Слово за словом. Благотворительный сборник коротких рассказов

– Знаю, – всхлипнула девушка, – правое.

***

Ригель – поперечный скалистый уступ на дне ледниковой долины.

Море́на – тип ледниковых отложений.

Друмлины – холм эллиптической формы, сложенный мореной, ориентированный по движению ледника.

@polianskaia.ania

Мама, титьки! Анастасия Шиллер

– Мама, титьки!

Оля привычно выдавила улыбку в ответ на осуждающие взгляды дворового бомонда. Конечно-конечно, какая редкость – ребенок коверкает слова. Ваши-то наверняка сразу заговорили цитатами из Пушкина.

– Да, сынок, птички. Вот это голуби, а там, смотри, воробушек. Ой!

Соседский пес с лаем ворвался на площадку и распугал стаю. Интересно, почему на его хозяина никто не смотрит осуждающе?

– Титьки улетели, – констатировал Артемка и потянул ее домой.

К птицам у сына была особая любовь вот уже почти год. Оля и не помнила, откуда у них появилась эта книжка. «Наши желторотики» – невинное название, да и сама история про птенцов, оставшихся без мамы и спасенных юными пионерами, поначалу показалась ей милой. Сын слушал, переживал – все эмоции отражались на мордашке – и радовался в конце, когда окрепшие «титьки» улетали на волю.

Вот только Оле уже было не до радости. Желторотики не просто вошли в их жизнь, они стали членами семьи. Артемка готов был слушать историю часами. На улице все время тянул ее к деревьям искать птенцов, дома таскался по пятам и канючил. Есть и спать без книжки отказывался наотрез. Оля с содроганием вспоминала, как однажды они поехали на выходные к ее родителям и забыли проклятую книгу дома. Артемка рыдал до хрипоты, бабушка пила валидол и крестилась, муж пытался рассказать историю по памяти, но все было не то. В итоге пришлось среди ночи возвращаться домой. Увидев, что с «титьками» все в порядке, сын заснул за секунду.

– Не переживай, перерастет! – опытные подруги наперебой рассказывали похожие истории. – Однажды проснется и не вспомнит про эту книжку. Вот у меня… – Оля кивала и ждала, но птенцы, кажется, не собирались сдавать позиции.

– Настоящий мужик! – хохотали друзья мужа.

Оля мысленно желала, чтобы они в жизни видели только такие титьки, идиоты.

В этот раз пришлось прочитать всего три раза. Оля старалась не смотреть на картинки – птенцы с раскрытыми клювами казались ей порождением ада.

«Господи, я схожу с ума», – она отложила книгу и тихонько вышла из спальни.

– Привет! – Игорь в последнее время возвращался поздно. – Как вы тут?

Оля пожала плечами. Как-как? Как обычно!

– Малыш, ну ты же знаешь, я пока не могу приходить пораньше, – муж чмокнул ее в щеку и заглянул в спальню. Соскучился. – Погоди, вот уедет эта китайская делегация, и выдохнем. Эти китайцы такие странные… Кстати, знаешь, как мы их называем? Наши желторотики!

Оля замерла. Нет. Нет-нет-нет! Из спальни донеслось заспанное:

– Мама, титьки!

Сто причин. Анастасия Шиллер

Мила ехала в больницу со странным чувством. Тревога, конечно же. И еще раздражение. Неудобно было признаться даже самой себе, но ее ужасно бесило, что это случилось именно сегодня, в день рождения.

– Не мог до завтра подождать, – бормотала она, пытаясь найти вход в огромное, похожее на улей здание, – вечно у тебя все через жопу.

Сейчас окажется, что у него какой-нибудь перелом ноги или сотрясение. Было бы чему сотрясаться, – она, наконец, нашла нужную дверь.

Все планы к черту, конечно. И на выходные, и вообще.

Уже несколько месяцев она постоянно думала: их браку конец. Отношения себя изжили – где-то она прочитала эту фразу и поняла, что все так. Тим хотел ребенка, постоянно говорил о будущем, куда они поедут, что купят, а она только морщилась: слава богу, ребенка у них нет. С ним было бы в миллион раз сложнее.

Она и так не может собраться с духом для серьезного разговора.

***

Авария. Неясный прогноз. Мила поняла, что значит жизнь разделилась на до и после. И ведь он даже не был виноват, тот самый случай, когда не ты, а в тебя.

Машину увез эвакуатор. Ей отдали рюкзак Тима и букет алых роз. Она такие терпеть не могла, а он всегда дарил именно их. Взяла. Подумала: странно, что кому-то пришло в голову забрать их из машины.

Рюкзак она оставила в прихожей, розы поставила в воду. Села на диван и сидела. Черт знает, сколько. Долго… В сумке разрывался телефон: кто-то, наверное, хотел поздравить. Мила засмеялась. Потом заплакала. Потом позвонили в дверь. «Надеюсь, это не вечеринка-сюрприз», – она вытерла слезы и пошла открывать.

Это оказался курьер из ресторана. Видимо, Тим планировал романтический ужин. Назаказывал кучу еды и целый торт, ее любимый. «Хоть это усвоил». В холодильнике обнаружилась бутылка дорогого вина. Мила открыла ее, налила бокал до краев и выпила, не отрываясь, как воду. Налила следующий.

Телефон звонил и звонил. Может, из больницы? От этой мысли стало холодно. Она с трудом добрела до прихожей, нашла сумку. Макс, его компаньон.

– Привет! Тим дома?

– Нет. Он…

– Блин! А где он?

– Он…

– Ладно, неважно. Слушай, он должен был привезти договор, у нас в двенадцать сделка. Посмотри, может, дома? Фирменная папка, синяя такая. Я недалеко, могу заехать. Мила?

– Да, сейчас, – она открыла рюкзак. Папки там не было, зато была яркая подарочная коробка. Мила нажала отбой, взяла коробку и пошла в комнату.

«100 причин, почему я тебя люблю». Она поморщилась: никогда не понимала такую сопливую романтику. Причины-то хоть сам писал, интересно. Ей стало стыдно. И досадно почему-то.

«Потому что одной пиццы всегда мало». Их путешествие в Италию, давно, в самом начале. Он шутил, что похудеет: она съедала свою порцию и половину его.

«Потому что без тебя я запутаюсь в одеяле». Как же она смеялась, когда узнала, что он не умеет заправлять пододеяльник и спит под двумя пледами.

«Потому что жаришь лучшую в мире яичницу». Она тогда впервые осталась у него и решила приготовить завтрак. Газовую плиту до этого видела только на картинках. Сковородку пришлось выкинуть, а ели они в кафе, пока квартира проветривалась от дыма.

«Потому что хочу, чтобы у нашей дочки были твои глаза».

«Потому что не могу заснуть, если тебя нет рядом». «Потому что это ты»…

Он пришел в себя. Сказал:

– Кажется, у меня теперь новый день рождения. День Т.

Она решила, что серьезный разговор можно отложить.

Последний шанс. Анастасия Шиллер

– Вы уверены в своем решении?

– Да, ваша честь!

– А вы?

– Нууу…

– Да уверен он!

– Я сейчас не вас спрашиваю, мадам. Так что же, мсье?

– Да.

– Точно?

– Нууу…

– Господи, да будь ты мужиком!

– Да, я уверен.

– Хорошо. Я принимаю ваше заявление о разводе. Как вам известно, согласно пункту 34 Международной конвенции «О сохранении населения», мы обязаны дать вашей семье последний шанс.

– Послушайте, я все понимаю, но этих шансов уже было… Миллион, не меньше! И все, все он просрал! Я ему говорю: «Милый, если бы ты…»

– Мадам, во-первых, прошу меня не перебивать. Иначе придется наложить штраф и кляп!

– Ха…

– Мсье?

– Нет-нет, ваша честь, просто в горле запершило.

– Хм. Во-вторых, закон есть закон. Тем более, вы не выполнили свой гражданский долг – не произвели на свет потомство.

– Да если бы этот импотент…

– Мадам, кляп!

– Молчу-молчу. Простите.

– …а браки без потомства в обязательном порядке проходят через программу «Последний шанс».

– Бред!

– Будем считать, я этого не слышал, мадам. Итак, мсье, поскольку инициатором расторжения брака выступила ваша жена, право выбора момента, в который вы будете возвращены, предоставляется вам. Вот бланк заявления, он уже заполнен, осталось лишь вписать выбранную дату вот сюда.

– Ээээ…

– Подумайте хорошенько. Вспомните, когда именно все пошло не так.

– Я могу посоветоваться с женой?

– Пффф, даже это не может решить, тряпка!

– Да, безусловно. Если, конечно, вы считаете это целесообразным.

– Милая…

– Ты идиот? Пиши вчерашний день, переночуем и готово.

– Может быть, стоит попробовать…

– А смысл? Ты что, перестанешь быть тряпкой?

– Я только…

– Только-только, когда в штанах вот столько! Подожди, какого черта? Зачем… Идиот, что ты наделал? Да я…

– Пожалуйста, ваша честь.

– Хммм, неожиданный выбор. Вы уверены? Впрочем, что написано пером… Прошу в машину времени.

– После тебя, милая.

– Согласны ли вы, мадемуазель, взять в мужья этого человека?

– Да, я согласна.

– А вы, мсье? Согласны взять эту женщину в законные жены, чтобы любить и оберегать…

– НЕТ!

Дождь. Анна Грэйс

Я промокла и замерзла до нитки. То есть наоборот… да плевать. Синдром отличницы, он не искореним. Ну или я плохо работала над ним. В принципе, как и с другими своими способностями. Иначе не стояла бы сейчас здесь, на крыше башни с сотней-другой этажей. Под дождем и ветром, любуясь на желтую ленту дороги, испещренную цветными пятнами машин.

Это, наверное, больно… В тысячный раз смотрю вниз. Ну и что? Всего разочек. Можно и потерпеть. А потом полная тьма и тишина. Хотя… может, у меня будет шанс стать призраком? Ох, и повеселюсь я тогда, девоньки…

Ограждение скользкое до жути. Чеееееерттт… чуть не сорвалась и не подавилась сердцем в придачу. Подождите, будущие сестры и братья по сущности, я еще не готова пополнить ваши призрачные ряды. Блин… а мне прежде не надо произнести какое заклинание или проклятие? Или достаточно того, что я полна дикой злобы и ненависти к своим обидчицам?

Вот говорила же мама, что призраковедение – весьма полезный предмет, а я, дура самонадеянная, не верила. Может, позвонить, спросить? Не… вряд ли это хорошая мысль. Все! Хватит тянуть. А то совсем перепугаюсь и передумаю.

Синди, представь, ты звезда… Медленно, изящно раскинь руки, закрой глаза и падай… Хоть одну свою мечту осуществишь. Полетаешь перед смертью.

Мало, конечно. Но что есть, то есть. Давай, девочка…

– Мяу.

– Что?

– Мяу.

– Серьезно?

– Мяу.

Не мерещится? Я вглядываюсь в мокрую тьму, пытаясь разглядеть мявкалку. Никого.

– Мяу.

Настойчивое какое. Я перелезаю обратно. Обхожу всю крышу. Вот оно, чудовище. Спряталось за трубой-антенной. Разноцветное, мелкое, с огромными желтыми глазищами. Смотрит, будто я обязана взять его на руки, обогреть, домой отнести. Да я сама мокрая, как рыба.

Я тут умереть собираюсь. Хочешь со мной? Сажусь перед ним на корточки.

– Мяу.

Злобно-то как. Не хочешь, видимо. Я на самом деле тоже не очень. Но, блин, как жить, не знаю. Ты посмотри на меня. Показываю ему руки в шрамах от ожогов и порезов. Я вся такая. Они на мне свои магические приемчики отрабатывают. Больно, но не смертельно.

– Мяу.

Подходит ко мне. Трется о ноги, машет хвостом. Жалеешь? Недовольно мявкает. Ага, сдачи дать предлагаешь. Наивный. Могла бы – лежали бы в сестринской могиле. Вздыхаю. Такие, как я, магические уродцы, ничего сделать не могут. Только терпеть издевательства сильных ведьм. Опять вздыхаю.

– Мяу.

Ладно, пойдем домой греться.

***

Чудище оказалась кошкой трех месяцев от роду.

– Я хотела покончить с собой, но она меня спасла, – заявляю комендантше общежития, показывая мокрый цветной комочек. Ведьма криво улыбается и молчаливо кивает.

Ура.

Мяу.

Так Рэйн – в честь дождя, под которым мы встретились, – осталась жить со мной. У меня появился первый и единственный друг. Она ходит за мной хвостом на занятия, в столовую, библиотеку, гуляет в парке. Ну, может, Рэйн и гуляет. А вот я отсиживаюсь на каком-нибудь дереве. Просто если не успею убежать, то…

Ага, именно это обыкновенно и случается… в разных вариантах. Сегодня вот так. Земля ходит ходуном под ногами. Пудинг или желе. Что-то такое же мягкое и невкусное. Я раскидываю руки, пытаюсь поймать баланс, устоять. Это уже не сложно. Благодаря таким вот тренировкам на выживание я скоро стану акробаткой и жонглером в одном флаконе.

Их трое. Смотрят, улыбаются. Белобрысая Стерва изящно вскидывает тонкие руки, шепчет заклинание. Несколько раз мне удается уклониться от ее розовых шаров. Седьмой достает меня, подбрасывает в воздух, вминает в пространство. Ребра горят. Стошнило бы, но Рыжая Тварь запечатывает мне рот чем-то мерзким и липким. Черви или личинки. Не научилась еще различать по вкусу. Хотя ем уже раз сотый, наверное. Черная Мразь вертит руками, и медленно, очень медленно мое тело начинает крутиться, руки-ноги-лопасти мельницы. Они бросают в меня энергетические стрелы, отрабатывая меткость, затем скорость. Меня кружит все быстрее. Мазилы хреновы. Одежда висит на мне черными лохмотьями. Воняет ужасно.

– Мяу.

Рэйн!

Сидит подо мной. Смотрит снизу вверх. Ее глаза пылают золотом зыбучих песков. Погружаюсь в них с головой. На самое черное дно. Там нет боли. Бесконечное пустое пространство. Оно приятно холодит ступни, легкие, обожженное тело. Я могу дышать. Свободна! Смеюсь, танцую, позволяя холоду ласкать меня.

***

Мы, магические уродцы, особенные. Не можем колдовать, зато устойчивы к воздействию магии. Волшебные тараканы, ага. Раны затягиваются быстро, почти мгновенно. Шрамы остаются в местах наслоения разных форм магии. Некоторые потом жутко болят, другие чешутся. Директор подарила мне чудную мазь. С ней легче. Физически, конечно. Боль душевную снять никакая мазь не поможет. И нет, не из-за того, что эти сучки меня травят. Это нормально в нашем мире. Школа выживания здесь такая. Буквальная.

Мне снятся кошмары. Они синие. Фиолетовые. Красные. Густые, как кровь.

Такие же вязкие и липкие. Я в них будто в лаве плаваю. Ни живая, ни мертвая.

Просто есть я и красно-синяя боль. И мы единое целое. Предположительно, это останки впитанной мной магии. Она во мне разлагается. И это жутко больно.

Только в Рэйн и ее золотых глазах я нахожу утешение и успокоение. Она слушает мои жалобы, лижет шрамы, когда не помогает мазь. Дарит черную свободу, когда невозможно терпеть цветную боль. Она растет. Из крошечного котенка превращается в грациозную кошку с мощными лапами и длинным пушистым хвостом. Любит охотиться на мелких грызунов и птиц. Ей нравится запах и вкус свежей крови. Чем больше добыча Рэйн, тем больше становится она сама.

Видимо, она тоже волшебная.

Мне нравится охотиться вместе с Рэйн. Выслеживать добычу, часами сидеть без движения. Бежать со скоростью ветра, уворачиваясь от хлестких веток, перепрыгивая через кочки, ямы, лужи. Вгрызаться в еще теплое трепещущее тело, наслаждаясь диким счастьем победы, пробовать на вкус горячую кровь.

Нет, я не ем животину, я, наблюдая, сливаюсь с Рэйн, наполняясь ее силой, инстинктами хищника.

***

Мы лежим под деревом. Я читаю учебник по призраковедению, Рэйн подставляет пузо весеннему солнцу. Вдруг прядает ушами, ведет носом. Шерсть становится дыбом. Рэйн вскакивает, бежит. Я за ней. Она все быстрее, все больше. Превращается в дикую золотую кошку. Наша добыча – Белобрысая Стерва.

Мы с Рэйн ловко уворачиваемся от ее магических шаров и заклятий. Гоним все дальше в лес, к реке. Стерва, не привыкшая к тренировкам на выживание, быстро устает, тяжело дышит, спотыкается, падает. Рэйн в прыжке настигает ее, вгрызается в нежное горло.

Я сажусь под дерево. Наблюдаю за трапезой моей девочки. Золотой монстр, выращенная на магии боли и ненависти, стала прекрасной защитницей.

Мама, можешь гордиться мной, я выживу в этом мире.

Новый день. Анна Грэйс

Тильда стоит под дверью. Ждет. Звонок. Подпрыгивает от радостного возбуждения. Машет изящной рукой в кольцах с огромными каменьями:

– Сама.

Горничная кивает, уходит в кухню.

Открывает входную дверь, пропуская долгожданную гостью. Мадам Т. небрежно кивает на многословные приветствия Тильды. Ох. Она совсем не такая, как представляла Тильда. Чернокожая, высокая, лысая, яркие желто-синие одежды и красное боа, зеленые крокодиловые туфли на высоком каблуке. Рот большой, разрисованный фиолетовой помадой, белки черных глаз и зубы неестественно белые.

Она прекрасна.

Тильда наклоняет из стороны в стороны белую голову, поедает гостью васильковым взглядом. Да, да, именно так должны выглядеть настоящие шаманки. Прекрасна.

– Я…

Мадам Т. выставляет вперед огромную руку с розовой ладонью.

– Не мешайте.

Ставит на белый мраморный пол змеиный чемоданчик. Медленно снимает крокодиловые туфли. Ее ступни изуродованы шрамами, кожа розово-черная, будто зебра, на больших пальцах нефритовые кольца. Спускает с плеч боа, тащит за собой, обходя дом. Комнату за комнатой. Встанет в место, которое особенно не нравится Тильде, стоит долго, звездой раскинув руки. Иногда, наоборот, садится на пол, кровать, кресло, закидывая вверх лицо, обматывает боа вокруг шеи, ласково гладит его.

Это так необычно. Тильда, восторженно улыбаясь, семенит за ней, стараясь не наступить на пушистую змею. Резко отпрыгивает, задирая до самых бедер подол белого шелкового платья, когда подходит слишком близко. Ей кажется, что боа шипит, не позволяя приблизиться к хозяйке. Когда та останавливается в одной из комнат, Тильда наблюдает за ней через порог, заламывая руки, теребя кольца.

– В доме слишком много света, жизни. Слишком. – Говорит мадам Т., когда они возвращаются в холл.

– Что это значит? – тревожится Тильда. Она так много вложила сил, наполняя дом светом солнца, стерильной красотой белоснежных цветов. – Разве свет не основа жизни, любви?

Мадам Т. не отвечает, медленно, очень медленно обувает крокодиловые туфли, властно просит принести кофе, много кофе, и виски. Тильда спешит на кухню выполнить поручение гостьи, а та уверенно идет в кабинет мужа.

– Входи!

Тильда и сама не понимает, зачем стучит в двери в своем же доме. Просто так правильно. Входит, катя перед собой сервировочный столик. Мадам Т. установила в центре комнаты мольберт. Смешала в палитре краски фиолетовых, красных и черных оттенков.

– Добавь в кофе виски. На два пальца примерно.

Тильда исполняет ее просьбу. Мадам Т. берет чашку, пьет мелкими глотками. Вторую. Третью. Вздыхает с наслаждением.

– Что тебя беспокоит, воробушек?

Тильда радостно хлопает в ладоши. Наконец-то шаманка спросила самое важное. Садится в кресло, поджимая под себя ноги.

– Мне кажется, все началось, когда мы сюда переехали, – выдыхает Тильда и тут же замолкает.

Мадам Т. снимает с себя боа, желто-синее платье, белье, крокодиловые туфли.

– Продолжай, воробушек. Моя кожа должна слышать, дышать тобой.

– Я… – Тильда рассматривает ее фиолетовые соски, розово-черные полосы шрамов по позвоночнику. – Я… Так несчастна… – Крупная слезинка катится по бледной щеке. – Понимаете, раньше, когда мы жили в городе, они всегда были рядом со мной… Муж, мои девочки. А сейчас, сейчас я постоянно одна. Даже ночью. Учеба, мальчики, развлечения, работа, светские обеды и ужины. А я? Как же я?! Мне так одиноко здесь, так холодно. – Тильда обхватывает себя руками, будто пытается согреться. – Так холодно…

Мадам Т. слушает ее внимательно. Тильда видит, как напряжены кончики ее ушей, раскрыты поры кожи, торчат острые фиолетовые соски. Говорит, говорит. Шаманка хаотично, широкими мазками водит двумя руками по холсту.

– Что вы хотите? – прерывает она поток излияний Тильды, закончив картину.

Сама, оставляя на бутылке, фарфоровой чашке красно-черно-фиолетовые следы пальцев, наливает себе виски в остывший кофе. Пьет по-птичьи, совсем как Тильда, наклонив гладкую голову.

– Чтобы каждый день был новым! – Тильда хлопает в ладоши. Она так долго думала над правильной формулировкой своего желания. Она знает. Читала в книжках, и так же говорили подруги, рекомендовавшие мадам Т.

Мадам Т. смотрит на нее из-за чашки. Улыбается?

– Понимаете, – Тильда складывает в молитвенном жесте руки. – Я как белка в колесе. Одно и то же, одно и то же. Мне так хочется новых эмоций, чувств, переживаний. Я хочу каждый день становиться сильнее, развиваться, быть интересной, нужной и незаменимой для мужа, дочек.

Мадам Т. со стуком ставит кружку на столик. Манит к себе Тильду. Та встает, следуя ее указаниям, перед картиной.

– Что вы видите здесь?

Ничего. Тильда смотрит на красно-черно-фиолетовые мазки. Ничего. Хотя, если присмотреться, можно разглядеть глаз, руки, ноги, рот, а если присмотреться, то нет… беспорядочные кляксы мрачных цветов. Тильда беспомощно разводит руками, плачет. Неужели ее желание не сбудется? Она больше никогда-никогда не будет счастлива?

– Не переживай, воробушек, увидишь, – шаманка ласково хлопает Тильду по плечу, протягивает ей ручку. – Поставь вот здесь, в углу, свою подпись. Картину повесьте в холле. Однажды ты все увидишь и больше никогда не будешь несчастна. Обещаю, милая.

Шаманка медленно, очень медленно одевается. Складывает мольберт, палитру, краски в змеиный чемоданчик.

– Не провожайте…

Тильда не слышит. Она смотрит на картину. Свое счастье. Когда входная дверь с громким стуком хлопает, вздрагивает, изумленно оглядывается. Боа!

Мадам Т. забыла змею, хватает, бежит… ушла…

***

Картина висит на стене в холле. В самом центре. Тильда целыми днями смотрит на нее, пытаясь разглядеть счастье нового дня. Приказывает слугам заложить окна во всех комнатах на втором этаже. На первом повесить фиолетовые шторы. Вместо лестницы установить лифты и пандусы.

Черная женщина в красном боа из картины не возвращается с того самого дня, когда ее муж и дочери попали в страшную аварию. Муж парализован, у старшей изуродовано лицо, и она никогда больше не сможет видеть, у младшей поврежден мозг, она ведет себя как слабоумное дитя.

Тильда больше не думает о том, что несчастна. Она незаменима для мужа и дочерей, теперь они не могут бросить ее одну, прожить без нее ни минуты, ни днем, ни ночью. Постепенно становится сильной, развивает в себе осознанность, терпение, сострадание. Каждый новый день больше не похож на прежний.

***

– Боже, какая мерзость! – новая медсестра в ужасе смотрит на картины, расставленные по вип-палате. На пациентку.

– Тише! – цыкает на нее врач. – Привыкнешь со временем.

На картинах Тильда чаще всего изображает саму себя с бледной кожей, голую, подвешенную на красном боа. Мужа, дочерей. Без глаз, рук или ног. Или просто их части тела. Узнаваемы по другим рисункам. Картины выполнены только в красной, черной и фиолетовой палитре в потрясающей технике сюрреалистического гиперреализма. И стоят миллионы долларов. Все средства с их продажи ее сестра Таис перечисляет в благотворительные фонды.

– Тильда думает, что она ухаживает за больными мужем и дочерями, – поясняет доктор.

Помогает Тильде сесть за стол, уговаривает ее покушать. Обещает, что после они пойдут на прогулку со старшей дочерью. Младшая сегодня плохо себя чувствует и может остаться дома.

– Что с ней случилось? – спрашивает медсестра, когда они гуляют с Тильдой в саду. Тильде нравится, когда ее катают в коляске. Возможно, так она представляет себя на месте парализованного мужа или слепой дочери.

– Кто ж знает… Официальная версия в том, что она и ее семья попали в аварию. Тильда выжила, а они нет. Но и этой версии я больше верю, судя по ее состоянию и картинам, возможно, она сама убила их… Покромсала на части…

Думаю, правду знает только ее сестра.

Медсестра следит за взглядом врача. К ним идет высокая лысая женщина в крокодиловых туфлях со змеиным чемоданчиком под мышкой. За ней ползет красное боа.

Сказка для друга. Евгения Болдырева

Иннокентий Елагин вышел из уборной, задумчиво застегивая ширинку.

– Ну что, как пописал? – насмешливо уточнил его друг и коллега Олег Федотов.

– Я ничего не почувствовал. Ты уверен, что они вышли?

Федотов довольно хрюкнул и кивнул головой на пластиковую капсулу на столе.

– Уже на месте, все до единого, фильтрация и очистка отлажены идеально. Свои восторги можешь отправить на банковский счет.

– Позер.

– Называй меня просто «гений»!

Елагин не стал отвечать на дерзость. Прошел к больничной койке и со вздохом сел на самый край. Он смотрел на свою руку, то сжимая ее в кулак, то раскрывая ладонь, то поглаживая большим пальцем подушечки остальных.

Олег молча наблюдал за ним, не сочувствуя и не осуждая, скорее изучая.

– Сколько я спал? – спросил Кеша.

Федотов плюхнулся в офисное кресло, подтянул себя к столу и почти уткнулся носом в монитор.

– Без малого семь часов. Шесть сорок, если тебе нужна точность.

– Я держал ее за руку… Чувствовал, как потеет ладошка, – бесцветно прошептал Елагин, и Олег засомневался, слышал ли друг его ответ.

– Так и должно быть, – не отворачиваясь от компьютера, произнес Федотов, – ты же говорил, нужна стопроцентная реалистичность.