Хроники тихого охотника

Ярослав Щипанов

Хроники тихого охотника

Основные действующие лица:

Экипаж лодки

Ярослав Щипанов – капитан-лейтенант, командир лодки (капитан, а также «Старик», гер калёйн [немецкое сокращение от звания капитан-лейтенант] или господин каплéй);

Алексей Данилов – обер (старший) лейтенант, старший помощник (старпом);

Максим Николаев – обер (старший) лейтенант, штурман;

Карл Кригбаум – обер (старший) лейтенант, главный механик (Шеф, Главмех);

Александр Беляев – обер (старший) лейтенант, первый вахтенный офицер (первый номер);

Гюнтер фон Ротермах – штаб лейтенант, второй вахтенный офицер (второй номер);

Ганс Йохан – штаб лейтенант, старший механик (Стармех);

Ганс-Клаус Остерман – младший лейтенант, технический офицер/ судовой врач (пианист, хирург)

Даниил Красев – младший лейтенант, офицер связи/интендант (Шарманщик, Хомяк)

Франц Ильман – мичман, второй технический офицер (Арио)

Николай Петров – боцман (отвечает за дисциплину на лодке)

Александр [Алекс] Рунов – боцман, кок

А также ещё двадцать два не указанных членов экипажа.

Все события книги являются плодом фантазии автора и не относятся к событиям ни первой, ни второй мировых воин, а все действия и имена персонажей взяты из различных игр и других литературных произведений о военных действий.

Действия книги происходят на немецкой подводной лодке, времён Второй Мировой войны типа VIIC, самом массовом типе подводных лодок. Всего за годы войны было создано более 700 подводных лодок этого типа. Боевые действия, описанные в книге, происходят в вымышленном мире преимущественно с конца 1939 до середины 1940 года и косвенно связаны с битвой за Атлантику.

Во время битвы за Атлантику по подсчетам историков погибло 58 248 человек.

Часть I. «Прибрежные воды»

Великая Объединённая Европейская Империя, не так уж и плохо, да? Огромная, единая страна, протянувшаяся от берега бывшей Португалии до самого восточного побережья России, от Англии до Италии. Страна, вобравшая в себя 6 самых больших государств Европы XX века со всеми колониями, доминионами и так далее. И вот на такую могучую силу нападает не менее могучий враг: Североамериканская Конфедерация, образовавшаяся в ходе второй Гражданской войны в Северной Америке 1930-1933 годов, в результате которой была восстановлена Конфедерация со всеми вытекающими последствиями: в первую очередь рабством. С 1935 года территория бывших США расширилась за счёт Мексики, Канады, и всей Южной Америки. Империя долго не могла терпеть подобное и ввела экономические и политические санкции, но это не помогло!

В ночь на 22 июня 1938 года подлодка конфедерации CSS 122 «Codel» потопила имперский пароход RMS «Англия», на котором погибло 1518 человек. А уже через пятьдесят восемь дней войска конфедерации полностью захватили Португалию и Испанию, а также южную Францию и остановились в 25 километрах от Парижа.

Так и началась эта новая война!

Глава 1. «Бар Нассау»

Вильгельмсхафен Германия, 20 октября 1939 года

От отеля «Дойчланд», где столовались офицеры флота, мы отъехали на моём «Хорьхе» и направились за пределы города. Я всё время давлю на газ, чтобы доехать до места назначения побыстрее и без различных эксцессов, но внезапно мне приходится давить на тормоз. Визг покрышек! Но мне удалось удержать тяжелую машину на дороге. И вот мы останавливаемся перёд человеком в синей униформе – моряк, судя по пилотке, лихо задранной на затылок, матрос или старшина, на груди блестит серебром небольшой значок – моряк-подводник. Его лицо скрыто от света фар, так что я не могу понять: мой ли это или нет! Внезапно тот ударяет пудовым кулаком по капоту машины и орёт во всю глотку:

Wir lagen vor Madagaskar und hatten die Pest an Bord

In den Kesseln das faulte das Wasser

Und täglich ging einer über Bord..!

Сзади послышались грязные ругательства на немецком языке.

Стискиваю зубы и дёргаю ручку передач, нажимая на газ. Машину бросает назад, снова переключаю передачи, первая скорость. Оставив позади это пьяное недоразумение, я более-менее успокаиваюсь и спрашиваю у сидящего рядом:

Кто это был?

Старшина с U 43! Ха, нажрался, как свинья! – отвечает мне сидящий рядом парень, смотря в окно.

Алексей Данилов – мой старпом и друг детства. Не знающий его человек дал бы ему 35-40 лет, но на самом деле он сильно моложе! Ему всего 24, но выглядит он, откровенно говоря, плохо, как будто очень долго и сильно болел: бледная кожа, впавшие воспалённые глаза с синяками под ними и вдобавок морщины на лице. Хотя, мне ли говорить о его хреновой внешности, имея прозвище «Старик»?!

Почему ты думаешь, что он с сорок третьей? – снова задаю вопрос, переключая передачи.

У него на пилотке значок подковы и рыбы был!

Сзади снова раздаются немецкие ругательства. Этот «матершинник» мой главный механик – Карл Кригбаум, единственный из нас, кому недавно исполнилось 30 лет, чисто немецкое лицо с чёрными волосами и карими глазами. Ему скорее надо было бы преподавать уроки математики в пансионах для знатных детишек, а не с нами шляться по всей Атлантике… но я, пожалуй, отвлёкся.

Раз уж представил своих пассажиров, представлюсь и я! Ярослав Щипанов – капитан-лейтенант или гер калёйн, или господин каплей или «Старик», как кому будет угодно! Мне три дня назад исполнилось 25, но люди говорят, что мне скорее 40-45 лет, ну а что вы хотели? Человеку свойственно стареть на войне, особенно офицеру на подводной лодке, так что выглядел я ещё хуже своего старпома.

За этим размышлениями доехали до нужного места: двухэтажного дома из красного кирпича, на покосившейся вывеске большими буквами выведено название данного заведения: «Бар Нассау». Нижний этаж – это и есть само заведение, на втором располагается казино и администрация, рядом с этим зданием стоит примерно такое же, но без каких-либо вывесок, кроме красных фонарей, так что даже школьник сможет без проблем опознать это место – прибарный бордель. Мы вылезаем из машины и, поправив форму, идем в бар, из которого доносится музыка и слышатся пьяные голоса.

Не успели мы зайти в так называемую «прихожую», как нам навстречу выходят несколько младших лейтенантов, увидев нас, они стараются подтянуться, получается, откровенно говоря, плохо, но честь они всё-таки отдали!

Гер калёйн!

Я также в ответ отдал честь и прошёл внутрь, не сказав ни слова, как и мои сопровождающие. Внутри творился полный хаос: музыка вперемешку с пьяным ором; алкоголь вперемешку с сигаретами и так далее. На сцене играл живой оркестр, и девушка, одетая в традиционное немецкое платье, пела:

Es wird genug f;r alle sein!..

Всё это напоминало мне какой-нибудь бандитский, хотя, вернее будет сказать, пиратский притон из рассказов Роберта Льюиса Стивенсона. Пока вокруг творился форменный бардак и беспредел, мы втроём подошли к барменской стойке, за которым стояла низенькая, но хорошо сложённая светловолосая девушка лет двадцати-двадцати пяти. При виде нас она улыбнулась и кокетливо распушила свои волосы.

Добрый вечер!

Добрый! Три тёмных пива!

Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

Пока барменша пошла за заказом, я обернулся и обвёл взглядом весь этот дурдом. Эта наша последняя ночь на берегу, завтра в 8:00 лодка выйдет в свой одиннадцатый поход, вещи уже упакованы, приказ получу завтра перед отплытием, так что сейчас можно расслабиться. Остановив взгляд на столике «капитанов» и не найдя взглядом одного человека, я поджал губы и слегка наклонил голову.

А где Томпсон? Нужно обмыть его «Имперский галстук1»!

Стоящий рядом Шеф не ответил, кошусь на него взглядом. «Ну, конечно!» Смотрящие в пустоту глаза и покусывание нижней губы о многом говорят. Я сразу догадался, о чём он сейчас думает! Оборачиваюсь к нему и спрашиваю:

Есть новости о семье?

Тот смотрит на меня несколько секунд и опускает голову. Нет, личные разговоры только после десяти вечера!

Стоявший рядом с нами Алексей кладёт руку ему на плечо. Я же просто киваю и оборачиваюсь к подошедшей барменше, беру из её рук увесистую кружку и, чокнувшись с Шефом и старпомом, отпиваю половину.

Господин капитан-лейтенант! – раздалось сзади.

Обернувшись, я встретился взглядом с голубоглазым блондином лет 20, идеально выглаженная форма, рубашка белого цвета и фуражка, взятая под подмышку, заканчивал образ истинного немца чёрный галстук с застёжкой в виде тевтонского креста. Гюнтер фон Ротермах, чтоб его! Мой второй вахтенный офицер. Тот щёлкнул каблуками и слегка поклонившись мне стал докладывать по всей форме устава:

Разрешите доложить, господин капитан-лейтенант?! Топливо, боеприпасы к орудию, зенитному автомату, торпеды и провизия загружены! Лодка готова выйти в море!

Спасибо, второй! – киваю я. Только хотел отвернуться, но не тут-то было.

И ещё одно, по пути сюда меня оскорбила часть команды! Они… они… это просто чудовищно! Они… мою…

Они помочились на вашу машину! – закончил за него я.

Тот посмотрел на меня и кивнул головой.

Я разберусь с ними завтра! – пообещал я, скрестив за спиной пальцы.

Вахтенный кивает и, снова щёлкнув каблуками, уходит на второй этаж. Я поджимаю губы и щурюсь, провожая его взглядом. «Как же он мне надоел! Карьерист-аристократ, мать его! Хуже сочетания, наверное, и быть не могло! Найти бы тех, кто устроил ему «автомойку» и пожать им руку!», но вслух ничего не говорю. Алексей извинился и, взяв свой бокал, ушёл к столу, где собрались почти все наши младшие офицеры. Я заказываю нам с Шефом ещё пива.

Взяв бокал, посмотрел на Шефа и улыбаюсь уголком рта.

Не переживай, Карл, всё с твоей Мери будет хорошо!

Тот поднял на меня глаза, улыбнулся, чокнувшись со мной.

Спасибо, Ярослав!

Отпиваем пива и снова погружаемся в свои мысли. Внезапно дверь в бар распахивается и вваливаются пять человек: три обер лейтенанта, один штаб-лейтенант и младший лейтенант. На тусклом свету я узнаю Эндрюса, значит, это офицеры с лодки U 71, недавно вернувшейся из очередного похода. Их командир Зейтлер теперь должен проставиться, так как он заново родился: его лодка находилась в надводном положении, когда её заметила противолодочная летающая лодка «Каталина», подлодка не успела погрузиться, и четыре бомбы упали прямо по ходу движения всего в двадцати метрах от правого борта. Как итог, три пробоины в корпусе, заклинившие рули глубины и возгорание правого электромотора.

Ещё полчаса, и весь Vereinigte Flotte будет здесь! – сказал я, отпивая из кружки.

Внезапно на сцене появляется человек, он поднимает руку, что-то говоря музыкантам, и те умолкают, мужчина оборачивается и подходит к микрофону, теперь я узнаю его! Ульман – второй вахтенный офицер на лодке U 79, тоже аристократ, но не такой бесящий как мой. «Так-так, интересно!»

Одну минуту! Прошу вашего внимания! – говорит он, и все быстро затихают, смотря на него.

Тот кивнул, откашлялся и продолжил:

Новоиспечённому кавалеру ордена Большого Имперского креста, капитану-лейтенанту Филиппу Томпсону, троекратное Vivat!

И тут все оборачиваются к дверям и орут во всю мощь своих глоток, вскидывая кулаки в воздух:

– Vivat! Vivat! Vivat!

В дверь еле-еле заходят два человека, ведущих под руку третьего: грязные рыжие волосы, неухоженная борода, белая фуражка, мятая в хлам форма, трубка в зубах, шатающаяся походка и бусины зелёных глаз, обводящие мертвецки пьяным взглядом всю беснующуюся толпу. Томпсон снова в стельку пьян, это для него уже вошло в привычку. Он грузно идёт сквозь толпу, махая всем руками и вытаскивая бутылку шампанского, у проходящей мимо официантки, он пару раз чуть не навернулся на ровном месте, но вот он на сцене, убирает в нагрудный карман свою трубку и орёт на весь бар:

Тихо, бордель! ТИХО!

Затем он замечает микрофон, подходит к нему вплотную и громко выдыхает.

За светлейшего, трезвейшего, женатейшего ИМПЕРАТОРА! Прошедшего тернистый путь от ефрейтора царской России, до великого полководца! Что, разве не так?! За великого знатока подводного флота! Которому… которых… ик…, который показал этим сыкунам! Этим зажравшимся вонючкам – конфедератам, куда он вставит им самые длинные имперские сигары!

Закончив этот монолог Томпсон вытаскивает кортик и под хохот и свист толпы разбивает горлышко у бутылки и хлещет прямо оттуда. После сего моноспектакля он опять, чуть не навернувшись, спускается со сцены и, оглядывая зал, направляется к нам. Остановившись напротив меня, он прищуривается и, ухмыльнувшись, вскидывает руку к козырьку.

Гер адмирал, рад вас видеть! – после чего громко икает

Уже по его интонации мне все ясно, он опять за старое!

Издеваешься, Томпсон?!– сказал я, сощурив глаза

Да ладно тебе, «Старик», я рад тебя видеть!

Он встаёт слева от меня и заказывает себе пиво, кивнув Шефу, тот кивает в ответ и смотрит на наручные часы.

Черт! – ругается он, тряхнув рукой, видимо, часы остановились.

Я бросил взгляд на него и задрал манжет рубашки.

22:05.

Шеф смотрит на меня благодарным взглядом и, махом допив остатки пива, надевает фуражку и быстро уходит к выходу, козырнув нам на ходу.

Мы с Томпсоном провожаем его взглядом.

Жене… пошёл звонить?

Я киваю и продолжаю смотреть за происходящим в баре. Кто-то из матросов уже забрался на стол и танцует на нём, а вокруг собралась ещё кучка и каждый старательно пытается спихнуть первого и занять его место. Смотря на весь этот бедлам, я качаю головой и поджимаю губы.

Это не «старая гвардия»! Это – салаги! Хамы и мудозвоны! Детишки, оторванные от груди матери!

Щёки румяные, задницы не траханы! И вера в империю в глазах! – вторит Томпсон, облизывая пальцы.

Скоро поумнеют!

Внезапно раздаётся звонок телефона, лицо Томпсона искажается, и тот мгновенно разворачивается, крича во всё горло: ALARM! Но, разобравшись, что это телефон, он грязно ругается и роняет голову на руки.

Дрянь, всё дрянь!

Что, опять неисправные торпеды? – предположил я

Ещё сколько! Девять подряд! ДЕВЯТЬ! – прорычал Томпсон и сплюнул себе под ноги.

Я киваю и невесело ухмыляюсь, у самого в последнем походе пять торпед подряд не сработали. Когда мы пришли на базу, у меня было дикое желание набить морду начальнику интендантской службы за такой подарок!

Ладно, идём к нашим! Вон Зайтлер припёрся, наконец!

Киваю ему и, взяв свой бокал пива, иду вместе с Томпсоном к столу командиров, но только мы подошли, как на мое место тут же приземляется какой-то лейтенант и задирает кверху ноги.

Ты что охренел? – ревёт Томпсон, хватая парня за воротник.

Тот от страха аж побледнел, а Филипп наклоняет его к себе и дышит прямо ему в рожу.

Чтобы я больше тебя здесь не видел, сопляк недоношенный! – орёт он ему в лицо и практически швыряет парня через два стола на пол.

Мельком глянул на него, живой и чёрт с ним! Я подхожу и протираю рукой сидушку кресла, как будто смахивая с неё грязь, и сажусь за стол, рядом со мной садится Томпсон. Кроме нас двоих и Зайтлера за столом сидят ещё трое: Вагнер – командир U 43, Савилов, тоже русский, как и я, и Труман. Зайтлер разливает нам всем настоящий ирландский виски, где он его достал – понятия не имею, ведь Ирландия вот уже как год оккупирована конфедерацией.

Мы поднимаем бокалы и выпиваем, не чокаясь. Крепкий алкоголь обжигает внутренности, но мы к такому привыкли. Я поглядываю на Трумана, всё жду, когда он задаст нам всем вопрос, которого мы так боимся?

Наконец, тот вздыхает и оглядывает нас.

Есть новости про Кеша?

Минута молчания, затем Томпсон также вздыхает и опрокидывает бокал виски.

Нет!

Ясно… Я так и знал, когда потерял с ним радиоконтакт.

Минута тишины, потом он, торопясь, спрашивает:

Неужели никто вообще ничего не знает?

Нет.

Есть еще шанс?

Нет.

Выпущенный изо рта сигаретный дым неподвижно висит в воздухе.

Да… АСЫ… многих уже нет! Из нашей флотилии из двадцати осталось всего семь. Всего семь!.. Гюнтер, Эмин, Франц… всем им досталось почти в одно и то же время – мае. У Вагнера просто сдали нервы, он застрелился у себя в комнате в санатории. Больше всего не повезло моему соотечественнику и другу Валере Мещерякову – командиру русской Щуки «Щ – 100», прикомандированной к нашей флотилии за два месяца до моего первого похода! Зажало между перископом и бронеплитой рубки, когда ту протаранил эсминец. Я тяжело вздохнул: «Да… из шести «медведей», как нас называли, остались только я и Савилов, и нет абсолютно никаких гарантий, что следующими не окажется кто-то из нас».

Ещё раз молча выпив, мы переводим разговор на другие темы.

«Старик», ты когда выходишь? – спрашивает меня Томпсон, смотря на меня мутным взглядом

Завтра утром в восемь.

Тот кивает, оборачивается и, икнув, произносит:

– А где Кальман?

– Он точно не придет.

– Ясно почему, – фыркает Савилов

Кальман вернулся позавчера с тремя победными вымпелами на приподнятом перископе – три транспорта. Последний он потопил при помощи орудия в мелких прибрежных водах. Мне невольно вспомнился разговор с ним в штабе: «Потратили на него больше сотни снарядов! Море было бурное. Нам приходилось стрелять под углом в сорок пять градусов с лодки, находящейся в надводном положении. Вечером перед этим, в 19:00, мы торпедировали еще один из-под воды. Два пуска по кораблю водоизмещением двадцать тысяч регистровых тонн. Потом они погнались за нами. «Банки2» сыпались целых восемь часов. Должно быть, они израсходовали весь запас у себя на борту».

Мы проговорили ещё минут десять, после чего Томпсон, снова икнув, встал и нахлобучил фуражку.

Пойду отолью!

Провожаю его взглядом и, покачав головой, делаю ещё глоток виски, оборачиваюсь: кто-то из офицеров U 43 выхватил пистолет и заорал: «Ложись»! Я просто сполз по креслу вниз, и в ту же секунду раздались выстрелы, уже по привычке загибаю пальцы на каждый из них. После восьмого выстрела стрелявший, явно довольный собой, орёт:

Вот что значит подводный флот!

В стене напротив нашего стола выстреляна кривая рожа.

Другой идиот принялся поливать всех из опрыскивателя, а третий резать галстуки добытыми где-то ножницами. Хорошо хоть нас этот дурдом не коснётся! Даже среди в хлам пьяных матросов не возникнет желание лезть на собственного капитана просто из-за инстинкта самосохранения.

«Старик», а ты знаешь куда тебя отправляют? – задал вопрос Савилов.

Я утвердительно кивнул, не сводя глаз с жидкости в своём бокале.

И куда? Если не секрет? – вклинился в разговор Труман.

Северная Атлантика!

Вновь наступило тягостное молчание, я не удивлён их реакцией – 10 лодок потоплено в том районе за последний месяц. И нет никаких гарантий, что и я не окажусь в их числе.

Ладно, не нагнетайте! Что может случиться со «Стариком»? Ведь не зря же он за десять боевых походов сто тысяч тон утопил?! – вклинился Зайтлер, хлопая меня по плечу.

Сто пятьдесят пять! – сухо поправил его я и отвернулся к сцене.

Оркестр как раз начал играть новую песню, выждав куплет, певица запела:

Ach komm du Schöne bring den Wein zu mir,

Bring den Wein zu mir, ich verdurste hier

Ach komm du Schöne bring den Wein zu mir,

Denn mir ist nach Wein und Weib…

Дослушав песню до конца, я отвернулся от сцены и допил виски.

Что-то Томпсон долго, он там уснул что ли?! – сказал Труман.

Ладно, пойду проверю!

Я встал и направился в уборную, открыв дверь, вижу лежащего на полу Томпсона без движения в луже блевотины! Кидаюсь к нему, тормошу.

Филипп! Томпсон, твою мать!

С его стороны послышалось неопределённое бульканье, ну хоть жив, и то радует.

Давай вставай, вставай Филипп! Вставай! – продолжаю тормошить его, мысленно матерясь на всё происходящее.

Внезапно открывается дверь, и в уборную, как нельзя кстати, входит Франс – главный механик Томпсона.

Филипп открывает глаза и говорит:

Я… я… я хотел трахаться до смерти, а… а теперь я не… в состоянии трахаться! Да здравствует Император! – и снова отключается.

Мы кое-как выволокли Томпсона на улицу, где дальше с ним разбирались уже его офицеры. Проводив их взглядом, я уставился на правую руку. У меня на руке осталось что-то жёлтое и липкое.

Твою мать! – громко ругаюсь, встряхивая рукой несколько раз, и возвращаюсь обратно.

«А вечер только начался!» – с тоской подумал я, направляясь в уборную.

Глава 2. «Гавань»

Вильгельмсхафен Германия, 21 октября 1939 года.

Погрузив свои вещи в машину, я опёрся о капот и стал ждать. Вскоре подошёл Шеф, положил вещи в багажник, и мы поехали от отеля в сторону порта.

Ехали молча, каждый думал о своём. Не знаю, какие мысли бродили в голове Шефа, а я думал, как пройдёт этот новый поход.

Мы проезжали мимо зенитных батарей под пятнистыми камуфляжными сетками, еле различимыми в сером утреннем свете; больших букв и различных геометрических фигур – указателей, обозначающих путь к штабу; живой изгороди, пары разбитых машин, разрушенных домов, церкви; старых афиш, обвалившейся печи, в которой когда-то обжигали кирпичи. Мимо нас вели под уздцы двух ломовых лошадей. В заброшенных садах около грязных серых стен домов кое-где еще цвели поздние розы. Мы проехали первые бомбовые воронки; руины домов по бокам дороги дали нам понять, что гавань приближается. Кругом валялись груды металлолома, ржавые бочки, слева от дороги виднелось автомобильное кладбище, справа кусок пьедестала – все, что осталось от памятника. И кругом трава, пожухшая под солнцем; сухие почерневшие подсолнечники, согнутые ветром.

Вот, наконец, подъезжаем к воротам военной гавани, около них трое автоматчиков в форме тыловых войск. Один из них подходит к машине, встаёт напротив моей двери. Я опускаю стекло, и тот отдаёт честь.

Здравия желаю! Ваши документы!

Без слов лезу во внутренний карман парадного кителя, вытаскиваю красную книжицу и, получив такую же от шефа, протягиваю их караульному. Тот несколько секунд изучает, и возвращает назад, махнув рукой. После этого ворота разъезжаются в разные стороны, давая нам возможность проехать. Остановив Хорьх у белого двухэтажного здания, заглушив двигатель, выхожу из машины, надевая на голову фуражку.

Шеф, жди меня здесь! – обратился я к стоявшему у багажника Кригбауму.

Слушаюсь, гер калёйн! – ответил тот, кивнув мне, доставая из багажника свой чемодан и парусиновую сумку.

Кивнул в ответ и пошёл в здание. Поприветствовав всех знакомых, попавшихся на пути, поднялся на второй этаж, подошёл к большой деревянной двери, поправив форму, постучал и вошёл.

За дверью была небольшая приёмная, ничего необычного: длинный кожаный диван, стол секретаря, на стене за ним портрет императора, а под ним флаг империи: бело-сине-красный триколор с английским крестом и чёрным орлом с тремя коронами.

За столом миловидная, белокурая секретарша в форме вспомогательных войск. Она поднимает на меня свои карие глаза и улыбается.

Доброе утро, господин капитан-лейтенант!

Доброе, Марта! У себя? – спрашиваю я, снимая фуражку.

Да. У себя. Давно ждёт.

Я киваю и, постучавшись в дверь, вхожу в кабинет. Встав по стойке смирно, слегка поднимаю подбородок.

Капитан-лейтенант Щипанов, командир U 96, прибыл для получения спецпакета! – стандартная избитая фраза. Сколько раз он это слышал!

Рыжеволосый мужчина лет пятидесяти, в парадной морской форме поднимает на меня взгляд и слегка улыбается. Ганс Георг – капитан цур зее (капитан 1 ранга если по-русски) начальник оперативного отдела 2 флотилии «Wilhelmshaven», бывший подводник и просто приятный человек, он относится к нам с должным уважением и пониманием. Не то что штабные штрюли!

Рад тебя видеть, Ярослав! – говорит тот, откидываясь в кресле.

Я киваю и, смотрю на стопку одинаковых желтых листков на столе – мы все знаем, что это. Во всех листках одна и та же фраза: «Подлодка такая-то не вернулась из боевого похода в такой-то сектор. Причины не известны. Дата, подпись.»

Отрываю взгляд от «листков почёта» и снова смотрю на офицера, тот встал и направился к сейфу, стоявшему у стенки справа от стола.

Значит снова в поход. Какой это у тебя – десятый?

Одиннадцатый, – поправляю его.

Тот кивнул и, наконец, вытащил из сейфа увесистый коричневый запечатанный конверт, обёрнутый ниткой с печатью и красной надписью на немецком: «Каплею Щипанову. Лично! Секретно! В особых случаях – немедленно уничтожить!»

Взяв конверт и спрятав его в кожаном кителе, я расписался в книге и посмотрел на Ганса.

Ну что, Ярослав… Удачи! – говорит он и протягивает бокал с виски – традиция.

Спасибо, Ганс! – говорю я, выпивая бокал до дна и закусывая солёным огурцом.