А после…

обитель!!!

Перемахивая ступеньки, она всерьез задавалась вопросом: все ли следы заметены?

Нет, постеры сняты года 4 назад. Но… выветрился ли тот дух из этого помещения? Не заговорят ли стены? Они ведь были пропитано почитательством и преданностью насквозь!

Ну ладно, обожанием.

Догоняя и пытаясь увещевать его, что это не совсем удобно, и у нее там беспорядок, она пробовала сообразить: это комната способна предать ее перед ним, или она способна, не совладав с собой, предать эту комнату? Сумеют ли они сохранить тайны друг друга?

Вот так инспекция, кто б мог подумать.

Она стремилась нагнать спину и ухватить хвост куртки, хлопающей по заду джинсов, и пробовала напомнить себе, что это – он, тот самый. Из-за кого и о ком столько всего… Сознание послушно кивало ей, рассеянно поддакивало, но совершенно отказывалось реагировать узнаванием.

– Хантер! Это не совсем… уместно… сейчас… Может, в другой раз? – отчаянно настигала она его, но профиль с плохо сыгранной небрежностью отвечал ей:

– Та ничего, меня беспорядком не испугать, я сам такой же!

А потом – захват ручки запрещенным приемом, поворот механизма, и вот дверь уже впускает его

в недра ее тайн. Давно забытых, да… ноооо

– Оооо, как тут мило! Окна выходят на сторону школы?

– Скорей – на двор Миссис Бишоп. Но здесь всегда рос развесистый клен, и подглядывать особо не получалось…

Ни у кого – хотелось добавить ей, но она одергивала себя как опасного свидетеля на допросе.

Да она и не смогла бы договорить. Все еще стоя на пороге и не решаясь войти в ополчившуюся на нее комнату, она задыхается от возмущения, но не может даже выразить своего протеста, наблюдая, как он, пересекая комнату и, самовольно поизучав вид из окна, отпускает штору, делает шаг, и заваливается поперек ее кровати. Его крепкая спина – Тэмми определенно помнит его меньше ростом, и ввысь и вширь, – находит стену в качестве опоры, и вот он уже удобно устроился там,

где не бывал ни один парень!!!

А выше его головы, озирающейся рассеянным взглядом, она видит фантом большущего плаката, на котором в своей «стае» запечатлен ровно тот же человек, как гласит легенда, правда не имеющий сейчас сам с собой тем – ничего общего. Подумать только, каких-то 3–4 года. И вот, практически живой обычный человек поглядывает на нее, прям как нормальный…

Ну как нормальный… (??!!)

– Ну ты и нахал!

– Да не. Просто Там твои родители. Как-то неловко.

– А здесь в спальне наедине со мной тебе – ловко? Когда они там… думают…

Ну да, а там, куда он сейчас смотрит – висел он в одиночку с обнаженным торсом… Но сейчас он ничего, кажется, не заметил.

– Я, может… – будто б смущается он, опуская глаза, будто б уже готовый покаяться в своей афере – не знаю. Просто почему бы нет.

– А почему бы да? – никак не может врубиться она… не в состоянии уложить в голове невозможность происходящего. Расскажи ей такое 5–6 лет назад… Ей бы потребовалась помощь психиатра.

«Ты опоздал» – вынесла вдруг мысленный приговор она.

Нет, не так! Это изначально утопия, тебя реального никогда и не должно было оказаться не просто здесь – вообще рядом! Ты – красивая сказочка для определенного возраста. Спасибо, что ты был, что ты рассказал ее, но не нужно было вот так… воплощаться. Это как раздеть Санту, понимаешь?

Интересно через сколько минут в дверь постучит папа? Твое время истекает, Хантер. – принялась испытывать собственное терпение она, совершенно не понимая, как все это воспринимать. – ну и что ты будешь делать дальше?

Дверь – тут. Я – посторонюсь.

Парень повернулся, и, словно подслушав ее мысли,

улегся вдоль ее ложа поверх покрывала, подложил кисть под голову.

Устраиваясь поудобнее, он задумчиво отрешенно озирался по потолку и убранству ее кельи, словно б оказался один, небрежно и живописно увязая в матраце. Она смиренно пялилась на него, уже не разгоняя гипер-саркастических глуповатых черт на собственном лице. Картинка поражала своей лирической негой и органической неуместностью. Поражала и обостряла восприятие до предела.

В какие-то моменты покоя, когда он замирал, его смуглая чуть демоническая красота гипнотизировала и своей картинностью. Слишком хорош чтоб поверить в эту правду, без изъяна. Произведение искусства.

Но потом он вдруг зачем-то начинал шевелиться. И в идеалистичность намешивался растревоженный рассеянный взгляд, и закусывание манких губ, портящее симметрию, смешки не к месту, и слегка неуютные движения при попытке любых коммуникаций. Все это в сумме создавало мималетное ощущение, что что-то самое простое в нем происходит через усилия. Будто он не вполне освоил свое безыскусное, небом дарованное плейбойское лицо, и иногда оно не удобно ему в пользовании.

Будто не свое.

В один момент он – взрослый и крепкий, дышащий скрытой физической энергией, припрятанной до поры за нарочитой небрежностью, временами дрязнящий скользящей грацией танцора,

вдруг невольно напомнил ей детишек, с которыми она работает. Со сложностями адаптации. Таких недоверчивых, потерянных словно прячущих что-то за каждой реакцией. Словно попытка взглянуть на себя со стороны и выстроить собственную стратегию поведения – ставит их в трудное положение, а иногда и вгоняет в полный ступор. После общения с ними внезапно начинаешь особо остро замечать повсюду целостных людей. С которыми легко, и не задумываешься. Не требующих терпения и сосредоточенности – особого отношения. Стратегий. Таких, с которыми легко забыться.

Забыться же с Хантером – означало перейти на какой-то совсем новый уровень. Принятия. Только если привыкать…

Эта мысль заставила ее мысленно отшатнуться. О чем это она? К кому привыкать? К этому клубку опасных шлейфов и противоречий?

И в то же время в его облике сквозил такой магнетизм.

Ну еще бы, проверенное лицо с обложки. Профессиональное.

– Ты не хочешь войти? – поинтересовался он. Она не уловила в этом ни малейшего намека, ей показалось, что он просто таким странным образом пытается вести себя… естественно. Хотя движение на кровати не лишено было некого изящества и притяжения, она не позволила себе обмануться на счет естественности… Происходящего. Он просто умостился поудобней – сначала на спине, подложив руку под голову, разглядывая потолок и проникаясь вибрациями помещения, а потом – полубоком к ней. Она не ощутила в нем ни малейшего заигрывания или угрозы.

– А можно? – съязвила она. Окатила его всей строгостью, на какую оказалась способна в условиях отказывающей психики, и уселась в кресло-качалку напротив своей кровати. Тут любила сидеть мама, сидеть и вникать, как заправский психотерапевт.

Чтоб она без нее делала! Чего бедная мама тут только не наслушалась. Ей вдруг захотелось сбежать по ступенькам и обнять маму.

Но она осталась смотреть на парня. Караулить суровость реальности, разгоняя иллюзии.

Вдруг ей стало спокойно. Все, перегруз, все эмоции, мигавшие последние полчаса красными лампочками, выключились, и она отстраненно воззрилась на незнакомца с растиражированным лицом и образом – в своей кровати.

– Надеюсь, тебе удобно? – полюбопытствовала она, и взяла свое отложенное утром рукоделие. Она вдруг поняла про себя невероятное: она не просто не боится, что он сейчас покинет ее кровать. Ее комнату, дом, ее жизнь.

Но она даже не испытывает потребности непрерывно смотреть на него.

А что? Объект – изучен.

– Угу – муркнул он, потягиваясь.

И внезапно, через несколько небрежных вскинутых взглядов поверх рукоделия, она заметила, что он…

уснул.

* * *

Он и сам не понял, как оказался тут.

В доме? В спальне?? У незнакомки с примеченным со школы лицом??? Откуда столько разгильдяйства и решительности, его что, Лэйтон покусал?

Однако эта странная девушка, которая держится сдержанно, деликатно и на учтиво-безопасном расстоянии, внушала ему сейчас чувство… не то чтоб спокойствия, но непривычного доверия. Почти безопасности. Между ней и им не требовался секьюрити. Он разглядывал ее мельком – темно-каштановое каре забрано вверху заколкой, аккуратные остренькие черты приятно щекочат восприятие почти учительской деловитостью – такой взросленькой, нисколько не конфликтуя с утонченностью юности. Кстати, когда-то он был влюблен в училку. Но об этом не знает ни единая живая душа, даже брат или Лэйтон. Это никого не интересовало просто, не вписывалось в интересности… А потому он этим никого не нагружал, своим неформатом в мыслях. Он даже улыбнулся этому воспоминанию. Еще недавно оно могло задеть его, словно незажившая ссадина, неисполнившаяся мечта, но в этот момент он оглядывал комнату. И ее обитательницу.

Как она не похожа на тех, к чьему вниманию так привык: ни осветленных кудрявых химий, ни восторженных визгов, ни тянущихся к нему неугомонных рук. Она сидела, и смиренно, снисходительно разглядывала его – того кто беспардонно ввалился, и свалился на нее…

в переносном смысле. О прямых он и не помышлял. Но… Ему не хотелось заканчивать спонтанное приключение. Он потягивался, медленно погружаясь в уют и приятную концентрацию волнения…

Тэмми? – напомнил он себе, чтоб не перепутать, как никогда не путал слова в песнях, чем всегда так грешил Лэйтон.

И почти придумав, что сказать или спросить,

куда то провалился.

* * *

Martika – Toy Soldiers.mp3

Тэмми и сама б не вспомнила сейчас, как ее зовут. Она погрузилась в какую то полудрему – столь глубокую медитацию, что перестала пытаться установить связь с самой собой. Абонент недоступен. Взмахивая ниткой, неспешно перебирая в пальцах ткань и фурнитуру, она временами пускала поверх своего занятия взгляд, то и дело убеждаясь: спит!

Вот так поворот. И ведь он не пьян – она слышала запах и видела глаза.

Ну, собственнно… Жалко ей чтоли? Наверное, его давненько не оставляли в покое… Что там, многодетная семья, да? Видимо, в преддверии праздника собрались кузены, братья и сестры с детьми. Видимо, ему до сих пор есть от кого убегать…

Получив нежданный карт бланш на разглядывание, она честно не злоупотребляла этим. Не то чтоб зрелище не казалось ей заманчивым. Все тот же вкусный пухлый рот, живописная линия подбородтка, приятная смуглость кожи. Но она разрешила себе скорей сравнивать чем любоваться, да и то не увлекаясь. Исключительно в научных, так сказать, целях…

Ну их, эти приманки и капканы, м? Там, в паре метров, лежал человек, который больше не годился на роль объекта, коему можно было придумать сколь угодно идеалистическую личность, и играть ею, как в куклу-БарбиКена. И сейчас он может изучать, интерпретировать, и додумать ее ровно так же, как и она его. Навешивать ожиданий. Вот такая… обоюдность. Уфф, как неприятно, оказывается, когда твой излюбленный объект…

…может сам сделать из тебя… объект! Непривычно однако. Давление!

Она впервые осознала, как эгоистична эта однобокая любовь. – это желание оказывать что-то на человека, давать, трогать, иметь, самому оставаясь в тени. Пускай даже понарошку. Все равно. Маньячество, да и только! Как бы она ни мечтала когда-то узнать о чем он думает, чем дышит, сейчас стоило признать, что тогда это была не слишком удачная идея. Сейчас же это оказался и вовсе

совершенно живой человек, у которого не понятно вообще что на уме. Что с ним стало после всего пережитого? Много шиз нахватал?

Ну даже если без шиз, все равно – вполне реальный живой человек, не подвластный ее фантазиям и планам.

Больше того, мужчина. Взрослый, крепкий тренированный парень, выглядящий модным избалованным красавчиком,

и поведщий себя, надо признать, как хам!

Она искала в нем зачатки нормальности, способные сделать их хотябы приятелями, и не находила. Только глухой отголосок этого прилипчивого и саднящего, опротивившего за столько лет «ну это ж оннн!»

Так что нет, никаких иллюзий. А потому никаких очарований, а потому никаких разглядываний!

Его не помешало б побрить.

И ей не нравился такой хип-хоперский стиль в одежде, куда подевались интеллигентные глухие пиджаки под горло? И, пожалуй, белая рубашка не помешала б… Ой, все! И челка ему – не идет. Со смуглых щек сошли пятна румянца (она лишь сейчас заметила, что они были), лицо уткнулось носом в подушку, и мерное дыхание срывалось на посапывание. Вытянутая вверх рука повисла над пропастью, над обрывом кровати, и она моментами пыталась примерить эти обездвиженные пальцы к клавишным, на которых он, как известно, не дурно играет.

Но какое ей до всего этого дело?

* * *

Тэмми так и не дождалась папиного стука в дверь. И уже даже растворила в себе мысли, что будет говорить родителям про это уединение. Он неожиданно открыл глаза почти через 2 часа. Так странно, ей казалось, что в этом временном провале его пробуждения можно и не ждать – просто момент без начала и конца… Но он вновь запустил время, моргнув, и явно изумившись тому, что случилось. Даже не тому, где он и кто сидит рядом, и что при этом делает…. А тому, что делал только что он сам!

– Оо! Я случайно, извини. – принялся отрываться от ложа он, вставая на четвереньки, на щеке отпечаталась складка от подушки.

– Ничего. – пожала плечами она, не отвлекаясь от своего дела. Как будто ее ничего и не удивило.

А удивило ли?

– Вот теперь неловко. – усмехнулся он, занимая более пристойное положение, потихоньку пробуждаясь в нормальное состояние. И все еще не становясь более узнаваемым.

– Теперь только? – вновь пожала плечами она.

Замечание, наверное, должно было его смутить, но внезапно – позабавило. И пускай, она, похоже, не шутила, но… Красная лампочка тревоги в его голове – не мигнула. Он знал за собой грешок, что не отличается запредельной проницательностью, иногда чудит, и может веселиться невпопад. И совсем не уверен был, что сейчас надо говорить и что будет правильно. Но как-то на этот раз его это особо не «парило». Может, еще не проснулся?

А может, наконец-то повзрослел и вышел из возраста законсперированного стесняльца?

– Ты только не подумай, я не хотел ничего такого. Двусмысленного… – стушевался он, смекнув наконец, на сколько интимно – спать при постороннем человеке.

В ее кроваи. В которую даже не приглашали.

– Та это тебе переживать надо. – ухмыльнулась она, чувствуя себя как никогда свободной от былых призраков, – знал бы ты, сколько тут когда то было твоих постеров!

– Неужто. – вгляделся в ее нейтральность он, ища подвоха. Зря.

– Ага, – хищно прищурилась она, – и половина – полураздетых. Так что радуйся что все еще одет, и уноси ноги отсюда, пока это все еще так!

Она и сама поразилась произнесенному: Что за игру она затеяла?

Но нет. Он не купился, и прочитал ее слова столь же безопасными и как она еще недавно – его вторжение с претензией на «уединиться».

– Та неее, ты слишком рассудительная для фанатки. – заключил он, чуть дернув ямочками на щеках. Был ли он сам до конца уверен в своих выводах? В нынешних- да, но чтоб вообще… А может, просто…

провоцировал на возражение… Ну такое… Поиск истинных ответов за утверждениями и блефом.

– Оооо! Наивный! Не недооценивай меня! – стрельнула хищность она. Так нарочито, что он совсем расслабился.

– Да? И что, много фантазий родилось тут, в этой кровати? Под моими пристальными взглядами?

– Проваливай отсюда! – в него прилетела узорчатая габардиновая подушка с кресла, передавая ему электрический заряд подлинного возмущения.

И никаких подробностей…

Эту подушку она вышивала, когда услышала тот его дуэт с Эйприл, и все в один голос решили, что у него там со свеженькой звездочкой – свеженький романнН. Она думала потом передарить эту подушку, пропитанную грустными мыслями. Эта подушка была чем-то вроде символа прощания с иллюзорной надеждой.

Он поймал символ перед лицом. И рассмеялся, все еще немного совелый, вдруг совершенно не размышляя, к месту ли. Откинулся спиной на стенку. И остановил на ней пристальный взгляд ровно из тех томных, что смотрели с глянцевой бумаги. Похоже, он никак не мог проснуться.

– И что, ты думала наверное, что я там придаюсь горррячим утехам? На гастролях. На пляжных съемках…

– Разве только на них?

– Ага, фантазировала? Признавайся уже!

– В чем?? Я тогда была не на столько искушенной. А ты – предавался?

«А а на сколько теперь искушенная?» – чуть не прозвучало на волне в ответ.

Предавался? – мелькнуло электрическим разрядом.

Уйти от темы! Как всегда! Это не та правда, которой ждут и которая лепит его успех! Так легко разрушить красивые иллюзии! Защитные ширмы.

– Да думала конечно. Это все думали! – уличил он пока не уличили его, сам не зная, пока, отрицать или поддерживать видимости.

– О чем тут думать, это же очевидно. – беспечно, почти благословительно отмахнулась она.

– Не так-то и очевидно. – он принялся старательно отряхивать прилетевшую подушку.

– ооооййй…. Тоже мне… Мифы и легенды… Подробностями полны были мои журналы и пересуды знакомых девчонок!

– Журналы и девчонки конечно всегда знают все лучше всех… – хмыкнул он, не поднимая глаз, и заронил странное сомнение в несомненное…

Но она не позволила себе слабости поверить. В новые мифы. Ей – хватило. Сполна.

– Угадать было не сложно… Да вы там исполняли мечты любого подростка: деньги, внимание и никакого присмотра…

– Ты удивилась бы, узнав, как все было на самом деле… – мысль для него самого прозвучала как-то неожиданно, и так же серьезно, как в собственной голове, но он в один момент осознал, что устал думать. И взвешивать каждое слово.

– Вашего заводилу Лэйтона ловили споличным с моделями плейбоя! Не говоря уж о поклонницах в номерах… – из чистого спорного азарта уличила она.

– Его то? Да. Он полностью крейзи, о нем легенды рассказывать можно. – с лирической теплотой кивнул посвященный, – И даже ничего не придется выдумывать. Но только я – не он.

– Оой, можно подумать… Фронтмену-фронтменовое…

Она вдруг задела за живое.

– Ты же не знаешь…

– А что тут знать? Что, могли быть варианты?

Она подначивала его, совершенно не видя в нем сейчас никакого плейбоя, даже утихомирившегося. Но разве у него мог быть выбор? В тех обстоятельствах…

В этой атмосфере подначивания она вдруг ощутила готовность даже спросить, и даже узнать – как это было на самом деле? И как случилось в первый раз?

Он опустил голову.

– Все думают так, как им предложили думать. А меня между тем чуть из группы не выгнали за скромность!

– Чтоо? Ой, ну все! Не рассказывай! – прозвучало совсем не так однозначно.

Вот так, да?. Она веселится на эту тему? Эта девушка так просто приняла все эти псевдо-факты, и ее – не «парило». Она просто запихнула все его «были и небыли» в архив прошлого. Упаковала в полиэтилен, и все. Никаких «запахов», ничем не «тянет». Правда, не правда – все – былое.

И тут он вдруг отпустил. Все. Остановился его неугомонный тревожно-подвижный взгляд. Улеглась суета – неутолимая жажда действия, прикрывающего, маскирующего нечто неудобное.

– Ты помнишь тот номер с расстегнутой белой рубашкой и ветродуями?

Ну еще бы. Ничего более будоражащего не было доселе ни до, ни после. Идеальный романтический герой, идеальный голос, идеальное тело, на которое пускали слюнки все посетительницы их тура, а потом и зрительницы видеоверсии. Это было так волнующе в своей почти пуританской простоте… И эти загорелые рельефы гибкого стройного торса, двигающиеся в такт…

Позже последователи групп подхватили это как концепцию, как трнед.

– Знаешь какие проблемы были у меня с этим номером??

– Не успевал от фанаток убежать?

– Ээ, у нас был порядок с охраной. Но дело не в этом.

– Мм?

– Ты не замечала, что это был самый лажовый номер за всю мою карьеру? Что я ни разу не отработал его нормально?! Все время – либо голосом мима нот, либо ногами мима такта?

– Серьезно? – повисла она… Благо, он не привык примечать такие детали.

– Серьезно не замечала? Да лааадно? Я ж там совершенно деревянный!

Она закусила губу: Разве такое было можно было заметить, когда там – такооооее…

– Я понимаю о чем ты думаешь…

«…не дай Бог!»… – сказала она своим «тссс-сам» и привинтила свои брови на правильное место.

– Знаю, – продолжал он, – Легенда, новаторство, и все такое. Мы накачали пожелания публики до максимума, и выдали на блюдечке – их мечту. Но ведь ты помнишь, что номер был хорош только в раскадровках на стопкадрах. В целом же у меня получалась ну полная клоунада.

– Ты так думаешь? – прокололась она.

– Это очевидно всем, кто в теме. Я же с треском провалил все его попытки!

– Почему это?? – развеяла как дым оспаривания она.

– А потому… что там, где мне нужно было источать чистый секс, получался полный провал. Карикатура. Ты правда не замечала, нет? Пересмотри! Вот сейчас, на свежую голову!

К такому погружению в былое она совсем не была готова. Как и к такому повороту темы.

Он был готов еще меньше. Он попробовал успеть задуматься, но его благоразумие отмахнулось от него. Ему давно не было так легко, как сейчас. О моргнул, и поймал луч света из окна. Этот поток растворил и рассеял его сознание.

– А знаешь почему? Я там такой перепуганный и нелепый? Да просто у меня в заданной теме не было никакого опыта. Теоретик, понимаешь?

– Тебе же там… 20 лет?!

– Именно.

– Ты шутишь.

– Нет.

Не шутит – вдруг поняла она.

– Как же… – отпрянула она, проникаясь… И стараясь держать взгляд выше пояса…

Они бегло глянули друг на друга, оценивая готовность к откровениям, и каждый понял, что этой готовности – не будет. Ни сейчас, ни потом.

И что же тогда? Продолжать прятаться? Каждый в своих «стоп» ах.

– Внимание свалилось на меня в 15 лет. И если вдруг помнишь каким я был до того, популярность мне особо не грозила. Я был… тихий. Тогда… Мои парни – на год старше, и они уже были на виду, хотябы в локальных школьных масштабах… они успели проскочить этот критический момент, а я – не успел. Понимаешь? Я был стеснительным, избегал риска подходить к девчонкам… Что-то пробовать – откладывал. А дальше… девушки, которых я еще не знал даже по полу-детским свиданиям, которых еще не касался, с которыми не оставался наедине, резко превратились для меня в одну огромную массу. Довольно шумную и напористую. Почти опасную, физически, вскоре их уже оттесняли секьюрити. Их было так много. Понимаешь?

– Наверное.

– И все они, и каждая, хотели трогать меня, быть ближе, и увидеть что скрывается у меня под одеждой.

– Ну… дааа… – не посмела бы оспорить она.

– Я б, наверное, был бы рад этому, если б уже знал, что за этим… стоит. Как уж все мои ребята. Но мне – капец как не хватало опыта, а постепенности – ждать уже не приходилось. И на контрасте… Меня пугали такие эксперименты. Оставалось только прятать это в гримерке, и идти лепить того, кто ничего не боится, у кого все козыри в руках. Там, в лучах прожекторов. Играть в супергероя.

– И у всех от тебя были такие высокие ожидания… – сообразила она…

– Мне нравилось быть для них героем со сцены, у меня это отлично получалось. Я прям нашел себя там… такого, каким не получалось… быть обычно. В меня все поверили. Я был классссный, предел мечтаний. Такой как надо. Но то, что они ждали от меня за пределами…

Он тряхнул головой…

– чего?… Ждали? – подстегивала она…

– …сиквелла, понимаешь, там где оставались просто титры…

Она поверить не могла. Ни шевельнуться, ни вздохнуть.

– И к тому времени, как я понял, что они от меня хотят, кидая в меня нижнее белье… И что происходит с ними за стенкой у моих друзей…

– У тебя выработался комплекс? Барьер?

– Все парни уже давно это все перешагнули. И пользовались своим положением, ты права в своих версиях. А я – как заговоренный. Мне казалось, что я…

– Разочаруешь? Разрушишь идеальный миф? Хоть для кого-то…

– А то и в газетных сплетнях. – резонно дополнил он.

Он помолчал.

– Парни брали меня в компании. Но… ты же знаешь, замечала наверное.

– Что ты укрывался за их спинами.

– А оказываясь без их поддержки лицом к лицу…

– Терялся?

И иногда впадал в браваду и нелепости – вспомнила она совершенно отчетвливо. То, что, оказывается, понимал и он сам.

– У меня был отличный способ. Я включал недостижимость опупенной состоявшейся звезды, и оборачивал все так, чтоб не-до… статочными чувствовали себя другие. Как-то так и приклеилось ко мне, что я – заносчивая высокомерная задница. Слышала такое?

– Угу. Проскакивало.

– Это так часто выручало меня, что со временем приклеилось.

Она вдохнула.

– Я никому не скажу.

– Тебе никто и не поверит.

И ведь прав!

Он победил! Но вдруг замялся.

– Кажется я опять говорю и делаю все не так. Не очень то умею попадать. В ожидания. Хроническое по ходу…