Амплерикс. Книга 1. Серый камень

Нивенги, давно привыкшие к инспекциям солдат Вильдумского отряда, не обращали на метавшегося среди них Лафре никакого внимания. Они были сосредоточены на сборе семян. Юноша постарался успокоиться и отыскать взглядом хотя бы стену Медистого плато, иначе он рисковал уйти слишком далеко, вглубь между стволов игура, где его определенно не ждало ничего хорошего. Нивенги тем временем безразлично слонялись по Низине. Они наклонялись к цветкам, собирали из их крошечных бутонов семена в короба и тащились к конвейеру.

Продираясь сквозь стволы, Лафре услышал какой-то невнятный писк, который становился громче с каждым его шагом, пока юноша не врезался в нивенга и не сбил его с ног. «Нет, нет, нет!» – голос принадлежал женщине, которая подняла с земли орущий сверток. Лафре кинулся к ней и схватил ее за плечи.

– Это он? Твой сын, которого ищут уже не первый день? – испуганно спросил Лафре.

– Нет, умоляю! Не трогайте его. Умоляю вас, господин!

– Значит, он.

Лафре трясущимися руками дотронулся до футляра, в котором находился каленый стержень, и взглянул на женщину.

– Я умоляю, не прижигайте моего малыша! – всхлипывала мать ребенка, зажимая рот орущего мальчика.

– Это закон Королевы, – сказал Лафре и стал вытаскивать каленый стержень из ножен.

– Молю вас! Прижгите меня.

– Тебя? У тебя что, от страха вырос член? – воскликнул Лафре.

– Как вы не понимаете? Мы не живем тут, – плакала женщина. – Это не жизнь! Мы рождаемся и умираем в этой темноте. Умоляю вас, господин! Дайте моему сыну остаться тайной. Так он получит хотя бы возможность прожить нормальную жизнь наверху. Сжальтесь! Никто не узнает. Заклинаю.

Сообразив, что ему выпал шанс, Лафре изменил тон и сказал женщине:

– Ты знаешь, где есть незасыпанный лаз наверх отсюда?

– Лаз? – вытирая слезы, переспросила женщина.

– По которому отсюда можно выбраться на поверхность. Знаешь?

– Нет, господин. – Она исподлобья взглянула на него.

– Скажешь, где лаз, – не буду прижигать твоего ребенка. – Он шантажирующим взглядом указал на ножны, в которых хорошо виднелся светящийся оранжевым огнем раскаленный стержень.

Женщина тут же переменилась во взгляде и закивала:

– Есть один свежий лаз, я покажу. Покажу.

– Проведи меня. Мне нужно выбраться отсюда незаметно для остальных.

– Да! – радостно закивала женщина. – Идите за мной. У вас мало времени, мало воздуха осталось в мешке. Пойдемте.

Она встала с земли и, прихрамывая, побежала в темноту. Лафре поспешил за ней, стараясь дышать как можно реже, чтобы воздух в мешке не закончился раньше времени. То и дело он сталкивался с другими нивенгами, но вот они достигли стены Медистого плато. «Вот он! Лаз. Наверху, вон там. О нем ваши не знают еще». – Она указала рукой на отвесную стену, по которой конвейером ползли ящики с семенами.

«Цепляйтесь за пустой ящик. Он повезет вас наверх. Вы легкий, – прошептала женщина. – И не сводите взгляда со стены. Как только увидите мерцающий камень, крепко хватайтесь за него, а ящик пусть ползет по конвейеру дальше. Там найдете тропу, которую наши протоптали в уступе стены. Никто в этом месте еще не выбирался на поверхность – лаз совсем свежий, незаконченный. На той высоте вы уже сможете дышать без мешка. Тропа длинная, ползти по ней долго. Я не знаю, что там дальше, но другого хода отсюда нет, кроме этих ваших клеток на веревках».

Лафре задрал голову – стена казалась бесконечной, но где-то вдалеке, наверху, отчетливо виднелся свет огненных сфер. Отстегнув от пояса футляр с каленым стержнем, чтобы было легче выбираться отсюда, Лафре обеими руками ухватился за проезжающий возле него пустой ящик и, повиснув на нем, поехал наверх. «Спасибо! Спасибо, господин! – доносились до него утихающие слова женщины. – Ищите мерцающий булыжник в стене! Его нельзя не заметить. Не пропустите, не то конвейер вывезет вас прямо на поверхность! Вам же этого не надо?»

Он висел на ящике, который медленно и долго полз вверх, к свету и нормальному воздуху. Очень быстро руки онемели, лишившись притока крови, а пальцы перестали чувствовать доску, из которой был сколочен ящик. Порой Лафре задевал своим телом ящики, ползущие вдоль стены вниз, в противоположном направлении. В какой-то момент Лафре ощутил головокружение и задышал резко и прерывисто, испугавшись, что воздуха в мешке осталось совсем немного. Он стал делать глубокие вдохи и не выдыхал до тех пор, пока жажда нового глотка не завладевала им, заставляя против воли сделать очередной вдох. Его накрыл сильный страх, когда он понял, что воздух в мешке закончился и что сейчас он, должно быть, останется один на один с ядовитыми парами Низины. Возможно, он даже на миг утратил контроль над своим сознанием. В памяти нарисовался образ его мамы. Она сейчас, наверное, хлопочет по дому в Кай-Уре, ожидая, что муж и сын вернутся к ужину. Она, такая красивая и как будто все еще молодая, смотрит на него сейчас, и от этой фантазии ему стало чуть легче. Как могла такая чудесная женщина, как его мать, сойтись с деспотичным Гальером? Об этом в их семье не было принято говорить, но еще маленьким Лафре подслушал разговор родителей и понял, что давно, еще до встречи с отцом, мама была помолвлена с одним юношей, но незадолго до свадьбы тот уехал с какой-то девушкой, а обходительный Гальер оказался в нужное время в нужном месте. Лафре знал, что отец любит маму, но не был уверен в том, любит ли Гальера она. Истинной любовью мамы стал он, Лафре, ее единственный сын. Еще до того дня, как он пошел в школу, мама обучила его грамотному и, надо заметить, красивому письму. Мама старалась вырастить сына умным и сильным. «Скорее сильным», – вспоминал он слова мамы. Он же не был уверен в своих силах, ведь даже держать меч он научился позже остальных ребят. «Глупенький, – ласково говорила ему мама, – меч не дает силы, как не дает ее любое другое оружие. Сила в тебе, внутри. Ты и есть сила. Когда твой меч предаст тебя, что у тебя останется? Только ты сам. Ты и твоя сила внутри. Не забывай это, и трудности будет преодолевать чуть легче».

«Сила», – прошептал Лафре, очнувшись от этого забытья, которое продлилось лишь несколько мгновений. Держась за ящик правой рукой, он не нашел ничего лучше, как второй рукой сорвать с головы ставший уже бесполезным шлем, и тут же почувствовал, что может дышать без него. Лафре понял, что ему удалось преодолеть основное расстояние до поверхности, и от этой мысли в глазах защемило, зачесалось от радости.

Он помнил о наказе той женщины из нивенгов, чьего ребенка согласился не прижигать: «Ищите мерцающий булыжник в стене! Вы не сможете его не заметить!»

Ослы, запряженные на поверхности в упряжки и вращавшие колесо механизма, делали свою работу на славу – ящики конвейера ползли вверх и вниз с высокой скоростью. Лафре пытался всмотреться в сырую стену, но все – тысячелетние наслоения земли, корни, глина, кости – смешалось в темно-коричную кашу в его глазах. Как только он уже решил сдаться, взгляд его задранной к небу головы упал на что-то ярко мерцающее в стене. Лафре не знал, тот ли это булыжник, о котором говорила ему женщина из нивенгов, но сил держаться за ящик уже не было. Он схватился за мерцающий выступ в стене левой рукой и разжал кисть правой, повиснув на стене и оставив свой ящик ползти дальше, к выходу из Рубежа. Острые края ледяного булыжника впились ему в ладонь, и тонкая струйка горячей крови потекла по его запястью. Немного пошарив ногами в воздухе, он нащупал уступ и понял, что может стоять. Он прильнул к холодной стене всей грудью, как будто попытался обнять припозднившуюся с рынка маму. Его уставшие руки упали, как две веревки. По мере того, как кровь возвращалась в них, руки ныли, в них больно покалывало. Он отдышался и сжал порезанную о булыжник руку в кулак. Лафре осторожно развернулся, прислонившись к стене спиной, и всмотрелся в темноту ущелья, в котором оказался. Прямо перед его глазами безразлично тянулся конвейер пустых и полных ящиков – вверх и вниз, вниз и вверх. Глаза привыкли к темноте. Лафре ощупал руками стену и нашел небольшой проем, из которого пахло сыростью и червями. Медленно он стал карабкаться по узкой скользкой тропинке, не контролируя прерывистое дыхание. Лаз был поистине свежим – стало пахнуть влажной травой, которая пробивалась сквозь глиняную твердь стены. Лафре аккуратно двигался, не имея никакого представления о том, что ждет его дальше. Ему было плевать. Казалось, он полз бесконечно долго. Время от времени он поднимал голову вверх, с облегчением замечая, что свет становится все более отчетливым, а значит, совсем скоро он должен достичь поверхности. Он замер, стараясь отдышаться и набраться немного сил, чтобы завершить свой бесконечный подъем, и двинулся по тропе дальше с таким остервенелым рвением, что не обращал внимания на содранные в кровь пальцы, которыми цеплялся за кочки, траву и коренья в стене, чтобы не упасть и не сорваться обратно в Низину.

В глаза ударил свет, когда, собравшись с силами, Лафре подтянулся и вылез из ущелья на поверхность. Он не смог с ходу сообразить, где находится – деревня Кай-Ур была вдалеке отсюда, и вокруг виднелись лишь деревья, растущие на самом краю Медистого плато. Пытаясь понять, куда идти дальше, Лафре осмотрел местность и еще раз бросил взгляд на деревню Кай-Ур, отдавая себе отчет, что туда он больше не вернется никогда. Лучше смерть.

В школе Лафре был лучшим учеником и имел хорошее представление о географии Амплерикса. Он принялся изучать открывшийся перед ним ландшафт оценивающим взглядом. Если только его не обманывают глаза или с его разумом не играют иллюзии, впереди, где-то вдалеке, находятся Аладайские озера. Грубая, почти мертвая поверхность седой каменной прерии, на которой стояли Аладайские озера, хорошо была видна отсюда Лафре в ярком свете огненных сфер.

«Это сколько же я, должно быть, прополз, если там действительно Аладайские озера…» – пронеслось в голове у Лафре. Он сунул руку в карман, куда еще в Низине насыпал семян, достал оттуда небольшую пригоршню и отправил себе в рот, чтобы хоть немного утолить голод, от которого до тошноты болело в громко урчащем животе. Прожевав семена, он слабым шагом пошел на юг, оставив очертания родного Кай-Ура за спиной.

Глава 7.

Лафре хотелось спать. Маячащие вдали очертания Аладайских озер придавали ему сил, о которых так часто напоминала его мама. Он осмотрелся в сотый раз, будто это могло приблизить его к Аладайским озерам. Расстояние между оставшимся позади него Медистым плато и озерами не было большим. Преодолеть эту пологую равнину, разделявшую его путь, на первый взгляд не составляло труда. Но Лафре знал, что на это уйдет не меньше трех дней пешего пути. Семена уже на исходе, пусть он и старался экономить их, как мог. Живот, хотя и привык к пустоте, все равно упорно урчал. Лафре набрал полную грудь свежего воздуха – после Низины у него никак не получалось надышаться.

Через некоторое время он наткнулся на небольшую деревушку милях в пятнадцати от той точки, где, по расчетам Лафре, брали свое начало Аладайские озера. По его коже пробежали мурашки, когда он понял, что единственным известным ему местом между Медистым плато и Аладайскими озерами была деревня Фатхамия. Любителей пройти ногами от плато в сторону озер было немного, да и были ли они вообще? Плывущая на ветрах каравелла – вот лучший способ преодолеть расстояние. Поэтому в Фатхамию основная часть жителей Амплерикса не попадала, если не считать несчастного налогового инспектора. Неизвестно, за какие прегрешения инспектора назначили собирать подати именно на этой странной территории, где, как поговаривали, живут с три десятка деквидов. Эта деревушка не отличалась бы от остальных размазанных по планете мелких населенных пунктов, если бы не одно «но». Здесь был домишко, в котором жили, как их называли, жрицы смерти. Эти две дряхлые старухи чурались соседей и почти не выходили из своей побитой веками лачуги, которая, быть может, была даже младше живущих в ней жриц. Почему их звали жрицами, Лафре до сих пор не понимал. В школьных учебниках про жриц не было ни слова. Там и Фатхамии было уделено внимания меньше, чем на строчку.

И сейчас в голове Лафре сражалось два желания – напроситься на обед в первый попавшийся в Фатхамии дом или же обойти деревню стороной. Решение помогла принять новая волна урчания, которую издал живот, и Лафре повернул в сторону деревни. Ему оставалось надеяться на то, что дом, в который он сейчас постучится, будет принадлежать кому угодно, только не жрицам смерти.

Самый первый дом Лафре по неизвестной ему причине решил обойти стороной. Подойдя ко второму, он робко постучал в дверь. На пороге показался маленький мальчик.

– Вам чего? – бросил ему мальчишка, недоверчиво насупив брови.

– Дома есть кто-то, кроме тебя? – дружелюбно спросил Лафре.

– Мама есть. Вы за налогами? Мы на прошлой неделе платили!

– Нет-нет, – улыбнулся Лафре, – я не налоговый инспектор.

– Честно? – буркнул мальчик.

– Честно.

– Ну хорошо, – улыбнулся пацаненок. – А то мы на самом деле ничего не платили. Сейчас маму позову.

Мальчик скрылся в темноте, и через пару мгновений на крыльцо вышла молодая женщина. Без лишних предисловий Лафре признался, что умирает с голоду, и пообещал, что готов отработать еду как угодно. Хозяйка пригласила юношу к столу и накормила его немного пересоленой похлебкой с семенами. Когда он разделался с обедом, то предложил хозяйке свою помощь. Та лишь усмехнулась и махнула рукой:

– Ешьте, ешьте, не беспокойтесь. Разве можно не накормить голодного путника? А с хозяйством сама справляюсь. Я и муж. И сынишка наш. Путники у нас редкость. Вы, верно, к Аладайским озерам идете?

– Да, – сказал Лафре.

Он ждал, что хозяйка спросит его, зачем он держит путь на Аладайские озера, и поймал себя на мысли, что сам не знает ответа. Но женщина лишь предложила горячую лепешку, и Лафре радостно кивнул.

– А вот скажите мне, – как бы невзначай спросил Лафре, – у вас в Фатхамии и вправду живут жрицы смерти?

– Да я вас умоляю! – Деквидка вновь махнула рукой. – Наговорят всякого. Две престарелые тетки, окончательно выжившие из ума. Я родилась тут, в Фатхамии, а они уже были дряхлыми. Им лет по двести, наверное. Никакие они не жрицы, не слушайте глупостей. Живут в своей халупе, лиц своих не кажут, и на том спасибо.

– Почему?

– Странные они. Я вот думаю, что это они специально себя жрицами смерти прозвали, чтобы налоговые инспекторы их не донимали.

– И их не донимают?

– Нет! У них даже диетры нету. Инспекторы их не трогают. Кто ж проверит, взяли с этих старух налог или нет. Закрывают глаза на них и обходят их дом стороной. Я вот сейчас назову себя жрицей боли, так и ко мне наведываться перестанут! – И хозяйка расхохоталась.

– А где они живут? – спросил Лафре.

– Да прямо соседний дом, рядом с нашим. Только вы туда не ходите. Как знать, заговорят вас да монеты отнимут.

– Хотел бы я, чтобы у меня было что отбирать, – усмехнулся Лафре.

Он встал из-за стола и поблагодарил хозяйку за милость. Затем Лафре провел ладонью по светлым волосам ее сына и взлохматил их, улыбнувшись мальчишке и подмигнув ему. Лафре вышел на улицу и осмотрелся. Вряд ли ему когда-то доведется побывать в Фатхамии еще раз. Так не посмотреть ли на этих жриц? До него донесся странный звук – не то стон, не то мычание. Он бросил взгляд на соседний дом. Низкая, сколоченная из прогнивших досок постройка, казалось, вот-вот рассыплется в пыль от старости. Крыша дома просела и свисала со стен жилища, как шляпка гриба. Лафре понял, что здесь и живут загадочные старухи. Он снова услышал стон. Сомнений быть не могло – звук доносился откуда-то из этой мрачной лачуги. «Я выбрался из Низины, – подумал Лафре. – Неужели испугаюсь двух древних бабок?»

Он приблизился к дому почти вплотную. В отличие от других построек, у этой лачуги не было забора. Придомовая территория поросла высокой травой. Диетры во дворе не росло. «Значит, точно их дом», – объяснил себе Лафре. Стон в третий раз резанул его по уху, и Лафре поднес руку к худой хлипкой двери, толкнув ее с небольшим усилием. «Извините, – шепнул он, – тут есть кто?»

Внутри дома было темно и пахло мочой. Лафре заметил рядом с собой низкую фигуру обитательницы лачуги. Казалось, будто фигура росла прямо из отсыревшего дощатого скрипучего пола, как поганка. «Помоги ей», – услышал он тихий, уставший голос. Лафре всмотрелся в глубь дома и увидел неподалеку еще одну фигуру. «Помоги ей, тебе говорю! У нее нога застряла в щели». В темноте лиц старух не было видно. Лафре подошел к той, которая застряла в полу, и нащупал ее ногу. Ступня старухи действительно застряла между досками, и старуха жалобно стонала. Аккуратно обхватив ступню, Лафре осторожно потянул ее, второй рукой стараясь раздвинуть половицы. Небольшое усилие – и нога старухи оказалась на свободе. Глаза немного обвыклись в пыльной темноте жилища. Лицо страдалицы было сморщенным. Жидкие седые волосы старухи спадали на него несколькими редкими ниточками. «Вы в порядке?» – спросил ее Лафре, но та не ответила. Она лишь продолжала стонать. Лафре поймал на себе ее взгляд – ровный, без злобы. «Она тебе не ответит, – послышался голос второй старухи, – она немая».

Лафре разогнулся и встал. Вторая старуха шаркающими шагами подошла к нему и коснулась его руки. Лафре испуганно отпрянул от нее.

– Не бойся ты, – смешно прошепелявила старуха. – Я слепая, поэтому и тронула тебя. Я слепая, а она немая. Так и живем.

– Вы… – пролепетал Лафре. – Извините меня, что я без спросу.

– Без спросу! – послышался ее скрипучий смех. – Сестра уж день как сидит тут на полу, с ногой со своей. Я же не вижу ни пса, да и сил не хватает помочь ей. А тут ты нарисовался, слава небесам! Не извиняйся.

Лафре постарался рассмотреть лицо слепой старухи. Такая же сморщенная кожа, как и у ее немой сестры. Такие же белые редкие растрепанные волосы.

– Вы выглядите одинаково, – сказал он с недоумением.

– Уж какими родились, – ответила слепая.

– Вы жрицы смерти? – набравшись смелости, спросил Лафре.

– Они и есть, – загадочно улыбнулась слепая.

Тем временем ее немая сестра, хромая и все еще постанывая, прошла в дальний угол дома, где виднелась полоска света, устремляющаяся в комнату сквозь маленькое грязное окно. Слепая старуха развернулась на скрип шагов своей сестры и рукой провела перед собой, будто пыталась нащупать несуществующее препятствие. Лафре подал ей свою руку и проводил в комнату. Немая старуха легла в кровать, на которой была навалена целая куча каких-то тряпок, и продолжила постанывать.

– Не обращай на нее внимания, – сказала слепая. – Болеет давно. Помрет скоро.

– И для нее нет лекарства? – спросил Лафре.

– Вот ведь невинная душа! – хихикнула слепая. – Лекарства тут не помогут. Недолго осталось жить ей. И мне.

– Откуда вам знать? – удивился он.

– Мы жрицы смерти. Знаем, когда умрем. И я знаю, и сестра. Ждет, дурочка, когда испустит дух. Ничего, ничего. Помрет, зато отмучается. С собой меня заберет, но это ничего.

– Вы тоже умрете? – спросил Лафре. – Вместе с ней?

– Куда ж деваться, раз родились такими. Куда одна, туда и другая.

– Должно быть, это ужасно. Жить и знать, когда умрешь, – сказал Лафре.

– И когда ты умрешь, я тоже знаю, Лафре.

– Что? – опешил он. – Откуда вы знаете? И почему вам ведомо мое имя?

– Глупый, глупый Лафре! – засмеялась старуха.

Ее слепые глаза смотрели на него, и Лафре понимал, что она его не видит.

– Хочешь, скажу тебе день твоей смерти? – спросила старуха.

– Нет! – вскрикнул Лафре. – Не надо. Не хочу знать.

– И правильно. Живи пока.

– Пока? – испуганно спросил он.

– Пока, пока… Пока ласточка не вернется в свое гнездо, пока засохшая яблоня не заплодоносит.

– Что это значит? Зачем вы это говорите, побери вас пес? Мне осталось мало жить?

– Мало… Много… Когда смерть заберет тебя, ты не успеешь подсчитать. Поверь, тебе будет не до подсчетов. Ты будешь просто мертв. Тебя будут оплакивать, но тебе будет уже все равно. Так есть ли разница, много или мало? Но ты сам сказал, что не хочешь знать. Так что живи пока.

Ее немая сестра на кровати перевернулась на другой бок и еще раз застонала, и от этого звука Лафре стало не по себе. Он посмотрел на слепую старуху, и она смотрела на него своими незрячими, широко открытыми глазами.

– Иди дальше, Лафре.

– Но куда?

– А куда ты собирался?

– Наверное, на Аладайские озера, – пробормотал Лафре.

– Вот туда и иди. Не трать на нас время.

Лафре был обескуражен. Неужели совсем скоро и его душа пополнит Хранилище? Он медленно поплелся к выходу из лачуги и корил себя за то, что решил посмотреть на этих проклятых старых дур. Уже в дверях слепая старуха окликнула его:

– Мы с сестрой твои должницы, Лафре.

– Вы? Должницы?

– Ты помог сестре. А значит, помог и мне. Никто из здешних к нам не заходит. И, если бы не ты, сестра моя так и сидела бы на полу, так бы и ссала под себя. А я страсть как не люблю этой вони. Так что мы у тебя в долгу.

– Мне от вас ничего не нужно, – грубо ответил он.

– Этого ты знать не можешь. А я знаю. Будет день, когда смерть протянет к тебе свою руку. Она тебя почти коснется. И у тебя будет выбор – отдаться в ее холодные объятия и сгинуть или же позвать меня и дать себе еще немного времени на этой дрянной планете. Тогда ты просто скажешь: «Сеола».

– Что значит «Сеола»?

– Это мое имя. Просто скажи его. И смерть отступит.

Лафре посмотрел на ее высохшее лицо, в котором почти не осталось жизни, и вышел во двор. В небе светили огненные сферы. Кажется, он так не радовался свету, даже когда выбрался из Низины. Сделав пару шагов, он обернулся. Слепая Сеола стояла в дверях и улыбалась. «Я передумал, – молвил ей Лафре. – Скажите, когда я умру». Старуха, не переставая улыбаться, лишь отрицательно покачала головой. Лафре вздохнул, развернулся и поплелся дальше, в сторону Аладайских озер.

Он шел день, спал ночь и шел еще день. Силы почти уже покинули его, когда он понял, что добрался до Аладайских озер, чей пейзаж нельзя было спутать ни с одним другим на Амплериксе. В кажущихся бесконечными просторах камня то и дело встречались озера разной величины. На улицах было безлюдно, и поэтому Лафре предположил, что на дворе уже ночь, хотя огненные шары в небе и светили довольно ярко. Было тепло, и юноша скинул с себя мокрую от пота рубашку, расстелил ее как мог, лег и тут же уснул.

«С вами все в порядке?» – Кто-то тряс его за плечо. Лафре открыл глаза и увидел перед собой симпатичную темноволосую девушку с тревожным взглядом, склонившуюся над ним. Он поднялся и пробурчал:

– Да, я в порядке, кажется.

– Кто вы? Я вас раньше здесь не видела.

Он побоялся ответить, ведь никто не знает, что это за девушка. А вдруг она донесет на него Гальеру? И тогда неизведанный ранее вкус свободы придется позабыть, толком не привыкнув к нему.

– Я не помню, кто я, – соврал Лафре.

– И как вы тут оказались, тоже не помните? – голос девушки внушал доверие.

– Нет.

– А откуда вы? Помните?

– Я… Кажется, я из Эрзальской долины.

– Из Эрзальской долины? – удивленно переспросила девушка.

– Да. Вроде бы…

– Что ж… Пойдемте со мной. Вы весь дрожите. Я дам вам одежду и накормлю.

Лафре пошел за незнакомкой. Время от времени на улицах встречались рано проснувшиеся жители. Вдруг Лафре увидел перед собой не то облако, не то какую-то непонятную водянистую субстанцию с два человеческих роста, надвигающуюся прямо на них с девушкой. Он инстинктивно отпрянул в сторону и услышал, как его спутница звонко рассмеялась: «Не бойтесь! Это ксантры. Они не причинят вам вреда».

Молодой человек вспомнил, как в школе им рассказывали про обитающих на Аладайских озерах ксантров. Они жили в озерах и иногда выбирались оттуда, передвигаясь по деревне. У них не было конечностей, головы и вообще хоть чего-то, позволяющего распознать в них прямоходящих существ. Казалось, будто небольшое озеро просто поднималось из берегов и бесформенной водяной массой перекатывалось по земле, пока не забиралось обратно в первый попавшийся свободный котлован, подходящий ему по размеру. Ксантры не трогали жителей Аладайских озер и не доставляли им совершенно никаких неудобств. На глазах у Лафре это туповатое водяное существо добралось до пустого небольшого углубления и словно влилось туда, наполнив котлован до краев и превратившись в обычное озеро.