Исторический календарь. Новороссийск

Под угрозой смертной казни монахи не могли посещать остров Дэдзима, впрочем, как и европейцы не имели права причаливать и высаживаться на другие японские острова. Однажды монах-отступник, тайком изучивший европейский язык, вплавь добрался до голландского корабля. Он считал, что Путь буддиста состоит не в просветлённой философии движущегося бытия, а в реальном путешествии, мореплавании, открытии новых для него земель. Японец пообещал плату за своё место на корабле и достал из-за пазухи обёрнутую от намокания в бычий пузырь ту самую украденную им священную книгу. Дальновидным капитаном корабля оказался один из предков Тетбу-де-Мариньи. Он принял подобное возмещение за его услугу и довёз бывшего монаха в Амстердам.

Как сложилась судьба японца – нам не известно. Перевод и расшифровка каллиграфических иероглифов могли раскрыть тайну хранилища многосоставной куклы. У голландского купца возник алчный план обмена данного артефакта на расширение торговой концессии вдоль побережья бухты Нагасаки. Разнообразные перипетии в жизни торговца не дали развернуться идее по пополнению банковского счёта. Книга многие годы лишь сопутствовала выходцам семьи Тетбу-де-Мариньи, пока неожиданно не осталась в доме новороссийского смотрителя адмиралтейства…

Лазарь Маркович Серебряков, урождённый Казар Маркосович Арцатаргорцян, благодаря природной прозорливости не оставил сей дар на полках основного хранилища первой в городе библиотеки. Книге не удалось встать в один ряд с томами Александра Дюма и Вальтера Скотта, стихами Александра Пушкина и Гомера. Серебряков направил её в Министерство иностранных дел Российской империи. Там на основе ценного оригинала сделали идеальную копию, которую направили в Одессу для ничего не ведавшего в этом нидерландского посланника. Буддийская же реликвия вернулась в храм Софукудзи. Таким образом, выбор командующего 1-м отделением Черноморской береговой линии и укрепления Новороссийск сохранил дружеские взаимоотношения на Западе и наладил контакты на Востоке.

~~~

13 ЯНВАРЯ 1848 ГОДА ВЕТЕР ПЕРЕШЁЛ В СИЛЬНЕЙШИЙ УРАГАН. К ВЕТРУ ДОБАВИЛСЯ МОРОЗ, ДОХОДИВШИЙ ДО МИНУС 5 ГРАДУСОВ ПО ЦЕЛЬСИЮ

«Сильно пострадало здание госпиталя. Стоявшая на рейде эскадра Абхазской экспедиции под командованием контр-адмирала П.Н. Юрьева-2 в составе фрегата «Мидия», корвета «Пилад», командир капитан 2-го ранга Юрковский, брига «Паломед», командир капитан-лейтенант Вердеман, шхуны «Смелая», тендера «Струя», командир капитан-лейтенант Леонов-1-й и судов Отдельного Кавказского корпуса: транспорта «Гостогай», брига «Аргонавт» и парохода «Боец», командир капитан 2-го ранга Рыкачёв, получили большие повреждения».

(Газета «Черноморское побережье» № 122, июнь 1903 г.)

Вечером холодный и тяжёлый воздух с Прикубанской низменности навис над северными склонами Маркхотского, или Ежевичного, хребта. Белая полоса «бороды» страшной угрозой покрыла вершины гор Сахарная Голова и Большая Кобыла. Тёплый и лёгкий морской ветер не мог препятствовать стремительному продвижению масс с северо-восточной стороны кавказских хребтов. Ранним утром яркое солнце озарило безоблачное небо. Начались первые порывы резкого и пронизывающего норд-оста.

Морозец от ветра был ещё лёгкий, покусывал небольно, будто игривый щенок, но к вечеру кутёнок должен был вырасти в лютого кобеля с острыми зубищами. До захода, впрочем, было далеко. День только начинался.

Бора была так сильна, что грузчики и матросы не могли ходить в одиночку и падали с ног. В несколько часов брызгами с моря покрылись, как корой, суда и здания. Древостой Цемесской рощи раскачивался от ветра, деревья клонились к земле, а некоторые трескались и ломались, как спички. Только стойкий можжевельник, скальный дуб и пицундская сосна упорно держались по лощинам балок под натиском стихии.

Пароход «Боец», у которого были порваны якорные цепи, оказался выброшен на берег. То же случилось с бригом «Паломед» и транспортом «Гостогай». Во второй половине дня разбился о берег корвет «Пилад», а раньше фрегат «Мидия», стоявший на бриделях. Хоть он и дрейфовал, но был задержан своим якорем, положенным в помощь бриделю. Несмотря на стальную мощь, мёртвый якорь сдвинулся с места от очередного порыва норд-оста.

Бриг «Аргонавт» и шхуна «Смелая» обледенели до такой степени, что начали погружаться в воду. Экипажами производилась обрубка льда, для облегчения кораблей выбрасывали за борт выстрела, запасные реи, срезали обледеневший такелаж. На шхуне «Смелая» под тяжестью льда сломался бушприт и треснул утлегарь, обломились ноки рей. Благодаря отчаянной смелости и беспримерной силе членов экипажа оба корабля устояли на своих местах.

Транспорт «Гостогай», который пришёл в бухту 11 января с продовольствием для гарнизона укрепления Новороссийск, выбросило на берег за карантином. У брига «Паломед» оборвало обе якорные цепи, и обмёрзший корабль выбросило на берег между блокгаузом и карантином. Пять матросов, которые пытались на шлюпке доставить швартовный канат на берег, погибли при опрокидывании шлюпки. Бриг был полностью разбит стихией, но экипаж с помощью местных жителей сумел спастись.

Тендер «Струя» утонул под тяжестью намёрзшего на снастях льда. Пароход «Боец», пришедший 10 января, после обрыва обоих якорных цепей, выбросило на песчаную мель. Не имея возможности спасти пароход, капитан 2-го ранга Рыкачёв приказал затопить пароход, чтобы спасти команду и не дозволить разбиться о берег от катастрофического волнения.

Только летом этого года контр-адмирал Павел Степанович Нахимов начал работы по подъёму тендера «Струя» из пучин Цемесской бухты. Для этих пионерских водолазных манипуляций использовался водолазный костюм Августа Зибе. Он был приобретён в Великобритании у коммерсантов братьев Джона и Чарльза Динов.

В Российской империи уже в 1829 году механиком Гаузеном, служившем на флоте в Кронштадте, также был предложен вариант «водолазного станка». Он состоял из кожаного костюма, металлического шлема и грузов. Голова водолаза находилась в уменьшенном колоколе с иллюминатором. Сжатый воздух подавался с помощью насоса в шлем, который крепился на плечах водолаза металлической шиной и не был соединён с костюмом герметично. Излишки воздуха выходили из-под нижнего края шлема. Из-за опасности проникновения воды внутрь шлема водолаз должен был всё время находиться в вертикальном положении, не совершая наклонов. Изобретение Гаузена в дальнейшем было усовершенствовано, но использовалось российским флотом крайне редко, в отличие от зарубежного образца.

Водолазные работы проходили в крайне сложных условиях. Бушприт тендера оказался вдвинут во внутрь, якоря вместе с верпами сброшены за борт, носовые орудия переведены на корму. Цепи, на которых он стоял на мёртвом якоре, найдены расклёпанными. Изломанные топоры и абордажное оружие, найденное в различных местах на верхней палубе, доказывали небывалые усилия, употребляемые для обрубывания льда.

Иностранное водолазное облачение, состоящее из освинцованного шлема с иллюминаторами для наблюдения, на первых этапах подъёма тендера «Струя» не выказывало неудобств и опасности. Воздух подавался через шланг и был защищен дополнительной прослойкой. Угроза жизни водолаза возникала при его падении, так как в этом случае шлем быстро наполнялся водой. Застраховаться от таких случаев при перемещении по неровному дну Цемесской бухты было практически невозможно.

Несмотря на все сложности, Павел Степанович Нахимов справился с командованием поднятия этого корабля, проведя одну из искуснейших механических операций на море, но не успокоился на этом. Ему пришла в голову идея о модернизации водолазного костюма. Он поделился своими умозаключениями с отечественными инженерами Военно-морского флота. Ими был изобретён первый пример мягкого водолазного скафандра трёхболтового снаряжения.

Он состоял из медного шлема с завинчивающимся иллюминатором и крепился тремя болтами. На нём размещались травяще-предохранительные золотниковые клапаны, препятствующие проникновению воды при наклоне. Водолазные рубахи изготавливались из трёхслойной прорезиненной материи. Для увеличения веса водолаза использовались грузы и галоши, которые могли нейтрализовать положительную плавучесть. Утяжелители крепились двумя плечевыми ремнями поверх манишки и нижним брасом, который пропускался между ног водолаза и застёгивался пряжкой у переднего груза. Расположение заднего груза несколько ниже переднего придавало водолазу под водой наклон вперёд и облегчало его передвижение. Воздух подавала механическая, а затем электромеханическая воздушная помпа.

Данное стандартное водолазное снаряжение используется в российском Военно-морском флоте с XIX века и по сей день. Своим рождением оно обязано таланту Павла Степановича Нахимова и его профессиональным решениям, сделанным в городе Новороссийске при подъёме тендера «Струя» из вод Цемесской бухты.

~~~

28 ФЕВРАЛЯ 1855 ГОДА УТРОМ В ЦЕМЕССКУЮ БУХТУ ВОШЛА НЕПРИЯТЕЛЬСКАЯ ЭСКАДРА

«Капитан над портом Новороссийск капитан 1 ранга И.Г. Арищенко доносил рапортом: «28-го числа прошлого февраля рано утром сделан сигнал с наблюдательного поста, означающий следование неприятельских судов к Новороссийску. В 8-м часу утра из-за Суджукского мыса показались четыре пароходных судна, которые прибыли в залив и стали на якорь между Новороссийском и бывшей турецкой крепостью Суджук-кале… В 9-м часу колёсный пароход-фрегат начал бросать бомбы, которые перелетали через морскую батарею. Канонерская лодка завела шпринг и, став к батарее боком, бросала бомбы: вскоре и прочие суда стали производить пальбу не только днём, но и ночью с 28 февраля на 1-е число марта…».

(Музей-заповедник истории города Новороссийска, ф. 1, д. 14, НВ 9334/2)

Ход русско-турецких войн невероятно противоречив и долог. Однако Крымская, или Восточная, война 1853-1856 годов является, пожалуй, одной из самых ярких страниц в этой истории. В тот период времени Российская империя стремилась уничтожить умирающую Османскую империю и захватить желанные проливы Босфор и Дарданеллы. Турция противодействовала этому и собиралась использовать свои силы с целью подавить освободительное движение балканских народов. В планы Лондона и Парижа не входило усиление России. В этом их поддерживали Австро-Венгерская империя и Сардинское королевство. Все они рассчитывали ослабить могучего восточного соседа, в лучшем случае отделив от него Крым, Кавказ, Польшу и Финляндию.

До первых сражений, которые уже развернулись в Дунайских княжествах, на Балтийском, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также на Курилах и Камчатке, непосредственно в Новороссийске оставался ещё целый год. Отрядом кораблей под командованием вице-адмирала Л.М. Серебрякова 3 марта 1854 года началось снятие гарнизонов укреплений Черноморской береговой линии и их переброска в Новороссийск.

За несколько дней до этого император Николай I собственноручно написал инструкцию командующему отдельным Кавказским корпусом графу М.С. Воронцову: «… Обратить главное внимание на сохранение Анапы и, буде можно, Новороссийска. Ежели Геленджик и Кабардинск отстоять нельзя, гарнизоны сии отводить к Новороссийску, чем защита сего места значительно усилится, а когда и этот важный пункт нельзя будет сберечь, всё в нём сжечь и уничтожить, равно как в Геленджике и Кабардинском, и отступить всеми силами чрез Раевский форт к Анапе…».

Накануне трагического утра 28 февраля 1855 года Лазарь Маркович Серебряков выехал по вызову князя Александра Сергеевича Меншикова в ставку. Начальником 1 отделения Черноморской береговой линии в Новороссийске остался Александр Осипович Дебу. В своих воспоминаниях, сделанных на правом берегу реки Сырдарья в укреплении Джулек, он писал: «Из города выведены жители и больные, оставлено Константиновское укрепление. Матроски и их дети хаотичными колоннами следовали в глубину Цемесской долины, спасаясь от предстоящей бомбардировки врага. Грязные и оборванные, они перемешивали бесплодный и бесполезный суглинок, но шли вперёд, подчиняясь моему приказу, будто бы офицеры и рядовые. Невозможно было смотреть на их лица без глубокого сожаления. Они знали, что оставленные хаты и бараки, вероятнее всего, превратятся в руины. Но я прекрасно знал, что их жизни, безусловно, ценнее скарба и поношенного хламья. Эта, на первый взгляд, бесчеловечная эвакуация оправдала себя сразу после входа вражеской эскадры в воды Цемесской бухты.

Враг имел в своём составе французский колёсный двухмачтовый пароход при двух орудиях и 4 английских корабля: колёсный 20-пушечный пароход-фрегат, винтовой корвет с 13 пушками и 4-пушечную канонерскую лодку.

Им противостоял наш немногочисленный гарнизон и устаревшая батарея. Оборонительный отряд, не считая офицеров, состоял из 373 унтеров, 55 музыкантов, 3184 рядовых, 190 нестроевых и 65 денщиков. С севера Новороссийск охраняли блокгаузы и валы с артиллерией. Со стороны моря вдоль берега располагались 4 морские батареи при 69 недальнобойных орудий. Это были полевые гладкоствольные, заряжавшиеся с дула шести- и двенадцатифунтовые пушки и несколько мортир. Дальность их стрельбы гранатами достигала не более 500-600 саженей, а картечью – вдвое меньше того. По своим боевым характеристикам они многократно уступали морской артиллерии англичан и французов.

Обстрел продолжался весь день и всю ночь. Чувствуя себя в полной безопасности, с дистанции 1500 саженей вражеская эскадра открыла огонь по городским кварталам. Было повреждено много домов в городе и одна орудийная платформа на 1-й Приморской батарее. Потерь в людях не было, всё гражданское население и больные солдаты успели перейти к истокам реки Цемес.

Город оставался совершенно беззащитным от огня кораблей. Тем не менее, главной позицией по отражению атак с моря была определена 1 батарея. На ней были сосредоточены все имевшиеся в укреплении крупнокалиберные орудия. Это всё, что могли противопоставить защитники Новороссийска флоту противника.

Приморская батарея подняла стволы орудий до предела и попыталась ответными залпами достать англо-французские корабли, но ничего не вышло. Даже усиленные заряды не добрасывали ядра, и они падали в воду с большим недолётом. Пришлось отказаться от бесплодной траты боевого запаса.

Враг методичным обстрелом ровнял Новороссийск с землёй. Рушились стены фортов и зданий, пылали пожары. Казалось, что в нём не сможет уцелеть ни одна живая душа гарнизона. Только с наступлением темноты гул канонады сменился редкими одиночными залпами. Под покровом ночи мы смогли отправить в тыл раненых, а также денщиков и остаток мирных жителей, не входивших в боевой расчёт крепости.

Командир англо-французской эскадры расценил молчание русских пушек как подавление артиллерии укрепления, но он просчитался. Русский солдат и не думал сдаваться или оставлять свои позиции. Обстрел из крупнокалиберных пушек не смутил стойких защитников города и не загнал их в подземные казематы. Передохнув, комендоры крепости даже из устаревших орудий достигли такой скорострельности, что одна из них не выдержала накала и разорвалась от частых выстрелов. Меткость нового огня стала превосходной, свидетельством чему стало поспешное отступление изначально приблизившейся эскадры неприятеля за пределы сектора обстрела Приморской батареи.

К 14 часам пополудни англичанам и французам пришлось расстаться с надеждой взять город с моря. Тогда союзники решили поднять на штурм Новороссийска враждебных горцев, большой конный отряд которых сосредоточился на противоположном от места боя берегу бухты. Как выяснилось позже, горцы безучастно следили за неравным поединком. Англичане посылали к ним своих эмиссаров, чтобы уговорить двинуться на штурм наших редутов. Горцы не считали русских солдат друзьями, но уважали их доблесть и отказывались нанести удар в спину. Так закончился второй день обороны Константиновского укрепления.

Командир вражеской эскадры в ночь на 2 марта отдал приказ о прекращении огня. В наступившей тишине гарнизон крепости отчётливо слышал стук молотков и топоров с кораблей неприятеля. Шёл ремонт повреждений, нанесённых русскими ядрами. В тревожном ожидании десанта прошла очередная ночь. Наутро стало очевидно, что враг не осмелится высаживаться на берег Цемесской бухты. Не выполнив угроз о захвате укрепления, союзникам пришлось покинуть акваторию залива.

Бог благословил защитников правого дела. Неприятель при ожесточённой канонаде не мог заставить замолчать своими орудиями огромных калибров наши восемнадцати- и двенадцатифунтовые пушки и мортиры, против него державшиеся.

За артиллеристов говорило само дело и стойкость сопротивления их против врага, превосходившего в числе и средствах. В воздание доблестных подвигов мужества, явленных на действовавшей батарее, имел честь просить ходатайства у вице-адмирала Лазаря Марковича Серебрякова о даровании прислуге за ней, из 170 человек состоящей, двенадцати передовых знаков отличия военного ордена. Я вслед за сим вступил с представлением, докладывая, что велика заслуга при удержании Новороссийска капитана Карла Самойловича Торкмуса. Кроме того, бывших под командою его на 1-й Приморской батарее штабс-капитана Сергиенко, прапорщиков Лихотинского и Винклера достойны особенного вознаграждения. Оных за примерное командование комендорами, благоразумие и исключение безрассудного и губительного героизма. Также долгом моим посчитал я свидетельствовать о мужестве Новороссийского коменданта полковника Ивана Ивановича Масловича, всё время бомбардировки не сходившего с батареи.

Новороссийска лежал в руинах, но не был захвачен вражеским десантом. Гражданское население было спасено, а гарнизон крепости Приказом Военного Министра 28 февраля 1856 года, спустя ровно год после начала обороны, был заслуженно награждён».

Известный историк Евгений Викторович Тарле в книге «Крымская война» высоко оценил боевой подвиг новороссийцев: «Победа русских под Новороссийском была одержана при самых недостаточных средствах артиллерийской обороны и может, по справедливости, быть причислена к славным ратным подвигам периода Крымской войны».

Но эта оценка будет позже. Тогда, весной 1855 года, события под Севастополем и на всём Крымском фронте складывались трагически для русской армии. Неудачи рикошетом ударили по Новороссийску, и 15 мая войска и жители отошли к Анапе. Сняв по пути гарнизон форта «Раевский», марш продолжился к Темрюку с оставлением станиц Благовещенская, Николаевская и Александровская. 9 февраля 1856 года Высочайшим повелением была упразднена Черноморская береговая линия, а вместе с ней и Новороссийск.

Это была полная катастрофа, но через несколько лет разрушенный город, словно птица Феникс, вновь возродился, поднялся из пепла и забвения.

~~~

11 ЯНВАРЯ 1860 ГОДА АДАГУМСКИЙ ОТРЯД, ДВИГАЯСЬ ОТ ВАРЕНИКОВОЙ ПЕРЕПРАВЫ НА АНАПУ И КОНСТАНТИНОВСКОМУ УКРЕПЛЕНИЮ, ПРИНИМАЛ ПРИСЯГУ НА ВЕРНОПОДДАНСТВО ВСЕГО НАТУХАЙСКОГО НАРОДА

«…Войска, приняв последнюю присягу народа, двинулись к Крымскому укреплению двумя колоннами: левая направилась по Бакану, а правая – по ущелью Неберджая, составляющему границу земли натухайцев с землёю шапсугов…».

(Газета «Кавказ» № 20 от 10 марта 1860 г.)

Одним из основоположников политики принятия добровольной присяги горских народов Кавказа стал наказной атаман Черноморского казачьего войска, генерал от инфантерии, сенатор, кавалер многих российских наград Григорий Иванович Филипсон. Будучи уроженцем города Казани, он с ранних лет испытывал интерес к восточному быту. Во время обучения в Университетском пансионе и в пензенской гимназии юноша начал сбор коллекции тюркских пиал.

Чаепитие в татарских и других семьях Поволжья считалось особым ритуалом, к которому относились с почтительным благоговением. Чёрный чай или травяной сбор пробовали не торопясь, вдыхая аромат и наслаждаясь вкусом напитка. Без пиал в форме широкого конуса не мыслилась подобная церемония. Фарфоровые и керамические сосуды с изумительными узорами в стиле «Рыбка в пруду» и «Радуга» первыми увенчали коллекцию Григория Ивановича.

После его зачисления в 1823 году юнкером в Олонецкий пехотный полк с последующим направлением в юнкерскую школу в Могилёве тяга к прекрасному не прервалась. Сослуживцы знали это и часто дарили ему пиалы с национальными татарскими узорами, изображающими казанского кота, спасающего Эрмитаж от грызунов, мусульманского Змея Горыныча, или Зиланта, тонко вычерченных колоритных фигур Шурале – духа леса из поэмы Габдуллы Тукая.

По окончании Военной академии в 1835 году Григорий Иванович Филипсон в чине капитана по собственному желанию направился на Кавказ в распоряжение командующего войсками Кавказской линии и Черномории генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова. Свою коллекцию пиал он вынужден был оставить на сохранение в гренадёрском полку принца Евгения Виртембергского надёжным товарищам.

В 1835-1837 годах молодой офицер произвёл топографические съёмки и составление карт края. В 1837 году был назначен обер-квартирмейстером Главного Действующего отряда на Восточном берегу Чёрного моря со стороны Геленджика под командованием Николая Николаевича Раевского. За свои заслуги Григорий Иванович награждён кинжалом черкесской работы. С того самого дня у него возникает новый интерес. Теперь к холодному оружию горцев, их военным традициям и культуре.

За годы службы начальником штаба войск Кавказской линии и наказным атаманом Черноморского казачьего войска он замечает, что щёгольство с оружием, обратившееся у аборигенов Кавказа в моду, начинает выводиться. Правительственное распоряжение о постепенном обезоруживании туземных народов составляет для края истинную благодать. Племенам, принявшим присягу перед императором Российской империи, нет смысла вооружаться с ног до головы саблями, пистолетами и ружьями. Запальчивые сыны гор всё реже и реже пускают их в дело. В некоторых городах жители занимались больше изготовлением изящных серебряных кинжалов с филигранной и эмалированной работой.

Свою коллекцию кавказского оружия Г.И. Филипсон пополнял довольно легко по причине низкой стоимости товара. Последнее обстоятельство происходило от того, что на востоке ни время, ни труд не ценились дорого. У каждого мастерового жили несколько мальчишек-подмастерий, отданных к учению на восемь лет. Немного луку и плодов, кусочек овечьего сыра и лаваш составляли их обыкновенную пищу. За это они работали с раннего утра и до позднего вечера и приобретали большую ловкость в своём ремесле.

В начале 60-х годов XIX века натухайцы в знак большого уважения и поддержки дипломатического диалога между горцами и русской администрацией преподнесли начальнику штаба Кавказской армии Григорию Ивановичу Филипсону шерстяной ковёр. Он висел на стене его рабочей комнаты, став фоном для разнообразной коллекции кавказского холодного оружия.

Ковры, паласы и шёлковые джиджимэ, сотканные в этой части Предкавказья, заслуживают особого внимания своей окраской, узорами и прочностью. Причём эти произведения лучше и дешевле персидских. Подобные изделия изготовлялись исключительно женщинами, из рук которых выходили превосходные шерстяные и шёлковые ткани. Кроме того, здешние ковры имели перед иноземными то преимущество, что делались из чистой шерсти, между тем как последние имели бумажную основу.

В конце августа 1860 года наш герой предложил план освоения Западного Кавказа путём постепенного подчинения горцев и хозяйственного вовлечения их в орбиту Российской империи. Он прекрасно знал уклад жизни и менталитет аборигенных племён, не способных окончательно покориться под давлением военной угрозы и дальнейшего ига закабаления. К сожалению, этот план противоречил политике генерала графа Николая Ивановича Евдокимова, указывающего на необходимость вытеснение туземцев с верховьев рек Лабы и Белой к Чёрному морю. Этот конфликт был одной из причин выхода в отставку Г.И. Филипсона и, самое главное, продолжением кровопролитной войны на многие месяцы. Вплоть до полного окончания сопротивления черкесов Западного Кавказа в 1864 году.

~~~

3 АПРЕЛЯ 1863 ГОДА ХУДОЖНИК Л.Ф. ЛАГОРИО ЗАКОНЧИЛ АКВАРЕЛЬ «КОНСТАНТИНОВСКОЕ УКРЕПЛЕНИЕ ПОД НОВОРОССИЙСКОМ»

«Она вошла в Альбом кавказских акварелей художника, который находился в коллекции князя Михаила Константиновича, наместника Кавказского в 60-е годы XIX века. В настоящее время эта акварель хранится в фондах Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в г. Санкт-Петербург».

(Ист. фонд «Опись экспонатов Михайловского фонда», п. № 2949)

В начале весны 1863 года выдающийся художник Лев Феликсович Лагорио, родившийся в Феодосии в семье негоцианта, масона и вице-консула королевства Обеих Сицилий, начал свою работу у стен полуразрушенного Константиновского укрепления. В молодости, при содействии губернатора Таврии Александра Ивановича Казначеева, он поступил на курсы художественного мастерства, став учеником Александра Ивановича Зауервейда. Во время своего студенчества участвовал в создании портрета Козьмы Пруткова. Позже получил золотые медали за «Вид в окрестностях Выборга» и «Вид на Лахте близ Санкт-Петербурга». Далее ему было присвоено звание профессора Императорской Академии Художеств благодаря привезённым из Италии картинам. На Кавказе он планировал в ходе пленэров постичь пейзажную выразительность гор и сделать несколько акварельных зарисовок живописных мест.