Белое пятно

Эти вопросы Вальтер задавал себе, пока не оказался у совсем дряхлого, немощного настоятеля отшельнического пещерного дацана, расположенного выше границы снегов. Там и было-то всего около десятка насельников, причем, таких же старых и не приветливых. Однако странник был приглашен в ледяную келью ламы, где сам он сидел на каменном полу в какой-то вялой полудремной нирване и почти не реагировал на окружающую реальность. Соблюдая общую канву ритуалов, Вальтер сел напротив и, пожалуй, битый час рассказывал о Германии, истории народа, его стремлениях и воззрениях, чувствуя, что говорит в пустоту. Наконец, настоятель будто очнулся, увидел посланника и долго, не мигая, смотрел на него, так что Вальтер ощущал желание съежиться, сжаться, чтобы стать неуязвимым. Потом без всяких просьб и команд в келью вошел послушник и подтащил к старцу тяжелый каменный сундук на деревянных полозьях. Подняв крышку, он извлек каменное изваяние Махакалы, загадочного божества Великого Времени, поставил перед гостем и удалился.

Тем часом настоятель все еще продолжал пожирать его глазами, отчего Вальтер уже казался себе щепотью мелкого песка, которым отсыпают мандалы. К его созерцательному, но умаляющему взору добавился устрашающий взгляд безобразного Махакалы, и Вальтер едва все это выдерживал. Еще бы немного, и он бы убежал отсюда, но старец достал из каменного сундука сначала склянку с неким веществом, напоминающем битое стекло. Он высыпал на ладонь несколько осколков, выбрал один более-менее похожий на кристалл, и остальные небрежно бросил на пол. Выбранный же вставил в некий прибор, напоминающий морскую улитку-раковину и поднес ее к уху. Руки у ламы тряслись, раковину он прижимал не плотно, поэтому Вальтер услышал голоса, сначала на фарси, затем на хинди – эти языки он знал и определил сразу. А далее послышались некие азиатские наречия, отчетливо промелькнули китайский и славянский, и наконец, зазвучали европейские, в частности, испанский южно-американского разлива и английский Соединенных штатов. Некоторые голоса были явно дикторские, но в большей степени обычные бытовые разговоры, как в радиоспектаклях. И все чуть искаженные эфиром: было чувство, что настоятель крутит ручку настройки радиоприемника, перебегая с волны на волну, хотя он ничего не крутил, а только слегка потряхивал прибор. Наконец, из раковины поплыла немецкая речь, и старец замер, вслушиваясь.

Вальтер тоже затаил дыхание, ибо давно уже не слушал радио, не знал последних событий с восточного фронта. По монастырям он ходил в сопровождении одного охранника, который изображал из себя носильщика, без радиостанции, поскольку радисткой была женщина, а ему, монаху-аскету быть в ее компании не полагалось. И тут он услышал сообщение, повергшее его в шок: маршал Паулюс сдался в плен вместе с остатками своих войск! Причем, его называли почему-то фельдмаршалом, и говорили об этом событии, как о давно состоявшемся, то есть, уже без трагического пафоса. Комментатор призывал войска и всех немцев к стойкости и мужеству, вспоминая времена, когда Германия была боевой сутью Римской империи и ее железные легионы громили врага.

Как-то отстраненно послушав сообщение несколько минут, настоятель вернул раковину в каменный сундучок, после чего трясущимися, заскорузлыми руками сгреб, и потом аккуратно собрал рассыпанные по полу кристаллы, спрятав их в склянку. Вальтеру показалось, даже пересчитал и тоже убрал, плотно закрыв крышку.

– Да, твоему народу следует помочь. – заключил настоятель дребезжащим голоском. – Он мужественно воспринимает удары судьбы, и готов лицезреть свое будущее. Я сам созову братьев, которые тебе нужны.

При этом говорил на хорошем немецком! Но не это в тот миг поразило воображение Вальтера, и даже не трагические события в Сталинграде; его внимание приковалось к раковине, сквозь которую старец, сидя на горе за границей снегов, внимал всем эфирным голосам. Он успел рассмотреть ее, в общем-то невзрачное изделие, выточенное из какого-то пятнистого камня. Вероятно, эта раковина была лишь вместилищем, корпусом кристалла, вставленного в нее, а уже через него можно было слушать весь мир!

Лама посчитал встречу законченной и снова впал в некое старческое бездумное или медитативное состояние, а в келью тем часом вошел слуга и показал знаками, что пора уходить. Вальтер покинул убогое жилище дряхлого старца и оказался в теплом помещении монастыря, где была выставлена обильная вегетарианская еда, хмельной напиток, напоминающий суру и постель с пуховым матрацем и одеялом. Наскитавшись в холоде, а монахам-аскетам воспрещалось носить меховую одежду, Вальтер все время зяб, и тут, вкусив неожиданно богатой монастырской пищи, непроизвольно повергся в сон – и даже память о чудодейственной раковине с кристаллом не удержала.

Непонятно, сколько он проспал, однако проснувшись, сразу же определил, что находится в другом помещении, а позже выяснилось, и в другом дацане. Тут же, выстроившись строгими рядами, сидят монахи, ровно сорок, причем, старые и молодые: престарелый настоятель сдержал свое слово. Все они были погружены в глубокое медитативное состояние – по виду, так натуральные мертвецы. Но стоило Вальтеру пошевелиться, как монахи встрепенулись, ожили и выразили готовность следовать за ним в Германию.

Для начала Вальтер вздумал выяснить, как и почему оказался здесь, однако монахи будто не понимали, объясняя, что мир следует воспринимать таковым, какой он есть и не пытаться изменить его природу. Вальтер отнес это к языковым проблемам, поскольку изъяснялся на разговорном тибетском, знать который в совершенстве было не возможно, родившись европейцем. И под впечатлением от встречи с настоятелем высокогорного дацана, сначала осторожно попытался выяснить, каким образом тибетские монахи, сидя в холодных горах, владеют полным знанием, что творится в мире. Они же, как-то недоуменно переглядываясь, тыкали пальцами в небо и произносили одно слово:

– Прахаравата.

Что оно означало, Вальтер не понимал и перевести его не мог – всего лишь догадывался, что связано оно с небом и воздухом, то есть, с эфиром. Тогда он попытался расширить диапазон и задал конкретный вопрос, как и каким образом они получают информацию, что происходит в мире, если живут изолированно и нет радио. Монахи опять переглянулись и уже с опаской показали в небо:

– Прахаравата.

Но после прямого вопроса, что это такое, и как можно услышать голоса, они неохотно и уже со страхом и путано объяснили, что Прахарвата это нечто божественное, существующее в небе. Скорее всего, кладовая знаний, некий источник, откуда можно почерпнуть любую информацию, а прибор с кристаллом, с помощью которого слушают, называется Ухо Будды. Но есть еще Сваты – престарелые монахи, тулку и девственницы в женских дацанах, которые владеют Оком Будды. Пользоваться божественным слухом и взором можно лишь тем, кто достиг духовного совершенства и не подвержен соблазнам и искушениям всего остального мира. В противном же случае Прахарвата незаметно и исподволь вынимает светлую душу и вкладывает черную. Человек сначала перестает отделять правду от лжи, прошлое от грядущего, а потом добро от зла и постепенно разрушается.

Вальтер отнес бы это к одной из тысяч красивых легенд, которыми тибетцы любили потчевать европейцев, если бы сам не подслушал голоса из раковины. Но даже не это приводило в шок. Вскоре после аудиенции у престарелого ламы в высокогорном монастыре он заказал радистке сводку с восточного фронта и когда ее получил, глазам своим не поверил. Маршал Паулюс доблестно сражался в Сталинградском окружении и к нему на выручку шел Манштейн. Ни о какой сдаче в плен не было и речи! Полагая, что ему прислали устаревшую информацию, он сам надел наушники, прослушал последние известия из Сталинграда, причем на немецкой и русской волне, и вот тогда-то испытал нечто вроде паралича. Ухо Будды вещало о будущих событиях!

Тем временем Вальтер готовил группу монахов к переброске в Рейх, занимался делом важным и ответственным, а сам по прежнему находился в заторможенном или точнее, замороженном состоянии. По инструкции он должен был составить срочный отчет о произошедшем событии и шифрованным текстом донести полученную информацию до своего непосредственного начальника – Вальтера Вюста, и не имело значения, проверенная она или нет. Сам он был почти убежден, что события в Сталинграде развернуться так, как услышал с помощью Уха Будды, но все-таки еще надеялся на некую ошибку, случайный промах, сбой. Вальтер понимал, отчего это происходит: стоило мысленно произнести слово Прахаравата, и его охватывал студеный страх – точно такой же, каким его испытывали тибетские монахи. Он прикасался к некому запретному, запредельному явлению, и опасался поверить в его существование, ибо привычный мир в тот же миг бы опрокинулся.

Одновременно Вальтер понимал, что стоит сообщить об этом руководству Ананербе, как в тот же час последует приказ остаться на Тибете и провести более детальное исследование этого явления, собрать полную информацию и желательно заполучить Ухо Будды или даже его таинственное Око. Чинам из СС с их взрослой детскостью, и прежде всего президенту общества Гиммлеру захочется немедленно все это иметь, как заветную игрушку, а Вальтер почувствовал некое отторжение, или точнее, пресыщение от всего увиденного и услышанного. Тем более, он странствовал по монастырям уже несколько месяцев, чувствовал психологическую усталость и намеревался выехать с Тибета вместе с монахами.

Обуреваемый тяжкими размышлениями, он придумал вескую причину, объясняющую, почему сразу не послал шифрованный отчет руководству: информацию о Прахаравате и об Ухе Будды невозможно было зашифровать так, что было бы понятно, что это за явление и приборы. Но главное, если Прахаравата существует, то любой шифр в радиограмме будет немедля прочитан теми, кто владеет Ухом Будды, а тем паче, всевидящим божественным Оком. И не известно, как этому отнесутся в тибетских монастырях, в частности, этот дряхлый старец, отпустивший с ним в Рейх сорок своих братьев. Надежнее было под видом странствующих монахов вывести их в условленное место, куда через захваченную японцами, Манчжурию, будет прислан специальный самолет, вылететь в Германию вместе с ними. И уже там, в спокойной обстановке доложить на собрании общества о чудесах небесного информативного потока, в котором есть все, что было и еще будет.

Пока вспомогательная служба готовила караван к переброске монахов, сам Вальтер вел с ними разведочные беседы, пытаясь расширить свои знания. Говорить о Прахаравате они по прежнему не желали, либо делали это весьма сдержанно и с заметным испугом. Но зато более спокойно рассказывали об Ухе Будды, хотя в группе не было ни одного, кто бы по своей охоте пользовался этим прибором. Иное дело, изредка настоятель понуждал их слушать Прахаравату, чтобы овладеть теми или иными знаниями или получить информацию, что происходит в мире. Всем им было не запрещено слушать и заглядывать в будущее, однако этого никто не делал, ссылаясь, что излишние знания им в тягость, и только Будде позволено взирать на мир божественным оком, либо тем, кого он избрал своим Оком на земле – Сватам, владеющим его слухом и взором.

Мало-помалу Вальтер выяснил, что сама раковина Уха Будды выточена из лавовой породы, которую добывают из жерла потухшего вулкана. Из нее же сделан сундук и круглый валик, который старец-настоятель подкладывал себе под ноги. Но самое главное, что из того же вулкана достают кристаллы! И это самая хрупкая точка Земли и там даже разговаривать громко нельзя. Ибо в жерле его спит Глас Будды! Поэтому вулкан иногда так и называют, однако где он точно находится, никто достоверно не знает. По наслышке монахам известно, будто бы в Гималаях, где-то в Непале, а иные утверждали, в какой-то северной стране. Не чаще, чем раз в сто лет туда посылают монахов, которые или живут в пещере, или находятся там в состоянии сомати. Только им известно, где вулкан и как добывать Вату-ха – так называют кристаллы. Одни говорили, их достают из жерла, другие напротив, утверждали, что они прилетают с неба в виде звезд и рассыпаются по земле. Ранее добытые и принесенные, они со временем теряют свои свойства, и становится невозможно слушать голоса Прахараваты. Тогда и снаряжают монахов, которые знают, где этот вулкан и как добывать кристаллы. Любое неосторожное действие людей не сведущих может пробудить его и тогда люди услышат Глас Будды! На земле все смешается, добро и зло, огонь и вода, прошлое и будущее, отчего люди станут безумными и наступит вселенский первозданный хаос. Потребуется восемь тысяч лет, чтобы мир вновь обрел разумность и порядок.

Вальтер понимал, что все эти россказни не более чем легенды, однако все равно испытывал студеное дыхание страха и не раз похвалил себя, что не послал шифрограмму руководству. Столь важную информацию немедленно бы довели до Гиммлера, а он потребовал бы решительных действий. Например, дал бы задание похитить Ухо Будды, либо кристалл Вату-ха и доставить в Рейх, после чего путь на Тибет был бы навсегда закрыт. Однако Вальтер был учеником Гесса и знаменитого профессора Хаусхофера, поэтому привык действовать осмотрительно и не поддаваться сиюминутным порывам, дабы угодить руководству. Когда караван пришел в пустынное место Манчжурии, куда приземлился специальный самолет Люфтваффе, Вальтер получил сообщение, точнее, заказанную сводку о положении дел в Сталинграде. Там значилось, что Паулюс, произведенный в фельдмаршалы, все-таки сдался в плен русским вместе с остатками своей армии…

* * *

В Вальдзее Вальтер приехал с утра и с единственной целью – встретиться с профессором Хаусхофером и до заседания общества обсудить с ним заранее подготовленный доклад. После Гесса это был единственный человек, мнению которого можно было доверять смело и безраздельно. Ему единственному дозволялось думать и говорить все, что он чувствует: критический анализ, как ответвление философской науки, вообще исчез из обихода. Они не были и не могли быть друзьями, профессор относился к Вальтеру, как к своему ученику – точно так же отец всю жизнь относится к сыну. И это в некоторой степени сдерживало поток чувств и мыслей – надо было все время доказывать свою взрослость и зрелость.

Профессор ничего не знал о приключениях Вальтера на Тибете, никогда не слышал о Прахаравате и когда прочитал рукописный доклад, испытал то же самое, что некогда его ученик. Его набриолиненная прическа взлохматилась сама по себе, и возле лба выросли рожки.

– Я предполагал. – взволнованно признался он. – Предполагал нечто подобное… Но что бы такое?!…

Однако способность к критическому анализу быстро поставила на место поток чувств. В спокойном состоянии Хаусхофер казался немного ленивым и вальяжным, но это от ощущения собственной значимости. Когда-то Гесс представил его фюреру, и тот обласкал профессора, не потеряв с ним связи даже после того, как Рудольф улетел в Англию. Вальтер полагал, что главную причину перелета знает только Хаусхофер и никогда ее не назовет. Это добавляло доверия к профессору, но близость к вождю Рейха настораживала и уравновешивало чаши весов.

– Вальтер, а вы уверены, что старый настоятель дацана не разыграл вас? Записав, например, на магнитную ленту предполагаемую инсценировку события в Сталинграде?

– В таком случае этот трясущийся старец гений импровизаций, которые проделывают в Гестапо. И где-то в его убогой келье есть лаборатория, которая стряпает подобные ленты на всех языках мира.

– Да. – профессор несколько обвял. – Резонно… Как вам показалось, он понимал языки, на котором говорит это явление, именуемое вами Прахараватой?

– Я уверен – понимал. – отозвался Вальтер. – Иногда он задерживал бег радиоволн и вслушивался…

– Все-таки это радиоволны?

– Нет, скорее, некий законсервированный поток информации, внедриться в который возможно с помощью Уха Будды, либо увидеть с помощью его Ока. Причем, информации самой разной по событиям и времени. Там перемешано прошлое и будущее. Монахи утверждают, добро и зло. Надо обладать совершенным разумом и духовным потенциалом, чтобы отделять одно от другого. А чтобы находить то, что нужно, следует научиться мысленно задавать правильные вопросы. То есть, так сконцентрировать свое истинное желание, насытить такой мощной энергией, чтобы быть услышанным. У буддистов и индуистов для этого существуют специальные мантры.

– Это весьма любопытно. – как-то задумчиво заключил профессор. – И так заманчиво, что напоминает красивую легенду. Или по сути Прахаравата ею является. С материалистической точки зрения ничего подобного в природе быть не может. Должен существовать конкретный информационный носитель, некое вещество, аккумулятор. Глиняная табличка, лист бумаги… Хотя материализм возник от скудости наших знаний о природе тонких энергий. Легче их отрицать, нежели чем попытаться проникнуть в таинство параллельных структур. Это говорит о деградации человеческого разума и низменности чувств.

Он надолго замолчал, и Вальтер воспользовался паузой.

– Прошу вас, посоветуйте, что мне делать? – чуть ли не взмолился он. – У меня есть еще один вариант доклада, более напоминающий сказки тысяча и одной ночи. То есть, все на уровне легенд, слухов и фольклора…

– Ни в коем случае! – перебил Хаусхофер. – Скудоумие всегда выбирает сказочный вариант, нежели чем реалистический. И это хорошо, что вы не сообщили о Паулюсе за два месяца до его предательства. Вас бы приняли за заговорщика, который продался русским и склонил фельдмаршала к сдаче в плен. Я отлично помню ваш опыт с туалетом…

Вальтер от его слов сам захотел в туалет, поскольку в скитаниях по холодным горам подстудил почки и теперь лечился в закрытой клинике, созданной при обществе.

– Но что мне делать? – спросил он и не стесняясь, пописал в воду – они дрейфовали на лодке по озеру, только что освобожденному ото льда.

– Заразительное это дело. – профессор встал и отвернувшись от ученика, сделал тоже самое. – Как вы думаете, это безобразное, что мы делаем… Работа сознания или подсознания?

– Русские говорят, одна кобыла всех ссать сманила. – отозвался Вальтер. – Полагаю, стадное чувство… Помогите мне, профессор. У меня есть желание все бросить, и вернуться в Брутхоф…

– Вернуться и оказаться в концлагере. – поправил Хаусхофер. – И это в лучшем случае. Ананербе никого не отпустит из своих объятий. Поэтому мой совет: доложите все, как есть.

– Но в тот же час последует команда вернуться на Тибет, добыть полную информацию по Прахаравате и выкрасть образец Уха Будды. И наверняка со мной пойдет войсковая группа СС, чтобы сделать это боевым способом. Если у меня не получится.

– Да, это вполне реально. – согласился профессор, зная расклад сил.

За блестяще проведенную операцию «Мост» Гиммлер пообещал причислить ученого Вальтера Гика к ордену СС и присвоить ему специальное звание – штандартенфюрер, что равнялось званию полковника. Сугубо гражданского человека и ученого почти насильно втягивали в круг немецкой партийной элиты, дабы навсегда отсечь все другие концы, в частности, от международного ученого мира, который к СС относился брезгливо. А после серии опубликованных статей его, как востоковеда, отлично знали не только в Европе, но и в США. Случись это хотя бы годом раньше, Вальтер бы не раздумывал и согласился, однако сталинградские события сильно пошатнули веру в безоблачное будущее. И сейчас он вынужден был придумывать причины, по которым ему было нецелесообразно засвечиваться в рядах СС. Но главной из них была тайная личная неприязнь к малообразованным и самодовольным членам этой организации. К тому же, вспомогательная группа его экспедиции набиралась из их состава, подчинялась ученому с великой неохотой и каждый его приказ обсуждала со своим руководством. Хотя он не один раз доказал свою преданность делу, обладал исключительными боевыми и волевыми качествами, и был намного сильнее каждого из этих кичливых вояк.

Хаусхофер прекрасно обо всем этом знал и разделял убеждения Вальтера. Но сейчас он показался несколько растерянным и задумчивым.

– Признайтесь мне… по старой дружбе. – проговорил он с плохо скрываемой пытливостью и надеждой на откровенность. – Вы более ничего не слышали о будущем Германии? Ушами Будды?

Вальтер заподозрил некий подвох.

– Нет, ничего больше не слышал…

– А это возможно… услышать? Или даже увидеть?

– Полагаю, да, если иметь Ухо Будды, либо его Око. И научиться правильно концентрировать энергию своего желания.

Хаусхофер задумался на минуту, и будучи человеком открытым, мыслей своих таить не умел, и Вальтер их услышал. Профессор думал о судьбе немцев. Поражение в Сталинграде его сильно подрубило, он не признавался еще себе, но исподволь думал, что это символичное начало конца. Русские не сдавали своих городов-символов, немцы не дошли до Москвы, стоял блокадный Ленинград, и был освобожден Сталинград. Всякий, кто хотя бы косвенно соприкасался с символическим рядом неосознанных действий того или иного народа, даже самого неполноценного, должен был понимать, что в процесс включаются иные силы, мало подверженные осмыслению. А значит, давно пора пересматривать умозрительные теории, в том числе и о национальной исключительности.

Вальтер не обольщался тем, что умеет читать чужие мысли, но был уверен, что за годы общения с буддийскими монахами научился подключаться к потокам тонкой излучаемой человеком, энергии мысли, которая оставляет отпечаток на лице в виде определенной гримасы. И если самому изобразить на лице такую же, происходит автоматическое включение. Это происходит точно так же, как чужой смех или плач вызывает аналогичные чувства у людей посторонних и мы тоже непроизвольно начинаем смеяться или плакать.

Голову профессора охватывали мысли крамольные, запретные, чтобы произнести их вслух, поэтому он произнес то, чего требовала обстановка.

– Дорогой Вальтер… Надо любым способом заполучить Ухо Будды. Чтобы привести в чувство наших глухих политиков. Пусть они услышат голос судьбы.

И тогда он решился сказать то, что таил все это время, следуя караваном, а затем самолетом со многими посадками – в Фатерлянд. Монахи, живущие в горах, привыкли к резкой смене высот, и полет переносили хорошо. Они вошли в транс, замерли и на их лицах не дрогнул ни один мускул во время взлетов и посадок, когда как Вальтера откровенно мутило. Кроме того, давала знать простуда, и он бесконечно бегал в хвост самолета, где стоял сосуд для испражнений. И вот это блевотное чувство сохранилось даже после трехсуточного отдыха в палате закрытой клиники, где он лечился и писал доклад.

– Я готов вернуться на Тибет. – признался Вальтер. – Там появилось много друзей, которые помогут выполнить любую задачу… Но есть уверенность, что руководству общества будет мало добыть каменное Ухо Будды. Как мне показалось, кристалл Вата-ха теряет свои свойства после одного сеанса связи. Думаю, президент Ананербе со своим образованием агронома не способен понять истинного предназначения Прахараваты. Он привык к практическим действиям, к материалистическим представлениям о мире, хотя считает себя оккультистом и мистиком. Он потребует установить местонахождение вулкана. И если не овладеть этой территорией, то наладить тайную добычу камня и кристаллов.

Он старался говорить мягко и обтекаемо, без резких выпадов, но профессор его понял.

– Да, аппетиты у нашего руководства, как у голодного волка. – согласился он. – В первую очередь они пожирают не плоть, а внутренности. Сердце и печень. Агрономы одержимы желанием управлять процессами вегетации. Даже теми, о которых имеют смутное представление. Но мы, немцы, взяли на себя миссию быть доминирующей нацией. И это придется оправдывать.

– И это же нас погубит. – вслух проговорил Вальтер, но развивать мысль не стал.

Хаусхофер слегка насторожился.

– Мне кажется, вы услышали нечто большее, чем измена фельдмаршала. И советую вам ничего не скрывать…

– Что услышал, изложил в докладной записке. – отпарировал Вальтер. – Все остальное – плод моих размышлений. Которые можно расценить, как пораженческие настроения. Русские не сдали ни одной своей святыни. И это их вдохновляет, когда мы терпим неудачи и откровенное предательство.

– Не горячитесь, мой друг. – профессор сел на весла. – Знания умножают печали, и в этом суть мужества всякого ученого. Наберитесь его и поезжайте на Тибет. Там вы принесёте истинную пользу Германии.

Последняя фраза профессора прозвучала двусмысленно. Однако углубляться в нюансы уже не осталось времени. Лодка ткнулась в берег, и стражник в форме СС примкнул ее к пирсу.

– Вас ждут в зале заседаний, господа.

3

Настоящие арестантские камеры в поселковом отделении погорели еще до войны, сами сидельцы и подожгли. Построить новые не успели, приспособили старую хомутовку и конскую парилку – в милиции до сих пор лошадей держали, причем, самых лучших. Ерему посадили в одиночную камеру, то есть, в бывшую парилку, где раньше коней от чесотки лечили, навечно пропахшую лекарством, до сей поры выедающим глаза. Поэтому в Потоскуе говорили, не в камере посидел, например, за хулиганство, если давали пятнадцать суток, а в хомутовке был, поскольку гоняли на принудработы. Если же по уголовной статье залетел, означало от чесотки лечат, и это надолго. Стены и потолок толстыми досками обшили, новые полы настелили, и все равно воняло. Юлианов сам ее осмотрел, проверил надежность двери, замков и остался доволен. Одиночка была по соседству с общей, поэтому за стеной стоял ровный гул пьяных голосов: день был субботний, в Потоскуе с золотых времен разгульный, и сидельцев хватало.