Красивый Александр

Бабушка от действия успокаивающего укола наконец-то тоже заснула. Но теперь спать не мог Александр. Он начал размышлять о том, что не следовало б рассказывать бабушке так много подробностей. От того ли ей стало плохо, что сильно перенервничала или это просто совпадение? Да нет! Какое тут совпадение? Такое волнение дало о себе знать в любом случае. Оно и здорового человека доведет до сердечных болей, а что уж говорить о пожилом человеке, который то и дело хватается за сердце!!! Мысли кружились в его голове отдельными несвязными фразами. Ко всему прочему, о себе дало знать похмелье. Голова и так была полна далеко не положительными думами, так еще и это противное ощущение тяжести всего тела, как будто оно за несколько часов превратилось совсем в другой материал, чуждый Александру, не знавшему как им распоряжаться. Александр корил себя за то, что случилось. Наконец он поругал себя за то, что протянул ручку Гришиной. Что пошел на встречу. Что случилось бы, если бы он не пришел? «Ах! – вздохнул Александр, – как же я глуп! Как я ужасно поступил!» – подумал он.

Начало светать. Холодный свет осеннего солнца нагло заглядывал в окно и с каждой минутой все больше озарял комнатку. Это немного расслабило Александра, он взглянул на бабушку – она спала. Твердо решив, что сегодня он в институт не пойдет, что уделит время Анне Владимировне, Саша все же провалился в сон.

Снилась ему абсолютная несвязная чушь. Во сне он видел чудовище, все тело и морда которого было покрыто густыми жесткими волосами. Это чудище бежало за испуганным Александром по частому темному лесу. В лесу отчетливо пахло хвоей. Мелкие продолговатые копья этой хвои хватали Александра, царапали его, и из небольших ран выступала кровь. Сон происходил как наяву. Бывает, снится сон, но спящий все равно понимает, что это сон, а, бывает, настолько правдоподобные сны, что и подсознание будто дремлет и забывает сказать, что это, мол, сон, не переживай. Так случилось и с Александром. Монстр бежал за ним, а наш герой, как ни старался, никак не мог бежать – ноги его не слушались – окаменели. Хотел кричать – пропал звук, не мог и крикнуть. А чудовище издавало зловещий гул и рев, но никак не могло его догнать, хоть жертва совсем не могла передвигаться. В конце концов, Александр увидел огромное дерево, которое не было хвойным, и он спрятался в его ниспадающей кроне. Чудовище остановилось около этого дерева и стало принюхиваться. Вдруг оно издало рев негодования, обошло дерево с разных сторон, ударило огромной волосатой лапой по листьям и ушло. Александр сидел некоторое время, не шелохнувшись, маленькие царапины его едко щипали, дыхание сбилось от страха и ужаса. Затем он, конечно, начал успокаиваться, сердцу уже не хотелось бежать из родных стен, и, даже сквозь ветки спасителя стали пробиваться лучи греющей нас звезды. Александр, тихо и осторожно вышел из-под кроны волшебного дерева, полностью распрямился и сделал шаг. Как только он его сделал, сзади послышался резкий звук. Александр, не успев испугаться, повернулся и почувствовал, как его повалило на землю гнавшееся за ним чудище. Оно нависло над ним, прижав Александра, громадные зубы обнажились, весь рот чудовища был полон слюны, которая должна была упасть прямо на лицо Александра. Тут Саша наконец получил сигнал, что все-таки ему снится сон и необходимо срочно проснуться. Но как это сделать? Саша решил кричать. Кричать, как мог – глухо и туго. А вдруг прорвется голос? Чудовище все висело над ним, обнажало отвратительную улыбку и пугало. Александр продолжал пытаться кричать, голос постепенно начал становиться звонче и, в конце концов, юноша уже слышал свой крик. Сначала во сне, потом сквозь сон. То есть, Саша слышал, как кричит уже наяву, но видение его еще никак не рассыпалось. Чудовище рыкнуло на него и вдруг расхохоталось. Отпустило, село рядом и сказало милым женским голосом:

– Славный ты малый, Александр Николаевич! На этот раз у тебя все должно получиться по-другому. Только увлекись жизнью, а не смертью.

И Александр проснулся. Проснулся резко, открыв разноцветные глаза. Одеяло его лежало на полу, подушка перевернута – ни разу Александр так беспокойно не спал. Но всему есть объяснение. Вчерашний день не порадовал ничем, кроме случайной встречи с Аленой.

Он сел на край кровати, взглянул на бабушку, она была повернута к нему спиной и крепко спала.

«Пусть как следует, поспит, – думал Александр, – ей нужно хорошенько отдохнуть».

Александр поднялся. Голова его была словно забита хламом: не болела, но чувствовалась камнем на шее. Саша прошел на кухню, заварил чай и присел. Немного посидев, без каких-либо мыслей, он снова поднялся и пошел закрыть дверь в комнату, чтобы не разбудить бабушку, так как ему нужно было позвонить в институт и сказать причину отсутствия. Закрывая дверь, он взглянул на Анну Владимировну – она по-прежнему спала на боку, спиной к выходу их комнаты.

Юноша налил себе свежего чаю, сел и непроизвольно начал вспоминать вчерашний день. Теперь он не казался таким ужасным – все позади, все утряслось, успокоилось. Саша позвонил в деканат и сказал, что его не будет сегодня. Он сказал методистке деканата правду: что бабушка, его единственный член семьи, нехорошо себя чувствует и нужно остаться с ней. Только вместо понимания он столкнулся совершенно с обратным чувством.

– Чем я могу Вам помочь в этом случае? – дерзко спросила молодая методистка, которая, как и все взявшие в руки ручку, чтобы отмечать присутствующих, полагают, что в их власти теперь все учебное заведение.

– Нет, нет, ничем, – ответил Александр, назвав методистку, что была с ним на одном курсе, по имени-отчеству (правила есть правила). – Я просто хотел известить Вас о причине своего отсутствия, – продолжил он.

– У меня слишком много дел, чтобы выслушивать это. Я буду отмечать Вас как отсутствующего. Придёте, будете писать объяснительную и не забудьте справку! – отрезала методистка и повесила трубку.

– Но… – успел только сказать Александр, но поняв, что на том конце провода его уже никто не слушает, немного оторопел и какое-то время просто смотрел на трубку телефона.

Затем он пожал костлявыми плечами, поднял в изумлении несколько редких волосинок, что были у него вместо бровей и поджал тончайшие кривые губы.

– Удивительный народ! Какую справку я смогу предоставить? – спросил он сам у себя, но вскоре забыл об этом.

Люди во всем институте были ему чужды. По мнению Александра, они вели себя чрезмерно странно, придавая огромное значение вещам, которые были совершенно пусты и умаляли содержание важных явлений. Так, например, вместо дружбы он видел притворные симпатии. Притворство было настолько очевидно, что, скорее всего, не было секретом ни для кого, кто участвовал в нем. Вместо товарищества – союзы, чтобы было легче существовать в стенах учреждения, где час от часу не легче. Зачем Иван терпеливо относился к Саше? Почему не сторонился его? Все просто. У Ивана было слабо развито чувство брезгливости (тем более он сам не красавец), но отлично развит инстинкт приспособленчества. Так, осознавая, что Александр может помочь в любом деле, Иван не гнушался его обществом. Сыграло роль и обстоятельство, что с самим Осиповым никто более не желал общаться. А Александр никогда ни в чем не отказывал, хотя иногда самому катастрофически не хватало времени на все задуманные дела. Далее, вместо любви Александр отчетливо наблюдал картину того же приспособленчества.

Все, что было знакомо ему хоть малым косвенным образом: любовь, дружба, даже вражда, именовалось одним словом. Приспособленчество. Даже соперничать нужно было с умом, выбирая правильные субъекты.

Александру трудно было адаптироваться в мире. Мир словно был не для него. Но он не жаловался. Он жил, жил достойно, не желая принимать другие правила игры. Он уже давно был выбит резким точным попаданием. Это доказывала вся его жизнь.

Даже, вот сейчас, например, он сидит на крохотной кухне, в тишине, пока бабушка спит, мягким движением руки размешивает сахар в свежезаваренном чае, не дотрагиваясь ложкой дна чашки, и вспоминает. Видимо, эти воспоминания навеял разговор с методисткой. Он вспоминал, как проходила его практика. А практика в различных государственных органах была не раз. Но всегда для Александра она сводилась к одному. Каждый раз, бросив на него один-единственный взгляд отвращения, его определяли в архив. В небольшое пыльное помещение, где можно было только беспрерывно чихать, а не работать. Заставляли раскладывать все по порядку. Разложил? Вот тебе бумаги, раскладывай теперь в каждое дело. Сделал? Теперь найди это! Нашел? Теперь это! То! Так проходил день за днем.

Однажды он отчетливо слышал разговор Валентины Эдуардовны (судьи) с работницами канцелярии. Она говорила: «Это что за чудовище у нас по суду гуляет? А! На практику прислали?!! Боже! Сделайте так, чтобы он вообще не вылезал из архива. Таким на роду написано дерьмо убирать, а не в судах работать».

Тогда Саша действительно подумал, что много себе позволил, осмелившись поступить в такой институт, что действительно он должен был знать свое место. Но мечта вела его за руку.

В то время как другие студенты многому учились, Александру вовсе запрещали выходить из архива под прикрытием различных причин. Максимум, что могли позволить – упаковывать письма и подписывать их. На удивление, у Александра был красивый почерк, что действительно всех поражало.

Как мы можем понять, на практике Александр ничему не мог научиться. Не из-за лени, которая является пороком почти всей планеты, а из-за отношения к нему окружающих. Доходило до абсурда. Если он хотел просветить себя в практической деятельности суда, придя в свободное время на открытое заседание – его не пускали. Хотя принцип гласности в каждом уголке страны!

Придумывали массу причин и способов ухода от ответа, но не давали присутствовать на процессе. Это не нервировало Александра. Это отщипывало маленькие кусочки от большой и святой его надежды.

Плохо дело обстояло и с работой. С одной стороны, Александру как можно больше хотелось сконцентрироваться на учебе, чтобы не было ни малейших пробелов. Всю дополнительную литературу, которую рекомендовали преподаватели, он жадно прочитывал, в то время как многие не помышляли даже обременить себя основной. Саша участвовал во всех научных конференциях, которые проводились институтом, и где нужно было выступать перед огромной аудиторией, но Александр боролся со стеснением.

С третьего курса студентам начали предлагать работу в различных органах, и Александр, все ожидая предложения работать в суде, не получив его, хотел устроиться в другую структуру. Но работодатели, когда видели Александра, высокомерным и брезгливым взором оглядывали его и, не слушая, отказывали. В одном месте одна солидная дама, от которой многое зависело, взглянув на Александра, яростно бросила:

– Ты куда пришел? Вообще все ополоумели, что ли? Ты представляешь, куда ты хочешь устроиться? Какой уровень? С каким количеством людей каждый день нужно будет встречаться и разговаривать? Как ты с такой рожей будешь работать? Иди, не позорься! Иди, иди!

Она задавала много вопросов и каждый из них, видимо, был риторический, так как Александр не вымолвил ни слова в том разговоре. Ему было понятно, почему все так складывается и даже находил это верным. Ведь, действительно, он желал выбрать профессию, которая неразделимо связана с огромным количеством людей и, где-то, наверное, существует негласное правило, что слишком некрасивых людей нельзя брать на работу, каким бы способным он ни был.

И принимали на службу обычных ребят. Самых обыкновенных студентов с огромными дырами в знаниях. А Александру ничего не оставалось делать, как продолжать обучение, надеяться и верить в то, что когда-нибудь он все-таки будет работать. Будет работать в суде. Кропотливо, внимательно и честно, ведь это главнее правильных черт лица в данном вопросе.

Анна Владимировна всегда поддерживала внука. Она не переживала за то, что он пока не работает и даже уговаривала его отказаться от этой затеи до окончания института и сосредоточится на учебе. Говорила, что наработаться он всегда успеет, а средств на бытовые нужды им хватало. Их было немного, но достаточно для поддержания жизнедеятельности. Бабушка получала пенсию и подрабатывала на дому швеей. Знаете ли, подшить брюки, ушить рубашку, прострочить шов всегда кому-нибудь нужно. Труд, конечно, не высокооплачиваемый, но не было ни дня, когда бы к Анне Владимировне не обратились за помощью. Александр получал стипендию. Да и еще, почти всю одежду, кроме самой нижней, ему шила бабушка. А ему и нужно было немного. Ходил всегда в одном и том же.

Потом Александру неожиданно вспомнился еще один случай. Как однажды одна их соседка по имени Мария Сергеевна, пожилая женщина, живущая тремя этажами ниже, поскользнулась на раннем льду и упала около дома. Александр, который возвращался в это время из института, взволнованно подбежал к ней и хотел помочь. Однако он встретился с озлобленностью соседки. Она гневно посмотрела на Александра и одёрнула руку, за которую он ее держал, чтобы помочь подняться. Затем пожилая дама издала странный звук, напоминающий рычание и, выставив вперед нижнюю челюсть, на одном дыхании сказала:

– Уйди! Уди прочь! Я сама поднимусь! Не нужно помощи, тебе самому бы кто помог!

Вздрогнув от последнего воспоминания, Александр попытался отвлечь себя выдумками.

Он унесся в мечтания и обдумывание дальнейшего своего существования, потягивая вкусный чай на кухне. Думал о том, что скоро уже закончит институт. За окном уже поздняя осень, со дня на день выпадет снег, а там прекрасный праздник – Новый Год, а после него почему-то время учебного года идет быстрее. Дипломная работа, государственные экзамены и всё – диплом красного цвета у Александра в руках. Тогда он еще раз попытает счастье устроиться на службу в суд. Затем его мечтания унеслись еще дальше, и он начал представлять, как сидит в зале судебного заседания секретарем и быстро, верно ведет протокол. По телу его вместе с глотком горячего чая пронеслась приятная дрожь, которая появилась от того, что Александр очень реально представил свою мечту.

«Э-э-эх! – вслух протянул он тихим шепотом. – Когда-нибудь случится чудо, и я буду работать. Работать в суде».

Он поглядел на часы. Время подходило к обеду. Анна Владимировна не просыпалась. Александр осторожными шагами прошел к двери комнаты, неслышно приоткрыл ее – бабушка до сих пор спала.

«Ну пусть поспит еще немножко» – подумал Александр.

Он решил приготовить бабушке завтрак, хотя время уже было для обеда. Заглянув в холодильник, он все осмотрел и принял решение приготовить омлет с сыром. Взбил пару яиц, потер сыр, добавил зелени, что росла у них на подоконнике, и вылил на раскаленную сковороду. Посыпав сверху полуготовый омлет сухой зеленью ради украшения, сделав рисунок улыбающейся рожицы, Саша принялся делать тосты, которые они очень любили. Почти все было готово. Александр приготовил приборы, взглянул еще раз на часы.

«Да. Нужно разбудить. Пусть покушает, подкрепит силы и, если захочет, снова ложится спать» – думал он.

Александр направился в комнату. Анна Владимировна все лежала в прежней позе, на боку, видно, ни разу не просыпавшись и ни разу не шелохнувшись.

– Бабуль, доброе утро. Или уже добрый день, точнее сказать, – мягко проговорил Александр, войдя в спальню. – Просыпайся, просыпайся потихонечку. Я приготовил нам завтрак. Твой любимый омлет с сыром.

Александр подошел к бабушке. Она спала так крепко, что не слышала, как ее будит внук.

– Бабуль, – сказал он, нагнувшись к ее лицу. – Бабуль, просыпайся.

«Как же крепко спит! Поразительно! Может не тревожить пока? – размышлял Александр. – Нет, все же ей нужно покушать».

Саша чуть коснулся рукой до Анны Владимировны, чтобы разбудить ее. Рука его застыла на ее руке. Глаза Александра, узкие как мышиная щель округлились до неузнаваемости. Он одернул свою руку и зачем-то поглядел на нее. Мысли исчезли. Несколько секунд юноша стоял в оцепенении, смотря на свою руку. Может мозг сыграл с ним шутку?

– Быть не может! – шепотом сказал Александр на одном дыхании, почти не открыв рта.

– Бабуль! – сказал Александр ясно и громко, смело положив на нее руку.

Сомнений не оставалось – тело окоченело!

Саша попятился назад. Сознание не открывало дверей для понимания ситуации.

– Быть не может, быть не может, – твердил он сам себе, вперившись в одну точку.

Так прошло несколько минут. Александр сам не понимал, что сидит в одном положении и повторяет одну и ту же фразу. Но осмысление произошедшего не заставило себя ждать. Рывком Саша бросился к телу, бывшим когда-то Анной Владимировной, начал трясти его, как мог. Оно отвечало ему тугой неповоротливостью.

– Господи! Что же это?!!! – ударился он в рыдания. – Бааабуууушка!

Снова отпрянув от нее, Александр кинулся на пол, издавая протяжные, практически звериные вопли, рыдая, ударял пол. Вновь вскочив, он метался по комнате, колотил стены, слезы бесстыдно катились градом. Саша то бросался к телу Анны Владимировны, будто в надежде, что все это продолжение кошмарного сна, то снова в ужасе отбегал от него.

Но все кончается. Сцене глубокого отчаяния и нежеланию принимать ужасную действительность тоже было суждено закончиться. Александр сидел на краю своего крошечного диванчика. Реальность начала прорываться к нему в мысли: он понял, что вся квартира охвачена дымом и стоит резкий запах гари. Он равнодушно пошел на кухню, где догорал омлет. От улыбающегося укропного лица остался едва различимый след. Александр, не думая, не моргая, автоматически открыл окно. Свежий, почти морозный воздух начал настойчиво выгонять гарь. Юноша сел на стул, закрыл свое некрасивое лицо грубыми руками и заплакал. Только теперь его слезы были более осознаны. Теперь он понимал, о чем он плачет. Бабушка! Родной, единственный друг покинул его! Кто виной тому? Сердце не выдержало вчерашних обстоятельств? Или таблетки, которые она пила, нельзя было употреблять без рецепта и они дали осложнения? Халатность врачей? Концов не сыскать! Бабушку не вернуть ни за что! Не помогут ни всеми обожаемые деньги, ни воспеваемая любовь, ни деловые связи – ничего! Ничего! Кроме самого себя винить было некого! Как он мог так поступить? Если бы он не пошел на встречу с Данилиным – ничего бы не случилось! Или если бы хотя бы ночью Александр не стал выплескивать неожиданно, ведром ледяной воды, свои долго таившиеся признания.

10

Всё понеслось кувырком. Многие действия, разговоры происходили как в быстром коротком сне. Если бы Александр начал тщательно вспоминать, то все равно ничего бы не вспомнил. Он забыл, как пришел в себя, успокоился, вызвал полицию, как Анну Владимировну забрали в морг, как он снова плакал, не помня ни себя, ни учебу, ни надоедливой тени, ни своей симпатии к Алене Добронравовой. В голове существовал только вопрос: «Как он мог позволить бабушке умереть?» Александр беспрерывно корил себя за случившееся. Отрывками вспоминает он, что в квартиру приходила соседка (одна из подруг Анны Владимировны) и отдала ему сумму денег, которую собрали всем домом, чтобы помочь с погребением. Саша все хотел крикнуть тогда: «Что вы! Что вы говорите? Жива она! Жива! Просто вышла в магазин!» Но действительность брала свое – никуда от нее. И Александр взял деньги. Похоронили Анну Владимировну. Все эти события промелькнули частыми оборванными сюжетами. Не требуйте подробностей – их не помнит сам Александр. Жизнь для него перестала быть жизнью. Он – урод, каких еще поискать: ни друзей, ни товарищей. Один Осипов Ваня только, что, товарищ разве? Из-за учебной выгоды с ним общается, а сам руку никогда не пожмет. Кому он нужен? Укрыться бы на работе, уйти с головой в дело! Так незадача – не берут нигде, где хочется. Не скрывают презренных взглядов, бросают колкие фразы, указывают на место у порога. Как жить ему? Бабушка была жива – была жива вся вселенная, надежда! Александр чувствовал поддержку, как резво течет кровь по венам. А сейчас? Квартира опустела, охладела. Хоть все вещи на тех же самых местах, что и прежде. Он даже до сих пор не выкинул омлет. Кажется, омлет тот несколько раз уже покрылся плесенью, а Александр только прикрыл его крышкой, чтобы люди, приходившие на поминки, не видели его. Иногда Саша приподнимал крышку, смотрел на обгоревшую укропную рожицу, что уже было почти не различить с общей массой, и вспоминал, с какой заботой он ее создавал. А он ведь мелкими частичками укропа даже обозначал веснушки.

11

Весь период прошел для него как период задержанного дыхания. Выдохнул Александр, сделав новый вдох на поминках после похорон. Людей собралось не много и не мало. Александр сам готовил, накрывал на стол. Он перестал выплескивать горе с помощью слез, просто спрятавшись в своем внутреннем мире. Там, внутри себя, ему было комфортнее. Трудно сказать, какие мысли были в его голове.

«О чем ты думал тогда, Александр?» – можем мы у него спросить.

«Я не знаю, господа, – ответил бы он нам. – Половину я не помню, дни проходили вне времени. Иногда мне казалось, что думы вовсе покидали меня. А иногда обрушивались снежной лавиной и заставляли думать о смысле жизни. Ведь как непонятно! Жил человек, любил, страдал и радовался, а теперь все! Нет его! А будет ли еще? Живет ли после? Но единственное, чему я рад, что хоть эта ужасная тень покинула меня! Она бы точно могла свести с ума!»

Итак. Когда Анну Владимировну отправили смотреть вечные сны, укутав одеялом из холодной земли, некоторые пошли к Александру домой на поминальный обед. Многие отнекивались от него, используя разные причины. И тогда Александру меньше всего хотелось думать о том, что причина отказа – брезгливость. Саша приготовил постные щи, которые любила Анна Владимировна и он сам, всем знакомое картофельное пюре и жареную рыбу и, конечно же, кутью. Не второстепенным фактором в приготовлении обеда был и бюджет, которым владел Александр.

На поминках практически стояла тишина. Мало, кто разговаривал, будто пришли только для того, чтобы отобедать. Хотя, наверное, так и есть. Закончив, все попрощались и покинули квартиру Александра. Он сидел один за столом, смотрел на фотографию бабушки и говорил с ней:

«Я до сих пор не верю! Кажется, бабуль, что я никак не могу проснуться…Все так вокруг затянуто, но и быстро тоже… время прекратило существование. А такое бывает только во сне. Может…– Александр сильно ущипнул себя за руку до боли, но претерпевая ее, продолжал еще сильнее сжимать грубую желтоватую кожу. – Бесполезно! Это не сон! – Александр сложил руки на столе и опустил на них голову.

«Я не знаю, бабуль, как я мог так поступить! Прости меня! Прости, если слышишь, пожалуйста» – шептал он.

В дверь постучали.

Александр приподнялся. Из черного глаза его скатилась крупная слеза. Он подошел к двери и, не посмотрев в глазок, отворил ее. Перед ним стояла Алена.

– Я…..я….– она не знала что сказать.

– Проходите, пожалуйста! – сказал Александр довольно сухо, но вежливо. Легкий трепет оживления прошел по его сгорбленной спине.

– Я торопилась, как могла, – зачастила она. – К большому сожалению, не успела на похороны Анны Владимировны. Мне так жаль. – Алена продолжала стоять на пороге в смущении.

– Проходите, проходите, Алена.

Девушка хотела снять обувь, чтобы пройти, но Александр остановил ее:

– Пожалуйста, проходите в обуви.

Девушка прошла в комнату, где стоял стол и села за него.

– Саша, можно попросить? Не сочтите за наглость….

– Да, конечно.

– Можно только второго? – Алена вмиг покраснела.

– Да, как скажете. Ничего страшного. – И Саша ушел на кухню.

Они оба испытывали достаточно странные эмоции. Несмотря на то, что Александр был рад видеть Алену, радость не могла ярко выразиться через призму случившегося горя. Его не захлестнула волна опьянения, руки его не дрожали от волнения, как будто он увидел впервые незнакомую девушку, к которой никогда ничего не чувствовал. Но он понял, что с ее появлением ему стало легче. Она только зашла, а ему не хотелось, чтобы Алена уходила. Её присутствие заставило его выдохнуть спертый воздух из груди и набрать свежего. Что касается Алены, то она долго сомневалась: идти или нет на поминальный обед. Она сказала правду по поводу того, что хотела присутствовать на похоронах, но ввиду важных для нее обстоятельств, не успела. Когда она, в конце концов, освободилась от своих дел и направилась домой, то размышляла, идти ей или же нет. Как-то неудобно, стеснительно ей казалось, не будучи на похоронах, приходить отобедать. Но из уважения к Анне Владимировне она решила зайти. Но Алена ожидала, что в квартире будет находиться еще кто-то кроме Александра и, как мы видим, она ошиблась. Теперь они находились вдвоем – прекрасная белокурая леди и низкорослый уродец, убитый горем.

Александр вернулся с кухни со вторым блюдом для Алены и приборами. Подал и сел напротив. Он по привычке старался принять такую позу, чтобы как-нибудь скрыть свое уродство, жался, чтоб если хоть не скрыть, то уменьшить в размере.