Полная версия
Свисс хаус, или В начале месяца августа
А можно было самому попробовать пережить настоящее приключение, тем более что раньше отец никаких приключений никогда не предлагал. Андреас и сейчас убежден в том, что нет на свете более разумного и рассудительного человека, нежели его отец-железнодорожник, по воле которого огромные поезда вовремя отправлялись по точно расчерченным маршрутам и прибывали туда, куда полагалось, не раньше и не позже. Отец сказал, что сейчас наступило «техническое окно», они могут спокойно пойти вдоль дороги, а потом и по самим рельсам.
Сначала они вышли на привокзальную площадь, прошли мимо старого автобуса «Заурер» с желтыми бортами. При каждом шаге рюкзак отца гремел покупками, сам Андреас нес на плече, сначала правом, потом левом, потом опять на правом, пестрый свернутый отрезок садового шланга. Солнце отражалось холодными осколками в стеклах домов, казавшихся мертвыми, хотя как раз это они-то и являлись домами живыми, не магазинными. Потом они миновали автозаправочную станцию «Мигроль» и вышли за пределы города. Железная дорога тянулась параллельно слева от них. Справа приглушенно шумел поток, упрятанный в ровные берега. Потом дорога описала плавную дугу и вплотную приблизилась к насыпи. Андреасу шланг уже изрядно надоел, но отцовский рюкзак был куда тяжелее. По спине у отца расползалось темное пятно резко и знакомо пахнущего пота.
Потом они остановились у пригорка, на котором паслись овцы, лениво переходя с места на места. Отец поправил рюкзак, приладив его удобнее. Скоро дорога исчезла, влилась в серое недавно перепаханное поле. Отец сказал, что теперь им придется пойти по рельсам. Сейчас, разумеется, это немыслимо, так как строго запрещено. Но тогда жизнь была намного проще. Они взобрались вверх по насыпи, ноги съезжали по камням, взбивая облачка пыли. Отец остановился и посмотрел сначала назад, потом вперед, словно сам был не очень уверен в том, что делает. Они ушли уже довольно далеко, справа и слева возвышались горные хребты, по острию которых словно кто-то мазнул белой краской. Шпалы, черные, пропитанные резким нефтяным запахом, были положены очень неудобно. Если наступать на каждую из них, то нормальный прогулочный шаг немедленно превращался в мелкую рысь. Если же идти как обычно, то тогда правая или левая ступня регулярно проваливалась между шпалами, так что из ходьбы опять-таки ничего путного не получалось. Скорее всего, так сделано специально, чтобы люди не ходили по железной дороге и не подвергали свою жизнь опасности. Андреас опять переложил шланг с правого плеча на левое, разницы между которыми уже не было никакой, болели они одинаково.
Болели уже и ноги, правая пятка, кажется, была стерта до крови. Но Андреас знал, что раз он находится рядом с отцом, то с ним ничего плохого не произойдет. Просто технические стандарты иногда не совпадают с человеческими привычками, а вроде бы ровный и гладкий путь может быть источником проблем и мучений. Отец сказал, что нужно пройти еще три километра и пропустил Андреаса вперед. Теперь прокладывать дорогу будешь ты. Андреас спросил, как можно прокладывать дорогу по уже положенным рельсам? Но отец сказал, что даже двигаясь по рельсам, всегда нужно знать, куда ты хочешь попасть, и не пропустить своей остановки. В этот момент они дошли до моста, под которым бурлила речка. Ее поверхность остро блестела на солнце, но все равно, при желании можно было увидеть гладко отесанные потоком камни на дне. Рельсы стали четверкой отполированных восклицательных знаков, уверенно упиравшихся в бесконечно убегающий горизонт. Река же, пусть и втиснутая в ровные, тщательно спланированные берега, была совершенно свободна в своем течении.
* * *Первая половина пробежки завершилась у дома престарелых – нескольких корпусов, смонтированных из стандартизированных, но элегантных блоков. Окна кое-где закрыты белыми гардинами, над каждым из них, в ожидании жаркого дня, уже опущены полотняные навесы. Корпуса расставлены полукругом, тут же устроен декоративный пруд. Над ним выгибался вибрирующий под ногами мостик со стальными тросами вместо перил. Декоративный тростник выглядел сухим и желтым, вода зацвела от жары, небольшой фонтанчик безвольно расплескивал слабые струйки, неподвижные карпы в воде слабо шевелили хвостами. Андреас остановился на несколько минут, успокоил дыхание, потом побежал обратно, но уже через центр деревни, более коротким маршрутом.
Обычно Андреас им не пользовался, потому что бежать в этом случае приходилось вдоль кантональной дороги наперегонки с легковыми автомобилями, грузовыми фургонами и пассажирскими автобусами. Но сейчас утро, деревня спала – в предпраздничную субботу можно позволить себе поваляться в постели немного дольше обычного. Работали только автозаправка, пекарь и молочник. На главной площади, между мэрией и торговым центром, уже была в первом приближении смонтирована сцена. Длинные столы и скамейки расставлены рядами. Протянутые крест-накрест над площадью гирлянды с красными флажками слабо раскачивались на утреннем ветру.
Андреас бежал не торопясь, центр деревни остался позади, справа и слева потянулись одинаковые двух- и трехэтажные дома на две-три семьи с палисадниками, поленницами, фруктовыми деревьями и временными разборными бассейнами, вокруг которых в беспорядке валялись пластмассовые игрушки. Офисных зданий, магазинов или мастерских здесь уже не наблюдалось, кроме, может быть, одной непритязательной парикмахерской. Андреас остановился, протер стекла очков. Майка, мгновенно остыв, неприятно прилипла к спине. Небольшой магазинчик «Магические камни, кристаллы, талисманы» еще закрыт, но, подойдя ближе к витрине, можно увидеть набор разложенных в каком-то не сразу понятном порядке камней, обработанных и естественных.
Странно, что раньше Андреас не обращал на них никакого внимания. Некоторые камни были особыми, с цветными вкраплениями, мерцавшими, словно звезды, всеми цветами радуги, в зависимости от того, под каким углом на них падал дневной свет. Не исключено, что камень у него дома появился именно отсюда. Это была убедительная гипотеза. Правда, Андреас не смог бы сейчас сказать, когда Анна-Мари, если это была она, купила этот камень. Никаких соответствующих кассовых чеков он не видел, а ведь обычно, купив что-то, чеки, длинные бумажные ленты с рядами цифр, букв и с логотипами супермаркетов КООП или МИГРО, она не выбрасывала. Они складывали чеки в специальную коробку, а потом в конце месяца подбивали семейный бюджет.
* * *Блеск камня напомнил ему их поездку в Санкт-Галлен. Анна-Мари выполняла редакционное задание, связанное со знаменитой библиотекой! Когда они вышли из поезда и остановились под вокзальными часами, показывавшими время в формате двоичного кода, Андреас ощутил, что здесь гораздо холоднее, чем в Берне, даже несмотря на солнце, которое иногда проглядывало сквозь сизый туман. Библиотека оказалась миниатюрной и скромной. Старинный фигурный паркет оглушительно скрипел. Безразмерные войлочные тапочки, предназначенные для посетителей, норовили слететь с ноги, на одной из полок за тонкой стальной решеткой черного цвета Андреас усмотрел синий двухтомник с Дон Кихотом, а в сувенирном киоске на видном месте лежал роман Томаса Хюрлимана «Фройляйн Штарк».
Фотосъемка завершилась, они вышли из библиотеки. Черная ель, установленная рядом с собором, была увешана бумажными фигурками и символами. Ярко светились витрины закрытых магазинов. На их пути им основном встречались аптеки и часовые бутики с четырех- и пятизначными ценниками. Издалека доносился раскатистый смех. Вспыхнули и рассыпались лучистыми пригоршнями звездные огни – включилась праздничная иллюминация. Анна-Мари вытащила камеру, но потом оказалось, что ничего путного она не сняла. Воспоминания сохранились куда более яркими и настоящими, чем смазанные черные кадры с какими-то желтыми пятнами. Иллюминация скоро кончилась, ее хватило на несколько центральных улиц. Анна-Мари сказала, что ей холодно.
Они нашли работающий ресторан, который назывался именем редкой специи. У входа на черном раскладном штендере мелом и с грамматическими ошибками было написано, что любое блюдо можно попросить сделать навынос. Внутри оказалось сумрачно, но тепло, на стойке бара судорожно переливалась огнями миниатюрная рождественская елка. Хозяин был крупным швейцарцем, его жена маленькой таиландкой. Отсюда, из тепла, улица уже не казалось такой мрачной. Кроме них в ресторане сидели еще несколько припоздавших посетителей, но никто из них даже и не думал смотреть в их сторону, не говоря уже о том, чтобы рассказывать им, первым встречным, свои истории. Хозяин-швейцарец говорил на тяжелом аппенцелльском диалекте, с маленькой таиландкой он говорил на французском.
Андреас сказал, что в наше время все жилые пригороды выглядят одинаково, особенно в темноте. Улицы похожи одна на другую. Люди и обстановка везде одинаковы. Теоретически даже можно представить ситуацию, когда человек по ошибке попадает в другой город и принимает его за свой. Он оказывается на чужой улице и не может отличить ее от своей. Входит в чужой дом и думает, что это его дом, в котором почему-то оказался чужой человек. Анна-Мари поставила со звоном чашку на блюдце и на пару секунд задумалась. Потом решительно покачала головой: нет, это совершенно невероятная ситуация. Ну, хорошо, ты пошел в клуб, закинулся там таблетками или употребил пару дорожек кокса. В любом случае можно замутить себе сознание так, что ты будешь не в состоянии воспринимать окружающий мир.
Предположим, кто-то дотащил тебя до вокзала и посадил не в тот поезд. Но ведь потом обязательно придет проводник, растолкает тебя, даже в новогоднюю ночь, и потребует предъявить билет. И если он увидит, что ты едешь не туда, он обязательно предупредит тебя, предложит сойти на ближайшей станции и проинформирует о стыковочных рейсах в нужном направлении! Не говоря уже о том, что покинув поезд и услыхав «бонжур» вместо «привет», ты сразу же поймешь, что явно попал куда-то не туда. Но допустим! Анна-Мари отодвинула в сторону пустую чашку из-под кофе. Допустим, что проводника не было. Бывает и такое. И ты оказался не в том городе, в котором ты обычно живешь. И допустим, что твоя улица называется банально, например, Полевая улица или улица Анри Гизана.
Предположим, что ты заполз в такси, назвал адрес и шофер довез тебя до дома. И вот ты выходишь из машины, и что? Во-первых, твой ключ не подойдет к двери в подъезде. У нас не выпускают одинаковых замков и ключей. Каждый набор ключей от каждой квартиры зарегистрирован в банке данных. Если ключ утерян и необходимо сделать копию, то следует самому отправиться в мастерскую, где факт изготовления копии будет зарегистрирован. Но предположим, что именно в этот момент кто-то выходил гулять с собакой. И ты смог войти в подъезд. Так обычно бывает в идиотских фильмах, созданных ленивыми сценаристами. И тот, кто выходил на улицу, не обратил на тебя никакого внимания и не поинтересовался, а почему это совершенно невменяемый человек, которого здесь никто и никогда раньше не видел, хочет войти в мой дом. Предположим! И предположим также, что дверь в «твою» квартиру была не заперта. Самое позднее в этот момент ты точно поймешь, что оказался в чужом доме, и знаешь почему? Анна-Мари торжествующе посмотрела на Андреаса.
Потому что, конечно же, современный капитализм делает из человека универсального потребителя. Но вся штука заключается в том, что у каждого такого потребителя должен быть свой собственный эстетический профиль. Человек должен быть универсальным, но при этом единичным, уникальным. Потому что капитализм нуждается в расширении палитры предлагаемых товаров. А в разных товарах нуждаются только люди с разными эстетическими воззрениями и предпочтениями. И вуаля! Мы имеем устойчивую систему, единообразную в основе своей и бесконечно инвариантную в своих потребительско-поведенческих клише. Магазины полны одинаковых, но разных покупателей, касса звенит, валовый продукт растет, Организация экономического сотрудничества и развития вне себя от восторга. Поэтому-то ни одно правление ни одного муниципалитета не будет никогда строить одинаковые дома или похожие друг на друга жилые блоки. Кроме того, можно выключить себе мозги лошадиной дозой алкоголя, но запах своего дома, ощущение родины, интуитивное осознание родного… У каждого из нас эти реакции записаны на генетическом уровне. Это нельзя перепутать! Нельзя!
* * *Андреас вытер лоб, оторвался от витрины магазинчика с волшебными кристаллами и побежал дальше! Не исключено, что именно в тот момент все и пошло у них не так, пошло не тем путем. Но если бы знать заранее! Какую границу они пересекли тогда, в Санкт-Галлене, в этом жалком ресторане с отвратительной, на самом деле, едой? Издалека донеслись звуки колокола, ровно девять ударов. Навстречу проехал велосипедист, сзади его обогнал трактор, волокущий огромный прицеп, забитый аккуратными, упакованными в пластик, рулонами сена. На последнем перед поворотом домой пригорке Андреас оглянулся назад. Отсюда обычно можно видеть горы, три белые вершины, которые при хорошей видимости всегда отчетливо рисовались на почти уже дугообразном горизонте. Но сейчас они скрыты синей, непроницаемой для глаз дымкой. День будет очень жарким.
После душа Андреас ощутил не только приятную усталость, но и голод. Но дома его наверняка накормят, вне зависимости от того, желает он того или нет. В какой-то момент Андреас испытал приступ тоски по маленькой машинке, в которой они вместе с Анной-Мари ездили по окрестностям в поисках подходящей квартиры. Потом в сознании у него будто начали падать костяшки домино, расставленные в хитром порядке, и он подумал, что стоило бы все-таки посмотреть, нет ли обновлений в ее сетевых профилях. Но Андреас тут же одернул себя и сказал, что обещания нужно выполнять, и прежде всего это касается обещаний, данных самому себе! А еще он вспомнил об отцовском «Мерседесе-СЛК», стоящем в гараже дома, и настроение у него резко улучшилось. Из квартиры этажом ниже донеслась неуверенная, но упорная игра на пианино: утреннее занятие началось. И пусть играет!
Представитель управляющей компании спрашивал у них перед подписанием договора аренды, не помешают ли им звуки музыки, но Анна-Мари сказала, что музыка мешать не может! Главное, чтобы ниже не обитали заядлые курильщики. Андреас согласился, а представитель только развел руками, мол, с куревом ничего поделать нельзя, серая зона закона! Курить во своих четырех стенах в Швейцарии не воспрещается при условии, как указано в Обязательственном праве, соблюдения интересов соседей. А где проходит эта граница соблюдения? Никто толком сказать не может. Так что пусть уж лучше музыка. Допив кофе, что еще сильнее раздразнило его аппетит, Андреас прихватил свой рюкзак и вышел из квартиры. Заперев дверь, он спустился по лестнице и на мгновение притормозил у двери квартиры ниже: звуки пианино были слышны здесь куда отчетливее.
Автобус, красный гигант на водородном двигателе, притормозил, подобрал еще двух пассажиров и отправился к вокзалу. Его сосредоточенная тишина изредка прерывалась голосом диктора по громкой связи и приглушенным шумом пролетающих поездов. Никаких проблем, сегодня тут все идет строго по расписанию! Под сводами ажурных перекрытий на художественных стропилах литого чугуна прохаживались голуби. Иногда они взлетали и, хлопая крыльями, меняли свое местоположение. В здании вокзала во все том же заведении продолжалась акция в пользу крестьян Южной Америки, но народу было уже куда меньше, а свободных мест больше. Андреас купил субботний выпуск цюрихской газеты, сэндвич с пармской ветчиной и бутылку зеленой «Ривеллы».
Он вспомнил, что где-то тут неподалеку жил писатель Педро Ленц и еще несколько писателей. И что Анна-Мари как-то даже рассказывала ему о целой творческой школе, которая как-то так сама собой зародилась здесь между вокзалом, промзонами и жилыми кварталами. Она показывала ему его фотографии, но Андреас уже не мог точно сказать, кто делал эти снимки и кто был автором небольшого видеоролика, на котором Педро Ленц читал текст в небольшом подвальчике, головой упираясь в потолок и постоянно отбрасывая прядь волос, дерзко падавшую ему на глаза. Текст, который очень, кстати, хорошо продавался, он читал на распевном языке, это был вымышленный текст о красивой женщине, о том, как, нарушив покой художника, она превратила его и всех вокруг в героев античной трагедии, рассказанной на новый лад, а недалекий город Цофинген, откуда ее и занесло в этот текст, казался городом у горизонта событий совершенно невероятных для того, чтобы быть правдой, но достоверных в достаточной степени для того, чтобы превратиться в пронзительное для сердца и души повествование.
* * *Пришел проводник. Отложив газету на соседнее кресло, Андреас показал ему свой годовой единый проездной – красную карточку с неестественной фотографией. Проводник был молодым человеком с черными глазами и с кожаной сумкой на ремне. Справа на жилете у него был виден приколотый праздничный значок: очертания государственной границы, проведенные изящным пунктиром границы языковых регионов, и словосочетание «Первое августа» на пяти языках. Накануне праздника такие значки продавались буквально везде: на почте, на автозаправочных станциях и на кассах в супермаркете. Они всегда находились в нарядной упаковке, каждый год дизайн упаковок и значков менялся. Значки стоили довольно-таки дорого. Но ведь это был не простой товар.
Теория и практика потребительского капитализма могли говорить что угодно, но в данном случае речь шла о Родине и о символическом вкладе в ее героическое прошлое, прекрасное настоящее и блестящее будущее! Коробки со значками должны были пустеть на глазах – так выглядел негласный общественный договор. В противном случае могло возникнуть впечатление, что люди перестали интересоваться принадлежащим им же самим государством! Проводник отсканировал огромным смартфоном проездной, попросил назвать свой почтовый индекс, станцию назначения и отправления, потом вернул пластиковую карточку Андреасу и пожелал хорошего дня. Он говорил на смутно знакомом диалекте, звучание которого, если закрыть глаза и прислушаться, возвращало Андреаса в детство. Проводник был определенно родом из Лёйкербада. Андреас оглянулся ему вослед, но тот был уже на другом конце вагона. Андреас посмотрел в телефон, до прибытия в Берн оставалось еще около двадцати минут.
Всю свою сознательную жизнь он перемещался по одним и тем же маршрутам. А если взять машину, сесть наугад в любой поезд и отправиться туда, куда, по большому счету, ехать совершенно незачем? Далекую Женеву последний раз он посещал лет семнадцать назад. С другой стороны, а что там делать? Иной язык и толчея. Хотя в близком Гштааде он вообще еще не был ни разу. С другой стороны, там тоже слишком много туристов с лыжами, автобусов с иностранными номерами и лавок с хронометрами. Если уж на то пошло, то городок Поскьяво по ту сторону перевала Бернина нравится ему куда больше. Там хорошее вино, есть улица с красивыми особняками, а местные жители не раздуваются от собственной значимости, легко переходя с языка на язык.
Пришлось бы ему выбирать между Цюрихом, и, скажем, Женевой, то компромиссным решением вполне мог бы стать Монтрё. Но только весной! Поезд влетел в туннель! Лозанна, с ее хаотическим нагромождением зданий, для него совершенно чужой город, в отличие от морского курорта в Испании, где он, а перед этим его отец, уже который год снимали недорогой пансион. Там он у себя дома, и городок этот он исходил вдоль и поперек, от прибрежных улиц с киосками, в которых продают надувные матрасы, пляжные полотенца и зонты от солнца, до утопающего в платанах современного центра с отелями и магазинами знаменитых брендов. Анна-Мари выдержала там только две недели на каникулах после окончания колледжа.
* * *У церкви Духа Святого стояли сборщики подписей и предлагали поставить автограф под какой-нибудь, любой, на выбор, народной законодательной инициативой. Под стеклянным балдахином, размашисто переброшенным через привокзальную площадь, было еще относительно прохладно, красные трамваи резко трезвонили всякий раз, когда кто-то торопливо пересекал в опасной от них близости рельсы, словно лезвием вырезанные из массы серой брусчатки. Автобус останавливается рядом с бывшим кинотеатром. Сейчас здесь страховая компания и еще целая колония учреждений, их названия отчетливыми буквами вытравлены на отполированных до блеска латунных табличках. Да? Это я! Где? Уже у автобуса. Прижимая телефон плечом к уху, Андреас медленно идет к остановке. Ничего нового! Я проверял, уверен, что с ней все в порядке. Почему?
Интуиция! Может, купить что-нибудь по дороге? Корм коту? Нет? Хорошо. Рёшти, конечно только рёшти. Голос у нее почти не изменился, разве что после того, как отец уехал в Берлин, он стал каким-то… С внутренним упреком. Да, примерно так. С ожесточенным внутренним упреком, обращенным к каждому собеседнику. И к нему тоже. Будто и он несет свою часть ответственности за принятое отцом решение. Можно подумать, что все дело не в Максимилиане. Андреас всегда с пониманием относился к матери, но потом он научился держать дистанцию и не погружаться в волны ее переживаний. Врачи только пожимают плечами. У него синдром «мертвой воды», говорят они. Это когда все органы на месте, когда все органы здоровы, когда они работают так, как надо, кроме одного: сумма органов не дает Человека, не рождает Личность. Так бывает. Редко, но бывает. И никто не знает почему.
На знакомом повороте у приходской церкви Святого Петра автобус немного притормозил. Под навесом напротив посольства Исламской Республики Иран, как всегда, дежурил военнослужащий. На этот раз это была невысокая блондинка в синей военной униформе и берете, из-под которого непослушно выбивались волосы. Ее бедра опоясывал широкий тяжелый ремень со всевозможными, большими и малыми приспособлениями, включая кобуру с пистолетом. Штурмовую винтовку она повесила себе, словно рюкзак, за спину, при каждом шаге приклад бил ей по плотным ягодицам. Андреас закрыл, потом открыл глаза, вздохнул и провел рукой по волосам. Пора уже идти в парикмахерскую. Задумавшись, он чуть не пропустил свою остановку.
Вокруг все выглядело своим и знакомым, пространство улицы и расходящихся в разные стороны переулков задавало знакомый ритм, известную тему, забытый, но мгновенно вернувшийся порядок действий: ему снова на тридцать лет меньше! Андреас глубоко вдохнул и выдохнул. Воздух был плотным, пропитанным, как в греческом мифе, запахами земли, воды, ветра, элементарных стихий, к которым следовало бы прибавить еще огня, и готов был бы набор Демиурга в первый день накануне акта творения. Эту метафору, разумеется, придумал не он сам, однажды он прочитал ее в типографии на одной из страниц, лежавшей на пропитанном маслом наборном столе. Откуда эта страница, кто автор текста? Ответ на этот вопрос он, наверное, не получит уже никогда. Андреас еще раз поправил рюкзак и, пропустив велосипедиста, перешел через дорогу.
Деревья с тех пор, как он был здесь последний раз, стали выше. Теперь они заглядывали в окна самого последнего этажа дома, который располагался немного в глубине, отодвинувшись от дороги. Дом был серым и бетонным, но легким и изящным, балконы, похожие на каменные ладони, были украшены яркими цветами. Знакомый поворот был затруднен – тротуар отгорожен яркими досками с названием строительной компании: «Кюнце+Мизере». Этих двоих он помнил с детства, их имена, написанные черными буквами, находились на строительных ограждениях, рекламных баннерах, даже высоко в небе на стреле подъемного крана, он был убежден, что это два клоуна из цирка. А вот уже можно увидеть знакомый палисадник и бамбуковую рощу у гаража. Бамбук посадил отец, он говорил, что такое растение быстро вытягивается, выглядит прилично, но при этом оригинально. Мать была сначала против, потому что бамбук постоянно приходилось подрезать. Именно тут, в этом гараже, и находится отцовский «Мерседес-СЛК».
Прежде, чем толкнуть калитку, Андреас остановился и посмотрел на другую сторону улицы. Очень давно там находился дровяной сарай: серое каменное основание и деревянная надстройка. На тротуаре перед ним постоянно валялись дрова, связки хвороста, ржавые грабли и дырявые ведра. Что находилось там внутри? Этого никто не знал! Не знали и родители. Они говорили, что бегать к сараю через дорогу опасно, потому что можно попасть под машину, и что заходить внутрь сарая нельзя ни в коем случае, так как это чужая собственность, и потом там на голову в любой момент может упасть что-нибудь тяжелое. Или же можно напороться ногой на ржавый гвоздь, получить заражение крови и умереть. Иногда из-за его покосившихся дверей доносились звуки. Мать говорила, что это барсуки! Дровяной сарай всегда был источником необъяснимо притягательной силы. А потом он загорелся.
Андреас помнит этот пожар. Ему было семь или восемь лет. Из окон чердачной комнаты, находившейся под самой крышей, валили косые клубы дыма. Улицу перекрыли с двух сторон, приехала полиция и объявила, что всем следует оставаться дома. Потом появились пожарные, стемнело и дым прекратился. По телевизору сказали, что кто-то бросил окурок в сложенные перед сараем дрова, и произошло возгорание. На собрании общины ходили слухи, что владелец сарая, деловой человек из Невшателя, просто хотел избавиться от актива, совсем уже пришедшего в негодность, и даже получить страховку. Но Андреас этому не поверил. Сарая давно уже нет. Теперь на его месте находится современное стеклянное здание с квартирами и зубоврачебной практикой.