Староверы Псковского Поозерья. Опочецкий и Великолукский уезды

11 октября 1725 года было вторичное обсуждение в Синоде того же вопроса, но решен он не был. Наконец, вскоре после этого, 20 октября, состоялась в Сенате конференция членов Синода и Сената. Обсуждался вопрос о «порубежных раскольниках», однако по данному вопросу «Правительствующий Сенат никакой резолюции не учинил»13.

На протяжении всего XVIII столетия продолжался отток старообрядцев за «польский рубеж». Согласно сенатскому указу от 17 сентября 1742 года только с 1719 по 1736 год бежало со своих мест 442 тысячи староверов. «Заявляя эти цифры, сенат прибавил: „уповательно и больше того оной убыли имеется“. Если принять во внимание, что в тогдашней России считалось около 20 миллионов жителей, то процент бежавших будет громаден»14.

К началу правления Екатерины II эта проблема обострилась до крайней степени. Так, в своих наказах императрице в связи с составлением Нового Уложения в 1767 году опочецкие помещики жаловались: «Бегают по близости и тесной смежности за рубеж, то есть, за границу в Польшу; ибо всем живущим в России крестьянам ведомы польския поведения, что всякий их житель, по их вольности, имеет винную и соляную продажу и что у них набора рекрутскаго не бывает, равно и сборов, для платежа казенных податей не происходит, то завиствуя тому, здешние крестьяне, оставляя свое природное отечество, без всякаго от владельцев своих отягощения, чинят непрестанные туда побеги, не только одиночками и семьями, но и целыми деревнями со всем их имуществом, и при побегах помещиков своих явно грабят и разоряют, а другие и тайно окрадывают, ведая, что они, что бы здесь ни причинили и какое бы грабление и разорение произвели, то со всем оным приняты в Польше и скрыты быть могут безвозвратно… а многие шляхты польские и сами для такого воровства в Россию таковых же злодеев посылают, а особливо для подговора и увода отсюда крестьян»15.

Опочецкие крестьяне-староверы также бежали в соседние Эстляндскую и Лифляндскую губернии, входившими с 1721 года в состав Российской империи. В том же наказе опочецких помещиков говорится: «Весьма многие бегут в Чухонщину и в Лифляндию, что для беглецов и близко и свободно, ибо ни застав, ни форпостов нет, выдачи же оттуда беглых почти никогда не бывают, сыскивать же оных и ловить со всем невозможно…»16 Значительное число старообрядцев осело в Латгалии – в Люцинском, Режицком и Динабургском уездах. Согласно ведомостям переписи 1780 года, староверов в Полоцком наместничестве (с 1777 году инфлянтские уезды вошли в состав этого наместничества наряду с Витебским, Дриссенским, Себежским, Невельским, Велижским, Городокским и Суражским уездами) проживало 7104 человека обоего пола, причем наибольшее число их было сосредоточено в Невельском и Динабургском уездах. В инфлянтских уездах по далеко не полным данным насчитывалось 3982 старовера: в Динабургском уезде – 2864 человек, в Режицком – 778, в Люцинском – 34017.

Среди беглых крестьян были выходцы из Новгородской, Петербургской, Московской, Тверской и других российских губерний, однако большинство прибывало со Псковщины. Процесс миграции русских в западные губернии продолжался и в XIX веке. «В этот период… многие имения псковских помещиков, а также зажиточных крестьян имели тесные связи с Ригой. Островские, опочецкие крестьяне поставляли в Ригу лен на продажу. В результате этих связей устанавливались личные контакты псковских крестьян с уже проживавшими в Латвии русскими (иногда это были и родственники), которые не только подбивали приезжавших земляков остаться у них, но и снабжали их соответствующими документами, обеспечивали на первое время кровом»18. Тем самым, обосноваться на новых землях и перейти на легальное положение беглецам помогали уже жившии в инфлянтских уездах староверы. «Беглых скрывают и давать пристанище почитают не за грех, но за благодеяние, а потому при поимке беглых более всех оказываются они виновными в пристанодержательстве»19, – говорилось в одном из документов 1826 г. относительно псковских старообрядцев. То же сообщалось и относительно старообрядцев, живших в Курляндской губернии и Дерптском уезде Лифляндской губернии. Псковский помещик Голуб, предлагавший свои услуги в деле поимки беглецов, сообщал в своей записке: «Беглецов там (в Остзейском крае. – К.К.) великое множество и все по введенному между ними правилу готовы друг друга до самой крайности защищать и даже употреблять всякую дерзость, дабы ни одного собрата своего не допустить в руки правосудия. Все беглецы переменили свои имена и даже другой наружный вид получили, так что их открыть трудно»20. Псковская помещица С. Черкесова, владелица имений в Себежском и Опочецком уездах, требуя возврата своих беглых крестьян, в 40-е гг. XIX в. жаловалась в многочисленных письмах прибалтийскому генерал-губернатору графу А. А. Суворову: «Зло, которое происходит от проживающих в Риге беглых людей моих, слишком ощутимо для меня», так как ранее бежавшие и осевшие в Риге «имеют родных в моем имении (Опочецкий уезд), которые, бывая в Риге по делам, видятся с ними и, увлекаясь их положением и полученною безнаказанно ими свободою, делают из моего имения побеги в надежде на их покровительство в добытии ими фальшивых паспортов и независимости от помещика»21. Часть беглых людей С. Черкесовой жили в Риге на Заячьем острове, приписаны же они были в мещанский оклад посада Шлок (Слока), а некоторые были задержаны уже в 50-е гг. XIX в. в Люцинском уезде в имении Рунданы помещика В. Шахно и в имении Лоцово помещика Н. Малькевича.

* * *

В «Своде официальных сведений о раскольнических молитвенных зданиях в Империи от 1800 до 1848 года» по Опочецкому уезду Псковской губернии значатся всего две старообрядческие моленные: в деревне Марфино Велейского удельного приказа и в деревне Цыпкиной (о них у нас еще будет разговор)22. Однако судя по архивным данным (в частности, по «Карте раскольничьих поселений Псковской губернии»23), старообрядческие поселения располагались достаточно густо в районе треугольника, образованного городами Красным, Опочкой и селом Вельем. Это следующие деревни: Рыжково (почти на прямой линии между Красным и Опочкой), Марфино (на реке Исса), Антонова (на той же реке), группа поселений Выжлово-Зубы, Кулаково-Рогали, Сидорово-Горушка, район деревни Сидорово/Сидорково и деревни Старино-Казюлино (чуть севернее озера Мегрова), село Броды (возле Матюшкино), район деревень Войтехи и Тригузово (в окрестностях озера Войтехинского), деревня Губищино (восточнее села Велье), деревня Скирино (чуть западнее села Велье), район деревни Кривошляпы на западном берегу озера Велье, район современной деревни Тимохи между озером Влесно и Платишно. Также староверческие поселения располагались на юго-востоке Опочецкого уезда: в Заволоцкой и Веснебологской волостях.

«Карта раскольничьих поселений Псковской губернии» (РГИА, Ф. 1293. Оп. 167. Д. 1)

Согласно данным М. Евстигнеева, «по записям Исповедных росписей и Ревизским сказкам за XVIII – XIX вв. было определено, что деревня Марфино была образована переселением на пустошь Марфино двух семей из крестьян…, принадлежащих помещику П. И. Ягужинскому, из современной деревни Зубы́ или как она ранее называлась Ужлово или даже Выжлово (в начале 18 века). Переселение происходило в период 1782—1795 гг. В деревню Выжлово-Зубы́ крестьяне в более ранний период подселялись из д. Рыбаки, расположенной чуть южнее с. Влесно. В начале XVIII века деревня Рыбаки также имела другое название Бадьево, а также Башково»24.

После разжалования П. И. Ягужинского и после ряда смен владельцев этих земель (с 1777 по 1782 – Г. А. Потёмкин-Таврический, с 1782 по 1784 – А. Д. Ланской, затем до 1796 года – князь А. Б Куракин) крестьяне стали дворцовыми (земли были переданы в удельное ведомство Опочецкого уезда). «Помещиков над крестьянами теперь не было, что также способствовало возможности исповедовать старую веру…»25 Первая четверть ХIX века также характеризовалась некоторым смягчением давления на старообрядчество, в том числе и в Псковской губернии.

Так, к 1816 году относится дело по прошению крестьян старообрядцев Опочецкого уезда о запрещении священникам входить в их дома26. Более того, псковский гражданский губернатор Борис Антонович фон Адеркас даже разрешил построить старообрядцам в Опочецком уезде моленную, по жалобе крестьянина Максимова (из деревни Марфино) о том, что «есть старообрядческое кладбище, но нет молельни», а это расходится с указом императора, по которому все граждане «держат веру свою спокойно». Поэтому, следуя снисходительно к «заблуждениям разных сект, если они не нарушают общего спокойствия», губернатор секретно Опочецкому земскому суду «строжайше предписал, по жалобе… деревни Марфина крестьянина Федора Максимова относительно отправления богослужения по старообрядческой секте в построенной им моленне, неделать никаких стеснений», так как люди должны иметь узаконенное место для богослужения. Этот указ был подписан 20 июня 1822 года27.

Однако представители официальной церкви продолжали пристально следить за местными староверами. Священник церкви Заволочья Никита Никитин в 1803 г. в своем доносе в Опочецкое духовное правление сообщал, что дочь заволоческого крестьянина Данилы Павлова «крещена неизвестно где», т.е. «по раскольническому обряду»28. Любопытные сведения содержатся в рапорте иерея опочецкой Петропавловской церкви Бориса Лаврова архиепископу Псковскому, Лифляндскому и Курляндскому Иринею от 24 декабря 1800 г. Как следует из рапорта, 14 ноября 1800 г. священноцерковнослужители Преображенской церкви бывшего города Заволочья подали в Опочецкое духовное правление доношение о том, что в их приходе находятся шесть домов раскольников, прилагая к доношению подробный реестр крестьян-старообрядцев. Уже 15 ноября об этом сообщили Опочецкому нижнему земскому суду, и четверых крестьян доставили в духовное правление (по одному от каждого дома; пятый был в отлучке, а шестой болен). Их троекратно увещевали к обращению в новообрядчество и принятию причастия. «Наконец по сих увещевания, и по объяснении, что они принадлежат к секте, называемой безпоповщина, что не отвергают самодержавной власти, охотно повинуются велениям всемилостивейшаго Государя, в присудствии просились о обращении своем с семейством своим подумать и переговорить, и по сей их прозбе оные крестьяне из сего правления отпущены со обязательством и впредь с поставкою на поручительство в домы их…»29

* * *

Но староверы-беспоповцы жили не только в деревнях и селах Опочецкого уезда, но и в самом уездном городе, где значительным влиянием пользовалось семейство купцов-староверов Песьяцких. На протяжении первой трети XIX в. эта фамилия неоднократно упоминается в различных делах, связанных со староверами.

В ноябре 1801 года скончался глава семейства опочецкий купец Егор Сергеевич Песьяцкий. 28 ноября состоялось его погребение, отслуженное особо торжественно, что послужило поводом для нового следственного дела против староверов. О том, каким уважением и влиянием пользовался покойный, говорит тот факт, что на погребение прибыли пятеро староверческих наставников и служителей из соседних Невельского и Себежского уездов. В указе из Псковской духовной консистории в Опочецкое духовное правление сообщались подробности этого события: «погребение отправляли не освященные простолюдины а именно: Невельскаго уезда помещика Ивана Сысоева крестьяне деревни Пружиц (sic!) Иван Иванов, Ермолай Фокин, Спиридон Макарьев и Федор Васильев, да Себежскаго уезда помещика Варфоломея Долифечева деревни Рубежника Иван Потапьев, кои по требованию оного правления (Опоческого духовного правления – К. К.) по присылке от тамошняго городничего Арбузова в допросах признались, что они содержат веру старообрядчецкую и находятся в секте называемой безпоповщина; отправляли же над означенным Песьяцким погребение по требнику Иосифскому при чем перьвой из них, то есть Иван Иванов занимал место настоятеля, а прочие его товарищи были чтецами и певцами; а как де таковое погребение было отправляемо хоть и в доме помянутаго Песьяцкаго; но однако причинило в народе великой соблазн, для того правление отдав оных раскольников на росписку впредь до возтребования, просило между тем резолюции, что с ними и впредь с подобными им чинить следует»30.

Поручительство опочецких купцов Харлампия Егоровича и Петра Ивановича Песьяцких за старообрядческих наставников Невельского и Себежского уездов. ГАПО. Ф. 369. Оп. 1. Д. 986. Л. 14.

Потомки Егора Сергеевича Песьяцкого продолжали его дело и составили основную часть староверов города Опочки к середине XIX века. Год спустя было начато еще одно дело, связанное с Песьяцкими, – на этот раз с сыновьями Егора Сергеевича Харлампием и Григорием. Опочецкий полицейский исправник в рапорте псковскому гражданскому губернатору, тайному советнику Якову Ивановичу Ламздорфу от 28 ноября 1802 года сообщал: «…2-й гильдии купец Алексей Порозов прошением прописывается… что в здешнем городе в доме купца Харлампия Песьяцкаго имеются ныне некоторых уездов развратныя люди, как сами содержа противно греческой восточной церкви раскольническую ересь, но других при пособии означеннаго Харлампия Песьяцкаго, во оную обращаются. Зятя его роднаго здешняго купца Григорья Песьяцкаго коего сего месяца с 11-го на 12-е число при своих Богу противных обрядах вторично окрестил в таковую раскольническую ересь, упоминаемыя развратныя люди, и Харлампий Песьяцкой всеми средствами дочь ево, и его Григорьеву – жену Марфу Алексееву превращают, я просил от оных развратников, и от их насилия, и озлоблений оную дочь ево Марфу и з детми ее защитить и оборонить, по поводу онаго к поучиненной в полицейском правлении резолюции, того ж числа отправившие ее полицейские члены, обще с уездным стряпчим в доме упомянутаго Харлампия Песьяцкаго в коем и обнаружены в одной горницы оной Харлампий, и белоруской губернии разных уездов помещиков крестьяна, 1-й невельскаго уезда Николая Казимирова Шишки, Ермолай Фокин, которой назвав себя старообряцким дьячком и настоятелем, и оной более недели без ведения полиции потаенно содержим был в доме сего Харлампия, и за таковой содеянной им Харлампием закону противной поступок, должен быть он судим. 2-й того ж уезда Ивана Карды Сысоева, Иван Васильев, 3-й и 4-й Себежскаго уезда Варфоломея Долефеча, Иван и Никита Потафьевы, и на месте оные признали, что оне неблагочестивой христианской веры, – а какаято называемой ими безпоповщины старообрятской содержат закон, и потому вследствие устава благочиния или полицейской, 242-й статьи, оныя раскольники взяты, и в присутствии полицейскаго правления при членах, и уездном стряпчем допрашеваны и в допросах показали, что действительно, как купец Порозов в прошении упоминает, зятя ево Григорья Песьяцкаго, заблагочестивым уже крещением по их расколническому обьряду перекрестили, и восприемнецею была Григорьева мачеха Матрена Никитина, а за таковое, закону противное их содеяние, последовавшим указом из псковскаго губернскаго правления прошлаго 1801-го года июня 21-го дня под №108-й повелено нарушителей отсылать к суждению, вышеписанные ж развратники и лжеучитель Фокин, Васильев и два Потафьевы, для законнаго суждения произведенным об оном следствием в опочецкой городовой магистрат общеуездным судом сообщение отосланы»31.

В свою очередь, купец 2-й гильдии города Опочки Харлампий Песьяцкий отправил собственноручное прошение на имя псковского гражданского губернатора, в котором жаловался на притеснения старообрядцев со стороны опочецкого городничего. Последний был вынужден оправдываться в официальном рапорте, заверяя губренатора, что «ничего того брату ево Григорью в исправлении старообрядских их правил непрепядствовал…»32.

Город Опочка. Почтовая контора и Земская управа. Начало XX в.

В том же году другой представитель семьи Песьяцких опочецкий купец Иван Козмин Песьяцкий пытался вызволить из заточения одного из арестованных в доме Харлампия Егоровича старообрядческих наставников. 3 декабря 1802 года он обратился в Опочецкое полицейское правление с просьбой об освобождении из «тюремничей избы» «старообрядческой веры настоятеля» Невельского уезда деревни Пружинца крестьянина Ермолая Фокина, чтобы тот окрестил его новорожденного младенца: «…так как по случаю необходимости моей оный выше сказанный Фокин для окрещения новорожденнаго моего младенца мне нужен, в таком случае и покорнейше прошу онаго Полицейскаго Правления оное мое прошение принять и вышесказаннаго Фокина хотя под караулом для отправления моей вышесказанной нужды допустить»33. Из полицейского правления поступил запрос в Опочецккое духовное правление, которое, в свою очередь, отправило соответствующий «репорт» в Псковскую духовную косисторию. В конечном итоге, в освобождении Ермолая Фокина из-под стражи было отказано34.

24 января 1803 года на Песьяцких поступил еще один донос от лица их родственника опочецкого купца и городского головы Алексея Порозова, который в «нижайшем прошении», поданном на имя Иринея, архиепископа Псковского, Лифляндского и Курляндского, сообщал, что 11 лет назад выдал свою родную дочь Марфу Алексееву замуж за опочецкого купца Григория Песьяцкого. В браке у них родился сын и две дочери, всё у них было хорошо, и они «супружеским своим сожитием услаждали родительское сердце». Но тут произошло нечто, с точки зрения Порозова, из ряда вон выходящее: «Прошедшаго 1802-го года ноября по 12-е число: в которое уведомился я, что невельскаго и себежскаго уездов разных помещиков развратными крестьянами, кои сами содержали противную грекороссийской нашей церкви, раскольнической соблазн, называемую безпоповщину, приезжая к нам в город в дом купца Харлампия Песьяцкаго, по пособию и руководству его Харлампия, и других простаков граждан в оное свое раскольничество от истиннаго Благочестия превращают: как то произошло прошлаго ноября с 11-го на 12-е число онаго вышеозначеннаго зятя моего Григорья, в доме вышеупомянутаго купца Харлампия Песьяцкаго ночным временем при своих Богопротивных обрядах вторично окрестили: а ныне уже явно без всякой боязни и препятствия осмеливаются при самом рождении неповинных и младенцов в свое суеверие крестить, как явно свою смелость оказали поданным прошлаго ноября 30-го дня прошением в Опочецкое полицейское правление, а из онаго отправленное в духовное правление, а из сего полученное мною…»35

Далее Порозов жаловался на то, что его дочь Марфа, «оставя истинное сложение перстов, изображает на себе крест их раскольническим двуперстным сложением, к тягчайшему моему и чувствительному неудовольствию»36. Порозов сообщал, что 20 ноября 1802 года указанные «развратники» были взяты под стражу в доме Харлампия Песьяцкого, однако же по ходатайству последнего были освобождены, «от чего большее и вящшее в нашем городе может произойти их раскольническаго заблуждения размножение»37. Также автор «доношения» напоминал о том, что Харлампий Песьяцкий в ноябре 1801 года в своем доме отправлял погребение по родному отцу вместе с «вышеуказанными развратники»: «впервые публично при многолюдном на оное всего города обоего пола собрании и тем подал он Харлампий соблазнительное претыкание и развращение: ныне же прикрывая он Харлампий свое намерение представляет якобы он с семейством издавна в старообрядстве но без яснаго доказательства, а самым делом точно его купца Харлампия предки, как мать, дед и бабка его были так же в православии, и при смерти их сподобились христианской кончины и погребения; кое чинено было приходскими и прочими градскими священниками»38.

Влияние Песьяцких распространялось не только на город Опочку, но и на Опочецкий уезд, о чем свидетельствует «доношение», отправленное в августе 1804 года священно- и церковнослужителями Матюшкинской Николаевской церкви в Опочецкое духовное правление. «В прошлом 1803-м году в маие 22-го числе, – сообщали служители, – относились мы нижайшие во оное правление об открывшихся внове в приходе нашем расколниках по разврату здешних опочецких купцов Песьяцких находящихся в расколе, по лжеучению которых и еще многие в том нашем приходе вноь дворы развратились так, что нетокмо не имеют хождения во святую церьковь, но и вовсе не призывают нас по прежнему к исправлению духовных треб отправляя сами погребения, браки, крещения младенцов и прочая и недавая нам никакого сведения о том кто у кого родился, кто сочетался браком, и кто когда померли, покаковому нашему неведению и в метрическия книги писать нам оных расколников прежних числом тринатцать дворов, каковых при сем прилагаем реестр, с показанием имян каждаго семейства и кто были или не были и в каких годах у исповеди и святаго причастия»39.

Ведомость 1823 г. о числе старообрядцев в г. Опочке (ГАПО. Ф. 20. Оп. 1. Д. 650. Л. 32 об.)

В дальнейшем фамилия опочецких староверов Песьяцких неоднократно будет фигурировать в различных делах «по расколу», а в ведомостях о числе старообрядцов встречается регулярно (1811, 1817, 1823, 1824). В ведомостях 1823 года в отдельной графе дается также краткая характеристика вероисповедной принадлежности и обрядовых особенностей староверов города Опочки: «Значущияся в сем списке старообрядцы содержат серкту так называемую безпоповщину или федосеевскую, обрядов коей вовсе никаких незнают и неимеют никаких заведений как для Богомоления равно и богоделен и никакого особаго места для собраний неимеют и носят лишь одно название старообрядцов в домашней жизни быв по малому числу не в уважении в Градском обществе, спокойны крестятся в старости или при случае какаго либо прибывшаго старообрядскаго наставника и соблюдая в кресте одно лишь двуперстное сложение, при бракосочетании с христианами и при крещении рожденнаго младенца некоторыя из них соблюдают обряды в протчем никаких более обрядов и пороков между ими нет, беглых недержут а погребении всегда полиции известно»40.

Хранящееся в Российском государственном историческом архиве (фонд канцелярии Синода) дело 1828 года «О распространении Невельского уезда свободным хлебопащцем Бровцевым по Новоржевскому уезду раскола» содержит весьма ценные сведения о жизни псковских старообрядцев в первой трети XIX века. В частности, там говорится и о старообрядцах Опочецкого уезда. Благочинный Опочецкого уезда священник села Велья Василий Ульянов доносил, что «в ведении Велейскаго Удельнаго Приказа не в дальнем разстоянии в деревне Марфине есть моленная раскольничья, своевольно раскольниками построенная, а потому 1827 года Земскою Полициею разобранная, но вскоре потом Крестьянином Терентьем Михайловым опять построенная на том же месте с особенною при ней избою для приезда Наставника, и что для отправления, как слух носится, обеденниц и треб въезжает сюда Полоцкой Губернии Режицкаго уезда вотчины Акицкаго Пана из местечка Никольскаго, Крестьянин Наставник Иван Никитин, заведывающий в том месте еще двумя моленными; а за отбытием сего наставника в праздничные дни отправляет в первой моленной служение и требы города Опочки мещанин Никифор Песьяцкий41 с братом Васильем, а в дни простые сестра тех же Песьяцких девка Прасковья; к приходу для служения привешивая доску, бьют в оную долго и так громко, что звук разносится на две версты. Старостою в сей моленной Удельный Крестьянин Семен Тимофеев, который заведывает приходом и расходом суммы и свечь; в десяти деревнях той же Удельной вотчины исправляет требы удельный же крестьянин деревни Софонова, который в избах останавливаясь, зазывает к себе Правоверных в соседстве с раскольниками жительствующих и их развращает»42. В этом донесении сообщается о действоваших в Опочецком уезде двух очень авторитетных духовных наставниках – Иване Никитиче Краснобаеве и Никифоре Егорьеве Песьяцком. Первый был наставником из Гурилишек (Режицкий уезд, теперь – Латвия), второй – из Опочки, сын упоминавшегося выше уважаемого опочецкого купца Егора Сергеевича Песьяцкого (ум. 1801). Оба были участниками знаменитого Варковского собора 1832 года, ознаменовавшего переход безбрачных федосеевских общин Северо-Запада к принятию бессвященнословного брака.

В рукописном собрании Библиотеки Академии наук в Санкт-Петербурге сохранилась сборная рукопись XVII (70—80 гг.) и XVIII (20—30 гг.) веков (Двинское собрание 25), приобретенная в 1952 году в Даугавпилсе. Рукопись содержит Пятую соловецкую челобитную, предисловие к «Дьяконовым ответам», «Историю об отцах и страдальцах соловецких» Симеона Дионисьевича, сочинение Феодосия Васильева «Беседа с православным», а также неизвестное старообрядческое сочинение XVIII века, состоящее из 50 статей, под названием «Обновление ныне в России латинских, люторьских и прочих многих ересей, их же прежде не бе». На первом листе имеются владельческие записи XIX века: «Сия книга Якова Иванова Шагина, в 1835 году благословение Ивана Архиповича и память Прасковьи Егоровны Песьяцкой. Опочка, 1835 года марта 27 дня». Ниже: «Наследство Якова Шагина, город Речница (следует читать „Режица“, где находился крупный духовный центр федосеевского согласия. – К. К.) 1860 года, июня 25 дня». Вероятно, в 1835 году Прасковья Егоровна Песьяцкая, служившая в Марфинской моленной, скончалась и оставила Якову Шагину книгу, полученную ей в дар от авторитетного местного наставника Ивана Архиповича (ум. 1827 или 1831; служил в Яковлевской моленной Себежского уезда).