Операция бюрократия

Ему казалось, что это смешно и остроумно. Он был доволен своей шуткой, совершенно не задумываясь, с кем он шутит и как. Ему не было и тридцати, но сразу бросалось в глаза, что за собой он практически не следит. Разве можно так запустить фигуру, в таком возрасте так сильно располнеть может только по-настоящему ленивый человек. Полное круглое лицо с обвисшими, несколько дней небритыми щеками, несоразмерно маленькими глазами и вздернутым носом, напоминало поросячью морду. «Хряк», – мысленно окрестила его женщина.

– Пойдемте, юноша, в ваш кабинет, на раскладушке подремлю раз вы так добры, – с достоинством ответила Зоя Константиновна, приподнимаясь с очень неудобного кресла.

– Да, вы и вправду боевая женщина, – после нескольких секунд раздумий пробубнил следователь. Он покраснел и почувствовал некоторую неловкость от неожиданного отпора старушки.

– Следователь…, старший лейтенант Хромов, – представился он, уже в кабинете, – присаживайтесь, что у вас?

Зоя Константиновна принялась рассказывать все по порядку. Рассказ получился достаточно стройный и немного жалостливый, потому как ни старалась, женщина скрыть эмоции, они то и дело брали вверх. Однако несмотря на неприкрытую боль, читаемую в каждом слове Героя войны, Хромов слушал ее не очень внимательно. Он постоянно отвлекался, брал в руки какие-то бумаги, авторучку и вообще не был заинтересованным слушателем. В середине рассказа следователь открыл с виду богатый портсигар и закурил.

– Без спросу закурил?! Вот это офицеры…, – подумала женщина и добавила уже вслух, – вы не могли бы не курить, для меня папиросный дым, хуже ножа. В наше время офицеры в присутствии женщины всегда спрашивали разрешения.

– Вообще-то, вы у меня в гостях, а не я у вас! – возмущенно ответил следователь, но сигарету потушил.

– Вообще-то, я не у вас в гостях, а в отделении народной милиции! У меня такое впечатление, что вы меня не слушаете, вам это не интересно?

– Вот зануда старая, откуда же ты свалилась на мою голову? Ты же мне всю плешь проешь, – думал Хромов, – цацками обвешалась и думаешь, что все можно? Ты только подумай, курить нельзя! Разрешения у нее спроси! Одной ногой в могиле, а все посмотри, характер свой показывает! Кинули ее…, сейчас заплачу. Правильно сделали, я бы тебя тоже кинул куда-нибудь подальше…

– Продолжайте, Зоя Константиновна, продолжайте, – невозмутимо ответил он, – интересно, очень интересно, просто манера у меня такая, никак не могу избавиться. Продолжайте, пожалуйста.

Женщине не повезло, старший лейтенант Хромов оказался следователем новой формации, из «свежей» перестроечной молодежи. В школу милиции он попал благодаря протекции, в самый разгар разложения советского общества. Еще в курсантские годы он хорошо понял, какие дивиденды можно будет извлекать из будущей профессии. После выпуска и назначения на должность, он очень быстро разобрался в положении дел.

Через два-три года работы, Хромов научился безошибочно определять перспективность заведенного уголовного дела, по собственной изобретенной именно им шкале. Молодой следователь, несмотря на небольшой стаж службы, успел ощутить вкус легких денег, которые можно было заработать, не выходя из собственного кабинета.

В его шкале все уголовные дела делились на несколько категорий. Первые и самые лучшие, те, которые можно было развалить[6]. За деньги, конечно, потому что люди, которые сильно боятся уголовного преследования, готовы платить. Представьте себе!

Вторые дела чуть похуже, но тоже вариант. В таких делах потерпевший очень хочет, чтобы преступника непременно наказали. В этом случае бывает, что люди оказываются принципиальными и совсем не против, отблагодарить следователя. Второй вариант хуже тем, что нужно вкалывать, рыть, искать и тем, что платят не так щедро, как в первом случае. Впрочем, раскрываемость время от времени требует начальство, а тут еще и не бесплатно.

Третьи дела в финансовом плане были бесперспективны, потому и толка от них Хромов не видел. От таких дел он при любой возможности старался увиливать, перекладывать на чужие плечи или просто закрывать, занимаясь уговорами, приписками и другими следовательскими хитростями.

Но были еще и четвертые – примерно вот как это, с этой безумной старухой. Ведь она все нервы выпотрошит, она пойдет к начальству, к генералам и в газеты. Куда угодно, потому что ума у нее давно нет, даже чисто теоретически, зато маразма сколько хочешь. И вот теперь из-за нее ввязываться в никому не нужное, неблагодарное дело, которое займет уйму времени, сил и нервов и все равно развалится. Развалится, потому что те, кто ее кинул, даже если их найти, имеют очень крутую крышу. А если нет, то они просто откупятся…, но все деньги пройдут уже мимо него.

Примерно так рассуждал следователь постперестроечного формата. Сколько же раз он мысленно обидел благородного заслуженного человека, сидящего напротив него?

Если бы Хромов только представил, что каждая, по его словам, цацка, – это боевая награда, которая обильно полита кровью самого кавалера или кровью его товарищей. Это нужно было понимать, чтить и уважать! Но молодой человек был, мягко сказать непорядочным, его поступки были лишены морали и принципов. К большому сожалению, самостоятельный жизненный путь следователя был направлен только на извлечение материальной выгоды и получение от жизни удовольствий. В нем было мало человеческого, и он не мог понять одной простой истины: эта женщина проливала на фронте кровь, в том числе за него – за следователя Хромова!

Проливала для того, чтобы он мог родиться, вырасти, получить образование и радоваться жизни, не слыша ужасающий вой мессершмитта, не видя колючую проволоку концлагерей и наполненные безумным блеском глаза фашистских карателей…

– Ну что ж, все понятно. На лицо мошенничество. Но вы знаете, Зоя Константиновна, вряд ли мы сможем что-нибудь сделать. Даже если мы их найдем, мы ничего не докажем, – следователь старался казаться убедительным и начал уговаривать посетительницу не ворошить это дело, – тут нужно…

– Я хотела бы написать заявление по факту мошенничества, – уверенно перебила следователя женщина.

– Но, очевидно…

– Вы, что меня не услышали, товарищ старший лейтенант, я хочу написать заявление! – кто бы мог подумать о том, что в такой хрупкой женщине, присутствует подобная твердость и непреклонность.

– Вот сволочь старая! – мысленно выругался Хромов, – вот что такое не везет и как с ним бороться. Ведь с утра день не задался: какая-то тварь поцарапала машину на парковке прямо возле дома. Узнаю гада, новую купит, начальник наорал, раскрываемость ему подавай, а тут еще и это – старое безобразие.

– Ну что ж давайте паспорт, будем оформлять ваше заявление, – обреченно предложил он.

– Ой, а я его с собой не взяла, позабыла. От волнения, наверное, на встречу ветеранов ведь собиралась, – расстроилась Зоя Константиновна, – товарищ следователь, может я за ним съезжу?

– А успеете? Куда вам ехать? – настроение Хромова начало подниматься.

– В Раменское, туда-сюда, часа три будет, – понимая, что до конца рабочего дня не обернется, сама себе ответила женщина, – а завтра во сколько можно?

– Ну что вы, Зоя Константиновна, завтра не получится, у нас же усиление, вы же понимаете: День Победы. Мы по объектам, у нас так всегда! Давайте на следующей неделе, в понедельник, хорошо? Мы все для вас сделаем. До понедельника…, – начал прощаться Хромов, даже не пытаясь скрыть своей радости.

* * *

Зоя Константиновна не смогла попасть к нему ни в понедельник, ни во вторник и даже в среду. Дежурные по отделу, проинструктированные Хромовым, отказывали посетительнице в приеме под различными предлогами. По их словам, Хромов выехал на убийство сегодня уже не будет, потом он работал в прокуратуре, сидел в засаде, был в суде. Что только ни услышала женщина за эти три дня о героическом старшем лейтенанте. В какой-то момент она даже усомнилась в своем мнении относительно следователя, но это был только момент. В среду, к вечеру, Зоя Константиновна утвердилась в мысли о том, что следователь от нее просто прячется и только лишь для того, чтобы не делать свою работу.

В четверг, ближе к обеду, Хромова вызвал непосредственный начальник. Зануда, каких свет не видывал, одной ногой гад на пенсии, а вторую туда же переставить никак не желает. Цепляется за работу, как клещ и мешает нам, молодым…

– Разрешите, товарищ полк…, – Хромов растерялся, потому что никак не ожидал увидеть в кабинете начальника надоедливую старушку.

– Заходи, заходи, родимый, расскажи-ка мне, как ты смеешь, так невнимательно относиться к нашим дорогим ветеранам? – жестко спросил начальник, – ветераны Великой Отечественной войны – это самое дорогое, что есть у нашего народа сейчас!

Дальше последовал гневный разнос, и Зое Константиновне стало почти жаль непутевого следователя. Начальник в ее глазах был неплохим человеком. Он с уважением относился к фронтовикам и скорее всего был хорошим сотрудником, внимательным и порядочным. Но бедная женщина не могла догадываться, что все далеко не так, как кажется.

Начальник Хромова, действительно, был хорошим, честным милиционером…, когда-то, давным-давно…, в совершенно другой стране. А в этой? В этой безумной жизни, начала 90-х он вскоре четко осознал, что со своей честностью и принципиальностью, он быстро окажется за бортом системы МВД, где его ждет только мизерная пенсия и нищая старость. За доказательствами не нужно было ходить далеко: примером этому служили сотни его коллег, уволенных после распада Союза.

На пенсии будет хорошо. Можно будет гордиться стопкой почетных грамот, небольшой кучкой юбилейных медалек и значков, а также радоваться походу на День милиции в чебуречную, с такими же как и он неудачниками.

Он этого не хотел, очень сильно этого не хотел и поэтому изо всех сил старался обеспечить себе достойное будущее, для чего постоянно находил схемы для заработка. Заработка «левого» и незаконного, потому что связанного с превышением служебных полномочий, взяточничеством или откровенным вымогательством. Чутье старого, опытного сыщика вовремя подсказывало ему, как обойти острые углы, когда не стоит связываться, а когда нужно просто остановиться.

Превращение честного мента в многочисленного представителя современной российской коррупции, далось ему нелегко. Первый раз всегда бывает трудно: прыгать с парашютом, идти на экзамен или выходить на новую работу, тяжело все это. Но вот такое перевоплощение, после двадцати с лишним лет безупречной службы, еще тяжелее.

Первая взятка привела его к жуткому, трехдневному запою. Он пил безудержно, сам с собой, и уже на первое утро проснулся в ванной комнате, в довольно странном виде: в парадном кителе и трусах, с пистолетом в руке и бутылкой водки за пазухой. Три дня он не слушал жену, не обращал внимания на детей и пытался заглушить отвращение к самому себе большим количеством алкоголя. Однако с каждым последующим разом совершать должностные преступления становилось все легче и легче, а потом перерождение и вовсе благополучно завершилось.

У него было несколько проверенных помощников среди следователей, оперуполномоченных и в патрульной службе. Он был очень осторожен и весьма умело применял приемы и способы маскировки своей преступной деятельности. Поэтому в отделе практически никто не догадывался о его двойной жизни и внешне начальник продолжал оставаться настоящим борцом с преступностью.

О деятельности фонда милиционер хорошо знал. Кроме того, он принимал в нем некоторое участие. Однажды ему позвонил бывший сослуживец, который сделал политическую карьеру и занимал определенный пост в комитете Государственной думы по безопасности и противодействию коррупции. После нескольких дежурных фраз знакомый перешел к делу, суть которого состояла в оказании содействия хорошим людям.

Вскоре эти люди вышли на него сами и предложили приличное вознаграждение за определенную помощь, скажем так – за помощь в щекотливых ситуациях. После первой жалобы на деятельность фонда, которую он благополучно замял, приятная иностранная купюра радостно согрела душу и потребовала продолжения банкета. Потом ситуация повторилась еще раз и еще. А дальше он постоянно урегулировал вопросы и получал за это фиксированные вознаграждения.

Так продолжалось до тех пор, пока количество жалоб и настойчивость потерпевших не приблизились к критическому уровню. К уровню, за которым в любую минуту мог последовать провал, громкое судебное разбирательство и показательная расправа.

Чтобы этого всего не случилось, он их предупредил. Начальник делал это не для сотрудников фонда или депутата, а прежде всего для себя, чтобы не пострадать самому. Они оказались понятливыми и быстро съехали. Нет, фонд не закрылся, он просто сменил место деятельности. Это было несложно, нужно было только переехать в другой город. Например, самый знакомый маршрут, для нас какой? Конечно Москва – Санкт – Петербург. Классика…!

Теперь мошенники будут продолжать писать историю великого обмана в северной столице, потом командируются на Урал, в Сибирь или на Дальний Восток. Когда все уляжется и забудется, можно вернуться домой – в Москву. Итак, будет до тех пор, пока не арестуют, если, конечно захотят…, если это кому-нибудь нужно. А если поймают, то всегда можно попробовать договориться, решить проблему криминальным путем, в конце концов, откупиться и продолжить свою прибыльную деятельность.

Продолжить ее, можно потому что в России имеется бесконечное количество рабочих, пенсионеров и ветеранов, просто сердобольных и доверчивых граждан и тысячи других простаков, которых можно запросто кинуть[7]. Их у нас много, очень много, они никогда не закончатся, сколько бы их не обманывали.

Они сами принесут свои кровные, что-нибудь продадут, заложат или где-то займут, нужно их только немного подтолкнуть. И тогда они это сделают, только по одной простой причине, потому что они – дураки. Они плохо читали в детстве сказку про Буратино, его золотые монеты и поле чудес. Действительно, поле, действительно, чудес. Но оно не для всех, а только для избранных, для тех, кто придумал этот гениальный фонд.

В общем, раскручивать эту схему можно сколько угодно долго. Главное – знать меру, главное не переборщить и не заиграться.

* * *

Хромов понял все правильно. Начальник умел объяснять доходчиво, хотя в данном случае доводы были не нужны, достаточно было просто намекнуть. Пенсионерку попросили подождать возле кабинета следователя, и начальник, глядя прямо в глаза, произнес замысловатую, но очень понятную речь. Такие намеки невозможно было трактовать по-другому, потому что они давно были в одной команде, подчиненный и начальник. Они друг друга очень не любили, просто терпели. Каждый делал это по-своему: один как начальник, другой как подчиненный. Все это было возможно, потому что… иногда они делали взаимовыгодные дела.

Хромов уяснил, что дело бабки нужно разваливать, ведь просьбы начальников необходимо выполнять, тем более, когда они полностью совпадают с твоими собственными желаниями. Желание было острое и непреодолимое: наказать наглую старуху, показать ей, что ее время давно прошло и кануло в лету. Теперь, далеко не она хозяйка положения…, совершенно другие люди…, такие как он.

Вариантов развала дела было несколько: простой, средний и сложный. Хромов недолго колеблясь, избрал более трудный путь. Этот путь представлялся непростым и весьма затратным по времени, но зато интересным. Он продумал свои дальнейшие действия, пока шел по длинному коридору отдела. В своих умозаключениях следователь выстроил целую лестницу, ступеньки которой, как положено, были уложены в строго определенной последовательности, вплоть до окончания этой интригующей партии.

Не беда, что своим противником Хромов избрал пожилую, больную женщину. Его очень интересовал процесс будущего противостояния. Молодого человека совершенно не смущало фронтовое прошлое Зои Константиновны: отсиделась поди по тылам или еще хуже, была чьей-то походно-полевой женой[8], поэтому и гонористая такая, властная. Наглость по отношению к государству, которое представлял, именно он, Хромов, нужно было наказать, любой ценой. Сколько сейчас написано про полевых жен, сколько раздуто советской пропагандой относительно этой победы. Не было бы победы, жили бы сейчас, как в Германии, пивко бы баварское попивали…

В конце перестройки и начале 90-х в нашем обществе открыто насаждались антисоветские, а значит антигосударственные настроения. На проплаченные спецслужбами противников деньги была развернута самая настоящая информационная война против нашей истории, культуры и духовного наследия. Миллионными тиражами расходилась по киоскам желтая пресса, задачей которой был переворот мировоззрения советских граждан. На экранах появлялись низкосортные фильмы, направленные на моральное разложение простых людей и прежде всего молодежи. Именно молодежи…, уже не советской, уже совершенно другой.

В средствах массовой информации создавался культ насилия, секса, невежества, большой и беззаветной любви к деньгам. На всех каналах, в видеосалонах и на «кабельных телевиденьях», которые множились в стране с невероятной скоростью, крутились кадры, которые делали в сознаниях зрителей, белое – черным, а черное – белым. Непросто было таким способом перевоспитать состоявшихся советских людей, а вот молодежь, возможно. Именно так сформировалась и личность будущего следователя.

* * *

Подойдя к женщине, Хромов имел четкий план работы с ней. Как и любой, пусть даже мысленно составленный документ обязан был иметь название. Как вы лодку назовете, так она и поплывет…! Заголовков к данному плану можно было предложить сразу несколько, но на душу легло кодовое название – «БЮРОКРАТИЯ». Именно это слово для совков[9] самое страшное…

– Ну, все давайте, Зоя Константиновна, займемся, наконец-то подлецами, – с улыбкой произнес следователь, открывая кабинет. Выглядел он бодро, как будто и не было только что проведенной взбучки от начальства.

– Простите, а вы так и не представились, – добродушно произнесла женщина.

– Егор Андреич…, давайте паспорт. Произведя детальный осмотр документа Хромов предложил посетительнице оформить заявление. Документ переписывали четыре раза, постоянно вносили различные дополнения и уточнения. При этом следователь вел себя доброжелательно, всем своим видом показывая важность проделанной работы. Наконец-то удовлетворенно хмыкнув, молодой человек приступил к опросу.

Опрос потерпевшей длился около двух часов, при этом суть разговора необходимо было изложить в протоколе. Писал он долго, старательно, выводя красивые ровные буквы. Скорее всего для передышки он часто останавливался, делая вид, что обдумывает, выверяет, потом возвращался к началу, перефразировал вопросы, часто повторялся и к концу работы устал сам. Но еще больше он утомил Зою Константиновну. У женщины от всего этого разболелась голова и поднялось давление.

– Егор Андреевич, а можно воды? – спросила уставшая посетительница.

– Да, конечно, – следователь протянул налитый из графина стакан воды.

Женщина благодарно взяла стакан, чуть порывшись в старенькой потрепанной сумке, нашла таблетки и, тяжело глотнув теплую невкусную воду, вернулась к столу.

– Ну все будем заканчивать, – уставшим голосом сообщил он. Чуть подержав в руках протокол, поставил точку и предложил женщине ознакомиться и расписаться на каждой странице. Пока она читала отработанный документ, следователь подготовил папку, старательно оформил обложку и опись.

– У меня к вам, Зоя Константиновна, просьба небольшая имеется. Для начала производства уголовного дела мне необходимы ксерокопии вашего паспорта. Всех страниц, пожалуйста.

– Так, где же мне их сделать-то?

– Прямо от отдела, два квартала магазинчик «Канцтовары», только поспешите, вы же понимаете у меня много дел.

В ксероксе магазинчика «Канцтовары» неделю назад закончились чернила, и Хромов об этом знал. Кроме того, в соседнем кабинете, можно было без труда сделать все необходимые копии, причем абсолютно бесплатно и быстро. Но следователь работал по плану, названным им «Бюрократия» и понимал, что эти копии не имели никакого смысла и были в деле не нужны.

Но Зоя Константиновна этого не знала и послушно отправилась на поиски магазина. От свежего воздуха или от выпитой таблетки стало легче. Настроение улучшилось от одной мысли, что следствие началось. Несмотря на сильную усталость, на то, что очень не нравился следователь, женщина все равно была в хорошем настроении. Она в который раз представила мошенников на скамье подсудимых.

Ей было очень интересно, смогут ли они посмотреть ей и другим потерпевшим в глаза, будет ли у них раскаяние и сожаление о случившемся?

В магазинчике не помогли, но зато посоветовали торговый центр, правда нужно было проехать. Это заняло около часа. Сделав необходимые ксерокопии, Зоя Константиновна, прямо возле торгового центра обнаружила, неизвестно как сохранившийся кафетерий. Ассортиментом прилавка маленькое уютное заведение удивить любого человека, с ностальгией вспоминающего Советский Союз.

С большим удовольствием женщина насладилась роскошным, давно позабытым вкусом коврижки и запила ее самым настоящим молочным коктейлем. Она тут же вспомнила первое августа 1954 года. Этот день помнился очень отчетливо, потому что это был первый день их отпуска и год рождения дочери. Муж получил плановый отпуск, она декретный. Счастливые отпускники решили отметить этот день, посетив ВСХВ[10], только что открывшуюся после реконструкции.

Они долго гуляли по выставке, любовались фонтанами и кормили уток, ели фруктовое мороженое и смеялись. Влюбленные были веселы, потому что были молоды, любили друг друга и были счастливы. А потом они набрели на точно такой кафетерий, ели коврижку и запивали ее молочным коктейлем. Как же это было давно…

Перекусив, Зоя Константиновна вышла на улицу. Нахлынувшие воспоминания были двойственны. С одной стороны, теплые и приятные: вот, сколько лет его уже нет рядом, а все равно все мысли, чувства и эмоции связаны только с ним. Он всегда рядом, он – это жизнь и любовь, единственный, самый лучший и настоящий. Она всегда знала, что ее муж – человек с большой буквы. Все, абсолютно все окружающее, напоминает о нем, каждая мелочь, каждая минута. Прожить с ним всю жизнь – мало, ничтожно мало.

С другой стороны, при воспоминании о муже, на глазах появлялись слезы. Это были слезы обиды на жизнь и несправедливость. Всю войну прошел. На двух фронтах сражался, трижды ранен, один раз очень тяжело, но выжил. Он остался жив для нее, детей и вообще для людей. Нелегкая послевоенная жизнь, тяжелая работа. Всегда в делах и заботах. Всегда здоров, бодр и готов прийти на помощь всем, кто в ней нуждался, а потом вдруг…, ушел. Ушел неожиданно…, как будто ненадолго на работу. Ушел стремительно и даже не попрощался. Вот, наверное, все же права та пословица, которая говорит, что счастье – это умереть в один день. Они тоже мечтали об этом, но теперь она одна, уже долгих три года…, целую вечность.

Она вспомнила обстоятельства, в результате которых стала вдовой. Праздничный день! Все как обычно: великолепное настроение, подготовка, звонки, поздравления, встречи и, конечно, веселое и радостное вечернее застолье.

Первый после развала СССР праздник. Для людей в погонах, для тех, кто их когда-то носил, один из самых значимых. День Советской Армии и Военно-Морского флота[11]. Звучное название, хорошее и родное. Несмотря на то, что этот день никогда не был выходным, праздновался он широко и торжественно.

В школах, перед первым уроком, мальчишки, всегда находили открытки, подписанные соседками по партам. Студентки дарили юношам скромные, но очень милые сувениры. На предприятиях, в учреждениях и колхозах женщины приносили из дома, приготовленные собственными руками, блюда. Их складывали в одном месте, и они скромно ожидали окончание рабочего дня. После накрывался импровизированный стол и первый тост произносил директор или председатель. Звучали теплые пожелания мужчинам, настоящим защитникам, готовым в любую минуту заслонить грудью советских женщин и детей.

Примерно так было по всей рабочей стране. Но ветераны были на пенсии и не работали, они были свободны целый день и поэтому могли праздновать по-другому. Они собирались в памятных местах, проводили митинги, возлагали венки и цветы к памятникам.

Хотели идти, как обычно вместе, но Зое Константиновне третий день нездоровилось. Простыла: голова тяжелая, в горле першило, насморк и кашель. Все как положено в конце зимы, казалось бы, обычное дело. Однако сколько раз после этого было пролито слез сожаления о том, что не пошла, не пересилила собственную слабость и отпустила одного! Большинство женщин, в таких случаях, искренне считают, что, если были рядом смогли бы предотвратить все плохое, не допустить, остановить и защитить. Быть может, все это так, но в этом конкретном случае, вряд ли кто-то смог помочь, потому что случилось непоправимое. Случилась трагедия, о которой сейчас не принято вспоминать и даже во всезнающей всемирной сети про данный факт минимум информации.