Маракуда

Владимир Шеменев

Маракуда

Что мы ищем и где это находится?

По длинному коридору университетского музея археологии и этнологии, вдоль резных колонн, статуй и старинных портретов шла молодая симпатичная девушка лет двадцати пяти. Девушку звали Мария. Она была младшим научным сотрудником кафедры истории и этнографии Бразильского университета города Сан-Паулу. Мария любила свою профессию, но больше всего любила тот мир, который она изучала.

А изучала она жизнь и быт индейцев северо-восточной части Бразилии.

***

Амазония1 – неведомый дикий край, таинственный и необжитый, с тысячами рек и озер, нескончаемыми лесами, под покровом которых днем также темно, как и ночью. Где-то там, среди проток и болот, под кронами деревьев высотой с 30-этажный небоскреб, живут сотни племен, численность которых порой не превышает и ста человек. Живут без машин, телевизоров и телефонов, по своим правилам, со своими страхами, опасностями, с первобытными легендами, обычаями и ритуалами.

Это их жизнь.

Они по-человечески счастливы. Им ничего не нужно от цивилизации. Главное, чтобы «цивилизация» не приходила к ним, не вырубала деревья и не строила дороги. А так всё нормально – лес прокормит, лес укроет, лес защитит.

Это их земля и их мир…

***

Красный огненный диск уже коснулся крыш домов.

Пылали стекла в оконных рамах, превращаясь из бледно-голубых в темно-пурпурные. По углам за колоннами стали собираться сумерки, поджидая своего часа.

Стук каблучков эхом разносился по пустому зданию.

Мария – невысокая, худенькая, можно сказать, изящная – парила в лучах заходящегося солнца, от которого росли тени гипсовых лучников и метателей копий, игроков в уламу2 и резчиков по камню, жрецов и вождей, мужчин и женщин. Их руки сползали со стен и бежали по мраморному полу, норовя растопыренными негнущимися пальцами схватить девушку за туфельки. Орлиные носы дергались, пухлые губы шевелились, и в такт шагам нёсся ровный тихий шелест голосов: «Остановись, постой с нами, расскажи, как там у вас – у живых?»

На Марии был строгий деловой костюм европейского покроя: пиджак, юбка чуть выше колен и белая блузка с бантом, на котором была приколота брошь в виде красного попугая с желто-синими крыльями и огненно-красным хвостом. Говорят, что амулет с попугаем наделяет его владельца силой огня и великой энергией солнца. Но для Марии это был всего лишь значок – эмблема Национального географического общества.

Девушка остановилась перед резной дверью.

Темные волосы в косой челке качнулись и замерли. На худеньком личике, словно два огромных блюдца, светились счастливые глаза. По-детски розовые губки всё время шевелились, мысленно проговаривая предстоящий диалог. «“Добрый день, профессор!” Он ответит мне: “А, Мария, проходи!” А я ему скажу в ответ: “Вы всё-таки решили отправить меня к ним?”. – Мария покосилась на окна и поправила сама себя: – Всё-таки “Добрый вечер”».

Её рука сжимала саквояж из темно-коричневой кожи.

Мария стояла перед дверью, не решаясь войти в святая святых – в кабинет, где вот уже почти полвека мыслит и творит «Великий Родригес»: так звали за глаза студенты и сотрудники Председателя Национального Географического общества, директора музея археологии и этнологии, профессора этнографии, доктора исторических наук Родригеса Марионни.

Профессор Марионни был научным светилом, монстром этнографии и всего, что казалось южноамериканских индейцев.

Девушка выдохнула и постучала.

– Да, да… Входите, – пробурчал голос за дверью.

Мария переложила портфель в левую руку, правой надавила на витиеватую бронзовую ручку и толкнула тяжелую массивную дверь. Петли протяжно скрипнули, доводчик подхватил дверное полотно и отвел в сторону, впуская девушку в помещение.

На стенах в полумраке уходящего дня висели портреты первооткрывателей страны Красного дерева3 – все усатые, все с бородками, в блестящих латах поверх черных бархатных камзолов и обязательно со шпагой в одной и свитком пергамента в другой руке. Между великими и знаменитыми путешественниками громоздились стеллажи с книгами в потертых переплетах. Отдельную стену занимала огромная карта северо-восточной Амазонии – территории на стыке границ пяти государств: Венесуэлы, Гайаны, Суринама, Гвианы и Бразилии.

В глубине комнаты в окружении рукописей и артефактов4 стоял профессор – невысокий старичок в роговых очках с толстыми линзами и с лихо закрученными усами. Навалившись на стол, он через лупу читал витиеватые надписи на старинной, почерневшей от времени короне. Корона была из оружейной стали, с погнутыми зубцами, местами помятая и оплавленная. В ней чувствовалась некая сила, внушающая трепет и уважение. Это был символ не власти, а скорее могущества.

Подойдя к столу, Мария поздоровалась с Родригесом Марионни:

– Добрый день, профессор, – покраснела она и тихо исправилась, – то есть вечер.

Старичок не придал значения её оговорке. Он оторвался от чтения текста, идущего по ободу короны, и посмотрел на стоящую перед ним девушку.

– А, Мария, я как раз рассматривал ваш экспонат, – он отложил лупу, поправил очки и протянул девушке руку. – Волнуетесь?

– Немного, – Мария почувствовала, как пересохли губы. – Вы всё-таки решили отправить меня к ним?

– Ну что с вами делать, – старичок развел руками. – Тем более за вас хлопотал господин президент.

– Я вам очень благодарна.

– Чтобы не забыть, отдам сразу, – старичок порылся в документах и протянул ей два листа формата А4. На обеих был компьютерный текст, печати и подписи. – Это разрешение из Министерства иностранных дел Республики Гайана на проведение этнографической экспедиции на их территории. А это рекомендательное письмо из Университета в Джорджтауне. Порядок есть порядок. Всё-таки другая страна.

– Спасибо, профессор. – Мария взяла бумаги, сунула в боковой карман портфеля и показала на корону. – Можно?

– Конечно.

Мария взяла корону. Руки задрожали, отчего пришлось спешно поставить экспонат на стол. Девушка вытерла выступивший на лбу пот. «А корона-то не простая», – подумала она, чувствуя немоту в пальцах.

– Да, она не простая, – будто читая её мысли, проговорил профессор, – дух Макунаймы всё еще в ней. По легенде и всем имеющимся в архиве записям, сия корона была сделана из чистого золота. Текст, орнамент, форма – всё об этом говорит. Непонятно только одно: как золото могло изменить свою природу? Вот ваша задача, и вам её предстоит решить.

– Может, муиски сделали два экземпляра?

– Вряд ли. Углеродный анализ показал, что корона изготовлена из редкого метеоритного металла. А вкрапления золота поставили ученых в тупик. Температура плавления благородного металла меньше, чем у стали, а следовательно, золота там не должно было быть.

Во время разговора корона стала подрагивать, будто хотела что-то сказать. Одновременно профессор и Мария посмотрели на вибрирующий и от этого ползущий по столу экспонат. В нём была сила, и эта сила пугала.

Мария перекрестилась, что не осталось незамеченным профессором.

– Лучше её убрать, – сказал он, засовывая корону в сейф. – У меня такое ощущение, что она подслушивает нас.

– Дух Макунаймы рвется наружу.

– Честно сказать, я мало верю в сказки, связанные с этой злополучной короной. Тем не менее считаю, что легенды имеют под собой некую почву, так сказать – исторический базис, основанный на реальных событиях, которые по прошествии веков превратились в мифологию.

Профессор порылся в коробке, вытащил пожелтевшую фотокарточку и протянул девушке.

– Вот еще один интересный тип. Профессор химии Франсуа Рошель, единственный, кто уцелел из экспедиции Гонсалеса. Его в полубезумном состоянии нашли индейцы племени яномама5 в тридцати милях6 к северу от Боа-Висты7.

Взяв из рук профессора фотографию, Мария перешла поближе к свету, который ярким пятном лежал вокруг настольной лампы. Опустила взгляд, всматриваясь в худое, изможденное лицо в тонком позолоченном пенсне, с редкими седыми волосиками на плешивой голове. Левого глаза не было, левую щеку и часть лба покрывали тонкие, загрубевшие от времени рубцы. «Следы ожога, – подумала Мария, —полученные при неких обстоятельствах, известных только этому типу». Она перевернула карточку и прочитала надпись: «Франсуа Рошель. Парижская психиатрическая клиника. 1912 год».

– Он здесь… – договорить Мария не успела. Профессор перебил её на полуслове.

– На закате своих лет. Пережив нечто неописуемое, он лишился рассудка и остаток дней провел в психбольнице.

– Какая страшная судьба!

– Я вот думаю… Может, это всё звенья одной цепи? Корона, Макунайма, Гонсалес, Рошель и белые индейцы, к которым вы летите?

– Вы хотите сказать, что экспедиция Гонсалеса была на самом деле.

– Судя по этой фотокарточке – скорее всего, да. Кстати. Мы готовим многотомное издание «Сказки, мифы и легенды народов Амазонии», и было бы прекрасно, если бы вы привезли хорошую, правдоподобную историю из жизни индейцев.

– Я не подведу вас, профессор.

– Верю, доверяю, поэтому и посылаю.

***

Маленький одномоторный самолет летел над бескрайними лесами.

На борту был нарисован красный крест и надпись ICRC8. Внизу расстилался настоящий лесной океан. От горизонта до горизонта – сплошное зеленое море, по которому бежала крошечная тень от летящего над джунглями воздушного кораблика.

Мария приоткрыла форточку, и в кабину ворвался равномерный гул мотора, настоянный на свежем воздухе.

– Река Рупунуни9, – прокричал пилот, показывая вниз. – Еще полчаса – и будем на месте.

Пилота звали Андрес. На вид ему было лет двадцать восемь. Он был метис – наполовину белый, наполовину индеец. Симпатичный, меднокожий, коренастый крепыш в ковбойской рубахе, потертых джинсах и с шапкой черных вьющихся волос. Сильные руки крепко держали штурвал, так что Мария была спокойна.

Под крылом проплыла красно-коричневая лента реки, пошли протоки, рукава и опять лес. На горизонте показался утопающий в вечернем тумане горный хребет.

Андрес был симпатичным парнем, но разговаривать Марии не хотелось. Все мысли были заняты короной и той тайной, которую она хранила в себе.

Девушка открыла портфель и достала фотографию короны большого разрешения. Изображение было четким. Все детали, узоры, орнаменты и надписи были хорошо видны.

Когда-то она была золотой, и если это правда, то что произошло с благородным металлом, раз он поменял свои свойства? Вот задача, которую ей надо было решить. «Миссия невыполнимая, – так сказал профессор в день ее отлёта и добавил: – но если вы сможете приоткрыть тайну короны, у нас на одну загадку станет меньше».

Мария задумалась: как такое могло произойти, что золото стало железом?

– Колдовство.

– Что колдовство? – вздрогнула Мария, ошарашенная неожиданным ответом пилота. Девушка невольно напряглась и подумала: «Он что, читает мысли? Очень подозрительный тип». – Мария покосилась на летчика и захлопнула саквояж.

– Такое бывает, особенно на высоте. Шум мотора, тряска, гул – всё это накладывает отпечаток на психику. Порой тебе кажется, что ты говоришь сам с собой, а выясняется, что всё, о чем ты думал, ты сказал вслух… И все всё слышали.

– Я что, разговаривала? – Мария наклонилась к пилоту, крича ему в ухо.

– Да. Вы говорили что-то про миссию, которая невыполнима, а потом сказали, что золото превратилось в железо. Я подумал, это вы бредите от недостатка кислорода. Но если это произошло и золото на самом деле стало железом, то без волшебства тут не обошлось.

– Вы верите в духов?

– Я – да, то есть нет… Я верю в Бога, Он Творец всему, – пилот замолчал, но, видно, ему стало стыдно, и он добавил: – В духов – ну совсем немножко.

Мария улыбнулась.

– Все верят немножко, а как приспичит, так сразу бегут в церковь.

Андрес решил сменить тему и кивнул головой в сторону саквояжа.

– Я заметил надпись, что там написано на короне?

– Оро, мучо оро10.

– Девиз конкистадоров, – молодой человек хмыкнул и качнул штурвал, выравнивая машину, попавшую в одну из воздушных ям.

– Я бы сказала – навязчивая идея.

– Эту фразу я знаю с детства. Все мальчишки нашего поселка бредили золотом Эльдорадо11, и мы частенько отправлялись на поиски сокровищ. Хвала Господу, что никто не погиб и никого не сожрала анаконда. – Пилот перекрестился и добавил: – Я вырос в этих местах. Портейрас знаете? Не тот, что на востоке – большой и пыльный. А маленький, – Андрес большим пальцем показал себе за спину, – он там, возле большой реки.

Мария кивнула.

Она знала этот маленький городок на реке Тауйни, одном из северных притоков Амазонки. Как знала почти все деревни, поселки и фактории на север от великой реки. В одних была проездом, в других – как этнограф-исследователь, в-третьих – в роли миссионера. Где-то делала пересадку, где-то записывала мифы, легенды, обычаи, а куда-то летала от Красного Креста с продуктами и медикаментами. Если бы её разбудили ночью и сказали: «Нарисуй карту северной части Бразилии», – она нарисовала бы её с закрытыми глазами.

Чем дольше они летели, тем ближе становилась горная цепь, укутанная густыми облаками. Через некоторое время вдали блеснула гладь озера, и Мария увидела две стоящие рядом скалы, по форме напоминающие человеческие фигуры. Та, что покрупней, была похожа на воина, всматривающегося вдаль, а та, что поменьше, – на хрупкую девушку, прильнувшую к своему возлюбленному.

Деревья вдруг разошлись, открыв расчищенный кусок леса.

Внизу проплыло кукурузное поле, на краю которого приютилась индейская деревня с единственным одноэтажным каменным зданием, служившим одновременно и школой, и продуктовым складом, и больницей. Часть леса была вырублена под полевой аэродром. Самолет сделал круг и, пройдя над деревней, пошел на посадку.

Мария прикрыла глаза, ногти впились в кожу портфеля, а губы зашептали молитву: «Господи, сыне Божий, спаси и сохрани!».

Так и произошло.

Шасси коснулись земли, машина дрогнула и побежала по свежескошенной стерне, подпрыгивая на мелких неровностях. Промчавшись почти сто пятьдесят метров в облаке непроницаемой красной пыли, небесный путешественник замер возле кромки леса.

Гул двигателя постепенно перешел в неровное дребезжание, потом в тарахтение и постепенно затих. Только винт, крутящийся по инерции, продолжал со свистом рассекать воздух. После трех часов полета наконец-то наступила звенящая тишина.

Девушка выбралась из кабины, радуясь твердой земле под ногами. Шум в голове исчез, и его место заняли звуки джунглей: стрекотание цикад, крики обезьян и щебет птиц, которых в большом городе можно услышать разве что глубокой ночью или в зоопарке.

На крыльцо бывшей миссии12 вышел пожилой индеец, одетый в яркую пеструю рубашку, темные шорты и выгоревшую на солнце соломенную шляпу. Старик был близорук. Не спеша нацепил на нос очки, приставил ладонь ко лбу и стал рассматривать прибывших…

Пыль стала оседать, и старый вождь разглядел пилота, который всё время нырял в чрево железной птицы, вытаскивая оттуда большие и маленькие коробки. Рядом с самолетом стояла девушка, вскрывала прибывший груз, и раздавала индейцам медикаменты и провизию. В силу плохого зрения её лица старик не мог разглядеть, но по фигуре догадался, кто пожаловал к ним в гости.

За спиной вождя в дверном проеме возникла суета, шум, гам и появились любопытные индейские мордашки. Не дожидаясь разрешения, пять мальчиков и столько же девочек с радостным криком «Мария!» кинулись к девушке…

***

Огненно-красное солнце медленно опускалось за деревья, в тени которых уже бродили сумерки. На поляне весело трещал костер, вокруг которого полукругом сидели несколько взрослых индейцев, детей и прилетевшая к ним этнограф Мария.

Запах дыма, печёного маниока13 и жареных ясан (водяных курочек) плыл над деревней, настраивая на романтический лад. Марии казалось, что она окунулась в девятнадцатый век. Треск костра, полуобнаженные индейцы, не выпускающие из рук сарбаканы14, и старый вождь, который представлялся ей в роли шамана, вещающего о былых днях. На коленях у девушки лежала раскрытая тетрадь, в которую она записывала всевозможные истории.

– Сеньор15, – Мария посмотрела на старого вождя, – расскажите нам про Священное озеро.

– Расскажи, расскажи, – тут же загалдела детвора, пугая притихший лес.

– Ладно. – Старик подбросил веток в костер, подумал, глядя на звезды, и начал свой рассказ. – Это было давно, больше ста лет назад. В те дни наш народ был свободным, и всё вокруг – и горы, и леса, и то, что в небе, и в реках – всё принадлежало нам. Каждая деревня, каждое племя имели свои земли, где мужчины охотились, а женщины выращивали кукурузу. Мы ходили голые, а оружием нам служили луки и копья. Мы не знали ружей, не знали обуви и шляп, но мы были счастливы, потому что в реках в изобилии водилась рыба, в лесах – дичь, а в небе всегда парили птицы. Все племена жили в мире и согласии до тех пор, пока в наш мир не пришли белые люди, искавшие золотой город. А с ними к нам пришла кровь, болезни и предательство. Среди нас нашлись такие, которые за горсть медных пуговиц рассказали пришельцам про Священное озеро. И началась война. Жестокая и беспощадная. – Вождь умышленно сделал паузу, интригуя и завораживая слушателей. Помолчал немного для солидности и продолжил. – В тот год, когда родился Маракуда, войны и болезни, завезенные белыми людьми, унесли сотни жизней. Деревни опустели, а те, кто выжил, ушли подальше в джунгли.

– Дедушка, а кто такой Маракуда? – девочка лет шести, сидящая рядом с Марией, тронула старика за руку. – Ты никогда не рассказывал нам про него.

Старый вождь поправил шляпу и, покачав головой, ласково сказал:

– Ооо, это был великий воин…

Часть 1. Маракуда

Мальчик с ягуаром

На берегу сидел индейский мальчик.

Он сидел на корточках, созерцая темную, спокойную гладь реки. Рядом с ним на песке, уткнувшись мордой в передние лапы, лежал молодой ягуар. Зверь то ли спал, то ли прикидывался, но как только щелкала ветка или у берега раздавался плеск играющей рыбы, его уши дергались, ловя посторонний звук, а хвост вытягивался и чуть приподнимался над землей. Мальчика звали Маракуда, а его друга – Онка (Молодой Ягуар).

Они кого-то ждали.

Маракуда, из племени вай-вай16, был не совсем обычный мальчик. О том, что он потомок светлокожих муисков17 – королей Америки, он не знал, зато всегда, с того самого времени, как разум вошел к нему в голову, он осознавал свое предназначение. «Не может охотник, познавший язык братьев своих меньших, охотится на них, так же, как и лесоруб, не может срубить дерево, когда слышит стук его сердца», – так говорил старикам Маракуда. Они же в ответ только качали головами, удивляясь его мудрости.

Когда-то чибча правили этим миром, но потом, что-то пошло не так, империя пала, муиски рассеялись, растворившись среди меднокожих племен. Триста лет назад, первые белые, прибывшие в Америку, еще встречали в джунглях Амазонии индейцев со светлой кожей и голубыми глазами. Португальцы называли их «индиос до тапиок» – белые индейцы, но потом те пропали и о них почти забыли. Забыли все кроме жителей деревни, в которой родился мальчик с голубыми глазами.

На вид мальчику было лет двенадцать. Невысокого роста, с кожей цвета светлой бронзы, будто выкрашенной белилами. Чуть пухлые губки, маленький носик, и огромные, похожие на два бездонных озера, нежно-бирюзовые глаза. Черные, как смоль волосы, словно листья осоки, падали на лоб, образуя челку, из-под которой на мир смотрел не то ребенок, не то взрослый воин, познавший жизнь и мудрость матери Камуди (Анаконды18). Набедренная повязка из кожи тапира19 опоясывала его бедра, а на шее, на веревке, сплетенной из лыка дерева эшвейлеры20, висел деревянный амулет в виде каймана21. Никакого оружия у него не было, да и оружие ему было не нужно, ибо он был воплощением самого Курупиры – Духа леса.

Маракуда появился на свет в большую грозу на острых перекатах Себур-тероан, что значит Ревущие Пороги. Его отцом был Каутемок (Падающий Орел), а матерью – Ваугашин (Ручей-у-Дома), его крестным стал старый кайман Акута, а армия огненно-рыжих муравьев трубила в его честь, сообщая всем, что родился великий воин.

Как всё это было

Двенадцать лет назад жена вождя Ваугашин возвращалась с женщинами с Ишкиши-вау (Река Креветок), где собирала ползающих по мелководью красных рачков. Загрузив под завязку плетеную ивовую корзину, она взвалила ношу на спину и пошла домой, стараясь не отстать от остальных. В джунглях темнеет рано, и нет ничего хуже, чем остаться одной в ночном лесу, кишащем хищниками, змеями и ядовитыми насекомыми. Вокруг лежал непроходимый лес Кумария22 с его бездонными омутами, трясинами и ядовитыми лианами.

Ваугашин была на девятом месяце, и ей пришло время рожать, когда прибежали соседки и сказали, что все берега Ишкиши-вау усыпаны креветками. Маленькие существа выбирались на теплое мелководье всего лишь раз в году и то на два-три дня. Поэтому надо было спешить, и все женщины в деревне, похватав корзины, устремились за деликатесами.

Не захотела остаться дома и Ваугашин.

Как назло, в ту ночь пришла гроза с острогов Камо-Маунтинс (Солнечные Горы). Тяжелые свинцовые тучи закрыли небосклон, коснувшись верхушек деревьев. В лесу быстро сгустился мрак, а по небу прокатилось эхо приближающейся грозы.

Жена вождя прибавила шаг.

Она испугалась, что сильно отстала. Ей было тяжело и неудобно тащить ношу, и от этого у неё заболел низ живота. Младенчик дернулся и завозился во чреве, усиливая неприятные ощущения.

– Ой! – вскрикнула Ваугашин, опуская корзину на землю. Женщина вытерла пот, струящийся по её миловидному лицу, и, обхватив живот, привалилась к дереву. Бросать креветок не хотелось: зачем, спрашивается, тогда тащилась в такую даль? Она решила переждать, пока утихнет боль и вернутся силы. Ваугашин присела на вывернутое с корнем дынное дерево. Поваленный ствол был увит лианами и покрыт густым бледно-зеленым мхом.

Сидеть было тепло и мягко, но не безопасно.

Лес наполнился ветром, сила которого росла, предвещая бурю. Заскрипели деревья, загудели гигантские папоротники, шевеля растопыренными лапами. С шумом поднялись с ветвей дремавшие попугаи и, хлопая крыльями, кинулись искать укрытие. Ломая кустарник, мимо Ваугашин с визгом пронеслась капибара, спеша укрыться в своей норе. Боязливая водосвинка до полусмерти напугала женщину. «Пуганый пуганого пугает», – подумала жена вождя и встала.

Надо было идти.

В небе громыхнуло, по земле ударили первые капли дождя. Пока она отдыхала, соплеменницы ушли так далеко, что стихли их голоса. И даже если бы кто окликнул жену вождя, из-за шума ветра звук не достиг бы её ушей.

Ваугашин стало страшно.

Боясь привлечь крупного зверя, она покрутила головой и робко позвала. Прислушалась и чуть громче крикнула еще раз. Потом еще и еще. Никто не отвечал, и людей нигде не было.

Она осталась одна.

Только ветер, раскаты приближающейся грозы и истошные крики птиц наполняли джунгли. Ваугашин подхватила корзину с ненавистными ей креветками. Подняла – и тут же опустила на землю. Острая боль пронзила всё тело, живот заболел еще сильней, и ей показалось, что младенец пнул её ножкой изнутри. В небе еще раз громыхнуло, и дождь забарабанил по земле, набирая темп. Закусив губу, женщина вцепилась в край корзины и потащила плетеный короб к реке. То, что река была рядом, она знала, уловив сквозь ветер шум бегущего через пороги водопада.

Беда не ходит в одиночку.

На осыпи, ведущей к воде, нога Ваугашин зацепилась за корягу. Потеряв равновесие, женщина упала на песок. Корзина выскользнула из рук, подпрыгнула и укатилась на мелководье – к неописуемой радости креветок. Волна ударила в днище, вымывая пленников из темницы. Измученные духотой и скученностью, они с удовольствием окунулись в прохладные воды быстрой и мутной реки и, виляя своими хитиновыми туловищами, постарались побыстрей убраться на спасительную глубину.

Ваугашин стало обидно за себя, за ушедших женщин, за уплывших креветок. Слезы навернулись на глаза, и она сжала кулаки, стараясь не разрыдаться.

Ливень превратил мир в сплошное серое пятно, пересекаемое косыми полосами, падающими с неба. Женщина с трудом поднялась с мокрого, пропитанного дождем песка и посмотрела на кипящую реку. Это была Каювин (река Белоголовой Маруди23). На той стороне за пеленой дождя просматривалась мокрая заболоченная низина, заросшая папоротниками, осокой и гигантскими орхидеями. Где-то там, в гуще леса, была её деревня. Три полета стрелы, не больше, но как добраться?

Жена вождя ступила на скользкие камни, ведущие вдоль невысокого водопада. Развела руки и пошла, старательно удерживая равновесие. Вокруг нее бурлил поток, то касаясь живота, то доходя до груди. Она почти перешла реку, когда несущийся по течению ствол вырванного с корнем дерева зацепил её своими обломанными ветвями и сбил с ног. Потеряв равновесие, Ваугашин упала в бурлящий поток. Водопад подхватил её, закрутил и швырнул с двухметровой высоты.