Деспотичная мать. Как восстановиться от семейной травмы и начать новую жизнь

Помертвев от страха, он восклицает, что, охваченная жаждою мщения, непременно она вооружит ли рабов, возбудит ли против него воинов или воззовет к сенату и народу, она вот-вот прибудет, чтобы вменить ему в вину кораблекрушение, свою рану и убийство друзей…

Нерон впал в такой ужас, что почти потерял рассудок. Давайте посмотрим, что же стоит за его паническим страхом смерти, были ли для этих навязчивых страхов основания:

– мать Агриппина Младшая не только угрожала и скандалила. Она свои угрозы подкрепляла действиями. Можно не сомневаться, что Агриппине было горько и обидно: неблагодарный сын пользуется властью, которую она добыла ему. Не воздает ей должных почестей и демонстрирует оскорбительное недоверие: отлучил от императорского дворца. Поэтому ее не смягчали щедрые дары и не останавливали наказания императора. Она упорно, снова и снова пыталась вернуть себе абсолютную власть;

– Нерон отлично знал характер и повадки матери, хорошо себе представлял, на что она способна. Ее угрозы он оценивал как реальные, а потому дистанцировался и казнил всех ее претендентов на римский трон – всех родственников, имевших общее с ним родство от Августа Цезаря. За четыре года правления он остался единственным и последним представителем династии Юлиев-Клавдиев. Но это не помогло;

– Немаловажную роль сыграл наставник императора Сенека, которому Нерон, как утверждал Тацит, полностью доверился. Сенека очень умело отстранил Агриппину от власти и разжигал семейный конфликт императора, все больше усиливая его страхи. И легко добился немалых результатов, поскольку склонный к самообвинениям и самоуничижению Нерон, выросший под шквалом критики матери, всегда прогнозировал для себя наихудшие сценарии развития событий – самые мрачные последствия с неминуемой смертью.

Таким образом, трехлетний конфликт с матерью, характерологические особенности Нерона, угрозы его матери и усиливающие и то и другое интриги Сенеки привели к тому, что от одной мысли о возможном покушении на его жизнь Нерон впадал в такую панику, что доводил себя до состояния исступления, граничащего с натуральным безумием. Молодой император стал чрезвычайно бояться смерти, а угроза была вполне реальной и исходила от его матери Агриппины. Вывод напрашивается печальный – Нерон смертельно, не без оснований, боялся собственную мать.

Как постоянные конфликты с матерью отражаются на здоровье ее взрослых детей

Тацит очень ярко показал, как семейные скандалы отразились на здоровье Нерона. Он настойчиво, отчаянно, но безуспешно пытался наладить отношения с матерью. Однако что бы он ни делал – она оставалась непреклонна. С редким упорством Агриппина искала преемника сыну. Она желала или абсолютной власти над сыном, или ничего.

«Всего» три года конфликтного противостояния с матерью нанесли непоправимый вред психическому и физическому здоровью Нерона. Ее угрозы и интриги Сенеки привели императора к жизни в постоянном стрессе и опасении за свою жизнь. Нерон стал подозрителен и недоверчив, очень переживал, что по Риму гуляют скабрезные слухи о его связи с матерью, поэтому сначала прямо запретил ей появляться во дворце и вскоре совсем перестал видеться с ней.

Как писали историки, к 20 годам молодой император сильно изменился: стал недоверчив и подозрителен, импульсивен, раздражителен и склонен к вспышкам неуправляемой агрессии; он не спал ночами, во сне его преследовали кошмары, а днем изводил страх смерти.

Его нервная система была расшатана настолько, что в текстах Тацита легко прослеживаются явные клинические признаки тревожно-невротического расстройства, частые приступы панических атак, жесточайшая бессонница с ночными кошмарами, тяжелая клиническая депрессия с навязчивыми мыслями о неизбежности предстоящей ему вскоре смерти. Нерон превратился в тяжелобольного человека.

Очевидно, что Нерон был не так глуп, как представляли его историки более позднего времени. Нельзя недооценивать крайне нездоровую обстановку, в которой он жил: родная мать, его наставник Сенека и даже возлюбленная Акте – лицемеры, лгуны и грязные интриганы. Нельзя доверять никому из ближайшего окружения – Нерон видел, что каждый ищет выгоды и его милости, непрерывно льстит, а за спиной распускает гнусные сплетни. Очевидно, что у Нерона не было надежных друзей и источников достоверной информации, поэтому реальные угрозы оказались тесно переплетены с надуманными, которые непрестанно подкидывал ему, а затем усиливал его наставник Сенека. В такой извращенной атмосфере просто невозможно было оставаться веселым и беспечным, спокойным и рассудительным, принимать адекватные решения.

Но Нерон самостоятельных решений и не принимал тогда – всем руководил Сенека.

Ту трагическую ночь Нерон провел в панике, и среди ночи он приказал Сенеке и начальнику стражи Бурру срочно явиться во дворец.

«Неизвестно, посвящены ли они ранее в его замысел…

Наконец Сенека взглянул на Бурра и обратился с вопросом: можно ли отдать приказ воинам умертвить Агриппину?

Бурр отвечает, что преторианцы помнят Германика <деда Нерона>. И они не осмелятся поднять руку на его дочь».

Нерон до утра не сомкнул глаз, «…то погружен в молчание и неподвижен, то мечется от страха как полубезумный. Остаток ночи он провел в ожидании, что рассвет принесет ему скорую гибель…»

В этой финальной сцене, где окончательно решается судьба его матери Агриппины Младшей, император Нерон не проронил ни слова. Он молчит. А принял решение и отдал приказ умертвить Агриппину Сенека, предварительно получив на это согласие молодого и еще неопытного императора.

Нерону всего 21 год. Он не похож на хладнокровного матереубийцу. Тацит описал непомерные душевные муки и тяжесть, которые ощущает Нерон после приказа о казни, ожидание неотвратимой кары богов за покушение на жизнь матери. Он уверен в близкой собственной кончине и вовсе не рассчитывает дожить до рассвета. Не по своей воле Нерон попал в такую тяжелейшую жизненную ситуацию. В этом фрагменте отчетливо видны и его душевная боль, и тяжелейшее тревожно-невротическое состояние, бессонница и депрессия. Изматывающие навязчивые мысли о смерти – это яркий симптом тяжелой депрессии. Тему депрессий мы подробно рассмотрим в третьей части книги.

А Агриппина Младшая до самых последних минут своей жизни считала Нерона неблагодарным сыном. Будучи деспотичной матерью, она не смогла признать своих ошибок и так и не поняла, что причины жестокого конфликта крылись в ее неоправданных амбициях и стремлении к абсолютной единоличной власти.

На этом примере хорошо видно, насколько разрушительна оказывается материнская деспотичность и как неблагоприятно она отражается на отношениях с детьми и их здоровье. Вот какова реальная цена деструктивных отношений с «лучшей из матерей»!

                                        * * *

История отношений Агриппины Младшей и Нерона показывает нам, что пока сын вынужденно подчинялся воле деспотичной матери, обществу не было видно ни их истинных отношений, ни разногласий, ни глубины конфликта. Однако подчиняться – это не значит разделять убеждения матери, одобрять ее поведение и методы. Этот семейный конфликт быстро набирал обороты по мере взросления Нерона. А катализатором раздора между матерью и сыном выступило римское общество – насмешки над инфантильностью Нерона и необходимость жесткого выбора: быть хорошим (т. е. послушным) сыном и при этом посмешищем в глазах общества – или стать неблагодарным сыном, чтобы соответствовать общественному мнению. Этот же выбор приходится делать и современным взрослым сыновьям и дочерям деспотичных матерей. Цена этого выбора заведомо роковая: жесткий конфликт с властной матерью или отвержение общества.

Семейная драма Агриппины Младшей и ее сына Нерона поражает своей ожесточенностью: мать ведет со своим взрослым сыном или дочерью борьбу не на жизнь, а на смерть в буквальном смысле. Как и Агриппина, современные деспотичные матери считают так же, как и она: что причины такого конфликта кроются в их неблагодарных взрослых детях. Деспотичная мать умеет выставить себя жертвой своих скверных детей, и она настолько убедительна, что окружающие даже не догадываются ни об их тяжелых, скорее трагических, взаимоотношениях, ни о глубине их конфликта, ни об истинных его причинах. Мать не заинтересована рассказывать правду. А правда из уст ее детей шокирует своей неправдоподобностью – жестокостью и очевидным материнским отвержением, а потому этой правде люди не хотят верить: «Этого не может быть!» И истину о своих взаимоотношениях знают только двое – деспотичная мать и ее взрослый сын или дочь.

В следующей главе мы рассмотрим результаты научных исследований «фактора матери»: теории «деспотичная мать» и «подчинение», где убедительно показано, как манера воспитания матери влияет на характер, здоровье ее детей, и описан механизм развития материнского отвержения.

Глава 2. Феномен деспотичная мать

Научный интерес к теме личности матери и того, как ее манера воспитания влияет на характер и здоровье детей, появился благодаря идеям З. Фрейда, хотя это было ясно уже в древнем мире. Идеи Фрейда подхватила и развила врач-психиатр Фрида Фромм-Райхманн. Она сделала вывод о том, что особенности личности и характера матери существенно влияют на ее отношение к ребенку.

РАБОТЫ ФРИДЫ ФРОММ-РАЙХМАНН И ГРЕГОРИ БЕЙТСОНА

На первый взгляд, Фрида Фромм-Райхманн описала совсем других матерей, не таких агрессивных и воинственных, как Агриппина Младшая. За две тысячи лет люди стали более цивилизованными, значит, и их поведение изменилось. И деспотичность приняла стертые, менее очевидные формы.

Будучи психиатром, Фрида Фромм-Райхманн лечила больных шизофренией. Она обратила внимание на то, что матери ее пациентов имеют типичные личностные особенности: это женщины холодные, доминантные (деспотичные) и незаинтересованные в потребностях ребенка. Первоначально она дала термин «деспотичная мать», но позже от него отказалась. Эти матери постоянно говорят о своем самопожертвовании, но фактически используют детей для удовлетворения собственных нужд; они умудряются одновременно гиперопекать и отвергать ребенка, что неблагоприятно сказывается на детской психике – дезориентирует.

Фрида Фромм-Райхманн высказала предположение, что действия матери «готовят почву для шизофренического функционирования ребенка» и ведут в конечном счете к возникновению шизофрении. В 1948 году она представила научному миру свою концепцию влияния матери на ребенка и впервые применила термин «шизофреногенная мать», заменив слово «деспотичная», что полнее отражало ее взгляд на проблему.

Казался парадоксальным главный тезис Ф. Фромм-Райхманн: как можно одновременно гиперопекать и отвергать ребенка?

Представьте, что в дом пришли незваные гости. Хорошо воспитанная хозяйка встретит их радостной улыбкой и пригласит на чашку чая. Так она проявит внимание и заботу.

Но чуткий гость увидит напряжение на ее лице. Истинное настроение хозяйки выдают недвусмысленные гримасы и жесты раздражения, открывая, что на самом деле она не рада гостям. Однако, чтобы соблюсти внешние приличия, хозяйка вынуждена лицемерить. Это и есть одновременное проявление заботы и отвержения.

Тогда, в 1948 году, выводы врачей звучали так авторитетно, что были похожи на приговор. Из теории Ф. Фромм-Райхманн выходило, что шизофрения развивается только потому, что к ребенку относятся «не так». Резонанс вызвал и оскорбительный термин – «шизофреногенная мать», что расценили как прямое обвинение матерей. Американское общество было взбудоражено гипотезой, которая звучала пугающе и унизительно. Раздалось много нелестных отзывов в адрес ее автора. Пресса упрекала за унизительное и оскорбительное понятие «шизофреногенная мать», обвиняла в том, что Фромм-Райхманн причинила «безмерные страдания большому числу семей, в которых есть больные шизофренией». В защиту матерей привели множество доводов: «…не учитывали, что совместное проживание с психическим больным может быть таким тяжелым и обременительным, что „нормальные“ отношения невозможны». Обличали в том, что клинические наблюдения интерпретированы слишком односторонне, хотя признавали, что они реальны.

Как и любая гипотеза, которую выдвигают впервые, теория Ф. Фромм-Райхманн нуждалась в детальной проверке. Главной ошибкой Фриды было то, что она назвала «фактор матери» главной и единственной причиной развития шизофрении, поскольку не у всех деспотичных матерей дети заболевают шизофренией и не у всех людей с шизофренией матери деспотичны. К счастью, нападки прессы и общества не погасили научный интерес к теме деспотичных матерей.

Теория двойной связи Грегори Бейтсона

Исследования продолжил американский психиатр Грегори Бейтсон, признанный ученый, известный междисциплинарными работами на стыке наук: антропологии, психологии, психиатрии, кибернетики, – а также трудами в области теорий социализации и коммуникации. На этот раз семьи больных шизофренией наблюдали детально и длительно. Общение матерей с детьми ученые фиксировали методом киносъемки, что позволяло разбирать взаимодействие в семье и анализировать покадрово.

Через восемь лет, в 1956 году, Г. Бейтсон предложил теорию двойной связи, double-bind theory. Его концепция объясняла, как особенности общения в семье больного, его детство и семейное окружение влияют на возникновение и развитие шизофрении.

Ключ к проблемам ребенка – поведение матери и ее отношение к нему

Грегори Бейтсон тоже считал мать ключевой фигурой. Она воздействует на поведение ребенка так, что он оказывается в особых условиях. Поведение здоровых детей всегда вторично и отражает отношение к нему матери и действия, которые она направляет на детей. Если же ребенок серьезно болен, то характер общения меняется, и от действий матери может уже ничего не зависеть – болезнь развивается по собственным законам.

Поведение ребенка всегда вторично – это всегда следствие, его реакция на действия матери и на ее отношение к нему.

Материалы, которые исследователи засняли на кинопленку, позволили тщательно изучить этапы общения в семьях, фрагментировать их и даже разбирать покадрово. А это оказалось очень важно, когда разбирали мимику, жесты, интонации голосов и сопоставляли их со смыслом произносимых слов.

Сын подрался. Мать отчитывает его и говорит, что драться с другими детьми нельзя. Это прямое и понятное для ребенка назидание. Затем она рассуждает абстрактно и говорит: необходимо уметь защитить свое достоинство, не давать себя в обиду и т. д. Абстрактные послания – высший уровень общения. Так ученые выяснили, что предписания матери несут сразу два смысла.

Однако из ее наставлений доходчиво ясно только одно послание: драться – плохо. Мать не объясняет, как именно сын должен защищать свое достоинство. Она дала только один понятный вариант поведения, а это значит, что исполнить абстрактное указание матери ребенок не сможет. Поэтому при следующем столкновении детей ее сын не исполнит либо первого предписания матери – не драться, либо второго – косвенного. И в любом случае будет виноват.

Кроме того, любовь такой матери – это приз, который нужно заслужить. Приз напрямую зависит от исполнения сыном ее предписаний. Если ребенок не выполнил наставление матери, она объявляет ему: «Ты недостоин моей любви».

А как мы только что видели, ребенок недостоин любви матери при любом варианте поведения.

Грегори Бейтсон точно описал механизм действия двойной связи и высказал свое мнение сурово: «Все происходящее в этих семьях плохо вяжется с обычным представлением о материнской любви: мать буквально вгоняет ребенка в шизофрению».

Конфликт между двумя уровнями общения, при котором ребенок оказывается всегда виноват, Грегори Бейтсон называл двойной связкой (или двойным посылом, или двойной связью).

Клинический случай

Г. Бейтсон привел яркий клинический случай, который объясняет его теорию двойной связи.

«В больнице молодой человек только что вышел из острого приступа шизофрении. Его навещает мать.

Когда женщина заходит в палату, сын, обрадовавшись, импульсивно тянется к ней и обнимает за плечи. В ответ на жест сына мать цепенеет. Сын отводит руку. А мать тут же спрашивает:

– Разве ты больше не любишь меня?

Сын краснеет, а мать продолжает:

– Милый, ты не должен так смущаться и стыдиться своего чувства.

Молодой человек едва выдерживает с ней несколько минут и сразу после ухода матери нападает на ассистента. Больного пришлось связать».

Конечно, этого не случилось бы, если бы сын был способен сказать:

– Мама, когда я тебя обнял, то увидел, что тебе это неприятно. Тебе трудно принять мою близость. Поэтому я убрал руку.

Психиатры утверждают, что у больного шизофренией нет такой возможности. Мешают ему глубокая зависимость от матери и его личный опыт, который запрещает обсуждать поведение матери.

Мать, напротив, истолковывает и комментирует действия сына, вынуждая его принять ее видение ситуации и всей цепочки действий.

Трудности, которые испытывает пациент

1) Реакция матери. Она не принимает чувства сына и близость с ним, поэтому виртуозно прикрывается осуждением жеста его замешательства.

Сын принимает ее осуждение – так как отрицает собственное восприятие происшедшего и вынужден доверять словам матери.

2) Фраза «Ты больше не любишь меня?» в этом контексте может скрыто означать:

а) «Маму надо любить»;

б) «Ты должен любить меня. Иначе ты плохой сын и виноват передо мной»;

в) «Ты любил меня раньше, а теперь не любишь».

Скрытый подтекст в любом случае формирует или усиливает у сына комплекс вины перед матерью. А мать скрытым подтекстом обесценивает чувство, которое сын ясно выразил, и высказывается о его неспособности чувствовать.

Мать видит, что в ответ на упреки сын краснеет – это возникло чувство вины. И мать получает основания считать, что он ненавидит ее. Поэтому она не просто реагирует, а нападает на сына:

г) «То, что ты только что выразил, не было любовью».

Что же произошло при встрече матери и сына?

В ответ на радость сына мать реагирует на невербальном уровне – цепенеет. Ее мимика и жесты прямо выражают неприязнь – истинное негативное отношение к сыну. Женщина не осознает и не понимает своих реакций. Однако совершенно недвусмысленно показывает ему: мне неприятно быть рядом; мне неприятно, когда ты прикасаешься ко мне. Больной реагирует в ответ адекватно ситуации, совершенно нормально – его настроение падает в ответ на невербальные сигналы неприязни от матери. Ей неприятно – и он разочарован, поэтому убирает руку с ее плеча. То есть относительно конкретного эпизода общения он ведет себя нормально, адекватно и последовательно.

Действия матери

Мать на вербальном уровне общения комментирует действия сына, и в ее слова вложен упрек: «Ты больше не любишь меня?» У сына мгновенно возникает чувство вины – он краснеет, остается скован и лишен эмоциональности. А мать интерпретирует это так: он не хочет помочь врачам излечить его.

Оба, и мать и сын, знают, что мать сейчас неискренна. Однако сын не может озвучить и справедливо упрекнуть ее в неискренности. Потому что мать тут же проявит агрессию: унизительно выскажется о его болезни и умственной неполноценности.

Так они живут и общаются в режиме по умолчанию, по сценарию с заранее расписанным ролям и строгими правилами.

При двойном послании, двойной связи смысл послания на разных уровнях общения не согласован, то есть вербальное словесное сообщение опровергает невербальные сигналы тела. Если послания директивны, то положение ребенка усугубляется, поскольку он не может одновременно исполнить две противоречивые команды матери. Поэтому в любом случае мать обвинит его в намеренном саботаже ее указаний и нелюбви к ней.

Кроме того, Бейтсон исследовал высокосоциализированные семьи, где по отношению к детям никогда не применяли физического насилия, крика или оскорблений. Но и в этих семьях деспотичные матери одновременно гиперконтролируют, гиперопекают и отвергают своих детей, игнорируют их чувства и потребности.

Самым неожиданным открытием стали реакции детей в ответ на двойные послания матери в виде приступов злости и гнева. Однако пациент Г. Бейтсона сдержал гнев, адресованный матери. Что говорит о его нормальной социальной адаптации. Но он не смог полностью совладать со своей агрессией и потому напал на ассистента.

В клиническом случае, представленном Грегори Бейтсоном, пациент болен. Поэтому у него нет возможности разобраться в тонкостях противоречивого, непоследовательного поведения матери. Как и нет возможности высказаться. Однако он хорошо чувствует и понимает смысл двойных посланий матери, поэтому действует в точном соответствии с реакциями ее тела – нормально, адекватно и последовательно. Грегори Бейтсон считал, что ребенок всегда «выбирает» наилучшую стратегию выживания в такой семье за счет обесценивания собственного восприятия, подавляет свои эмоции и чувства.

Исследования Фриды Фромм-Райхман и Грегори Бейтсона раскрыли детали и механизм общения деспотичных матерей с детьми. Несмотря на то что они исследовали семьи больных шизофренией, механизм двойного послания оказался универсальным способом коммуникации в обществе. Мы даже не замечаем, что именно так общаемся в семьях, на работе, в кругу друзей и знакомых.

ФЕНОМЕН «ДЕСПОТИЧНАЯ МАТЬ»

…Возможно, с моей стороны грех отзываться плохо о самом родном человеке, но я считаю, что обязана матери своей неудавшейся жизнью.

Навязчивая материнская опека довлела надо мной с детства. Мама решала за меня все: сколько и когда мне есть, как одеваться, с кем дружить, каким предметам в школе отдавать предпочтение. Заставила заниматься музыкой, хотя преподаватели в музыкальной школе в один голос признавали, что способностей у меня нет. Мама всегда упорно стояла на своем. Она мечтала, как я выступаю на большой сцене, а она сидит в первом ряду, гордится мной и утирает от счастья слезы. А получился средненький педагог, от которого не в восторге ни ученики, ни коллеги.

Однажды появился человек, в которого я влюбилась без памяти. Сережа был из простой семьи, работал в радиомастерской. У нас складывались прекрасные отношения. Узнав об этом, мать тут же приняла меры: «Он плебей, не пара тебе. Такая девушка, как ты, достойна лучшего». В доме начались ссоры, я даже грозилась уйти из дома. Но тогда мать сказала: «Если ты уйдешь, я наложу на себя руки и оставлю записку, что ты во всем виновата». Зная ее взрывной, истеричный характер, я не сомневаюсь в ее словах. С Сережей пришлось расстаться.

Сейчас мне 36 лет. Живу серой, убогой жизнью. Вдвоем с матерью. Теперь мать то и дело обзывает меня жирной коровой. Как называют нас соседи: две склочные грымзы. Да, я сама вижу, что стала на нее похожа: такая же нервная, подозрительная, презирающая всех и вся. Иногда, когда я замечаю за собой такое же отношение к людям, как у моей матери, я думаю, что если бы у меня были дети, я относилась бы к ним так же, как моя мать относилась ко мне. Неужели ничего нельзя изменить?

Жанна (из газеты «Моя семья»)

Деспотичные матери – это умные, образованные женщины и «хорошие девочки» во всех смыслах. Они очень хотят быть хорошими матерями, однако непроизвольно отталкивают своих детей и часто даже не понимают этого. Осознанное желание быть хорошей матерью и неосознаваемое отвержение ребенка порождает мощную борьбу этих двух состояний – внутренний конфликт, что обеспечивает формирование механизма двойного посыла. Об этом мы еще поговорим чуть ниже.

Давайте все же определим тип матерей, который входит в понятие «деспотичная мать». Три ключевых признака: гиперконтроль, optima mater и отвержение.

Гиперконтроль, гиперопека, слияние

Деспотичная мать – женщина властная, доминирующая, деспотичная, навязчивая, амбициозная. Требует полного и безоговорочного подчинения ее воле и не отстанет, пока не добьется своего. Она убеждена, что действует правильно и из лучших побуждений, без нее ребенок точно не справится или все сделает не так: «Ты без меня пропадешь»; «Тебе ничего нельзя поручить»; «Ты без меня никто»; «Если бы не я, то…»; «Ты сделаешь все, как я говорю!» Ей важно быть уверенной в нужном, наилучшем результате, поэтому она жестко контролирует как ребенок или взрослые дети выполняют ее предписания и указания. Она лишает их права голоса и возможности сделать самостоятельный выбор, вмешивается абсолютно во все сферы жизни своих взрослых детей – это и есть гиперопека.

Гиперконтроль и гиперопека носят тотальный, навязчивый характер и имеют негативные последствия. Так, у детей появляется неуверенность, страх действовать самостоятельно из-за возможной ошибки, боязнь подвергнуться критике, высмеиванию, наказанию. И часто это приводит к тому, что даже взрослые дети деспотичных матерей панически боятся совершить ошибку, показаться глупыми, мучительно принимают решения или предпочитают вообще ничего не делать, если не уверены в результате.