Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Убеждение в виновности Чекалина слагалось определенное, но улики были косвенные. Необходимо было добыть конкретные данные. Поведение Чекалина давало все основания рассчитывать, что при некоторой моей выдержке они будут найдены. Между тем из Петербурга поступали одно за другим требования поспешить с заключением следствия, так как Государь уже два раза спрашивал военного министра о его результатах.

Специально командированный по распоряжению генерала Сухомлинова военный юрист, ознакомившись с делом, дружески советовал не вдаваться в поиски виновника, так как военный министр, во всяком случае, имеет в виду закончить дело в дисциплинарном порядке.

Скоро после отъезда ревизора я уже получил прямое приказание представить следствие в недельный срок.

Передо мной стояла таким образом альтернатива: либо отпустить Чекалина безнаказанным, либо добыть во чтобы-то ни стало необходимые улики. В те несколько дней, которые оставались в моем распоряжении, дать их мог только обыск квартиры Чекалина. Такое действие было, конечно, законным, но с точки зрения обычного права оно считалось в отношении офицера недопустимым, а потому при безрезультатности грозило большими неприятностями. Решиться на него меня склонила не только полная уверенность в виновности Чекалина, но и еще одно соображение. В числе похищенных и невозвращенных документов была, между прочим, сводка замечаний и наставлений специальной комиссии, ревизовавшей мобилизационные части в полках. Так как Чекалин стремился занять должность заведующего этой частью, то естественно, явилось предположение, что эту сводку, как совершенно ему необходимую, он не уничтожил. Ее-то я и рассчитывал найти в его квартире. Когда я сообщил ему о необходимости обыска, он так растерялся, что вышел на улицу без фуражки.

В одной из двух комнат его небольшой квартиры стоял книжный шкаф. Чекалин сам вынимал и подавал хранившиеся в нем бумаги, я их читал, а присутствовавший офицер складывал просмотренные мною бумаги в сторону. Когда все хранившееся в шкафу, было просмотрено, офицер на несколько минут отлучился и, вернувшись, заметил среди отложенных в сторону бумаг невиданный им конверт. В нем оказалось 8 похищенных документов, в том числе и сводка. При дальнейшем обыске в письменном столе и в коробке под эполетами было найдено еще 6 документов.

Чекалин судился дважды. Первый суд признал его виновным и приговорил к арестантским отделениям54. Приговор этот был отменен, но второй суд вынес ему то же наказание. Он его не отбыл, так как в первый день революции, вместе со всеми другими уголовными арестантами, был из тюрьмы выпущен. Пользуясь тем, что все судебные дела, в том числе и его, уличная толпа сожгла, Чекалин подал на меня жалобу, обвиняя в подлогах и, конечно, в шпионаже. Он не рассчитал только, что я сохранил копии всех важнейших протоколов, которыми его виновность и могла быть полностью установлена. Эти копии и спасли меня от возможных неприятностей.

В солнечный октябрьский день 1914-го года, проходя после боя в качестве фотографа-любителя по опушке Августовского леса Сувалкской губернии, я увидел лежавший среди убитых труп офицера. Покрытое запекшейся кровью лицо его мне показалось знакомым. Я нагнулся и узнал в нем поручика Тимофеева, бывшего врага Чекалина. Он лежал с раскинутыми руками и открытым ртом. Какой ничтожной показалась мне в этом грозном безмолвии смерти вся пережитая им человеческая суета.

С результатами произведенного обыска я приехал в Петербург за два дня до истечения поставленного мне семидневного срока. Главный военный прокурор, не имея возможности ознакомиться со всеми обстоятельствами дела, предложил мне присутствовать на приеме его военным министром.

Излагал я свой доклад в форме рассказа и генерал Сухомлинов слушал его с напряженным вниманием, но когда занимательность сюжета была исчерпана, а герой его оказался мною арестованным, генерал язвительно заметил, что прозорливость Шерлока Холмса качество, конечно, очень ценное, но едва ли та мальчишеская выходка, к которой она была мною применена, оправдывала потерю золотого времени, несомненно вредно отразившуюся на движении других следственных дел.

Причину такого по меньшей мере странного взгляда военного министра главный военный прокурор объяснял необходимостью передокладывать все это дело Государю, считавшему поручика Ганса фон Бенке действительным, а не вымышленным шпионом, но самым неприятным была, конечно, перспектива неизбежного обнаружения перед Государем всей необузданности фантазии состоявшего в ведении военного министра конрразведочного отделения.

* * *

Огромная работа по изучению материалов, касавшихся вопросов снабжения армии боевыми припасами и снаряжением, делала для меня предложение войти в состав специальной комиссии мало заманчивым, но согласие свое я все же дал.

Назначение это, однако, не состоялось, между прочим и потому, что весьма скоро против Сухомлинова было возбуждено формальное следствие, которое велось первоклассными юристами: сенатором Кузьминым и обер-прокурором сената сенатором Носовичем.

Во время моих посещений заседаний суда по этому делу в сентябре 1917-го года результаты сенаторского расследования лежали на судейском столе и представляли собой груду, состоявшую не менее чем из 30 или 40 объемистых томов. Передать их содержание даже в самых общих чертах представляется потому совершенно невозможным.

Мне думается, впрочем, что в этом нет и надобности, так как совершенно очевидно, что вина Сухомлинова, как она изложена приговором суда, не могла быть приписана единичному лицу.

Сухомлинов обвинен в том, что не наблюдал лично и не руководил деятельностью артиллерийского управления, а также не принял мер к увеличению низкой производительности нашей частной промышленности, последствием чего явился недостаток огнестрельных припасов, повлекший за собой понижение боевой способности армии.

Наше снабжение боевыми припасами было не на высоте требований, которые предъявила всемирная война, но в этом отношении русская армия оказалась в том же положении, как и другие. Никто не рассчитывал на возможность длительной войны, и ни одна армия не была в силах покрыть неисчислимые ее потребности. Русская армия была обеспечена снарядами всего на 6 месяцев и оказалась в худшем положении, чем армии иностранцев не вследствие нерадивости одного лица, а потому прежде всего, что обрабатывающая промышленность наша была настолько слаба, что даже при полной ее мобилизации она не могла дать и четверти того количества снарядов, которое требовала ставка (полтора миллиона в месяц). К этому присоединились еще недостаток квалифицированных рабочих, малая провозоспособность железных дорог, плохая организация в распределении и доставке боевых припасов и поражение в самом начале войны двух армий, стоившее нам тысяч орудий и сотни тысяч снарядов и ружей.

К своей огромной обрабатывающей промышленности Германия очень скоро присоединила не только заводы Бельгии, но и всего нашего Привислянского края. Только благодаря этому немцы оказались способными выработать то баснословное количество снарядов, которое требовала от них война. Но если немцы сами признали, что после 43-лет подготовки война все же застала их недостаточно готовыми, то как могло единичное лицо, стоявшее у русской военной власти лишь четыре с половиной года, быть единственным виновником того, что являлось последствием общего состояния страны, ее экономической отсталости и недавно пережитого разгрома Японией ее вооруженных сил? Такой знаток по вопросам снабжения как генерал Лукомский55 пишет в своих воспоминаниях, что министром Сухомлиновым в течение четырех с половиной лет, однако, сделано было столько, сколько не было сделано за все предыдущие 25 лет. Большего и не могло быть сделано, потому что большие суммы не могли быть отпускаемы русской казной.

Легко было предвидеть, что Сухомлинов без труда расшифрует на суде такие общие места, как: «допустил», «оставил без внимания», «не принял мер» и т. п. И покажет ту действительность, которая за ними скрывалась. Да и, кроме того, кто поверил бы, что весь беспримерный позор наших поражений создал человек, вся вина которого заключалась лишь в том, что он «оставил без личного руководства» и «не принял мер». Для использования Сухомлинова в качестве громоотвода общественного негодования этого было недостаточно, необходимо было сделать преступной самую его личность, найти такую его вину, которая вызывала бы всеобщее презрение и ненависть к нему.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В первом издании книги Р.Р. фон Раупаха «Facies Hippocratica» (СПб., 2007), Эрнст-Вениамин-Соломон Раупах был назван дедом автора. Данное ошибочное утверждение основывалось на рукописи воспоминаний баронессы Е.И. фон Майдель «Мои знакомые», экземпляр которой хранился в личном архиве И.Р. Бъёркелунд (1908–2010). Подробное изучение родословной фамилии Раупах позволило установить, что профессор Э.-В.-С. Раупах и полковник Р.Р. фон Раупах действительно принадлежали к одному и тому же роду, но находились между собой в весьма отдаленном родстве.

2

См.: Лекции по русской истории профессора С. Ф. Платонова, доктора русской истории, читанные в 1899–1900 учебн. году в Александровской военно-юридической академии, Императорском С.-Петербургском университете и на Высших женских курсах/издали на правах рукописи слушатели Александровской военно-юридической академии поручики Блинов и фон-Раупах. – СПб., 1900 Вып. I–III.

3

Приведенная в настоящей статье версия побега генерала Л.Г. Корнилова основана на данных, записанных со слов Р.Р. фон Раупаха и содержащихся в рукописи воспоминаний баронессы Екатерины Ивановны фон Майдель «Мои знакомые». Альтернативная версия приводится в воспоминаниях другого члена Комиссии полковника Н.П. Украинцева, хранящихся в ГА РФ Ф. Р-5881 Оп. 2 Л. 687, частично опубликованных им в эмиграции в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк). Несмотря на некоторые расхождения в описании событий Украинцев не оспаривает ведущую роль фон Раупаха в деле освобождения генерала Корнилова.