Айса. Незваные гости

Да и к тому же – раз все люди хотят примерно одного, то и желания в итоге друг друга нейтрализуют.

Ведь не могут существовать одни цари да царицы. Нужны и крестьяне.

А вот озлобляется человек – с прежней силой.

Глава 3

– Я никогда не слышала эту легенду, – улыбнулась Виктория. – Похожа на сказку.

– Это не сказка, – ответил Туранов. – Кроме температурной аномалии, тут есть еще несколько странностей. Лысый бородач, я забыл об этом сказать, стер с карт, из истории и воспоминаний всех людей любое упоминание о Малине, о Хосю, да и, собственно, саму легенду. И теперь никто, кроме потомков той самой деревни близ холмов, не помнит и не запоминает эту историю. Вы ее вскоре также забудете.

– А вы, стало быть?.. – спросил Немесов.

Ему чрезвычайно понравилось, что по поверью Змей был азиатом. Немесов всегда искал культурные корни для своего расизма – и потому решил запомнить сказание.

– Да. Я потомок тех самых людей.

– То есть я правильно понимаю, что вы утверждаете, будто я забуду эту информацию? – скептически улыбнулся Немесов.

– Не пройдет и дня, – кивнул Туранов. – Я рассказывал эту легенду Розе, наверно, раз сто, не меньше. И она продолжает забывать… Вы ее можете спросить сами – она сделает круглые глаза. А вот дети мои помнят. В них моя кровь, мои гены. Более того, однажды, подрабатывая в Екатеринбурге журналистом… в середине девяностых, сами понимаете, я был студентом, пришлось как-то выворачиваться… я написал об этом статью. И ее согласился опубликовать «Екатеринбургский рабочий». В своем мартовском выпуске. Только без части с лысым бородачом, разумеется… Цензура, сами понимаете… И что вы думаете? К вечеру чернила на страницах, где была написана моя статья, – поблекли и исчезли! Весь тираж был с пустым блоком! Случился скандал. Посчитали, что это политическая выходка, – и главреда сняли…

– То есть, если я напишу «Малина Хосю» у себя в телефоне, например, в блокноте – то запись скоро исчезнет? – недоверчиво покачал головой Немесов. Настолько легко опровергаемого бреда он еще не слышал.

– Да. Любое упоминание о Малине пропадает спустя несколько часов. Во всех официальных документах кооператив значится под номером. Иначе данные о нем стираются. Вы попробуйте, напишите. Утром у вас будет пустая страница.

Немесов достал телефон – и запечатал. Туранов ухмыльнулся: кажется, дело пошло на лад. Возможно, сейчас…

– Ну а теперь… как насчет чая с «тортиком»? – спросил он. – Перекусим?

– Да, пожалуйста, – улыбнулась Виктория. – Ваша жена сама делала тортик?

– Разумеется. Как и все сладости. Она кулинар. Он весит семь с половиной…

Немесов поморщился, убрал смартфон.

– Вика, у нас завтра очень ранний рейс. Нужно будет как следует выспаться – возможно, нам пора?

– Давай попьем чай.

– Хорошо, чай – так чай, но потом мы уезжаем, ладно? Простите, Евгений, зовут государственные дела, нет времени как следует погостить. И, пожалуйста, без «тортиков», мы не переносим «сладкое».

Туранов раздраженно вздохнул. Он не понимал, почему Немесов продолжает увиливать и отнекиваться. Ведь это блеф. Немесов хотел взятку – иначе чего он приехал? Не посмотреть же на картины, в самом деле!

Видимо, следовало увеличить сумму… Но запрошенные девять – это слишком много. Нужно как-нибудь сбить.

Ну, я еще не все козыри сдал, – подумал Туранов.

– Роза! – крикнул он.

Немного погодя в дверь постучали – и в гостиную заглянула Роза.

Жена Туранова была низенькой стройной брюнеткой тридцати пяти лет в черном облегающем платье. У нее длиннющая, до бедер, коса – ее гордость. Пышную белую горжетку из песца, которая покрывала всю грудь, Роза носила как ветеран – награды. На лицо она наложила столько пудры и теней, что походила на актрису театра Кабуки. Помада у нее ярко красная – как помидор. Никто, включая ее мужа, не считал ее красавицей. Сама Роза видела себя симпатичной – и вполне довольствовалась своей внешностью.

Как и Туранов, Роза небезразлична к золоту. Серьги со здоровенными рубинами – подобно двум шар-бабам – отягощали уши. На левом запястье переливались изысканные часы с белым циферблатом, на правом – браслет с сапфирами и бриллиантами. На пальцах у нее шесть колец – пять роскошные, с различными драгоценными камнями. Роза стыдилась за простое обручальное кольцо, поэтому прикрывала его рукой.

Она целый день была как на иголках. С утра готовила – первое, второе и десерт, – хотя еще было не ясно, приедут ли вообще Немесовы.

Несмотря на то, что Роза – одна из самых богатых женщин города N, она продолжала готовить самостоятельно. Почему? Вслух она отвечала, что не позволит кормить бесценного супруга всяким стряпунам – хотя повара-подмалинники считались непревзойденными асами. Или могла запричитать, что принципиально не доверяет завидующей прислуге: наверняка отравят или в суп нассут… Порой гордо заявляла, что за восемнадцать лет брака настолько тщательно изучила вкусы Туранова – что ее все равно никому не переплюнуть. И правда: в кулинарии Роза добилась значительных успехов.

Но по факту после того, как Турановы выбились «в люди», а Роза смогла позволить себе не работать, – она перестала чувствовать себя нужной мужу. Если раньше он без нее не мог, то теперь – легко. И готовка, на ее взгляд, была одним из нескольких тросов, которыми привязаны лодыжки ее капитана к палубе семейного корабля.

В ожидании приготовления блюд Роза нервничала – поэтому решила еще раз убраться. Вчера клининговая компания под ее беспощадным надзором вычистила дом – но ей везде чудились пылинки и соринки. А потом – ее понесло.

Она протерла телевизор, стоящие в гостиной римские колонны и статуэтки обнаженных женщин. Выдраила паркет и пропылесосила гигантскую напольную шкуру. Начистила журнальный столик, диваны и золотые с хрусталем настенные часы в виде лучистого солнца. Затем прошлась по помпезной люстре и даже потолку, который расписан «под Микеланджело» всякими купидонами.

А когда она узнала, что Немесовы приедут, – быстро сняла фотографии мужа, где он позировал с известными политиками, спортсменами и певцами. На их место Роза повесила портреты монархов, плесневевшие до этого в подвале… Царей пропылесосила, а фотографии бережно отнесла наверх – в их спальню.

Потом она освятила весь дом. Комнату Кости окропила несколько раз – разбрызгала там столько воды, что пол не успел высохнуть к его недавнему приходу.

Роза страшно переживала – ведь сегодня пятница, проклятый день.

К семи вечера она принарядилась – и с тех пор сидела в гостиной и седела. Смотрела любимый сериал по первому каналу – но совершенно не понимала, что там происходит. Дергала Алисию – и доводила ее до слез. Повторяла записанный план – и молилась.

Сейчас она очень боялась.

– Дорогой? – Голос у Розы высокий, но тихий и мягкий, чрезвычайно услужливый.

– Дорогая, как там наш чай? – Туранов дважды незаметно подмигнул.

Роза кивнула: вспомнила кодовую систему – сообразила. Два раза – значило вводить Алисию.

Это был последний козырь Туранова.

– Чаек готов, уже несу. Дорогой, к тебе Алисия просится. Хочет рассказать… Впустить?

– Алисия? Она наконец-то проснулась? Да-да, конечно. Пускай заходит. – Туранов повернулся к гостям. – Алисия – это моя дочь.

В гостиную вошла Алисия, пятилетняя Туранова.

Она напоминала смесь куколки-барби и принцессы из старых ванильных мультфильмов. Розовое в рюшечках платье с рукавами до запястий, две косички венчались небесно-голубыми бантами. Спину держала ровно – как модель на подиуме. Шла подбоченясь. Подбородок горделиво вздернут. Лицо невозмутимо: принцессы не улыбаются и не смеются, они не дурочки.

Ее надушили: несмотря на запрет, маленькая непоседа набесилась-наскакалась – и провоняла потом. И вдобавок набелили: Роза решила, что Алисия чересчур краснощекая – кабы не подумали о них дурного. Внешне Алисия была уменьшенной копией матери.

Она исполняла важную роль. Алисия шагала очень грациозной, как ей казалось, походкой.

Туранов выжидательно уставился на дочь.

– Хай! Меня зовут А… – и Алисия замолчала.

Следовало сказать «Здравствуйте» – а не привычное «Хай», за которое ее постоянно ругали. Принцессы не «хайкают», талдычила ей мать. С самого начала все пошло наперекосяк – и Алисия занервничала и засмущалась.

– Привет, – улыбнулась Виктория.

– Давай, Алисия. – Туранов подмигнул ей. – Давай же. Ты хотела нам что-то рассказать…

Родители любили Алисию сердечно и давали ей все, чего не хотели или не могли дать Косте. Она росла в достатке, в центре внимания. С Алисией, в отличие от Кости, у Розы не ассоциировалось никакого Греха… Туранов тоже уделял время: порой сажал ее на колени и говорил, какая она хорошая и послушная девочка. А иногда – даже гладил по голове.

Туранов боялся и сторонился сына – хотя скрывал это даже от самого себя.

Алисия посещала элитный садик в «Малине» и занималась фигурным катанием. Турановы мечтали, что она вырастет красавицей и олимпийской чемпионкой. Сама Алисия в разговоре с братом называла фигурное катание «фигурным каканием»…

Папа в ее глазах был суперкрутой, но при этом всегда как экзаменатор – далекий и чужой.

– Да! – для пущей уверенности Алисия заговорила громче. – Меня зовут Алисия! И мне пять лет! И я хочу рассказать стихотворение!

– Мы слушаем, – кивнул Туранов.

Алисия прокашлялась и, как нацист, приветствующий Гитлера, выставила руку. Начала декламировать:

– Как солнышко блистает!

Как путеводная звезда!

Без Президента!..

Без Прези-и-иде-е-ента-а-а…

Алисия нахмурилось и с опаской глянула на отца.

– Без Президента…

– Шва… – подсказал Туранов.

– …швах! Беда!

Армагеддон настанет!

Виктория рассмеялась и зааплодировала. Немесов, только-только насадив на переносицу очки, снова их снял и начал протирать – это была его компульсия.

Немесов чрезвычайно боялся сказать Туранову грубость – хотя последний час его так и подмывало. Достойно ответить Туранов не сможет – слишком мелкая сошка. Однако кто даст гарантию?..

Однажды Немесов недооценил: не вытерпел и остроумно указал нахальному неряшливому «желторотику» на его место. Впоследствии выяснилось, что наглец – старший сын высокопоставленного члена компартии Вьетнама… Это едва не стоило Немесову карьеры, свободы и даже, возможно, жизни.

После того случая все неприятные люди вызывали в Немесове тревогу за свое поведение – и он методично вбивал ее в стекла очков. Они стали двумя прозрачными щитами, двумя перегородками с мультипокрытием между ним и миром. Таким образом каждый раз Немесов полировал защиту. Да и само по себе равномерное протирающее движение – отлично успокаивало.

Немесов был уверен, что пока он трет – он сдержится во что бы то ни стало. Но стоит прекратить и надеть очки – и уже не ручается.

При этом страх собственной агрессии по отношению к Туранову усиливал неприязнь к нему – как к источнику треволнений. Немесов вступил на замкнутый круг: чем дольше он потакал компульсии – тем ближе подходил к срыву – и тем упорнее тер…

Однако протирать вечно ведь тоже нельзя: что о нем подумают?..

Надо скорее уезжать.

– Дочка! Дай я тебя поцелую! – воскликнул Туранов. Он чмокнул Алисию в щечку. – Но ведь это же мои стихи… Ты, пожалуйста, без спросу их не бери, хорошо?

– Хорошо.

– Алисия, ты замечательная! – Виктория залюбовалась девочкой.

Та покраснела.

– Алисия, золотко мое… Пожалуйста, иди отсюдова… – сказал Туранов. – Не смущай меня. Погуляй где-нибудь. И поторопи маму, мы хотим чай.

– До свидания!

Алисия поклонилась, степенно развернулась и – довольно разулыбавшись – прыгучей, резкой, энергичной походкой вылетела из гостиной.

– Евгений, вы пишете стихи? – спросила Виктория, когда за девочкой захлопнулась дверь.

– Да, – улыбнулся Туранов. – Стыдоба, конечно. В мои лета стихи писать… Но если я пишу, Петр Степанович, то только на славу государю… Сложно, понимаете ли, держать в себе… восторг. Рвется, иногда прямо наружу просится. Я, бывает, не в силах устоять… Но, ей-богу, публиковать – никогда. Людишки… то есть наши граждане… не поймут. Думаю, нам – всем, кто душой за Президента, – надо вместе держаться… Друг друга поддерживать… Помогать… Петр Степанович, ну так как насчет восьми?..

Туранов замолчал. Столь поэтичное изъявление лояльности и одновременное повышение суммы взятки – должны были пропихнуть его через фильтр со скоростью света.

Немесов быстро отстучал по циферблату умных часов.

– Какое же восемь, Евгений? Время уже доходит десять – и мы с Викторией очень-очень задержались у вас. Вика, я завел мотор. Прости, зайка, но нам завтра рано вставать. За десять минут нам нужно успеть выпить чай. Извините, Евгений, государственные дела.

Туранов приоткрыл рот. Немесов выглядел невозмутимо и беспощадно – как статуя.

Туранов беспомощно посмотрел на Викторию.

– А… за девять?

– Вы не понимаете, не в цифрах дело, – покачал головой Немесов. – Мы очень благодарны за столь радушный прием, но нам нужно ехать.

Туранов потерял дар речи.

Черте что творилось… Он крепко финансово вложился в сегодняшний день – и все, походу, катилось в тартарары. Одни серебряные вилки с эмблемой Туранова чего стоили!

Теперь у него лишь десять минут, чтобы поймать московского журавля – а не остаться с синицей в сибирских кустах. Но какими силками ловить – он не представлял, уже все испробовал.

Вошла Роза. На серебряном подносе она несла четыре чашки, чайник – все из древнего китайского фарфора – и угощения: самодельные ореховые конфеты, печенье и мармелад. Роза нервничала, боялась уронить – и потому совершенно запамятовала скрыть разлапистую, медвежачью походку. Роза считала, что манера ходить выдавала в ней рожденную в поселке Зюзельский. Шея у нее сзади пунцовая: в ожидании чайника Роза массировала ее, пыталась снять напряжение.

Она поставила поднос на журнальный столик – и села рядом с растерянным мужем. Страх сказать или сделать что-нибудь не так ее парализовал. Роза прикрыла обручальное кольцо и сжала губы.

Туранов посмотрел на жену, но сразу понял: помощи в обхаживании Немесова оттуда не дождешься. Роза даже забыла разлить дамиану.

Запахло чудно́, гости почувствовали во рту кислинку.

– Что это? – Вика приподняла крышку чайника. – Пахнет необычно.

– А. Вы знаете, я обычный чай и кофе не уважаю, – ответил Туранов. – И сказал «чай» скорее так, по привычке… Дамиана! Я пью только отвар из листьев и цветов дамианы. Я считаю себя апологетом… В некотором роде пропагандистом этого напитка. Так что пожалуйте, из личных запасов. Прямиком привезли – с Юкатана… Это магический напиток.

Немесов сморщил нос. Виктория удивилась – и вдохнула на всю глубину легких.

Вот бы их реакции были с точность да наоборот! – подумал Туранов.

– Магический? – Вика начала разливать. – У вас все магическое!

– Это американская магия. Вы когда-нибудь слышали о цивилизациях ацтеков и майя?

– Да, конечно.

– Вот. Это их напиток. – И Туранов закрутил головой в поисках Знака.

Туранов действительно верил, что однажды – когда чуть было не потерял руку – он повстречал Бога или по крайней мере архангела. Это видение стало для него неопровержимым фактом существования потусторонних сил. Оно перевернуло его картину мира: очень сложно не увериться, если видишь все собственными глазами.

Но больше всего Туранова поразила не реальность Бога, а Его последний поступок – то, как Он нежно и поучительно, как проказника-шалуна, потрепал Туранова по волосам… Это – ласка и забота. И Туранову было чрезвычайно лестно, что кто-то там наверху милостиво смотрит на него и печется о нем.

Все долгие дни реабилитации Туранов размышлял на тему, как печально и неудачно устроилась его жизнь. Он начал разбирать прошлое на составные части – и взирать на события с новой, «прозренной» точки зрения.

И Туранов понял: Бог всегда слал ему Знаки, указания как жить. Но Туранов им не следовал.

Бог, любя, показывал Путь – но Туранов был слеп.

В каждом неприятном происшествии, которое он вспоминал с грустью и сожалением, Туранов припоминал какой-нибудь Знак. Это каждый раз было что-то необычное и якобы случайное – типа кулачной формы облака или предостерегающего далекого гудка (но теперь-то Туранов знал, что случайностей в принципе не бывает). Все Знаки говорили ему поступать иначе.

Но нет, до самой больничной койки Туранов поступал так, как хотел, – а не как предписывалось свыше. Поэтому его жизнь сложилась столь тоскливо.

А могла бы – гораздо счастливее.

И Туранов решил, что впредь будет жить согласно повелениям Неба.

Он начал искать – и находить – Знаки везде. Порой было затруднительно определить, на что намекала, допустим, гавкающая собачонка… Или вообще уразуметь – Знак ли это. Но Туранов со временем наловчился и всегда справлялся – разгадывал головоломку.

Некоторые Знаки вели к нерациональным, сумасшедшим и даже зачастую подловатым поступкам… Но Туранов раз за разом слушался – ведь против Воли Небесной не попрешь…

В итоге из грязи он поднялся в князи – Туранов собой чрезвычайно гордился. Еще в молодости он верил, что является избранным, – но теперь-то у него были доказательства! Туранов стал очень богатым и успешным человеком – это судьба, предначертанная ему Богом…

Правда потом – уже переехав в город N и захватив холмик «Малины Хосю» – Туранов прочел «Алхимика» Коэльо. В книге он обнаружил, что теория божественных наставлений была давно описана. Истина всю жизнь лежала на блюдечке с голубой каемочкой – а он и не замечал! Какой же он дурак…

Из «Алхимика» Туранов понял, что Бог слал указания всем людям – а не только ему одному (сей факт его удручил). Но зато – мало кто их видел и понимал. Большинство пребывало в неведении – как и он до случая с рукой. И оттого, что дураки живут, как хотят, а не как свыше велено, – им выпадают неудачи и несчастья.

От осознания этого Туранов сильно ожесточился. Холокост случился с теми евреями, которые не видели божественных Знаков. А вот если бы они видели – то ничего бы с ними не произошло…

Каждый сам виноват в своем горе. Прозрейте – и будет вам благо.

Если Туранов встречал человека в беде – он никогда напрямую ему не помогал. Вместо этого он дарил маленького «Алхимика». Туранов всегда носил с собой экземпляр в мягком переплете – для помощи сирым и нуждающимся. Большего не надо: заблудший должен сам, как Туранов когда-то, выйти на Путь к свету…

Тот первый читаный-перечитанный «Алхимик» до сих пор лежал у него на тумбочке рядом с кроватью. Туранов считал эту книжку самой важной в истории человечества после Библии – а может, и важнее.

Сейчас он крутил головой – и искал божественный Знак.

Туранов искренне верил, что если ему суждено уехать в столицы – а все к этому и шло, – то Бог сейчас подсобит. Надо было лишь быстро и правильно Его понять – всего за десять минут.

Нервничая, Туранов тянулся то к сжавшему горло галстуку, то к часам – то к висевшему на груди, скрытому под рубашкой, здоровенному золотому кресту. Он отвечал невпопад и постоянно отвлекался.

– Расскажите подробнее, – сказала Вика, передавая Туранову горячий напиток. – Что такое дамиана?

– Да, спасибо. – Туранов залпом выпил отвар и протянул чашку обратно. – Будьте добры, еще. В горле пересохло… Дамиана, да. Я считаю, что все время своего существования… Цивилизация майя держалась на двух столпах. Точнее, на одном. – Туранов замолк и вгляделся в окошко: ему показалось, он заметил далекий свет фар…

– На каком?

– На пророчествах. Майя знали тайну Пути и видели Знаки. И, исходя из Знаков, они делали свои пророчества. А пророчества проводили их цивилизации через бесчисленные бедствия. Видимо, под конец они утратили знание о Знаках. Или жрецы неправильно их начали понимать. Поэтому они и исчезли в одной из случившихся катастроф. А дамиана… После того, как они пили дамиану, они лучше видели и понимали значение Знаков. Я тоже умею делать пророчества…

– Евгений, вы шутите?

– Нет. Кто видит Знаки – тот видит будущее. Точнее, он начинает чувствовать Путь и видит, куда этот Путь ведет. Я вижу Знаки, поэтому могу делать правильные пророчества. Я не как последние майя…

– Интересно. – Вика глотнула и поморщилась – очень кисло. – А что такое «Знаки», о которых вы говорите?

– Долго объяснять, я, к сожалению, за четыре минуты не успею… Я дам вам книжку, где не все, но многое описано. А потом, если вас заинтересует ваш собственный правильный Путь, Виктория… И более счастливая жизнь, которой вы лишились…

Глаза Виктории расширились, она едва не уронила чашку.

– У нее вполне счастливая жизнь, – перебил Немесов. Он нехотя припомнил ее морщины. Затем понюхал дамиану и отставил ее подальше от себя. – Просто время идет своим чередом, и от этого никуда не деться… Дамиана, как я понимаю, это древний мезоамериканский наркотик?

– Н-нет! Что вы, П-петр Степанович! Я законы соблюдаю… Штрафовать надо этих наркоманов!.. Они не соответствуют! Это просто сильный тонизирующий эффект дает! Расширяет мировоззрение… И никакого вредного кофеина. От которого, знаете, да, Альцгеймер, рак и прочая… А еще! – Туранов склонился над журнальным столиком, прикрыл от дам рот и зашептал: – Еще дамиана тонизирует наше м-мужское-то-сам-мое!.. Мощнейшее средство!..

Зрачки Немесова впились в Туранова так, что, казалось, готовы были его проткнуть. Немесов потянулся к очкам – но рука замерла на переносице.

Он посмотрел на дамиану, потом на Викторию – и снова на Туранова. Кое-что обдумал. Затем тихо вздохнул и поднял чашку.

И это был Знак.

Туранов затрепетал. Попался, голубчик! Попался, родной! От облегчения он чуть не заорал.

Он вновь отчетливо увидел Путь, который заволокло туманом, когда Немесов вознамерился уехать. Теперь все зависело от Туранова.

Надо все грамотно сказать и сделать – и счастье само приплывет в руки.

– И как же ее готовить? – спросил Немесов.

– Я, к сожалению, не успею вам рассказать за двадцать оставшихся секунд, – ухмыляясь, покачал головой Туранов.

– Давай останемся, Петя, – попросила Виктория. – Ради меня, я хочу остаться. Пожалуйста!

Глаза у Вики горели – как два угля. Она чувствовала, что наконец нашла то, что сможет хоть как-то заполнить зиявшую в ней пустоту. И дать другие ответы…

Она жадно поглядывала на Туранова и с просьбой – на мужа. Немесов удивился: это была прежняя Виктория, докризисная. У нее даже морщинки изгладились…

Немесов крепко задумался.

– Хм-м-м, – прихлебнул он. – Ну, можно еще… Но только ненадолго.

Туранов выдохнул, вытер лоб. По-барски откинулся на диван.

Все. Никуда Немесовы не уедут – он это видел. Дамиана сделала свое дело…

Троянский конь в крепости. Нужно обождать – и ворота сами откроются.

Туранов ослабил чертов галстук – теперь можно – и довольно глянул на жену.

Роза хищно смотрела на Викторию. До этого мига она восхищалась своим достатком и высоким положением; считала себя одной из первых леди города N и была полностью горда и счастлива. Но рядом с Викторией ее апломб слетел, как мираж.

За десять минут в обществе Вики Роза вновь ощутила себя деревенщиной. Это исчезнувшее, когда она выбилась в элиту, чувство опять появилось. Будто годами пряталось – и ожидало возможности напасть.

Роза заметила, как скромна Виктория по сравнению с ней в драгоценностях, платье и косметике – несмотря на больший статус. И сейчас Роза старалась спрятать все кольца, за исключением обручального и еще одного, с изумрудом поменьше, – но не получалось.

Она осознала, что явно передушилась: ничего не обоняла за тяжелой, терпкой пятой «шанелью». Аромат ей не нравился и вызывал головную боль – но в кругу подруг считался престижным. Теперь Роза думала, что воняет, как не мывшийся годами орангутанг.

Вблизи Виктории – Роза узрела собственную пошлость. Она смотрела, как грациозно Виктория разговаривает. Изящно разливает, держит чашку и пьет дамиану. Как высоко реагирует – и Розе казалось, что Виктория при ее красоте – это спустившаяся с небес богиня…

И Роза начала злиться – на себя, за эти мысли, и на Викторию.

Сей «богине» никогда не понять – какого юность провести среди кур, грязи и пьющих деревенских мужиков. Бросить все – и уехать в город. Учиться на медсестру, тесниться в общаге и осознавать, что будущее – это череда жоп. Куриных или пациентов – из этого и выбирать…

Она не знает, что значит бедность, корыта и свиньи. Ей не знакомы мытарства по коммунальным квартирам с малышом на руках, побои и ругань от мужа. Косые взгляды и стыд Греха. Виктории не приходилось льстить на каждом шагу. Она не шла на жертвы.