенду вашего задержания. В изолятор вы зайдете под своей настоящей фамилией с обозначенной предыдущей судимостью. По документам вы ожидаете этапа в город Тюмень, где вас объявили во всесоюзный розыск за совершение квартирной кражи у известной вам гражданки Гольденфарб. Через два дня вас вызовут из камеры и официально объявят об изменении статуса и снятии розыска в связи с задержанием самой Гольденфарб за заведомо ложное заявление по мотивам большой ревности. Вы вернетесь в камеру еще на 24 часа и сообщите, что ожидаете выхода на свободу. Это будет критичное время для всей нашей операции, и, если вы действительно смогли установить с объектом доверительные отношения, он обязательно даст вам какие-то поручения, адреса, возможно, записки или устные сообщения для передачи. Мы все это внимательнейшим образом изучим и расстанемся с вами хорошими друзьями. Есть у вас вопросы, пожелания?

Вопросов у меня не было, а пожелание мое могло показаться им оскорбительным, и я промолчал. Под занавес принесли обед в плетеной корзине. Достойный такой обед – отварная телятина, овощи на пару, бутылка «Боржоми», два яблока… Неплохо кормят оборонных трудящихся в нашей самой мирной стране.

В хату заплыл без осложнений. Обозвался, взял неплохое место и стал слушать да присматриваться. Пахан оказался мерзотным доходягой с красными глазами. Я было занервничал и хотел выскочить из всей этой истории – подумал, что у него туберкулез, но по ходу выяснилось, что морфинист. Незаразный значит. Воров в хате, кроме меня, оказалось всего трое. Остальные – шваль всякая: 105-я – бытовые убийцы, 206-я, часть вторая – злостное хулиганство, тяжкие телесные, пара крепких казахов, осужденных за хищения, и прочая шушера. В целом, в хате порядок – шнырь подметает аккуратно, никто не барагозит, все чинно и благородно. Но нет карт.

Зато есть шахматы, правда, маленькие очень. Обычно катальё сторонится этой древней игры. Их можно понять – на доске не смухлюешь, не спрячешь ферзя в рукав.

Я же очень почитаю шахматы. Случилось мне пару лет назад зависнуть на четыре романтических месяца по большой любви в зеленом и таком домашнем городе Киеве. Так вот там, у метро «Дарница», есть так называемая «тропа», где трутся наперсточники, постовые милиционеры, каталы и деды-шахматисты. Там я познакомился со Степанычем. Этот колоритный дядька жил в Тарасовке и каждый божий день, сжимая под мышкой шахматную доску, ехал 50 километров на электричке с единственной целью – сразиться с кем-нибудь, да чтобы за спинами с обеих сторон толпились зрители-советчики, чтобы огонь и ажиотаж. Рубиться со Степанычем было чистое удовольствие. Он отлично знал защиту Стейница, вариант Тарраша, Староиндийскую и Сицилианские защиты, но никогда не принимал никаких названий. Степаныч не сомневался, что все эти комбинации изобретены им самим, а значит, нет необходимости забивать память всякими неблагозвучными для русского уха фамилиями. Был он сирота и жил как перст один. Когда-то давно, выпустившись из детдома, Степаныч поступил в ремесленное училище, где выучился на экскаваторщика. С этой профессией он завербовался на Север, да и оттрубил там прилично годков, играя в свободное время в шахматы с инженерами. Развлечений в поселке строителей Вилюйской ГЭС особо не было, а водку молодой экскаваторщик пить не мог после того, как папаша на его глазах в белой горячке покрошил топором мать. Скопив баблишка, будущий Капабланка собрался в Киев с расчетом прикупить домик на окраине. Он благополучно долетел до Москвы, добрался до Киевского вокзала и там, к большому сожалению, был до копеечки изящно обкатан в cвару тремя профессионалами. А начали, конечно же, с шахмат. Интересно, что самый совестливый из катал отвез экскаваторщика обратно в аэропорт, где дал тамошнему милиционеру бабла, чтобы тот посадил бедолагу на самолет. Такие были времена! Такие были благородные рыцари пикового туза и валета треф!

Карьеру домовладельца, собирающего помидоры, морковку и лук на приусадебном участке, пришлось на несколько лет подвинуть, и Степаныч вновь оседлал ревущего железного зверя.

– Но понимаешь, – жаловался он мне, – после этой вокзальной катастрофы у меня работа не шла. Все время было ощущение, что обкатали меня не на деньги, а на мечту! Я опять собрал лавэ, но уже не так много. Собирал я его, будто строил график из двух линий, где одна сторона – накопленная сумма, а вторая – ненависть к этому проклятому Северу с его авитаминозом, бараками, телагой и сапогами в вечном мазуте. И вот когда эти прямые сомкнулись, я осознал, что не могу там оставаться даже один день. Взял расчет и бежал оттуда. Купил вот полдома в Тарасовке. Скучно – пиздец! Кроме того, оказалось, что морковку выращивать вовсе не хочется – вот и мотаюсь на «тропу».