Кавказ. Выпуск XVII. Черкесия

14. Если жена бросает мужа, возвращается в родительский дом и отказывается жить с ним, калым должен быть возвращен мужу. Если, напротив того, муж бросает жену по прихоти и без всякой основательной причины, он теряет право получить обратно весь калым сполна, может требовать только одну его половину и лишается навсегда права требовать другую.

Установлением этих правил освящена неприкосновенность обычаев, считающихся по опыту полезными, приличными и необходимыми; но именно в этих-то обычаях и гнездились главные причины того насильственного порядка вещей, который долго еще оставался бы во всей своей силе, пока горцы успели бы завести у себя порядки, более прочные и неизменные. Уже сделано было у них в разное время несколько попыток переменить общественное устройство, но ни одна не имела успеха. От безначалия и своеволия, от постоянной тревоги и смятений, господствующих в горах, а еще более от недостатка повиновения общественным властям и вообще при отсутствии администрации, которая пользовалась бы уважением, терпит, конечно, более всего частная собственность. Нередко беспорядки доходят до того, что делаются невыносимыми, тогда прибегают к чрезвычайной мере, носящей название эбер-таареуо, в переводе – «повальная присяга».

Почетные старшины всех общин и родов, составляющих племя, делают общий сбор, отправляются в те места, где беспорядков больше, и обходят дома людей подозрительного поведения.

Выставляется Коран, привешенный на палке, воткнутой в землю, и, в силу того что предпринимаемая мера касается пользы общественной, начинается повальная присяга всего населения. Каждый присягает отдельно и формулой клятвы обязывается «указать всех, какие только ему известны, виновников беспорядка, сознаться вслух в своих собственных преступлениях против установленных правил и обещать исполнять правила эти на будущее время ненарушимо».

Мера эта оказывалась слишком действенной в отношении людей совестливых; не раз бывали в этих случаях примеры полной откровенности, тем более удивительной и необыкновенной, что за эту откровенность сознавшийся подвергался пеням за все свои преступления, которые без того могли бы навсегда оставаться неизвестными. Впрочем, многие при приближении старшин уходят из дома и скрываются. Есть и такие, которые не затрудняются присягать ложно, вопреки всем уликам и подозрениям, и объявляют на присяге, что ни в чем не виновны, хотя и принадлежат к числу людей, известных своим дурным поведением. Однако всякий, поступавший таким образом, покрывает себя в общественном мнении несмываемым пятном осуждения и приобретает прозвище тгаапсе, клятвопреступника, или слово в слово – «обманщика перед Богом». Мера эта, несмотря на всю свою несостоятельность, по-видимому, приносила некоторое облегчение бедственному положению общества. Положительной пользы она приносить, конечно, не могла, но по крайней мере она останавливала прогрессивное распространение беспорядков и могла бы быть еще действеннее, если бы не встречала противодействия в некоторых испорченных личностях.

Во всяком случае нельзя не удивляться, каким образом эти общества посреди постоянных столкновений между собой, при непрерывных внутренних раздорах отстаивали свое существование. Мало того, в массе большинства всегда можно было замечать постоянное стремление к порядку. Без всякого сомнения, основной причиной тому и другому было господство старинных обычаев. Переходя из уст в уста, будучи при каждом случае приводимы к слову, применяемы к делу и обращаясь таким образом в кровь и сок своего населения, которое есть свидетель и судья поступков каждой отдельной личности, эти обычаи становятся могущественнее всяких законов.

У горцев нет нищих, просящих милостыню, но нет также и людей зажиточных или богатых в полном смысле этого слова. Потому весьма естественно представляется вопрос: каким образом и из какого источника уплачиваются у них судебные пени и, в особенности, цена крови, составляющая весьма крупную сумму. Вопрос этот разрешается нижеследующим объяснением.

Всякая община, составляя часть племени, представляет семью в большом виде и называется по имени своего родоначальника. Члены этой семьи-общины считают друг друга такими близкими родственниками, что не допускают между собой брачного родства и сочли бы такой брак просто кровосмешением. Такая большая семья ведет свои дела сообща. Все члены ее оказывают друг другу при всяком затруднительном обстоятельстве нужную защиту и помогают все вместе каждому отдельно. Всякие оскорбления и ущерб, нанесенные одному из его членов, считаются посягательством на благосостояние всей общины, и, в свою очередь, каждый член подлежит ответственности за свое поведение перед всей общиной. Раз лишившись защиты и покровительства общины, горец не может уже иметь никаких ручательств за свою личную безопасность и жизнь.

На этом основании тот, кому нужно платить, получает вспомоществование от своих собратьев по общине. Но как большая часть общин невелика числом людей, состоя только из нескольких семейств, то и мирской сбор с них не может составить достаточной суммы. В таком случае сбор идет и по остальным общинам племени. Иногда он простирается и еще дальше, тогда за вспомоществованиями обращаются к друзьям и знакомым в отдаленных племенах.

По принятому обычаю, взысканные судебные пени распределяются следующим образом: небольшую часть получают судьи, другая, более значительная, раздается родственникам истца, а затем остальное, то есть около трети всей пени, предоставляется его семейству.

ЗКОИРГО. Тифлис, 1866. Кн. 7.

Евграф Ковалевский. Очерки этнографии Кавказа

Евграф Петрович Ковалевский (1790–1867) – русский государственный деятель, горный инженер. Окончил Горный кадетский корпус в Петербурге. С 1826 года – командир Горного кадетского корпуса, с 1830-го по 1836 год – томский губернатор, с 1858-го по 1861 год – министр народного просвещения. В своей деятельности выдвинул на первый план заботу о народных училищах, воскресных школах, но из-за непродолжительности своего управления успел сделать немного.

С 1859 года – действительный тайный советник, с 1861 года – член Государственного Совета, с 1862 года – президент Вольного экономического общества.

«Очерки этнографии Кавказа» – отрывок из задуманного Ковалевским обширного труда «О народах, живших и ныне живущих в пределах России» (Вестник Европы. 1867. Т. 3).

Предисловие

В манускрипте [эта работа] помещена под заглавием: «Отрывок из сочинения: о народах, живших и ныне живущих в пределах России». Автор, как видно из такого заглавия, поставил себе обширную задачу, но, к сожалению, не успел решить ее во всей полноте. От предполагавшегося им труда мы имеем только настоящие очерки этнографии Кавказа, и, как мы слышали от Егора Петровича Ковалевского, его покойный брат много занимался исследованием сибирских народов, потому в бумагах могут быть найдены подобные же очерки этнографии Сибири. Издаваемый ныне манускрипт доставлен в редакцию по воле покойного Евграфа Петровича Ковалевского, выраженной им в саму минуту смерти. Узнав от нас об основании «Вестника Европы», он сказал нам еще тогда: «Подождите, я вам также помогу», но мы приняли эти слова за одно желание выразить сочувствие к предпринимаемому нами изданию. В самый день кончины, не более как за четверть часа, покойный обратился к своему сыну Михаилу Евграфовичу и поручил достать ему из ящика лежавшую там рукопись, перелистал ее, привел в порядок и, возвращая, прибавил: «Передай это С.[очинение] для «Вестника Европы». Сын, обманутый и твердостью голоса, и направлением мысли больного, не предвещавшими близкой катастрофы, отложил рукопись и вышел из кабинета. Через несколько минут после того Евграфа Петровича не было уже в живых.

При всеобщем уважении, которое так справедливо заслужил покойный своим умом, образованностью и характером, благородным, прямым и откровенным, мы считаем особенной честью для своего журнала поместить на его страницах труд лица, которое находило возможным при своей государственной деятельности посвящать время и науке, и литературе. Такого рода явления особенно редки у нас, где литературное или научное слово и практическое дело отстоят, к сожалению, весьма часто на почтенной дистанции друг от друга: ученый и литератор считается потерянным для практической деятельности, и наоборот, практический деятель до того поглощен этой самой деятельностью, что всякое литературное занятие представляется ему чистейшей потерей времени. Быть может, потому в нашем обществе образовалась такая рознь вообще между словом и делом: так называемые деловые люди впадают в отсталость, а литература страдает платонической любовью к прогрессу. Практик и теоретик при таком направлении не только не служат друг другу, но даже становятся враждебными, а общество между тем ничего не выигрывает: консерватизм, сам того не подозревая, перерождается в обскурантизм, а прогрессисты ограничиваются утопией если безвредной, то также мало и полезной.

Научная и литературная задача, избранная Евграфом Петровичем Ковалевским, имеет близкое отношение к самому возвышенному пункту государственной деятельности покойного как первого министра народного просвещения, избранного настоящим царствованием, которому суждено составить новую эпоху в отечественной истории.

На долю истории русского народа с самых первых моментов его существования выпала тяжелая и вместе великая задача – пронести европейскую цивилизацию далеко на север и восток, введя в семью образованного человечества забытые историей народы и разбросанные ею по пути, в эпоху Великого переселения племен. Первоначально эта колоссальная работа совершалась нами инстинктивно, христианство и русский язык служили орудием просвещения инородцев. На огромных пространствах такая работа закончена до того, что от нее не осталось и следов; но перед нами и теперь еще лежит темная инородная масса, которую мы должны принять в себя и переродить. Изучение нравов этой массы, ее положения, степени умственного развития необходимо, чтобы решить задачу во всем ее объеме. Но и это не все: перерождение инородцев не может быть достигнуто непосредственно правительственными и административными мерами; надобно заботиться о повышении уровня своего собственного народа, который беспрестанно должен являться перед инородцами, как образец новой жизни, в качестве «припущенников». Чем выше развиты «припущенники», тем быстрее и могущественнее они будут действовать на полуварварских инородцев. Вот почему «народное» образование играет самую важную роль в наших общих политических судьбах и должно составлять первый параграф программы нашей государственной жизни. Так отнесся к этому вопросу и автор начатого сочинения «О народах, живших и ныне живущих в пределах России», когда он был призван высочайшей волей к управлению Министерством народного просвещения. Если история есть суд, то никому не дозволено быть вместе и свидетелем, и историком, а мы были свидетелями министерской деятельности Евграфа Петровича Ковалевского. В качестве простых свидетелей мы обязаны только указать будущему биографу покойного или вообще историку русской образованности в переживаемую ныне нами эпоху на одно обстоятельство: Министерство Евг. П. Ковалевского по народному просвещению было первым выбором настоящего царствования, и направление этого министерства как нельзя более гармонировало со всеми великими реформами, которые были так славно совершены в последующие годы этого же самого царствования. Никогда, как в последнее десятилетие, не было столько сделано для развития здоровых народных сил, и первое Министерство народного просвещения превосходно поняло, чем оно должно послужить новой эпохе нашей жизни. Министерство графа Уварова оставило по себе славу забот о высших и средних учебных заведениях, но то была и другая эпоха. Евграф Петрович Ковалевский при всей краткости своего управления ознаменовал свое время заботами о народных училищах, воскресных школах и т. д. Но мы только указываем на главное, свидетельствуем и не вдаемся ни в подробности, ни в ближайшую оценку всего, что было совершено или задумано покойным; он мог утешить себя мыслью, что в дальнейшей истории нашего народного образования возвратиться назад к его целям и планам будет именно значить – пойти вперед, сделать успех. Справедливо замечено, что такие личности весьма часто испытывают неудачу, что они слишком настойчивы, что они хотят приносить пользу во что бы то ни стало, даже против воли тех, кому считают долгом быть полезными; но таковы всегда бывают люди, которые всецело отдают себя делу и служат этому делу, а не самому себе. Служение делу, конечно, может вредить личным успехам, и, напротив, самослужение иногда обладает многими приятными качествами и может на короткое время нравиться более службы делу; но последнее рано или поздно найдет себе верную оценку, когда мы начнем подниматься от интересов дня на высоту интересов эпохи. Если большинство людей заботится исключительно о том, чтобы как можно более иметь «своих дней», и затем смеется над выгодами доброго имени в потомстве, то это заставляет только тем выше дорожить теми немногими, которые, как Евграф Петрович Ковалевский, не стараются во что бы то ни стало увеличивать числа «своих дней» и служат делу, а не самим себе.

М. С.[55]

I

Кавказ, стоящий каменной стеной между Азией и Европой, по своему географическому положению, по геологическому образованию его гор и по разнообразию его жителей привлекает к себе особенное внимание наблюдателя. Горы, наполняющие Кавказский перешеек, не простираются правильными грядами, но образуют или горные узлы, между собой перепутанные, или громадные плоскогорья, изрезанные ущельями. Между ними то возникают гигантские плутонические сопки (пики), достигающие необыкновенной высоты[56], в ребрах которых хранится неистощимый запас ледников, то являются живописные пригорки, покрытые богатой растительностью. Низменности, между этими своеобразными группами образовавшиеся, представляют то дикие расселины и котловины, из которых вырываются бурные реки, то плодоносные долины, питающие огромные стада домашних животных. Везде следы какого-то хаоса.

«Пространство между Каспием и Черным морем, – говорит сочинитель очерков геологии Кавказа[57], – взволновано разнообразными горами, точнее сказать, это целый океан гор, бурный, клокочущий, то воздымающийся до облаков, то упадающий в бездны: тут, видимо, происходила некогда ужасная борьба между земной корой и внутренними плутоническими силами, стремившимися поднять и разорвать ее». Действительно, если бросить взгляд на Кавказские горы в общем их объеме, то представляется невольное сравнение их с морскими волнами во время сильной бури, которые в таком виде внезапно окаменели. Но усилие науки восторжествовало над затруднениями, полагаемыми природой и населением Кавказа. Направление главного кряжа отыскано среди кажущегося хаоса; побочные отроги и соединение их с Главным хребтом определены; возвышенные пункты и другие замечательные местности значительной частью измерены барометрически и тригонометрически; географическое положение в той же мере определено астрономически. Всем этим мы обязаны трудам офицеров Генерального штаба Кавказской армии, в числе которых занимает видное место генерал Ходзько. Но усилия науки не остановились на таких успехах. Геологические и геогностические исследования Кавказских гор открыли нам не только внутренний состав их и формации, к которым они принадлежат, но указали главные направления их поднятий, перевороты, при том происшедшие, и геологические эпохи таких поднятий. Последними научными приобретениями мы обязаны преимущественно академику Абиху, посвятившему этому делу лучшие годы своей жизни и связавшему свое имя с геологией Кавказа.

Не такая участь выпала на долю этнографии Кавказа. Прошло с лишком 60 лет, как с владычеством русских на Кавказе началось их знакомство с его жителями, но этнографические о нем сведения недалеко подвинулись вперед. Конечно, этому препятствовала неприязнь большей части народов Кавказа к русским, но независимо от этого обстоятельства существовала и другая, не менее важная причина. При знакомстве с жителями Кавказа не обращалось особенного внимания на существенный признак, отличающий народы между собой, именно на языки, которыми они говорят. Попытки в этом роде наших академиков Гюльденштедта и Палласа и иностранных путешественников Клапрота, Каленатано, Боденштедта и других не могли привести к прочным результатам, потому что эти ученые ограничивались записыванием немецкими буквами со слуха некоторых слов, тогда как только элементарные формы и грамматический строй представляют существенное основание каждого языка и отличие его от других. Для избежания этого недостатка и для разъяснения запутанной этнографии Кавказа путем филологическим составлена была от нашей Академии наук особая программа (в 1853 году). Но она, как и все программы, осталась бы надолго без исполнения, если бы не явился надежный деятель на этом поприще в лице генерала Услара. Знакомый с Кавказом и обладая способностью изучать языки, а вместе с тем и духом настойчивости, пред которой преклоняются все препятствия, он в короткое время успел уже сделать довольно для лингвистики, но предпринятые им труды в последнее время обещают в будущем еще более. Прежде всего, Услар обратил внимание на недостатки употреблявшихся алфавитов для изображения звуков изучаемых языков.

Разбирая с сей целью разные алфавиты, он пришел к убеждению, что система звуков грузинского алфавита есть самая приложимая к кавказским языкам. Но как знаки его употребляются только для языка грузинского, малоизвестного вне Грузии, в самом Кавказе, то изображение букв принял Услар из самого общеизвестного здесь алфавита, который, без сомнения, есть русская азбука. Буквы ее, с необходимыми дополнениями, прилагаются к грузинской азбуке, и таким образом составился новый алфавит для языков и наречий Кавказа. При этом пособии разработаны им языки абхазский, чеченский и аварский; результаты трудов его помещены, с лингвистическими дополнениями, академиком Шифнером в «Мемуарах» нашей Академии наук 1862, 1863 и 1864 годов (на немецком языке).

В настоящее время Услар посвящает труды свои изучению языков и диалектов Дагестана. Но, кроме Услара, в последнее время были и другие деятели в разработке кавказских языков. Самое видное место между этими деятелями занимает академик Шифнер, издавший лингвистические разработки Услара со своими дополнениями и исследовавший подробно диалекты языков тушин и удов[58] в своих академических студиях, помещенных в трудах Академии наук 1856 и 1863 годов. Ему же вместе с покойным академиком Шегреном мы обязаны окончательной разработкой осетинского языка до такой степени, что можно было вывести безошибочно родственную связь его с известными уже языками и указать осетинскому народу место в общей классификации народов. Большей же частью сведения о языках Кавказа в настоящее время представляют только материалы, требующие дальнейшей обработки, и недостаточны для выводов сравнительной филологии[59] и для прочного основания этнографии Кавказа.

Кавказский перешеек служил одним из путей, по которым совершалось предшествовавшее Средним векам и падению Западной империи Великое переселение, или, вернее сказать, стремление народов с востока на запад. Народные массы, двигаясь через Кавказские горы, не могли не оставлять там своих осадков. Сверх того, народы, следовавшие по другому главнейшему пути, который шел из Средней Азии, мимо северных берегов Каспийского и Черного морей, и осевшие на привольных для кочевки низменностях Волги, Дона и Днепра, будучи теснимы новыми пришельцами, находили убежище – иногда временно, а иногда навсегда – в неприступных горах Кавказа. Все это могло иметь последствием население Кавказа разными народами, тем более что гористое и разъединенное положение его препятствовало слитию их между собой. Но чтобы это разнообразие кавказского населения доходило до такой степени, как оно казалось в древности Птолемею, Плинию, Страбону и другим и как оно кидается в глаза и нынешнему наблюдателю, чтобы имена, которыми называют себя кавказские жители и которыми испещрены географические карты, действительно принадлежали разным народам, в том усомнится всякий, кому только доступны основания, служащие для народной классификации. Несомненно, что сравнительная филология после исторических данных, доказывающих настоящее происхождение народа, есть самое вернейшее из означенных оснований. Несмотря на то что правильным, систематическим изучением языков Кавказа начали заниматься весьма недавно, однако ж эти занятия довели уже нас до убеждения, что многие из обитателей западной части его, считавшиеся отдельными народами, составляют только отрасли их. Восточная окраина Кавказа, известная под именем Дагестана, как в геологическом, так и в этнографическом отношении представляется наиболее запутанной. Дагестан образуют горные узлы или гигантские плоскогорья, изрытые по разным направлениям ущельями. В этих диких, неприступных местах гнездятся жители небольшими обществами, считающимися отдельными народами, а диалекты их принимаются за особенные языки, которых многочисленность дала повод персиянам называть эту страну «Гора языков». Чтобы выйти из этнографического лабиринта в Дагестане, одна только ариаднина нить – сравнительная филология. Хотя, как выше сказано, наша разработка на этом поприще началась недавно, но тем не менее она уже указывает нам на то, что число настоящих народов, говорящих отдельными языками, а не наречиями, должно значительно уменьшиться и в Дагестане. Этим только путем можно развязать этнографическую путаницу Дагестана и достигнуть важных результатов не только для этнографии, но и для истории Кавказа. Наука ожидает этого от полезной деятельности г-на Услара, посвятившего свои занятия в последнее время изучению языков и наречий дагестанского населения. Затем будет предлежать труд для ученых, специально занимающихся сравнительной филологией: воспользовавшись местными лингвистическими исследованиями, ввести народы Кавказа в общую классификацию и указать им в ней известное место. До того же времени мы должны довольствоваться такими сведениями, из которых можно составить только очерки. Но прежде, нежели мы приступим к ним, просим читателя еще раз бросить взгляд на географическое положение Кавказского перешейка.

Главный хребет Кавказских гор простирается, как вообще принято, от северо-запада к юго-востоку, но, по нашему мнению, будет правильнее сказать в общем орографическом смысле – от юго-востока к северо-западу. Это протяжение его служит основанием к разделению Кавказа на Верхний, или собственно Кавказ, и на Нижний, или Закавказье. Народы, населяющие Закавказье, большей частью имеющие письменность и историю и занявшие место в общей классификации, вошли уже в наше описание обитателей России в нынешних ее пределах[60]. Настоящую задачу нашу составляют обитатели собственно Кавказа, не имеющие ни письменности, ни истории, а потому требующие особенного изучения. Мы будем касаться исторической географии Закавказья, насколько то необходимо будет нам для уяснения происхождения и исторической судьбы народов, населяющих собственно Кавказ. Для большего же удобства и наглядности мы разделим собственно Кавказ на Западный, Средний и Восточный. Деление это, впрочем, не будет представлять математической точности. Мы увидим впоследствии, что, например, территория одного из кавказских народов – сванетов, относимых нами к обитателям западной его части, входит несколько и в пределы Закавказья. Но мы не остановились на этом неизбежном неудобстве ввиду очевидной пользы принятого нами деления.

Народы Западного Кавказа

Черкесы

Значительнейшую часть Западного Кавказа составляет так называемый Закубанский край, ограничивающийся с севера и востока течением Кубани от истока до устья сей реки, с запада – берегом Черного моря, с юга – частью сим морем, а большей частью Кавказским хребтом и его отрогами. По крайней мере две трети этого огромного пространства занимают горы, и только одну треть – равнины и горные долины. От северной его границы горы постепенно возвышаются: с одной стороны, к берегам Черного моря, в которые они как бы упираются, а с другой – к истокам рек Белой, Лабы, Урупа и Зеленчуков, вытекающих из Главного хребта. Покатости этих гор покрыты девственными лесами разных лиственных и хвойных пород. Равнины тянутся по левому берегу Кубани и по низовьям рек Лабы, Белой и других, в нее впадающих, составляя почву, плодородную и весьма удобную для земледелия и скотоводства. Что касается до продольных и поперечных горных долин, то они представляют разнообразные климатические и почвенные полосы, ожидающие только рук для культуры самых разновидных растений. В этом благодатном крае было самое редкое население, разбросанное на обширном пространстве небольшими поселками (аулами), из которых составлялись общества, носившие разные названия и считавшиеся за особые народы. За исключением русских поселений в казачьих станицах и укреплениях, означенные общества занимали в Закубанском крае, начиная с северо-запада, следующие местности: