Выбрать волю

Эта мысль закономерно приводила к негодованию на положение женщины в целом. Почему, почему из-за своей принадлежности к слабому полу она должна считаться неполноценной и существовать исключительно как приложение к мужчине? Дочь, супруга или мать, и никак иначе!

Иррациональная обида на фарс с «жасминовой беседкой» тоже жгла сердце. Подумать только, такая красивая традиция, и даже вроде как предоставленное право выбирать! Но ведь мало того, что и выбирать не из кого, так и того нельзя – нужно идти, за кого сказали.

Нет, недовольство, решительно, копилось в Эсне с самого утра.

А уж когда она под музыку зашла в зал и сквозь ресницы обозрела творящееся там безобразие!

Толпа родственников, которая приехала, чтобы полюбоваться на затруднительное положение Грэхарда, так старательно не смотрела на самого Грэхарда, что Эсна невольно именно на него и взглянула. Ей подумалось в этот момент, что отец поступает весьма недальновидно. Владыка, определённо, выглядел как человек, который затаил, не простит и припомнит. Эсне подумалось, что было разумнее пожертвовать ею, чем ставить под удар весь род – а то, что нынешний владыка может и целый род вырезать, недавняя история красочно подтверждала.

Но в общем и целом, несмотря на все означенные поводы для недовольства, Эсна всё ещё оставалась послушной дочерью, которая была полна решимостью в совершенстве исполнить волю отца, даже если ей самой его интрига кажется весьма рискованной. Так что ей нужно отыграть свою роль до конца: донести этот металло-каменный кошмар до сотрясающего палубу и торжественно вручить ему.

Медленно и торжественно она двинулась вперёд. Женихи выстроились по знатности и родовитости, так что неизбежно нужно было сперва миновать владыку – чего Эсна точно предпочла бы избежать, поскольку от его недовольной фигуры словно исходил ледяной жар гнева. То ли из-за этого противоречия – необходимости соблюдать правильную траектории при горячем желании обойти опасный объект по дуге – то ли из-за того, что в зале некстати началась какай-то глухая возня в одном из углов (судя по мелькнувшим бликам солнца, кто-то пытался залезть в окно), Эсна сбилась с размеренного шага и запнулась о подол собственного платья. Весьма тяжёлый, плотно расшитый золотом и камнями подол.

Ей, впрочем, удалось не грохнуться носом вперёд, что весьма удачно – то-то нелепая ситуация бы вышла! – но для того, чтобы всё же сохранить равновесие, она взмахнула руками и, что вполне естественно, тяжёлая неудобная безделушка упала на пол. Своим падением она произвела весьма заметный шум. Все Кьерины, как по команде, ахнули, а музыка заглохла.

Ситуация всё-таки получилась более чем нелепой. Помочь невесте никто не решался – а ну как сглазишь? это же всё-таки древний ритуал! – а сама она замялась, пытаясь сообразить, как бы исхитриться поднять коварный артефакт, не засветив при том сверх меры своё и без того чрезмерное декольте (платье шили в спешке и так и не успели до конца подогнать), да с учётом расшитой негнущейся юбки.

Пауза неприятно затягивалась. Эсна лихорадочно обдумывала вариант прикрыть декольте одной рукой и попытаться, слегка наклонясь набок (присесть в этом образчики расшитой золотом роскоши было проблематично), ухватить другой рукой ветку.

Эти мысли неожиданно оборвал владыка. Со вздохом, в котором ощутимо читалось «я уже и так по уши в выгребной яме, и ниже падать всё равно некуда» и который был слышен только Эсне, он наклонился, поднял ветку и подал ей.

И вот тут бы стоило эту ветку принять и пойти себе дальше своей дорогой, но Эсна совершила фатальную ошибку.

Говорят, когда обучают воинов, их предупреждают, что нельзя смотреть в глаза врагу, которого собираешься убить.

Но почему-то никто не объясняет девушкам, что не стоит смотреть в глаза влюблённому мужчине, если собираешься ему отказать.

Эсна вот посмотрела – и пропала.

Хотя всем своим видом владыка демонстрировал ледяной гнев, хотя и поза его, и выражение лица были таковы, что на него было страшно взглянуть, – в глазах его романтичный женский взгляд прочитал обречённое отчаяние.

Эсна вздрогнула; рука её, уже потянувшаяся было за веткой, задрожала.

Она знала, что должна забрать свою ветку и идти дальше; но почему-то сердце её мучительно сжималось, почему-то то отчаяние, которое она угадала в чужом взгляде, завладело всем её существом, и почему-то в этот момент Грэхард показался ей самым близким и родным человеком на свете – тем, кого знаешь вполне, как самого себя, и чьи чувства для тебя – всё равно что твои собственные чувства.

Все мысли о коварных политических играх выскочили из её головы, и она совершенно забыла, что постановила считать владыку притворяющимся и желающим запудрить ей голову.

Напротив, она всецело поверила этому взгляду и увиденному в нём отчаянию – возможно, более додуманному её собственным воображением, – и вся содрогнулась от жалости и потребности это отчаяние утишить.

И вместо того, чтобы чин чинарём продолжить свой путь, она, так и не смея отвести взгляда, отчётливо произнесла ритуальную фразу:

– Грэхард из рода Раннидов, грозный повелитель Ньона, окажешь ли ты мне честь стать моим мужем?

Уже на середине этой фразы она вдруг осознала, что совершает, и впала в глубокое смятение. На несколько секунд всё для неё слилось в один круговорот красок и звуков, и она, совершенно точно, не разобрала его ответную ритуальную фразу, и опомнилась только тогда, когда в парадном зале поместья Кьеринов установилась мёртвая тишина.

Молчал старый князь, чьё лицо застыло в холодном мрачном выражении, а взгляд ушёл глубоко в себя.

Молчал Эвард, хмуря густые брови и не отрывая взгляда от злополучной ветки.

Молчала Ална, а ужасе прижавшая ладошку ко рту и переводящая испуганные глаза с одного присутствующего на другого, словно спрашивая: то ли здесь происходит, что я вижу?

Молча переглянулись с недоумением Руэндир и Дрангол, словно уточняя: «Ты знал?» – «Нет, а ты?»

Молчал Грэхард, на которого слишком стремительно обрушилось исполнение давней мечты; настолько стремительно и внезапно, что не обрадовало, а придавило мучительной тяжестью.

Молчала Эсна, в которой почти первобытный ужас от осознания содеянного смешался со странным потаённым торжеством, которое заставило её ещё больше выпрямить спину и задрать подбородок.

Молчали прочие, не зная, почему переиграли первоначальный план и как теперь реагировать.

Первым отмер старый князь. За эту минуту он просчитал уже десятки вариантов, и снова чувствовал себя твёрдо стоящим на земле.

– Что ж, Раннид, – величаво сказал он, внушительно хмуря брови, – доверяю тебе своё самое большое сокровище. Храни и береги солнечную госпожу Кьеринов!

Состроивший не менее внушительное выражение лица владыка величественно кивнул и размеренно ответил:

– Принимаю и обязуюсь беречь.

Церемония вернулась в свою колею, но оглушённая Эсна успешно пропустила мимо ушей все полагающиеся по сценарию словеса.

Глава восьмая

Только к концу положенных по обряду славословий и поздравлений Эсна вдруг осознала ужасную истину.

Это за князя Руэндира – старинного друга семьи – выходить замуж было пусть и неприятно, но не страшно.

И совсем другая история – выйти замуж за владыку Ньона.

Брак с Руэндиром никак бы её не стеснил. Жил тот в столице безвылазно, гостем в доме отца был часто, к Эсне относился с родственной теплотой. Замужем за ним она могла бы вести жизнь, почти не отличавшуюся от нынешней.

Иное дело теперь! В Ньоне жена – собственность мужа, и кто знает, какие правила установит для неё суровый Раннид? Жёны владык почти безвылазно томились в Цитадели, являя себя народу лишь по женским религиозным праздникам, да во время открытия какого-то очередного благотворительного проекта. Едва ли ей будет дозволено покидать Цитадель, даже и изредка; и тем паче туда никто не допустит одного из Кьеринов.

Сердце Эсны сжалось от ужаса. Она уже успела почти смириться с тем, что должна снова выйти замуж; но одно дело – смириться с участью жены немолодого уже адмирала, другое…

Ужасно хотелось закричать: «Постойте! Я передумала!» – но, кажется, этого никто не оценит. Вон и жених уже уверенно взял её за руку, чтобы увести её с собой, и все перед ним почтительно расступились…

В минуты потрясений Эсна обычно замирала, не зная, что предпринять. Но в этот раз одна светлая мысль всё-таки пришла ей в голову.

Повернувшись к Грэхарду, она несмело спросила:

– Дозволено ли мне будет попрощаться с отцом, о грозный повелитель?

Опыт и интуиция твердили, что здесь было бы уместно бросить из-под ресниц молящий взгляд, но посмотреть на владыку сейчас было выше её сил. Однако и без взгляда всё обошлось.

– Разумеется, солнечная, – благодушно отозвался Грэхард. – У тебя четверть часа.

И, освободив её руку, вышел – отдавать своим людям распоряжения готовить Цитадель к приезду невесты.

Она же, подхваченная под локоть отцом, позволила ему увлечь её в небольшой кабинет, примыкающий к залу.

Едва закрыв за ними дверь, князь разительно переменился: величественный и невозмутимый вид покинул его, морщины на лице стали глубже, складываясь в выражение тревоги.

– Эсни… – его взгляд выражал глубокое неприкрытое беспокойство; в нём не было упрёка или осуждения, только страх родителя за судьбу горячо любимой дочери.

– Ты же видел его! – несмотря на отсутствие упрёка, принялась горячо объяснять Эсна, хватая его за ладонь. – Он, кажется, нас бы голыми руками перезадушил прямо там! Ты хочешь нашему роду судьбы Ливренов или Менлингов? – назвала она семьи, уничтоженные владыкой в ходе установления полноты его власти.

– Кьеринами подавился бы, – отвёл глаза старый князь, не желая даже перед самим собой признать, что поставил под угрозу положение всей семьи из-за страха за любимицу.

– Подавился бы, – горячо поддержала Эсна, – но в крови умылись бы все!

– Истинная дочь Кьеринов, – горько усмехнулся князь, но в горечи этой сквозил оттенок неподдельной гордости.

Она крепко обняла его.

Ей хотелось поделиться с ним своими страхами, рассказать то, что на сердце, но она промолчала – чтобы не сделать ещё тяжелее и его ношу. Напротив, она постаралась придать своему лицу бодрое выражение и заверить, что у неё всё в порядке:

– Зато теперь я разведаю стан врага изнутри! – изобразила она голосом энтузиазм, хотя не очень-то верила, что из неё выйдет хороший разведчик.

Почему-то в ответ на эти слова князь помрачнел. Пожевав губами, он сжал её руку крепче и серьёзно, тихо сказал:

– Эсни, держись подальше от интриг и политики. Твоё положение теперь опасно и зыбко. В Цитадель нам хода нет, и вызволить тебя мы не сможем. Возможно, моего влияния хватит, чтобы в самом дурном случае инициировать развод, но это дело небыстрое, и защитить тебя мы не успеем. Остерегайся всего, что может скомпрометировать тебя в глазах владыки. Даст Небо, проживёшь тихую жизнь достойной жены и матери. Думай о том, как воспитать детей, а не как интриговать прямо сейчас.

– Хорошо, отец, – благодарно склонила голову Эсна.

Мысль о том, чтобы стать орудием семьи в борьбе с Раннидами, её пугала. Она усвоила необходимые ей для выживания умения притворяться и показывать то, что желали в ней видеть, но лицемерие подобного рода претило ей, и понимание того, что ей не придётся втираться в доверие к супругу, чтобы вести потом игру против него, принесло ей некоторое облегчение.

– И помни, – отец приподнял её лицо за подбородок и тепло улыбнулся такой знакомой с детства улыбкой, – женщины Кьеринов, даже выходя замуж, остаются Кьеринами. Твои дети, наследники ньонского престола, будут Кьеринами по крови, и в твоих силах будет воспитать их Кьеринами по духу.

Они вновь обнялись.

– Я постараюсь передавать весточки через Алну, – нерешительно предложила Эсна после.

Супруг Алны участвовал в государственном совете и потому имел допуск в Цитадель. Было сомнительно, что жена владыки сможет пересекаться с кем-то из членов совета, но всё же это была хоть какая-то ниточка.

Князь тоже это понимал, поэтому, похмурившись, внёс коррективы:

– Скорее стоит попробовать через жриц Богини-Матери.

Эсна просияла улыбкой. О таком способе связи она и не подумала – раньше религиозность не была ей свойственна, и в храме она появлялась лишь по необходимости. Но ведь, в самом деле, супруге повелителя должно являть пример благочестия… что даёт возможность наведываться в храм чаще.

– Благослови тебя Небесный, дочка, – завершил разговор старый князь, целуя её в лоб.

– Я не пропаду, – заверила его Эсна. – Я же из Кьеринов!

Из дома она выходила в куда как более бодром расположении духа. Разговор с отцом вселил в неё мужество. Они смогли придумать возможный способ связи, они обсудили её планы и перспективы, и теперь она чувствовала себя более уверенно и защищённо. Да и родовая гордость, что греха таить, была той опорой, которая укрепляла её сердце.

Во дворе обнаружился занимавшийся каким-то делами владыка.

Дела и в самом деле были «каким-то» и надуманным. Просто не пристало повелителю Ньона маяться ожиданием дамы, поэтому Грэхард решительно находил себе самые разнообразные занятия: сперва отдавал распоряжения и отсылал посыльных, потом ревизовал вооружение стражи, теперь вот допытывался у слуг дома Кьеринов, всё ли необходимое их госпоже было погружено.

Так что Эсне пришлось ещё и подождать; впрочем, едва заметив её появление, владыка подозвал её решительным жестом и принялся выяснять, действительно ли не было нужды забирать с собой «тот туалетный столик» и правда ли она обойдётся несколько дней без «деревянных болванок, чем бы это ни было!»

Эсна с улыбкой уточнила, предусмотрен ли для неё туалетный столик в Цитадели, узнав, что да, заверила, что обойдётся им, а вот если есть возможность оборудовать место для её занятий резьбой, то болванки она предпочла бы забрать сразу.

Владыка впервые в жизни сталкивался с таким нетипичным для женщины увлечением, однако и бровью не повёл; велел закладывать болванки в багаж и отослал ещё одного посыльного в Цитадель, разбираться с местом под мастерскую.

После этого, твёрдо взяв Эсну за руку, он поднялся с нею на крыльцо, чтобы немного возвышаться над двором, где построились его люди, и коротко представил ей начальника стражи и Дерека (последний был отрекомендован как «в моё отсутствие обращаться по любым вопросам к нему»). Дерек, конечно, не мог устоять от шумного изъявления своего восторга по поводу сложившейся ситуации. Весело и ликующе он закричал:

– Виват повелителю и его солнечной госпоже! – и даже подбросил в воздух шляпу.

Стража подбрасывать шлемы не стала, но дружно поддержала ликование хоровым виватом.

И тут, к глубокой неожиданности Эсны, Грэхард повернул её к себе и поцеловал.

Право слово, сперва Эсна ужасно возмутилась: целоваться публично в Ньоне не было принято, это считалось в высшей степени неприличным. Кроме того, она совершенно не ожидала такого поворота дел, и напор владыки, по правде сказать, её изрядно напугал. Она, совершенно точно, не испытывала ни малейшего желания вот так сходу целоваться с почти незнакомым мужчиной, пусть тот вскорости и станет её мужем.

Возмущение, однако, быстро сменилось страхом. Ощущая, как у неё во рту хозяйничает чужой язык, Эсна вдруг припомнила, что выйти замуж за мужчину неизбежно означает и вступить с ним в супружескую близость.

До этой минуты она как-то не задумывалась об этой перспективе, и теперь перепугалась вусмерть, сообразив, что ей вскорости придётся принять этого грозного и массивного мужчину на брачном ложе.

«Спаси Богиня!» – невольно взмолилась про себя Эсна, поскольку неожиданный, решительный и грубый поцелуй ясно свидетельствовал, каковы будут брачные манеры будущего супруга, и, по правде сказать, это вселяло нехилые опасения по поводу её дальнейшей судьбы.

Что касается самого Грэхарда, то он попросту не сумел дождаться более благоприятного момента для поцелуев. Его давняя мечта была здесь и теперь принадлежала ему; ждать ещё хоть час он не был намерен.

К некоторому его недоумению, поцелуй далеко не дотягивал по сладости до того, что годами рисовалось его воображению. Если признать честно, то это и вообще был так себе поцелуй, который не очень-то и хотелось бы повторить.

С некоторой досадой Грэхард подумал, что, видимо, Эсна манила его своей полной недоступностью, но, стоило ему заполучить её, – интерес тут же и угас. Он предполагал, что так и будет, но всё же рассчитывал, что первое время обладание предметом его желаний будет вызывать в нём эйфорию и самые яркие эмоции. То, что с самого начала всё окажется так скучно и прозаично, стало неприятным сюрпризом.

Но возвращать уже почти жену суровому родителю было поздновато, и оставалось понадеяться, что следующий опыт покажется ему более приятным.

Мысль о том, что для сладости поцелуя было бы неплохо, чтобы женщина на него отвечала, в голову владыки даже не закралась.

Когда он, наконец, отстранился, Эсна вздохнула с облегчением и перевела дух. С неудовольствием она почувствовала, что сильно покраснела: мысль о том, что её только что целовали на глазах у всех, отзывалась в груди стыдом и чувством униженности. Как трофей пометил!

Однако она постаралась скрыть недовольство за лёгкой улыбкой и с самым достойным видом прошествовала по направлению к своей карете.

Устроившись на знакомой мягкой скамейке, она сложила руки на коленях и обрадовалась, что у неё будет немного времени прийти в себя и обдумать сложившееся положение.

Глава девятая

Надеждам Эсны на спокойные размышления по пути в Цитадель не суждено было сбыться: за какими-то демонами владыка решил отвергнуть достойный путь верхом и составить ей компанию.

После того, как он разместился напротив, Эсне со всей несомненностью стало казаться, что в карете весьма тесно. Кроме того, её отчётливо пугала мысль, что жених выкинул такой фортель ради того, чтобы продолжить с поцелуями.

К счастью, первый разочаровывающий опыт несколько остудил пыл Грэхарда, и в карету невесты он влез исключительно из желания полюбоваться трофеем поближе – ранее совершенно недоступное ему удовольствие. С большим недоумением он отметил внутри себя, что разглядывать Эсну так близко оказалось куда приятнее, чем целовать её.

Пока владыка наслаждался любованием, объект его пристального внимания старательно глядел в окошко и нервничал. Горящий жадный взгляд, казалось, чувствовался каждым открытым участком кожи – а проклятое парадное платье, в отличии от повседневных нарядов, оставляло слишком много подобных участков. Ко всему прибавлялась уверенность, что находиться с мужчиной наедине в тесном сумраке кареты – совершенно неприлично, даже если вскоре этот мужчина станет твоим мужем. Пока-то ещё не стал! Что о ней подумают после таких вольностей? И как ему самому не совестно ставить её в столь двусмысленное положение?

Хотелось нахмуриться, но она себе этого старательно не позволяла. Ей теперь не стоит проявлять недовольство такого рода.

Что касается Грэхарда, его, определённо, ничто не смущало. Напротив, с каждой минутой он ликовал и торжествовал всё сильнее – до него наконец-то стало доходить, что он действительно получил столь давно желанную женщину. Его благодушие всё росло, а жаркие мечты – впрочем, уже не бесплодные мечты, а полноценные планы! – всё плотнее овладевали рассудком.

Пока Эсна придерживалась старой тактики «если уверенно молчать, то, возможно, говорить и не придётся», а Грэхард предавался разглядываниям и фантазиям, карета добралась до Цитадели.

Место, в котором обитал владыка Ньона, представляло собой хорошо укреплённый форт, разместившийся на скале и окружённый двумя крепостными валами, ощетинившимися дозорными башнями. Высокие и толстые стены внешнего из них изнутри усиливались каменными трёхэтажными казармами, в которых размещался регулярный гарнизон. Толщина внешнего контура немало впечатлила Эсну: она всегда смотрела на эти стены снаружи и не отдавала себе отчёта в том, насколько они массивные и толстые.

Чтобы попасть к воротами второго контура, нужно было объехать всю крепость по периметру. Пространство прекрасно простреливалось со стен второго рубежа укреплений, находившегося на скалистом возвышении относительно первого. Внутренний форт был несколько легче внешнего, но всё те же мрачные толстые стены, всё те же хмурые дозорные башни вызывали у Эсны глухую тоску. Серое каменное окружение, вымощенное булыжником пространство – не форт, а тюрьма.

Внутри второго рубежа располагался пространный двор, и вот там уже виднелись местами зелёные островки. Но основное пространство занимали три похожих дворца, каждый из которых сам по себе напоминал небольшую крепость. Рельеф внутреннего двора располагался под углом, постепенно возвышаясь. Дворец, который находился в самой нижней части, должен был стать домом для Эсны. Там располагалась семья владыки, там же проводились торжества и праздники. Дальше на середине двора стоял самый меньший из трёх дворцов, в нём проходили государственные собрания, в нём заседал совет. И, наконец, третий дворец на самом верху, оснащённый ещё двумя башнями, был собственно местом обитания владыки.

Цитадель вызывала в Эсне подавленность и протест. По сравнению с отцовской усадьбой на берегу моря она выглядела мрачно и неуютно, и страшно было вообразить, что ей теперь придётся всю жизнь провести взаперти в этой каменной клетке.

Владыка её угнетённого состояния не заметил. Он родился и первые четырнадцать лет своей жизни провёл в этом убежище, сюда же вернулся восемь лет назад, когда занял трон, и для него крепость всегда ассоциировалась с безопасностью и уверенностью. Покидая Цитадель, он находился в напряжении, готовясь в любой момент отразить атаку подосланных убийц или фанатиков. Возвращаясь сюда, он чувствовал, как это напряжение отпускает его. Конечно, опасности могли подстерегать и здесь: добрая семейная привычка травить друг друга была у Раннидов в крови. Однако единственный действительный соперник за власть – туманный принц – как раз и держался подальше от отчего дома (правда, скорее из обратных опасений, что это дядюшка решит от него избавиться). Ныне в Нижнем дворце обитали только женщины: мать, старшая вдовствующая сестра, дочка от первого брака и несколько родственниц разной степени близости.

Все они собрались во дворе, где всё-таки был разбит небольшой сад.

Грэхард подвёл Эсну к ним, бегло познакомил, заявил, что завтра утром матушка ждёт её у себя для более близкого знакомства, и весьма бодро почти потащил её внутрь, оставив остальных дам перешёптываться в саду.

Эсне такая поспешность показалась в высшей степени невежливой, и даже проявлением неуважения к семье супруга, но её мнения никто не спросил. Не отпуская её руки, Грэхард бегло объяснял, что направо – мужское крыло, налево – женское, вон там – столовая, осторожно, лестница, на втором этаже – покои матушки и других родственниц, а вот и третий, здесь Эсне принадлежит всё, кроме вон тех комнат, там живёт его трёхлетняя дочь с няньками.

Эсна не успела ни толком рассмотреть, что и где расположено, ни задать каких-то уточняющих вопросов, ни даже сориентироваться внутри собственных покоев: как оказалось, Грэхард имеет вполне определённые планы на вторую половину дня, поэтому невеста опомниться не успела, как очутилась в своей новой спальне.

Там владыка сразу перешёл к действиям, притянув добычу к себе и совмещая новый поцелуй с исследованиями доступной части тела.

Ошеломлённая Эсна лишь слабо пискнула под этим натиском, совершенно деморализованная столь быстрым переходом к делу. Пока она приводила мысли в порядок и соображала на тему того, что нужно как-то отвечать и реагировать на его действия, Грэхард решительно гнул свою линию: резко развернув её, принялся споро расшнуровывать парадное платье.

– Что… что вы делаете?! – не выдержав, возмутилась Эсна, которая полагала, что ещё не время заходить дальше поцелуев.

– Ммм? – невразумительно отозвался занятый борьбой со шнуровкой владыка.

Платье ему успешно поддалось, в отличии от невесты; подхватив стремительно спадающий верх руками, она выскользнула из его объятий, отскочила на несколько шагов и возмущённо воскликнула:

– Но ведь мы ещё не женаты!

Грэхард недоуменно моргнул.

– Что? – только и сумел переспросить он, пытаясь вынырнуть из жарких мыслей о её теле и сосредоточиться на разговоре.

– Что? – не менее недоуменно переспросила Эсна, пытаясь привести хоть в какой-то порядок платье.

Наступил момент полнейшего непонимания.

Грэхард полагал, что дело сделано. Эсна согласилась стать его женой, и нет нужды тянуть дальше. Обрядовая сторона вопроса воспринималась им как пустая формальность.

Эсна, если начистоту, тоже не считала обряд чем-то существенным. Как уже отмечалось, она не была религиозна. Однако к такому резкому переводу их отношений в интимную плоскость она была категорически не готова, поэтому вцепилась в первый подвернувшийся под руку повод оттянуть неизбежное.