Амплерикс. Книга 1. Серый камень

Фигура тем временем заняла место Королевы, и в этот момент Рейми издал писклявый стон, не в силах больше сдерживать страх.

– Кто вы? Пустите меня отсюда! – крикнул он сдавленным голосом. – Я Рейми Лаплари, я четвертая ступень! Никто не вправе удерживать меня здесь помимо моей воли!

– Даже вторая ступень?

Голос фигуры заледенил кровь в жилах Рейми. Это был одновременно голос мужчины и голос женщины, голос старика и голос младенца. Он звучал мелодично и умиротворенно, но в то же время был глубоким и суровым; низким, но вместе с тем высоким; он словно принадлежал тысяче, а не одному, распадаясь на отдельные звуки и своим многоголосьем обволакивая все помещение Престольного уступа.

– Вы в-в-в… В-в-в… – заикался Рейми. – Вы Верховный судья?

– Рейми Лаплари, – продолжал звучать голос восседающей на троне фигуры, сплошь облаченной в мантию, – именем Королевы вы обвиняетесь в нарушении условий Старого Договора. Вам есть что сказать в свое оправдание?

– Я… – По лицу Рейми текли слезы, и он тщетно пытался утереть их руками. – Я не нарушал… Простите… То есть, я хочу сказать… Я не знаю! Мне нечего…

– Насколько мы можем судить, вы так и не оставили задумку своего отца, Ассира Лаплари, расширить границы Эрзальской долины. И вопреки условиям Старого Договора, обязывающего ангалийцев дарить воздух каждому дюйму Амплерикса, вы намеренно уменьшили количество ветров в деревне Саами.

– Ваше Сиятельство, – уже не сдерживая себя, рыдал Рейми, – это маленький никчемный клочок земли…

– Вашему отцу было ясно сказано, – продолжал звучать голос Верховного судьи, – что вы либо добиваетесь согласия Мастеров воды отдать вам часть территории Эр-Нерая, либо отпускаете эту идею и не возвращаетесь к ней никогда. Вместо этого вы стали медленно и незаметно уничтожать жителей деревни, губить их животных…

– Я хотел только… – попытался вставить слово Рейми.

– Губить растения, в том числе диетры, которые дают нам столь необходимый сок в условиях его дефицита, – голос судьи проник в самое сердце Лаплари и звучал в его теле.

– Я думал, что если нам удастся, как бы это сказать… Немного потеснить население Саами, вынудить их отойти ближе к белому водоему… То Мастера воды станут более сговорчивыми…

– Ближе к белому водоему? – в голосе прозвучало искреннее недоумение. – Ведомо ли вам, что земли вблизи Эр-Нерая топкие? Или вы рассчитывали, что жители деревни смогут опуститься на донья белого водоема и жить под водой вместе с Мастерами воды?

– Эрзальская долина перенаселена! – всхлипывал Рейми.

– А как бы вы отреагировали на то, что Мастера воды перестали бы позволять вашим ветрам черпать влагу из белого водоема, чтобы напоить ею Эрзальскую долину? Или если бы плебры сократили количество огненных шаров в небе над вашим Гальтингом? Или если бы корона в нарушение Старого Договора обязала бы ангалийцев каждый день рисковать жизнью, собирая сок диетр, или сократила бы поставки семян в долину? Как бы вы отнеслись к тому, что Триарби перестала бы обеспечивать службу плавийцев на ваших землях, лишив вас защиты от Хищников?

– Я лишь хотел сделать жизнь своей расы более комфортной, Ваше Сиятельство… – Рейми смотрел в пол, покачивая головой и не веря в то, что сам говорит. – Забота о своем народе! Это ли преступление?!

– Забота, ценой которой стали жизни ни в чем не повинных деквидов деревни?

– Я немедленно распоряжусь, чтобы долина насытила Саами воздухом! Самым лучшим, самым свежим и вкусным! Немедленно! Я клянусь!

– Чтобы они наконец могли дышать нормально?

– Да! Да! – кивал головой Рейми. – Пусть дышат! Пусть живут!

– А вы? Вы тоже хотите жить? – в голосе судьи проскользнула тень сочувствия.

– Хочу, Ваше Сиятельство! – Рейми упал на колени и взглянул на судью.

– Хотите дышать?

– Да! Молю вас, дайте мне волю! Дайте мне честь и впредь служить короне! Дайте жить, дайте дышать!

– Будь по-вашему.

Фигура поднялась с трона во весь рост, вогнав Рейми в еще больший трепет. Он боязливо смотрел на Верховного судью, неподвижно стоящего перед ним во всем своем величии. «Я позволю вам дышать», – прозвучал голос, и в этот момент полы мантии судьи встрепенулись, словно их всколыхнуло дуновение ветра. Края капюшона судьи затрепетали, и в следующий миг фигура раскинула в стороны руки и стала белеть на глазах. Рейми увидел, как в груди судьи закручивается вихрь, и тут фигура вспыхнула ярким белым светом, из нее вырвался мощный поток воздуха, ударил Рейми и повалил его на пол. Рейми хотел закричать, но не смог этого сделать, потому что воздух свирепым смерчем впился в его широко раскрытый рот и начал ввинчиваться в него и наполнять легкие, которые стали надуваться, как воздушный шарик. Он корчился и извивался, тщетно хватая руками проникающие в него воздушные потоки, будто пытался вытащить их из себя, и его плоть стало распирать на глазах – кожа надулась и превратилась в тонкую оболочку, сквозь которую виднелись мясо и кровь, голова гудела от сильного давления, глаза лопнули, вылетев из орбит кроваво-белой массой, а затем с громким хлопком все его вспучившееся тело разорвалось, а кости разлетелись в разные стороны, с леденящим звоном упав на гладкий пол Престольного уступа.

Ветер утих так же внезапно, как и появился; и вот судья, устало опустив руки, вновь неподвижно стоит у трона в покрывающей тело до пят длинной черной мантии. Плавийцы открыли рты и уставились на судью, чья фигура, только что четко видневшаяся в свете развешанных на стенах фонарей, стала на глазах растворяться в воздухе и вскоре бесследно исчезла.

Одна из дверей Престольного уступа отворилась, и из-за нее показалась голова королевского секретария. Он окинул взглядом залу, цокнул языком и сделал несколько шагов вглубь помещения, близоруко щурясь на разбросанные по стенам Престольного уступа ошметки ангалийца. После он негромко вымолвил: «Значит, вот как было решено судьей. Что ж, договор есть договор». Охранявшие казненного Рейми плавийцы, видавшие немало жестоко отнятой крови, понемногу отходили от охватившего их оцепенения. Они уставились на секретария, точно прося разрешения пошевелиться. «Вычистить здесь все», – строго вымолвил секретарий. Он подошел обратно к дверям уступа, вытащил из внутреннего кармана своего темно-зеленого балахона белый тканый платок, обтер им испачканную кровью полукруглую кованую ручку двери и покинул Престольный уступ.

***

Голос Лерии стих. Ученики, открыв рты от изумления, не сводили с нее своих взглядов.

– А что потом стало с той деревней? С Саами? – наконец послышался вопрос из класса.

– По первому же приказу Фардиса Лаплари, сына Рейми и нового патриция Эрзальской долины, в Саами устремились свежие ветра, которые насытили деревню воздухом, буквально вдохнув жизнь в ее обитателей.

– Получается, что Верховный судья – из ангалийцев? – воскликнула Сафира.

– С чего же ты это взяла? – улыбнулась в ответ Лерия.

– Ну как же, – не унималась девочка, – ведь ветрами повелевают ангалийцы, а Верховный судья казнил Рейми Лаплари ветром!

– Верховный судья подчинил себе ветер тогда, когда это потребовалось, – объяснила Лерия, – и именно на то время, на которое было нужно. Точно так же Верховному судье подчинились бы и пламя, и вода, реши так судья. Но бесконтрольно командовать стихиями судья не может, как не могут управлять ими и Маги – это дело именно четвертой ступени. И если когда-нибудь кто-то из владык Эр-Нерая не позволит эрзальскому ветру зачерпнуть воды из белого водоема, чтобы напоить им планету, жестокая кара Верховного судьи обрушится и на него.

– А куда исчез Верховный судья из Престольного уступа? – недоумевая, продолжила девочка.

– Предания не говорят нам, откуда появляется Верховный судья и куда исчезает после того, как свершилось правосудие. Я не могу тебе ответить на этот вопрос, Сафира.

Учительница поднялась со своего стула и, сложив руки на груди, обратилась к классу:

– Как видите, иерархия имеет значение. Верховный судья вправе судить все четыре ступени ниже себя. Судья может приручить любую стихию, если того требуют правосудие и интересы планеты.

– А кто может судить Верховного судью? – не успокаивалась Сафира.

– А как можно осудить силу и великую мощь? – ответила Лерия вопросом на вопрос. – Можно ли заключить под стражу справедливость? Казнить беспристрастность? Заточить в темницах Песочных рукавов высший смысл?

– А Королеву? Королеву тоже нельзя судить?

– Первая ступень неприкосновенна, власть ее безгранична, – улыбнулась Лерия, – ведь она венец планеты.

– И так было всегда? – спросила ученица.

– Конечно же, нет, – ответила Лерия.

– А так всегда будет?

– Этого, мне кажется, не дано знать даже Магам, великим провидцам будущего. Их дар предвидения не может проникнуть за границы, после которых заканчивается «всегда». Предания говорят: «Быть этому до тех пор, пока ласточка не вернется в свое гнездо, пока засохшая яблоня не заплодоносит».

– Что же это значит? – задумчиво сказала ученица.

– Увы, у меня нет ответа. И мы не будем его искать, друзья мои. А знаете что? Выточите из камня фигуру Калирии Бальерос и принесите на следующее занятие. Это ваше задание от меня. А теперь ступайте гулять. Отдохните хорошенько. И не забывайте того, что получаете на уроках. Увидимся через неделю.

Глава 6.

Лафре как можно медленнее поднимался в спальню на третьем этаже дома, в котором был вынужден поселиться после женитьбы на Хельде Сирой. Итус при каждом удобном случае выказывал возмущение тем, что со дня заключения брака прошло уже три месяца, а молодые так и не зачали наследника. Сделать это было непростой для Лафре задачей, поскольку ничто не было в силах успокоить мужское вожделение так быстро, как брошенный на Хельду взгляд.

Подходя к кровати, Лафре старался не думать о том, что ему сейчас предстоит делать с женой, которая своим видом отбивала всякую охоту находиться с ней в одном помещении, не говоря уже об одном ложе. Но самой главной пыткой был исходящий от Хельды аромат, соединявший в себе запахи пота, мочи и испарений из отхожей ямы, не смываемый даже после редкой ванны.

Увидев своего мужа, Хельда смущенно улыбнулась, обнажив кривые зубы с желтоватым налетом, и откинула одеяло. Лафре сглотнул слюну, но не от предвкушения, а от ужаса, когда коснулся взглядом тощего тела жены с выпирающими сквозь бледную кожу ребрами и суставами. Он боязливо снял с себя рубашку, скинул штаны и сразу же поймал взгляд Хельды на своем беспомощно висящем мужском достоинстве. Глаза Хельды блеснули, она привстала с кровати, села на ее край и положила холодные влажные руки на бедра супруга, не переставая с восхищением смотреть на его тело, словно не веря, что этот упругий русоволосый юноша достался в мужья именно ей. Отвернув голову в сторону, Лафре поморщился, когда ощутил, как Хельда уткнулась носом ему в пах и коснулась губами члена. В следующую минуту он изо всех сил старался сосредоточить свои помыслы на чем-то приятном, чтобы дать себе шанс исполнить просьбу отца, но сделать это, когда в гениталии впилась Хельда, почти не представлялось возможным. Женщина была заметно обескуражена, не наблюдая никакой реакции мужа на ее отчаянные ласки, и тогда она не нашла ничего лучше, как полностью погрузить его достоинство себе в рот. От одной только мысли, что его самая важная часть тела находится сейчас в этом рту с прогнившими зубами, по спине Лафре побежали мурашки, он крепко зажмурил глаза, а затем неожиданно для себя оттолкнул Хельду так сильно, что та неловко упала спиной на постель и вскрикнула.

Лафре открыл глаза. Непонимающе оглядываясь по сторонам, он вдруг понял, что лежит в своей кровати в казарме в окружении похрапывающих курсантов. «Какое счастье, – испуганно шепнул Лафре, – привидится же такое». Впрочем, радость тут же сменилась ужасом от мысли, что этот ночной кошмар повторится наяву меньше чем через месяц.

Он поднялся и прошел до окна между рядами стоящих в казарме кроватей с курсантами. Из окна виднелся Рубеж, куда сегодня после вчерашнего провального спуска его отец, Гальер Аберус, собирался лично отправиться с пятью своими лучшими солдатами из Вильдумского отряда. Вчера, перед тем как отойти ко сну, Гальер решительно заявил, что вместе с солдатами они точно отыщут и прижгут новорожденного нивенга, даже если ему придется задохнуться ядовитыми парами Низины. «Интересно, – усмехнулся про себя Лафре, – а если они сегодня опять не найдут мать с ребенком, отец прикажет пройтись жгучими стеблями и по своему дряблому заду?»

Тут Лафре услышал крики командира Дамори, которые стали доноситься с улицы, со стороны противоположной казармы, где жили солдаты Вильдумского отряда. Вскоре дверь той казармы распахнулась, и оттуда лениво стали выходить полуобнаженные, только что проснувшиеся солдаты, которые направлялись к пруду, чтобы освежиться перед началом службы. Вот бы узнать, кто из них сегодня под предводительством Гальера Аберуса спустится в Низину.

Солдат поднимали на час раньше, чем курсантов, и Лафре, не дожидаясь, пока Дамори ворвется к ним в казарму и громогласным криком разбудит его и товарищей, тихонько вышел на улицу. В небе сейчас висели несколько больших огненных сфер, от которых исходил такой сильный жар, что ему самому захотелось окунуться в прохладный пруд, откуда один за другим выходили солдаты и тут же присоединялись к остальным, совершающим пробежку по тренировочным полянам деревни Кай-Ур. Лафре освободился от одежды и зашел в студеную воду. Неподалеку от него плескал на себя водой, стоя в пруде по пояс, один из солдат. Заметив курсанта, солдат усмехнулся и кивнул ему:

– Что так рано встал, мелочь?

– Ну, я же будущий солдат, – ответил Лафре. – Хочу уже сейчас начать привыкать к вашему распорядку дня. И хочу побольше узнать о том, что мне предстоит на службе.

– А что, твой папаша тебе не рассказывал о службе?

– Мой отец не из тех, кто будет коротать вечер, услаждая слух единственного сына полезными советами.

– Будь я сыном Гальеру Аберусу, уж поверь, он бы мне рассказал, – подмигнул солдат.

– Можешь забрать его себе. Через полгода встретимся и поговорим. Даю слово, ты будешь умолять меня взять папочку обратно. Еще и приплатишь.

– Тебя хотя бы сечь не будут за ошибки. Ты же сын предводителя Вильдумского отряда.

– У тебя в корне неправильное представление о том, кто есть Гальер Аберус, когда он заканчивает службу и возвращается домой. Даже огонь в камине утихает и боязливо смотрит на отца.

– Надо же. – Солдат зачерпнул обеими ладонями воду и умылся ей. – Кстати, опытные солдаты говорят, что если тебя высекли жгучими стеблями, надо сразу бежать в пруд – ничто так не остужает горящую после порки задницу, как здешняя вода.

– А тебя секли? – удивленно спросил Лафре.

– Меня нет. Но, может, сегодня и высекут.

– А ты что, в Низину пойдешь?

– Ну да. Батюшка твой меня выбрал. Меня и еще двоих ребят из моей роты. И двоих из второй роты.

– Ты первый раз в Низину пойдешь? – не унимался Лафре.

– Даже не в пятый, – с некоторым наставничеством улыбнулся ему солдат, зачерпывая воду и умываясь.

– Страшно?

– Не страшно. – Солдат пошел мимо дрожащего в воде Лафре по направлению к берегу. – Сейчас твой отец приедет, и двинемся к Рубежу. Надо успеть обсохнуть и облачиться.

– Вы в казарме переодеваетесь? – Лафре пошел к берегу вслед за солдатом.

– Какой ты любопытный, – хмыкнул солдат. – Конечно, в казарме. У каждого свои доспехи под кроватью. Шьют каждому по размеру, чтобы в Низине удобно было передвигаться. Форма ж тяжелая, с фонарями на плечах. Нужно, чтобы ничто не мешало двигаться там и орудовать каленым стержнем.

– Дамори нам рассказывал, – не умолкал Лафре, встав на берегу рядом с солдатом, – что когда мы станем солдатами Вильдумского отряда, то будет жеребьевка, и нам присвоят каждому свой номер.

– Так и есть, – разминая руки, ответил солдат. – У всех свой номер. У меня пятый.

За следующий миг слишком много мыслей пробежало в голове у Лафре, главной из которых была Хельда, стоявшая у него перед глазами, со своими жидкими немытыми волосами, глядящая на него со своей глуповатой улыбкой. Он сам не заметил, как его руки схватили первый попавшийся небольшой булыжник, лежавший у самого берега пруда, и вот уже в следующий момент Лафре, вымолвив сдавленное: «Прости», с размаху ударил солдата камнем по голове. Тот не успел даже сообразить, что произошло, и рухнул на покрытый темно-коричневой травой берег. Сердце колотилось, и Лафре ощущал, как оно будто поднимается вверх по пищеводу и сейчас выскочит наружу через рот. Он взял себя в руки, отшвырнул булыжник в воду, после чего припал ухом к груди солдата и задержал дыхание, пока не услышал, как сердце солдата медленно стучит. Лафре оттащил солдата повыше от воды, чтобы тот ненароком не скатился в пруд, и, озираясь по сторонам, бросился в сторону солдатской казармы. Сквозь окна он увидел, как находящиеся внутри солдаты напяливают на себя доспехи. Дамори же стоял на тренировочной поляне и был сосредоточен на курсантах: «Бежим! Бежим, не останавливаемся! Разминаемся! Приветствую вас, Аберус!»

Последние слова предназначались отцу Лафре, который, уже снаряженный, въехал на тренировочную поляну на молодом жеребце. Экипированный Гальер соскочил с коня, подошел к Дамори и что-то шепнул ему на ухо. «Не останавливаться!» – время от времени покрикивал Дамори на запыхавшихся курсантов и вновь отвлекался на беседу с Гальером.

Опустив голову и ссутулившись, Лафре вбежал в солдатскую казарму и сразу же увидел кровать под номером «пять». Стараясь, чтобы никто из солдат не заметил подвоха, он ринулся к кровати, встал на колени и, заглянув под нее, увидел небольшой сундук, в котором, должно быть, находились доспехи солдата, которого Лафре нокаутировал булыжником у пруда. К счастью, остальные были сосредоточены на облачении, и Лафре, достав из сундука тяжелую форму, тоже начал напяливать ее на себя, украдкой поглядывая на других солдат, чтобы понять, как правильно крепятся доспехи. Твердая, массивная, но на удивление удобная обувь – готово. Узкие легкие штаны – надеты. Тяжелая и прочная рубашка с металлическими лоскутами – с трудом, но надета. И самая главная (во всяком случае, для Лафре) часть формы – защитный шлем из тонкого мягкого металла, оставляющий открытыми только глаза. Закинув руку за спину, он нащупал железный крючок, за который, по-видимому, цеплялся мешок с воздухом, идущий по пришитому к внутренней стороне рубашки патрубку в шлем. Он с усилием надел шлем на голову. Если остальные элементы доспехов сели на тело Лафре как влитые, то шлем больно сжал его виски. Голова, очевидно, была единственной частью тела, не совпадающей у Лафре и у истинного владельца доспехов. Но Лафре готов был положить ее хоть в тиски, не говоря уже о шлеме, лишь бы избежать союза с семейством Сирой.

– Кальп! Чего мешкаешь, поганец? Мне преклонить пред тобой колено, чтобы ты соизволил вытащить свой зад на улицу? – рявкнул вбежавший в казарму Дамори.

Опешив от неожиданности, Лафре оглянулся на голос Дамори. Поняв, что Дамори принял его за Кальпа, юноша отрицательно помотал головой в разные стороны, поправил, как мог, шлем на голове, повернулся к командиру и направился к выходу. На улице в шеренгу уже выстроились остальные четверо солдат в доспехах, и перед ними взад-вперед прохаживался облаченный в форму отец. Лафре встал в ряд и уставился на Гальера Аберуса.

«Вы – мои лучшие солдаты! – громко говорил Гальер. – И если засранца не отыщете вы, его не отыщет никто! Мы обязаны найти говнюка сегодня и прижечь его проклятый черенок! Молва о беглеце дошла уже до самой Королевы – я вчера получил ноту от ее секретария. Он разве что не материт меня из-за того, что Вильдумский отряд не может исполнить свои прямые обязанности, ради которых и создавался! Какого клятого пса, Кальп?»

С этими словами Гальер тяжелыми широкими шагами двинулся к Лафре. «Где твои фонари, Кальп?» – приблизившись к Лафре, недовольно спросил отец. От страха по лицу Лафре заструился пот. Или это шлем, плотно прилегающий к лицу, заставил его вспотеть? За миг до того, как Лафре хотел уже открыть рот и, постаравшись изменить голос, ответить Гальеру, отец довольно похлопал юношу по плечу и заметил: «Молодец, Кальп! Не зря ты мой лучший солдат. Не попался на уловку и не вымолвил ни слова. Напоминаю: трепаться без дела нельзя! Иначе воздух будет тратиться быстрее, а у нас и так мало времени в том треклятом месте. А теперь всем повесить фонари на плечи! Взять в кузнице по каленому стержню, вложить его в футляр и зацепить за пояс футляром вниз! У Дамори получить воздушный мешок и зацепить его за крюк за спиной! Кран с воздухом не сметь открывать, пока не доедем до пересадки и пока я не отдам команду. За мной!»

Он развернулся и направился в сторону Рубежа, и остальные солдаты, включая Лафре, последовали за ним.

У Лафре колотилось сердце от волнения, когда они достигли края Медистого плато. Прямо напротив узкого разлома, на противоположной его стороне, высились внушающие трепет массивные стволы игура, где брала свое начало столица. На краю плато стояли две лебедки с подвешенными к ним и раскачивающимися над узким ущельем клетками, возле которых солдат ожидали двое водчих. «Внимание! – скомандовал Гальер. – Водчим занять свои места в кабинах! В первую кабину заходят Таврос, Пираль и Брейт. Во второй со мной поедут Ванор и Кальп. По местам!»

Лафре вместе с отцом и Ванором зашел в клетку, и в следующий момент кабина дернулась и медленно поехала вниз. Лафре часто дышал, но изо всех сил старался взять себя в руки и стабилизировать дыхание. По мере спуска стволы игура становились все толще и объемнее. «Волнуешься?» – усмехнулся Гальер, обернувшись к Лафре, который подумал, что лежащий на берегу пруда Кальп, вероятнее всего, является любимчиком отца. Лафре мотнул головой, и отец одобрительно похлопал его по плечу.

Наконец клетка достигла пересадочного пункта – это была обустроенная вокруг ствола игура дощатая площадка, на краю которой располагались еще несколько лебедок для дальнейшего спуска. Лафре ощутил, что ему становится трудно дышать. Висящие на плечах фонари тускло освещали пространство вокруг, прорезаясь светом сквозь серую дымку. Водчий открыл дверь кабины и шагнул на пересадочную площадку, и следом за ним на нее вышли Гальер, Лафре и Ванор. Через минуту к пересадочному пункту подъехала и вторая клетка, из которой вышли остальные трое солдат. В том же составе все, кроме водчих, оставшихся на пересадке, зашли в кабины, и водчие закрыли за ними двери. «Отпереть краны с воздухом!» – скомандовал Гальер. За миг до того, как кабины начали дальнейший спуск, Лафре нащупал в области шеи небольшой кран и повернул его – в нос ударила струя свежего воздуха, и дышать тут же стало легче.

Путь до Низины показался Лафре необычайно долгим, но вот кабина остановилась. Гальер распахнул дверь и ступил на землю Низины, и за ним поспешил юноша. Казалось, вокруг не было ничего, кроме дымчатой тьмы и стволов игура – таких толстых у основания, что взгляд не мог охватить их и оценить истинные размеры. Вглядываясь в темноту, Лафре заметил какое-то движение. Это была женщина. На первый взгляд, она ничем не отличалась от обычной деквидки, если не считать лохмотьев, в которые она была одета. Когда глаза немного обвыклись во тьме, Лафре увидел, что нивенги были здесь повсюду – они сидели на корточках и собирали в висящие за спиной берестяные короба семена маленьких серых цветков. Как только короб наполнялся, нивенг подходил к высоченной стене Медистого плато, вдоль которой медленной вереницей на толстых тросах ползли вверх и вниз сколоченные из досок небольшие ящики, круглосуточным конвейером доставляющие семена отсюда на поверхность. Нивенг выворачивал в ящики содержимое своих коробов и безучастно отправлялся на дальнейший сбор урожая.

«Рассредоточиться!» – скомандовал Гальер, и Лафре не успел опомниться, как остался один. Не зная, куда идти и что делать, он судорожно озирался по сторонам, пытаясь понять, как выбраться из этой жуткой местности обратно на поверхность так, чтобы его никто не заметил. Он осторожно пошел вдаль, стараясь не задеть нивенгов, которые словно срослись с ядовитой землей и не отрывались от цветков, собирая из их бутонов семена.

Очень скоро Лафре понял, что окончательно заблудился и упустил из виду то место, в котором опустилась кабина. «Да гори оно все! – пронеслось у него в голове. – Уж лучше задохнуться тут, чем лечь в постель с вонючей Хельдой».