Анналы тенниса

Если бы потребовалось суммировать отличительные черты исполнительского мастерства Барра в как можно меньшем количестве слов, можно было бы справедливо сказать, что его подача была более разнообразной, чем у большинства великих игроков, и некоторые ее разновидности (например, «жираф»), невозможно было возвратить; его первый удар был так же силен и так же хорошо поставлен; его защита, благодаря его возможности предугадывать, каким будет удар противника, была изумительна; его удар с лета, пока он сохранял зрение, был абсолютно уверенным. Хотя он и обладал ударом удивительной силы, он, однако, не использовал бы его постоянно, от удара к удару, как это часто делает самый блестящий игрок. Зная, что лучше не тратить энергию впустую, он часто загонял мяч в угол, подальше от своего противника, когда более нетерпеливый игрок срезал бы мяч с сокрушительной, но ненужной энергией.

И какой же он был веселый товарищ! Как звучал его веселый голос на корте, когда он шутил и смеялся с игроками и зрителями! И все же, при всем своем веселье, он никогда никого не обижал и не забывал своего положения в обществе. Теннисные корты уже не так веселы после его смерти. Бедняга Барр, которого всю жизнь одаривали и привечали, но никогда не был избалован, который так часто ужинал по вечерам с теми, кто утром был его учеником или врагом, благородными или не слишком благородными людьми; который наслаждался жизнью, как он сам говорил, так же полно, как если бы у него было состояние в 10 000 ливров в год, никогда не нуждаясь ни в друзьях, ни в обеде, ни в оперной ложе, ни в какой-либо роскоши, о которой он мечтал, – бедняга Барр закончил свои дни в нищете. Все его небольшие сбережения были одолжены внуку, который поселился в Австралии, где вскоре потерял все свои деньги. Затем последовала война с Германией, падение империи и последующая за ней потеря пенсии. Осада Парижа, нанесла старику coup de gráce [решающий удар]. Когда весной 1871 года он приехал в Лондон с разбитым здоровьем и в плохом расположении духа, там был открыт благотворительный счет, который за два месяца составил около 400 фунтов стерлингов и был подарен ему теми, кто восхищался его игрой в прежние дни процветания и теперь сочувствовал ему в его несчастьях. Он недолго пережил этот момент, и умер в Париже 20 января 1873 года, на семьдесят первом году жизни, всего через несколько недель после смерти своего шурина Гарсена в Фонтенбло.

Портрет этого необыкновенного паумье, изображающий его как раз готовящегося сделать подачу, был написан, а также выгравирован (в полный рост, способом меццо-тинто [вид гравюры глубокой печати]) [Уильямом] Бромли [британский гравер XIX в.] и был опубликован в 1849 году. Сходство довольно хорошее, однако некоторые вещи на оттиске выглядят нелепо. Во-первых, положение правой руки, с локтем близко к боку, не должно восприниматься как верное представление о манере Барра использовать эту руку. Во-вторых, ни он, ни какой-либо другой игрок не стал бы подавать, в то время, когда вокруг него на полу в опасной близости лежали мячи.

Шарль Делахай (Charles Delahaye), прозванный Бибош (Biboche) – прозвище, которое для французов характеризует невысокий рост, неуемную живость и подвижность, – родился 24 июля 1825 года в Амьене (Amiens), где его отец держал теннисный корт. Таким образом, Шарль был истинным enfant de la balle, как говорят его соотечественники. Его отец, Анри Делахай, последовательно владел кортами в Амьене, Компьене и Женеве; в течение нескольких лет он был прикомандирован ко корту, который держал Бланше (Blanchet) на улице Мазарини в Париже. Он никогда не был первоклассным игроком, но обладал был чрезвычайно изящным стилем, и был необычайно хорошим учителем. В 1840 году его сын, Бибош, начал свое ученичество при корте в Пассаже Сандри (Passage Sandrié), где вскоре был замечен за свою быстроту и ум. Благодаря обучению и советам Барра, а также Моснерона (Mosneron) и других хороших игроков-любителей, он быстро прогрессировал и вскоре стал одним из сильнейших теннисистов. Уже в 1848 году он достиг уровня «Питера» (Peter) Томпкинса (Tompkins), тогда еще лучшего из английских игроков. Однако только через два года его способности полностью развились. В июне 1851 года ему удалось выиграть в Оксфорде матч против выдающегося сына «Питера» Эдмунда Томпкинса (Edmund Tompkins) на равных условиях, а также и проведенный вскоре после этого ответный поединок, на корте на Джеймс-стрит (James-street). Желая взять реванш за свое поражение, в 1858 году Томпкинс отправился в Париж, решив победить Бибоша, если это возможно, в своем собственном корте. Моснерон, самый искусный игрок, не обладавший большими заслугами, силой и остротой ударов, но по изобретательности, ловкости и находчивости равнявшийся или превосходивший самых опытных паумье, сменил барона Нантея де Ланорвиля (Baron Nanteuil de Lanorville) как лучшего из французских любителей, получал от Бибоша только «половину пятнадцати» форы. Поэтому Томпкинс, который не был знаком с французским кортом, был рад немного попрактиковаться с ним. Обнаружив, однако, что месье Моснерон в то время был ему более чем ровня, он благоразумно отложил свое состязание с Бибошем еще на год или два. Это был последний успех г-на Моснерона, самого доброго и добродушного из людей, самого умного из игроков, наставника всех начинающих и в течение многих лет самого постоянного завсегдатая кортов и дедансов. Антуан Ансельм (Antoine Anselme Mosneron) Моснерон был уроженцем Нанта; он умер в Париже 28 марта 1869 года, когда ему было всего пятьдесят девять лет, перестав играть задолго до этого.

В апреле 1860 года Эдмунд Томпкинс снова появился на корте в Пассаже Сандри и вскоре между ним и Бибошем был устроен поединок, который должен был решиться в пользу того, кто первым выиграет пять сетов, – au plus tét cinq parties, как называют такой регламент французы, или, говоря современным языком, лучшего из девяти сетов. В первый день этого столичного матча, в понедельник, 8 апреля, Томпкинс выиграл два сета из трех. Поскольку английский игрок стремился вернуться домой в разумные сроки, было решено, что матч должен быть закончен, если это возможно, на этой неделе; но в первый же день игры Бибош случайно ударился рукой о стену рядом с выигрышной галереей на «опасной» стороне. Из-за этой травмы пришлось отложить игру до следующей субботы, когда Бибошу удалось выиграть три сета. В понедельник 15-го они встретились снова, чтобы закончить матч, и начали сет, который длился полтора часа. Бибош, который поначалу лидировал, сломал свою ракетку и таким образом потерял позиции: Томпкинс воспользовался возможностью и быстро довел счет до семи геймов. Победа в этом самом важном сете теперь оставалась на некоторое время неопределенной, каждый игрок попеременно проигрывал и выигрывал игру с преимуществом: Бибош, однако, наконец удалось выиграть сет, и таким образом матч; пять сетов против двух [вероятно, здесь ошибка, счет по партиям должен был быть 5—3 в пользу Бибоша].

Когда граф де Морни (Comte de Morny) [видный политический деятель Франции, председатель законодательного собрания] и месье Моссельман (Mosselman), желая спасти игру от забвения, взяли в аренду корт в Пассаже Сандри, они назначили его управляющим Бибоша, которому они безоговорочно доверяли, и на этом посту он полностью оправдал себя. Вскоре после этого он сам стал арендатором корта и продолжал управлять им до тех пор, пока его не снесли, чтобы освободить место для нового оперного театра. Заменить его был призван новый корт, построенный на Terrasse des Feuillants в саду Тюильри (Tuileries). Он имеет эффектный внешний вид, но не является точной копией прежнего: дедансы, однако, сообщаются с просторным салоном, гардеробные очень удобны, и все заведение прекрасно управляется, под руководством комитета, возглавляемого Бибошем. К сожалению, его здоровье уже в течение нескольких лет не позволяет этому блестящему паумье сыграть серьезный матч.

Низкий рост никогда не казался для Бибоша недостатком; его активность, по-видимому, давала ему тот же широкий охват и равную легкость в достижении мяча, что и более высоким игрокам, Его удар был силен, силы огромны, и его игра вообще была скорее тем, что французы называют jeu de bricole, то есть игрой, в которой игрок свободно использует боковые стены, используя их как в атаке, так и при ответном ударе. У него тоже была поистине ужасная подача; как, например, та, благодаря которой он в значительной мере выиграл свой поединок с Эдмундом Томпкинсом. Это был бросок мяча вверх и удар по нему высоко в воздухе, производимый с необычайной силой и энергией его гибкого тела. Мяч, доставленный таким образом, падал на пристройку для прислуги, примерно в шести дюймах от края и примерно на полпути между выигрышной галереей и решеткой; затем падал на пол, не более чем в шести дюймах от боковой стены, т. е. почти вплотную к ней. Было очень трудно вернуть эту подачу вообще, и едва ли возможно сделать удар по мячу.

В качестве примера изобретательности и смелости, с которыми он давал фору, которую можно сравнить с теми, которые давал Массон и несколько других великих игроков, здесь можно записать, что он однажды играл матч, полностью одетый в форму национальной гвардии, в тяжелом походном порядке, с рюкзаком, мушкетом, кивером, поперечными ремнями и т. д. Едва ли можно преувеличить неудобство этого костюма: кроме того, что он был очень тяжел и трудно было безопасно держать в левой руке мушкет с примкнутым штыком, поперечные ремни мешали свободному движению его рук и вызывали чрезмерную усталость. Его противник был, конечно, лишь средним игроком.136

Один из многочисленных кортов на улице Мазарини сохранился еще в 1839 году. Его хозяином был превосходный паумье по имени Бланше, и герцог Берри (Duc de Berry) часто играл там с месье де Гиш (de Guiche), д'Эскарой (d’Escara), де Ларошфуко (de la Rochefoucauld), де Олермоном (de Olermont), де Полиньяком (de Polignac) и другими. Когда Бланше закрыл свой корт-последний в Париже, la courte paume остался без последнего прибежища, пока в 1840 году компания любителей не объединилась, чтобы основать корт в Пассаже Сандрие, на улице Бас-дю-Ремпар (Rue Basse du Rempart) на части сада Фонтанильи (Fontanilla). После благополучного двадцатиоднолетнего существования, не нарушенного никакими зловещими событиями, за исключением некоторых эпизодов дела Онрдекена (Honrdequin)137, этот корт также вынужден был уступить место для Новой оперы (1861), также, как и место для лонг-пома на Елисейских полях было отведено для Дворца промышленности (Palais de l’Industrie). Последний нашел убежище в Люксембургском саду, но было труднее найти место для размещения первого. Наконец император Луи-Наполеон выделил участок в садах Тюильри, на красивой Terrasse des Feuillants; был образован клуб, и последний новый корт был построен в Париже, первая игра в котором была сыграна 29 января 1862 года теми же двумя великими игроками, которые открыли Версальский корт.

Из этого рассказа о теннисных кортах Парижа следует, что все широко распространенные и повторяемые истории о том, что до революции там было более ста кортов, когда они были сметены, по-видимому, не имеют под собой никаких оснований. Если бы их было столько, то игра была бы чрезвычайно популярна, и санкюлоты вряд ли уничтожили бы корты, посещаемые народом; но есть свидетельства, доказывающие, что тогда существовали корты, названные выше, и только они, и не более того.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Теннис, или pilae ludus, – поистине классическая игра, высоко ценимая самыми уважаемыми греками и римлянами и рекомендованная Галеном как одно из самых полезных упражнений: (Works of V. Knox, D.D., vol. ii. 1824, p.464). После того, как игры греческой цивилизации остались в прошлом, Сведенборг (Swedenborg) в своей книге «Супружеская любовь и ее целомудренные удовольствия» (Conjugal Love and its Chaste Pleasures) описывая всевозможные полезные развлечения, пишет: «… есть различные виды спорта мальчиков и юношей, такие как бег, ручной мяч, теннис» и т. д.

2

Lib. i, c. 94.

3

Odyss. lib. vi., vv. 96, et seq. Софокл создал на этом сюжете сатирическую драму, которую он назвал Πλύντριαι (или Навсикая (Ναυσικάα)) и которая имела большой успех. Жаль, что этого больше не существует, чтобы мы могли увидеть, как великий поэт относился к игре, в которую играла Навсикая. Вероятно, она была той, которая называлась эфетинда (ίφιτίνδα) или фенинда (φαινίνδα, φενίνδα), где игроки пытались обмануть или увернуться друг от друга с мячом.

4

Odyss. lib. viii., vv. 370, et seq.

5

Объективное представление о большом интересе, проявляемом греками к игре в мяч, дают стихи Дамоксена (поэт Новой Комедии III в. до н. э.), которые Афиней (Навкратийский, древнегреческий писатель, жил на рубеже II—III веков н. э.) сохранил в своем «Пире мудрецов» (Lib. i, с. 12). Важное доказательство значения, которое имел в жизни древних греков этот вид спорта, продемонстрировали афиняне, которые не только предоставили право гражданства искусному игроку в мяч (σφαιριστικός) Аристонику из Кариста, состоявшему в окружении Александра Македонского, но даже соорудили статую в его честь (Athen. lib. i, с. 15). Считалось, что сфайристика делает людей стройными, мускулистыми, развивает силу и глазомер (Pollux, IX, 107). Для получения более подробной информации в этом направлении мы должны обратиться к трактатам Беккера (Becker), Краузе (Krause) и Бюретта, (Burette) пытавшихся рассеять завесу тайны, скрывающую древнюю игру в мяч. (О римской игре в мяч см. Приложение IV.)

6

H. Mercurialis de Arte Gymn. Venet. 1587, apud Juntas, p. 89; or Amstel. 1672, p. 127.

7

Id. p. 93; or p. 182.

8

Приложение I.

9

Villaret, Hist. de France, tom. vii., p. 46

10

В переведенных Лордом Бернерсом Хрониках Жана Фруассара [французский историк, писатель и поэт XIV века – прим. пер.] (Froissart, vol. ii, MDXXV., ch, xxvi., p. 74), мы находим первую историю о ссоре в теннисе, закончившейся впоследствии смертью одного из ее участников: «Гастон (Gascone) и его брат Жан (Yuan) играли в теннис (tennes), и Гастон нанес ему несколько ударов» (пер. с среднангл.). Это косвенно привело к смерти молодого Гастона де Фуа в Орте в 1382 году от руки его отца, который, по доносу Жана, заподозрил сына в заговоре с целью отравить его.

11

Vie de Duguesclin, Connétable de France, par Guyard de Berville, tom. i., p. 110.

12

Lib. viii. chap. 18.

13

P. 96, edition of 1831.

14

R. Lib. 20, D. IV. fol. 207; and Bibl. Harl. 6568, fol. 95.

15

Приложение II.

16

Один из парижских корреспондентов «Дейли Ньюс» 12 октября 1876 года писал: «я только что посетил старое здание, наполовину разрушенное, которое, должно быть, привлекло внимание многих туристов, направлявшихся из центральной части Парижа к конечной станции Орлеанской линии. Это здание, почти напротив Арсенала, стоит на углу набережной Селестен (Quai des Célestins) и улицы Пти-Муш (Rue Petit-Musс) и представляет собой фрагмент старинного отеля Сен-Поль, королевского дворца, в котором один король Франции (Карл V) был сожжен заживо во время бала-маскарада [в действительности королю удалось спастись- прим. пер.]. Дворец с его великолепными садами, виноградниками и зверинцем (ныне существуют две улицы: Бютрелис (Rue du Bean-Treillis) и Менажери (Rue de le Ménagerie), которые напоминают одну из них) простирался от нынешнего предместья Сент-Антуан (St. Antoine) до Сены и занимал огромную площадь. Единственное, что осталось от этого дворца, находится в здании, которое стоит на углу набережной Селестен и в котором, хотя все стекла разбиты, хранится удивительная коллекция книг и мебели. В одной комнате несколько томов газет в переплетах, и обложки наполовину сгнили от дождя, который капает через потолок. Пол завален книгами, которые, кажется, пролежали там много лет и вот-вот рассыплются в пыль. В спальне можно увидеть позолоченную корону, несколько образцов минералов, картины, буквально покрытые коркой пыли, два или три ржавых будильника и массу портьер и занавесок, которые разваливаются на куски. В спальне этажом выше на проволочных пружинах сидят пятьдесят или шестьдесят кукол, которые, судя по их виду, когда-то были очень изысканно одеты. В приемных пол устилает ветхая мебель, и едва ли можно пройти больше ярда [0,91 м.], не наткнувшись на какой-нибудь предмет. Комоды, гобелены, большие зеркала, редкие и драгоценные шкафы-все это валяется в почти художественном беспорядке. Я полагаю, что причина этого кроется в том, что собственность находится, как бы это сказать, в руках государства. Во время осады Парижа отель был занят Национальной гвардией. Это здание должно было быть разрушено, чтобы освободить место для нового бульвара Генриха IV (Boulevard Henri IV); но с тех пор было решено, что последний будет прорезан в таком направлении, чтобы пощадить эту интересную реликвию старого Парижа».

17

Согласно Британской энциклопедии, старый парижский фут = 1.066 (1.06578) английскому футу или 12.792 (12.78936) дюймов.

18

E. Fournier [вероятно, Эдуар Фурнье – французский литератор, драматург и журналист XIX века, известный также как издатель старинных литературных текстов].

19

Очень любопытный личный дневник, который велся во времена правления Карла VI и VII, и опубликованный в сборнике Collection des Memoires relatife a l’histore de France par Michaud et Poujoulat, 1 ere Serie, Tom 3. Процитированный выше отрывок встречается в Приложении III.

20

Recherches sur la France, Paris, 1596, Fol.

21

Mélanges tirés d’une grande bibliothèque, vol. des Jous d’exercice.

22

Другие выводят это слово из голландского racken, или немецкого recken – «тянуть, растягивать» – ведь тугая натяжка является одним из характерных качеств ракетки. Литтре, (E. Littré), в своем «Dictionnaire de la Langne Frangaise», 1872, пишет: «Менаж (Ménago), с одобрения Дица (Diez), выводит его из латинского rete, сеть, рассматривая ее как сокращение retichetia. Но слово это древнее в нашем языке, в форме rachette, или rasquette, и означает ладонь руки или подошву ноги. Это уменьшительное от латинского racha, что означает запястье, и имеет арабские корни… Поэтому мы должны оставить в стороне латинское происхождение от rete. Ex., (Sac. XIV.) Les og de la rachette de la main’ (Mondeville, fo. 21). La rasquette du piéest composte de quatre os’ (Lanfranc, fo. 87, verso)». Здесь, пожалуй, не лишним будет еще раз возразить против вульгарной орфографии, которая в последние годы превратила игру в рекетс (Rackets), а также орудия, используемые в ней и в теннисе, в Racquets – слово, не принадлежащее ни к английскому, ни к французскому, ни к какому-либо другому известному языку.

23

Мингрелия, древняя Колхида, является одной из девяти провинций Грузии, 43° с.ш., на берегу Черного моря.

24

J. F. Bernard, Reoweil de Voiages au Nord, Amst. 12mo., 1725, tom. vii. p. 160.

25

Voyages and Travels of an Indian Interpreter, London, 1791, 4to, p. 52. Первая редакция, 1774, не хранится в Британском музее.

26

В The Canadian Monthly and National Review за май 1877 года содержится хороший отчет некоего «Shebaygo» о завезенной [в Британию – прим пер.] игре «лякросс» (Lacrosse), которая, судя по публикациям в The Field, добралась до Рагби (Rugby) [фешенебельная частная школа, в одноименном английском городе, место зарождения игры регби- прим. пер.] и может быть введенной в другие наши государственные школы. Автор рассказывает об истоках этой игры, которые ведут к североамериканским индейцам, племена которых играли и практиковали ее с незапамятных времен, чтобы вдохновить энергию, силу духа и самообладание среди своей молодежи; и о любопытном историческом инциденте 4 января 1763 года, – взятии английского форта Мичилимакинак (Michilimakinak) средь бела дня отрядом индейцев, во время игры в «лякросс». Однако, для этой атлетической и великолепной игры, в которой мяч держится ловко и легко, не касаясь земли, и с целями на расстоянии 600 футов друг от друга, с помощью биты, петля которой напоминает чашу горчичной ложки автор применяет индейское название – «баггатавэй» (Baggatаway) [или «baaga`adowe» досл. «удар бедрами» – прим пер.] которое, на языке чиппева (Chippeway) лучше выражает характер игры. Название «лякросс» этому спорту дали французские миссионеры-иеузиты. Вполне вероятно, что «лякросс» сохранит свое французское название, хотя совершенно ясно, что французы не имеют никакого отношения к возникновению этой игры.

27

Journal d’un Voyage dans l’Amérique septentrionale, Paris, 4to, 1744, lettre XXII, p. 319.

28

Travels through the Interior Parts of North America in the years 1766, 1767, and 1768, London, 8vo. 1778, chap. xi. p. 363.

29

Nowveaux Voyages aum Indes Occidentales, Paris, 8vo., 1768, 2me. partie, p. 100, Lowisiane.

30

В баскских провинциях игра называется jugar al blé, термин, которому автор не может найти никакого объяснения. Всякий раз, когда в одном из их городов строится общественное или частное здание, имеющее глухую или глухую стену, на ней принято писать:” Se prohibe jugar al blé bajo la pena de dos ducados» [исп. «играть в blé запрещено, штраф: два дуката» – прим. пер.], подобно тому, как в Англии пишутся предупреждения о запрете развешивать рекламные объявления. Перчатка, которой играют баски, называется achisiera, об этой игре в своем романе «Бродячая героиня» (A Vagabond Heroine) упоминает миссис Эдвардс (Edwardes) [популярная английская писательница XIX в.], по-видимому, бывшая ее очевидцем.

31

Sobreviola et N. Gerbal y Barcello, Voyage au Pérou, de 1791 a 1794, tom. i., p. 224.

32

F. Depons, Voyage d la Terre Ferme, Paris, 8vo. 1806, tom i, p. 205.

33

На севере Франции и в Бельгии существует древняя игра, требующая большого мастерства, называемая Jeu de Paume au Tamis. В нее играют перчаткой, к передней части которой прикреплен вытянутый кусок необработанной шкуры длиной девять дюймов и шириной пять дюймов, сшитый так, что при высыхании образует изгиб, соответствующий изгибу руки, и твердый, как дерево. Мяч имеет дюйм в диаметре, изготовлен из толстой кожи, и наполнен толченой яичной скорлупой или песком, чтобы не иметь отскока, и требующий, чтобы он всегда был в полете. В начале игры один игрок бросает этот мяч на горизонтальный «тамис» (tamis), или сито, барабанной формы, выполненное из ткани из конского волоса, натянутой на деревянную раму, от которой он отскакивает достаточно, чтобы дать ему возможность сделать свой первый удар. Игроки делятся на две группы; каждая сторона пытается отправить мяч противнику таким образом, чтобы он не смог его вернуть, и, преуспев в этом, они получают одно очко. Недалеко от города Амьен есть местечко под названием Ля-Ото (La Hautot), где летом в любое воскресенье днем можно увидеть эту игру. В качестве доказательства трудности этой игры можно указать, что мяч редко возвращается более трех или четырех раз (The Game of Pallone, by A. L. Fisher, M. D. Lond., 1865, 4to., p. 87).

34

Fol., Paris, 1668, edited by Du Cange.

35

P. 186, Dissertation viii.

36