Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить

За церковным кладбищем была тропинка, ведущая к деревне, и требовалось всего каких-то три или четыре минуты пешей прогулки для того, чтобы оказаться у дверей гостиницы.

В первый день своего пребывания в Робеке господин Раксэлл застал дверь в церковь открытой, благодаря чему он смог описать её интерьер. Именно это описание вкратце я и привел. Тем не менее, в сам мавзолей ему попасть не удалось. Он смог заглянуть только сквозь замочную скважину и кое-что подсмотреть из того, что там находилось, а там были и прекрасные мраморные изваяния, и саркофаги, покрытые медью, причем вся их поверхность была украшена геральдическим орнаментом. Это вызвало у него непреодолимое желание продолжить свои изыскания и потратить на них гораздо больше времени.

Документы, ради которых он сюда приехал, оказались именно такими, какие ему были и нужны для написания книги. В очень хорошем состоянии находилась семейная переписка и дневники, также и бухгалтерские книги первых владельцев поместья, которые были написаны разборчивым почерком и хранили в себе бесчисленное множество любопытных деталей. Судя по содержанию этих документов можно было понять, что первый из Делагарди был человеком сильным и одаренным. Вскоре после того как особняк был построен в округе начались волнения, крестьяне восстали и напали на несколько дворцов знати, и в результате нанесли серьезный ущерб. Владелец поместья Робек возглавил тех, кто решил подавить этот мятеж, в документах говорилось о казни зачинщиков и жестокой расправе над мятежниками, не знающей пощады рукой.

Портрет Магнуса де ла Гарди, так звали основателя рода, больше всех других картин в доме притягивал к себе внимание, поэтому господин Раксэл, проведя целый день за работой, изучал его с немалым интересом. Он не дает подробного описания этого портрета, по его мнению, лицо этого человека поражало отнюдь не добродетелью или красотой, а какой-то сверхъестественной внутренней силой. При этом надо отметить, что писал он о графе Магнусе как о чуть ли не феноменальном уроде.

В тот день господин Раксэл обедал вместе со всей семьей, после чего ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, он отправился к себе в гостиницу.

– Я хорошо помню, – пишет он, – как спросил церковного сторожа, которого встретил возле церкви, сможет ли он впустить меня в мавзолей. Он, вне всяких сомнений, имел туда доступ, так как я видел его однажды вечером стоящим на его ступеньках, и, как мне тогда показалось, он закрывал, хотя может быть и открывал дверь.

В его записках я нашел подтверждение тому, что утром следующего дня господин Раксэл разговаривал с хозяином. Он написал об этом очень подробно, тем самым вызвав у меня сильное удивление. Впрочем, вскоре я понял, что страницы, лежащие передо мной, по крайней мере с самого их начала, были готовым материалом для той книги над которой он работал. Также мне удалось понять и то, что они являются ни чем иным, как подобием журналистской стряпни в которую подмешивают диалоги.

Его целью было, как он говорит, найти какие-нибудь свидетельства о графе Магнусе, из которых можно было бы узнать то, чем он жил, почитал его народ или нет. Из этих летописей ему удалось выяснить, и это можно сказать с абсолютной уверенностью, что особой популярностью среди народа граф не пользовался. В том случае, если его издольщики[108] опаздывали на работу в те дни, когда они должны были работать на него как на хозяина поместья, – он растягивал их на деревянной скамье и порол их, а затем клеймил во внутреннем дворе своего особняка. Было два случая, когда люди попытались отнять у него участки земли, так вот, зимой, каждый своей ночью, дома этих людей таинственным образом сгорели вместе с их семьями и детьми, находящимися в этих домах. К тому же, есть еще одна вещь, о которой больше всего беспокоился хозяин гостиницы, причем к этой теме он возвращался не один раз, – это то, что граф пошел по Черному Пути, и, судя по всему, умел вызывать какого-то Демонического Духа.

Само собой разумеется, вы захотите узнать, как и повел себя господин Раксэл, что это такое – Черный Путь. При этом ваше любопытство, к моему сожалению, так и останется не удовлетворенным, поскольку выведать что-нибудь об этом не удалось и ему. Хозяин явно не хотел касаться этой темы, говоря точнее, вообще не желал отвечать на этот вопрос. Именно в этот момент его куда-то позвали, поэтому он, явно тому обрадовавшись, поспешно удалился. Лишь только несколько минут спустя он засунул свою голову в полуоткрытую дверь, чтобы сообщить о том, что его срочно вызвали в Скару[109] и он вернется только к вечеру.

Так и не выяснив, что же это такое – Черный Путь, господину Раксэлу пришлось приступить к своей работе в особняке, к той, которой он занимался ежедневно. Записки и документы, на которые он в скором времени наткнулся, направили его мысли совсем в другое русло. Его внимание привлекла переписка между Софией Альбертиной из Стокгольма и её замужней кузиной Ульрикой Элеонорой, которая жила в Робеке в период с 1705 по 1710 годы. Эти письма были чрезвычайно интересны в том плане, что проливали свет на культурные традиции, существовавшие в Швеции в то время, любой из тех, кому удалось прочесть полную публикацию этих писем в изданиях Шведской Комиссии по Историческим Манускриптам, может это подтвердить.

После обеда он закончил с этими письмами. Затем, поставив ящики с ними на свое законное место, он, как и следовало ожидать, решил посмотреть несколько томов из стоявших рядом для того, чтобы выбрать с какого из них будет лучше всего начать свою работу на следующий день. Полку, на которую он наткнулся, главным образом занимали бухгалтерские книги, написанные от руки самим графом Магнусом, хотя среди них и затесалась одна, попавшая туда явно из другой компании. Эта была книга по алхимии, переплетенная в один том вместе с другими наиболее известными мистическими трактатами из существовавших в шестнадцатом столетии. Поскольку господин Раксэл был не особенно хорошо знаком с мистическими трактатами, особенно по алхимии, ему потребовалось очень много времени на то, чтобы правильно прочитать заголовки. Там была «Книга Феникса», «Книга Тридцати Слов», «Книга Жабы», «Книга Мириам», “Turba philosophorum”, – и другие. Он очень обрадовался, когда случайно наткнулся на лист, который специально был оставлен почти чистым в середине книги. На нем был заголовок – “Liber nigrae peregrinations[110]” и еще несколько строк, всё это было также, без всяких сомнений, написано самим графом Магнусом. На самом деле и этого было вполне достаточно для того, чтобы понять, о чем этим утром пытался сказать хозяин дома, упомянув о религии такой же древней, как и этот Мир, и о том Пути, которому, по всей видимости, следовал граф Магнус. Здесь я привожу перевод настоящего фрагмента на английский:

«Если человек хочет прожить долгую жизнь, заручиться покровительством доброго ангела и увидеть, как прольется кровь его врагов, то первым делом ему надо отправиться в город Хоразин[111] и предстать там перед принцем…». – В этом месте слово было затерто, но не полностью, поэтому господин Раксэл был абсолютно уверен в том, что сумел его разобрать правильно и это слово следует читать как aeris[112] (из воздуха). Далее ничего, лишь только одна строчка на латыни: Quaere reliqua hujus materiei inter secretiora. (Остальное смотрите среди материалов личного характера).

Нельзя отрицать того, что из-за тех зловещих эманаций, которые исходили от всего, к чему прикасался граф, у господина Раксэла, родившегося почти три столетия спустя, возникла мысль о том, что вполне вероятно тот приобрел свое могущество благодаря алхимии, а вместе с ней и занятием черной магией. Причем, это его увлечение сделало эту влиятельную фигуру еще более заметной. Поэтому, когда после длительного созерцания картины, висевшей в холле, на которой был изображен первый де ла Гарди, он отправился по привычному пути домой, все его мысли были сосредоточены именно на графе Магнусе. Его глаза не видели всей той красоты, что его окружала. Он не воспринимал восхитительных ароматов леса, не замечал чудесного света, озарившего озеро. А когда он внезапно остановился, то был очень удивлен тому, что вместо того, чтобы оказаться у гостиницы, куда он должен был прийти, он оказался у ворот на церковное кладбище. И в этот момент его глаза помимо его собственной воли уставились на мавзолей.

– А, – произнес он, – граф Магнус, здравствуйте. Я буду очень рад встрече с Вами.

– Как и многие убежденные холостяки, – писал он, – я имею привычку говорить с самим собой вслух, и, в отличие от греческих и римских аристократов, в ответ на свое приветствие я и ожидал гробовой тишины. Само собой разумеется, возможно даже к моему счастью, на этот раз я не услышал ничего из того, что можно было бы принять за малейший намек на ответ. Лишь только женщина, которая, как я полагаю, как раз в тот момент убирала в церкви, уронила какой-то металлический предмет на пол и от раздавшегося лязга я вздрогнул. А граф Магнус, я думаю, спал крепким сном.

Вечером того же дня хозяин гостиницы, который уже знал о том, что господин Раксэл желает встретиться с приходским священником или дьяконом (как их называют в Швеции), познакомил его с ним в фойе гостиницы. Усыпальницу Де ла Гарди они решили посетить на следующий день, а после своего знакомства немного времени провели за беседой на общие темы.

Господин Раксэл знал, что в обязанности дьяконов в Швеции входило обучать претендентов на получение конфирмации,[113] таким образом, он мог надеяться освежить в своей памяти знание Библейских притч.

– Вы знаете что-нибудь о Хоразине?

Похоже, что дьякон был сильно удивлен, но с готовностью рассказал ему то, что знал об этом городе, в основном плохого.

– Чтобы лучше понять, – спросил господин Раксэл, – я полагаю, там сейчас одни руины остались?

– Да, наверное, так, – ответил дьякон, – Я слышал от наших старых священников, что там Антихрист должен был родиться, и еще многое рассказывают…

– А что рассказывают? – заинтересовался господин Раксэл.

– Всякое. Я уже и забыл, – ответил дьякон, и вскоре после этого ушел, пожелав постояльцу доброй ночи.

Сейчас хозяин гостиницы был один. Поэтому Раксэл быстро сообразил, что тот сейчас находится в полном его распоряжении, а этот пытливый вопрошатель не собирался его щадить.

– Господин Нильсен, – сказал он, – я кое-что узнал о Черном Пути. Вы можете мне рассказать то, что вы об этом знаете. Какие таинственные силы граф умел вызывать?

Возможно по той причине, что шведы имеют привычку медлить и не сразу отвечать на вопросы или потому что хозяин гостиницы сам был медлительным по природе своей, я не могу сказать точно, только господин Раксэл пишет, что хозяин гостиницы более минуты рассматривал его с головы до ног, после чего, подойдя к нему совсем близко, дрожащим от напряжения голосом, произнес:

– Господин Раксэл, я могу рассказать вам одну историю, но больше вы от меня не услышите ни единого слова, а когда я закончу свой рассказ, не спрашивайте меня ни о чем… В те времена, когда жил мой дедушка, а было это девяносто два года назад, жили два человека, которые говорили: «Граф помер: что нам до него. Вот мы возьмем, соберемся и пойдем в его лес, и будем там охотиться, сколько душа пожелает» – это они говорили о том дальнем лесе, что на холме за Робеком. Ну а те, кто слышал их похвальбу, отвечали им: "Не ходите. Мы знаем, там вы встретите тех, кто ходит, когда они должны покоиться в гробу, а не ходить». А эти же в ответ только смеялись. В том лесу не было лесников, которые должны были следить за ним, потому что никто не хотел жить там. Раньше когда-то был, но он умер, вся его семья уехала, и дом лесника стоял пустой. Так что эти двое могли делать в лесу всё, что только пожелают.

Наконец, наступила ночь, когда они собрались и пошли в лес. Мой дедушка сидел здесь в этой комнате. Было лето, и ночь была светлая. Через открытое окно он мог наблюдать за лесом и слышать всё, что там происходит.

Вот, здесь, на этом месте, так он и сидел, а вместе с ним двое или трое других мужиков сидели рядом и слушали. Сначала, вроде как, ничего не было слышно. А потом…, знаете, как отсюда далеко до леса…, так вот, вдруг они слышат, как кто-то кричит, да так кричит, как будто из его тела с корнем вырывают самую душу. Они собрались все вместе в одной комнате, и так и просидели три четверти часа с места не вставая. А тут вдруг опять услышали, как будто кто-то ходит рядом, всего в каких-то трех сотнях элей.[114] В тот момент тот, кто ходил, вдруг начал смеяться. Но это был смех ни одного из тех, кто ушел в лес, а это был какой-то совсем другой смех, и как они все потом говорили, это вообще был смех не человеческий… Потом они услышали, как кто-то со всей силы хлопнул дверью…

Только когда рассвело и солнце поднялось, они пошли к священнику. Они ему сказали:

– Отец! Надевайте свою ризу и раф[115], пойдемте с нами. У нас двое покойников: – Андерс Бьорнсен и Ганс Торбьёрн.

Вы понимаете, они были уверены в том, что эти двое уже мертвы. Ну, значит, идут они по лесу…, а мой дедушка запомнил всё очень хорошо. Он говорил, что они сами, те, кто с ним был, были больше похоже на ходячие трупы, и священник тоже, тот был весь белый от страха. Он им сказал, когда они шли:

– Я слышал крик ночью, а потом я услышал хохот. Если я не смогу этого прогнать от себя, я никогда не смогу сомкнуть глаз и заснуть.

– Дело было так, они пришли в лес, и там, на опушке они нашли тех, кто не вернулся этой ночью. Ганс Торбьёрн стоял спиной к дереву и постоянно что-то отталкивал от себя руками – всё толкал и толкал, а что никто не мог понять, что-то невидимое. Тем не менее, он был живой, вот только говорить не мог, немым стал. Они привезли его обратно в деревню, а потом отправили в Нючёпинг,[116] к родне, там он и помер еще до наступления зимы. Всё то время, пока он был жив, он так и толкал от себя непонятно что. Андерс Бьёрнсен тоже был там, но он был мертв. Вот что я расскажу вам об Андерсе Бьёрнсене. До того дня это был красивый парень, а когда они его нашли, там в лесу, у него лица не было, потому что всё мясо с кожей до самых костей было содрано. Вы можете такое представить? Мой дед на всю оставшуюся жизнь запомнил это. Они положили его на носилки, на которых носят покойников, и накинули на его голову саван, а священник пошел первым. Они начали петь псалмы за упокой, правда, пели они, кто во что горазд. Так вот, когда они уже дошли до последней строки первого псалма, один из них, тот который нес эти носилки спереди, споткнулся и упал, все сразу посмотрели на носилки, смотрят, а покрывало сползло, и глаза у Андерса смотрят, как у живого, прямо вверх и ничего не видят. Такого они вынести не могли. Поэтому священник положил опять на его голову саван и послал за лопатой, там они его и похоронили.

На следующий день, пишет господин Раксэл, дьякон зашел за ним вскоре после завтрака и они отправились вместе в мавзолей. Он рассказывает, что ключ от мавзолея висел на гвозде, как раз возле кафедры. В этот момент ему пришло в голову, что неплохо было бы, если бы дверь в церковь оставалась открытой, а, как правило, так и бывало. Тогда ему особого труда не составит улучить момент, взять ключ и самому туда проникнуть. Тем более, было бы неплохо всё это провернуть на тот случай, если вдруг окажется, что там имеется гораздо больше вещей, способных пробудить интерес исследователя, чем можно было заметить после поверхностного осмотра во время первого визита. Мавзолей, после того как он оказался внутри, не произвел на него сильного впечатления. На памятниках, представляющих из себя главным образом громоздкие монументы семнадцатого и восемнадцатого веков, богато украшенные орнаментом, были выгравированы имена, причем там присутствовало большое количество эпитафий и геральдической символики. В центре комнаты с высоким потолком, куполом поднимающимся в самую высь, стояло три саркофага, покрытых сложнейшим орнаментом, искусно нанесенным рукой настоящего мастера. На крышках двоих из этих саркофагов, как это принято в Дании и Швеции, были металлические распятия. На третьем, который, как оказалось впоследствии, был саркофагом самого графа Магнуса, вместо распятия был выгравирован его объемный портрет в полный рост, а по краям от его изображения виднелось несколько переплетающихся ветвей орнамента с изображением различных сцен. Одна из них – была сцена битвы с изображением пушки, из которой валил густой дым. Были там и стены городов – крепостей, и отряды копьеносцев. Вторая сцена – была сценой казни. А на третьем фрагменте было видно, как через лес со всех ног бежит человек, волосы его развеваются по ветру, а руки раскинуты в разные стороны, причем за ним кто-то или что-то гонится. При этом трудно сказать, то ли художник хотел нарисовать преследователя человеком, но не смог передать требуемого сходства, или он преднамеренно пытался изобразить чудовище, каким это существо и казалось. Принимая во внимание мастерство художника, с каким была выполнена вся его работа, господин Раксэл скорее склонялся к тому, что здесь больше подходит последнее. Существо это было очень маленького роста и почти всё было закутано в какой-то плащ с капюшоном, волочившимся за ним по земле. Видна была только единственная конечность этого существа, которая оставалась не прикрытой плащом, как бы вытягивающаяся из того места, где у человека должно быть плечо. Как объясняет господин Расэл, эта конечность была чем-то похожа на щупальце осьминога. Далее он пишет: – Увидев это, я сказал себе, – По-видимому, здесь скрывается какая-то аллегория, – это образ, который олицетворяет демона, преследующего заблудшую душу. Возможно, здесь выражена сама сущность предания о графе Магнусе и его таинственном покровителе. Надо посмотреть на то, как выглядит сам ловчий. Нисколько не сомневаюсь, что он будет изображен в виде демона, дующего в рожок. Как он не искал, каких либо других таинственных или демонических персонажей больше не находил. Было еще одно очень нечеткое изображение мужчины закутанного в плащ, стоящего на холме, словно утопающее в тумане. Он стоял, опершись на трость, и с интересом наблюдал за сюжетом травли, развернувшейся перед его глазами, что действительно удалось передать граверу со всем присущим ему мастерством.

Господин Раксэл обратил внимание на стальные висячие замки, внушительных размеров и очень тяжелые с виду, которые должны были обеспечивать сохранность саркофагов – их было три. Также он заметил, что один из них был сорван и валялся на полу, в проходе. Затем, не желая более задерживать дьякона или тратить понапрасну свое драгоценное время, он пошел в особняк.

– «Интересно», – пишет он, – «Почему иногда бывает так, когда идешь по одному и тому же маршруту, который ты проходил уже много раз, вдруг перестаешь отдавать себе отчет, как одни мысли сменяют другие, и ты уже не замечаешь того, что происходит вокруг тебя. Сегодня вечером (а это со мной было уже во второй раз), я абсолютно не понимал куда иду, причем, я планировал сам лично посетить мавзолей и скопировать там эпитафии. В какой-то миг, внезапно, я ловлю себя на мысли, что открываю калитку на церковное кладбище, и в этот момент я всем своим существом осознаю, что монотонно повторяю как заклинание слова: – Вы уже проснулись, граф Магнус? Как, Вы еще спите? – потом еще что-то чего я не могу вспомнить. По-моему, я всё это время был словно под очень сильным гипнозом».

Он нашел ключ от мавзолея на том самом месте, где тот и должен был лежать. После этого он скопировал большую часть из того, что собирался скопировать. Если уж говорить по существу, то он оставался совершенно один в этом мрачном склепе до тех пор, пока освещение не стало настолько слабым, что он уже был не в состоянии ничего толком видеть.

«Должно быть, я ошибся в том, что всего один из висячих замков на саркофаге графа был открыт. Сегодня я нашел два открытых замка. Я взял их, осмотрел, и, после тщетной попытки закрыть, очень бережно положил на наружный подоконник. Висеть оставался только один замок, мне кажется у того пружинный затвор. Никак не могу понять, как он открывается. Ох, лучше бы мне туда не лезть, похоже, я уже начинаю бояться того, что смогу открыть саркофаг. Какая-то неведомая сила влечет меня туда, и в то же самое время я все равно боюсь чего-то ужасного и жестокого, а вместе с тем мрачного и великого, отдающего глубокой стариной».

Как выяснилось, следующий день обещал быть последним днем пребывания господина Раксэла в Робеке. Он получил письма, в которых говорилось о том, что для него было бы весьма желательным вернуться в Англию. Его работа с документами в поместье практически подошла к концу, тем не менее, свой отъезд он отложил. Он решил, что будет неплохо сначала попрощаться с обитателями поместья, сделать свои последние записи, а после этого можно и уезжать.

На самом деле дорожные сборы и прощание с людьми, оказавшими ему столь теплый прием, заняли гораздо больше времени, чем он ожидал. Гостеприимная семья настояла на том, чтобы тот отобедал с ними. Обедали они в три. Было уже около половины седьмого вечера, когда он должен был уехать из Робека, только напоследок он решил совершить променад. Во время прогулки по берегу озера он останавливался чуть ли ни на каждом шагу, пытаясь впитать всем своим существом осознание того, что настал последний миг, когда его нога ступает по этой земле. Он хотел забрать с собой все впечатления, связанные с этим местом и теми днями, которые он провел здесь. Поднявшись на вершину холма, на которой стояла церковь, он остался там на несколько минут, вглядываясь в бескрайний простор над вершинами высоченных деревьев, начинающихся от самого холма и уходящих в бесконечную даль, словно пытаясь охватить их взглядом. Они словно были выделены тёмным, почти черным контуром на фоне светлого неба, озаренного слабыми зеленоватыми отблесками. И когда, наконец, он обернулся, собираясь уже навсегда покинуть это место, ему неожиданно захотелось, во что бы то ни стало, попрощаться с графом Магнусом и всеми покойными Делагарди, лежащими в усыпальнице. Гробница была всего в каких-то двадцати ярдах от церкви, кроме того он знал, где висит ключ. Спустя всего несколько мгновений он уже стоял возле огромного медного саркофага, по привычке разговаривая с самим собой: – Граф, Вы, надо полагать, в свое время были большим проказником, – говорил он. – Не смотря на это, я очень рад нашему знакомству, и, знаете…

– В это момент, – пишет он, – я почувствовал, как что-то тяжелое упало на мою ногу. Я тут же убрал ее, а этот тяжелый предмет свалился на пол с лязгом и грохотом. Это был третий, последний из трех замков, на которые был закрыт саркофаг. Я наклонился для того чтобы поднять его и… Господь свидетель тому, что я говорю чистую правду, я уже хотел выпрямить спину и встать во весь рост, как услышал скрежет металлических петель и увидел, как поднимается крышка саркофага… Быть может, в тот момент я повел себя как последний трус, но я не мог больше находиться там ни одной секунды. Я вылетел из этого ужасного склепа стрелой, потратив на это меньше времени, чем мне требуется для того, чтобы написать одну букву, почти с той скоростью, которая мне нужна для того чтобы произнести слово. А еще сильней меня напугало то, что я не мог закрыть замок на ключ. Сейчас, когда я сижу в своей комнате и записываю всё это, я пытаюсь вспомнить, как долго стоял этот металлический скрежет, и сколько не ворошу в своей голове, никак не приходит на ум слышал я его еще тогда или уже нет. Единственное, что я почувствовал, так это чье-то присутствие, я точно не могу сказать, кто это был или что это было, только это меня очень сильно напугало. Сколько я не копаюсь в памяти – не могу сообразить, то ли я услышал какой-то странный звук или может быть увидел какую-то тень, или какого-то призрака, не знаю… О, Боже Всемогущий, какие таинственные силы я разбудил?

Бедный господин Раксэл! Он, как и планировал, отправился на следующий день в Англию и добрался до неё без приключений. Всё это мне удалось понять из его записей, накарябанных изменившимся почерком. Один из тех его блокнотов, которые попали мне в руки вместе с другими бумагами, дает не то чтобы ключ, а некоторое объяснение того, что ему пришлось пережить. Основной путь он проделал на барже. Из этих записок я понял, что он предпринял не менее шести попыток пересчитать и описать своих попутчиков. Записи были такие:

24. Пастор из деревни в Сконе.[117] Одет в обычную черную сутану, на голове мягкая черная шляпа.

25. Коммивояжер из Стокгольма направляется в Тролльхеттан.[118] На нем черный плащ, коричневая шляпа.

26. Человек в черном плаще, в широкополой шляпе, одет очень несовременно.

Это место подчеркнуто, и добавлено еще: Возможно, он едет вместе с пассажиром № 13, я еще не видел его лица, если говорить о № 13, то он похож на католического священника в сутане.

Конечный результат подсчета всегда оказывался один и тот же. В результате получалось, что на барже переправлялось двадцать восемь человек, среди них было двое странных и чем-то отличавшихся от остальных людей: один был одет в длинный черный плащ и широкополую шляпу, а другой был невысокого роста и одет он был в темный плащ с капюшоном. В то же время из записок понятно, что на берег выходят только двадцать шесть пассажиров, причем видно, что отсутствуют как раз эти двое: странный мужчина в длинном черном плаще и человек маленького роста в плаще с капюшоном.