Максимилиан, раскрой глаза

– Приятного аппетита, – положила обе тарелки напротив меня, как если бы Максимилиана не существовало за столом.

Я отодвинула вторую тарелку от себя к Максимилиану и сразу приступила к поеданию пончиков.

– Как давно или как рано ты стал рисовать? Интересен твой опыт работы с красками и с изображением на холсте, – мой рот был набит пончиками с вкуснейшей начинкой из заварного ванильного крема.

– Рисую я с 12 лет, раньше рисовал карандашами и углём, редко работал красками на холсте. В колледже стал больше и маслом рисовать, получалось неплохо.

– Расскажи обстоятельства, которыми ты вдохновился, взял кисть и нарисовал?

– Слово вдохновился не хотел бы использовать. Возможно, впечатлился. Год назад я отметил эту сцену, сделал набросок, только дорисовал 17-го декабря 2018 года.

– Угу, – жевала и кивала, не отрывая глаз от него, лицо заливал розовый свет от окна. – Подожди, не сходится. Год назад – 2019-й, а нарисовал в 2018 году? У тебя обратный отсчёт в хронологии.

Однако он числа не исправил. В его лице не было запутанности, он был уверен в названных датах.

– А сейчас какой год?

– 2020.

– А, как же много времени прошло, – уткнулся подбородком в правое плечо и смотрел на улицу через розовое стекло. Его кадык приподнялся в горле. – Тогда, значит, не год назад.

Ещё одна странная и невыясненная деталь в пазле, возможно, он имел в виду, как в прошлом году увидел, сделал набросок, и в том же году, 2019, дорисовал.

– Ты получил оплату с галереи за продажу картины?

Я ждала ответа, чтобы тактично спросить о деньгах, которые он получил. Очевидно, галерея оставляет за собой часть суммы. Согласна, вопрос не самый приличный. Правда, бывают вопросы и неприличнее.

– Нет.

– Почему ты не забрал свои деньги, вырученные за продажу твоей картины?

– Они мне не нужны, картина для меня не имеет ценности.

– Кто изображён на картине? – ответ пришлось ждать долго.

– Моя собака, а про мужчину расскажу позже, – задумчивый ответ заставлял сомневаться, но не верить тоже не было оснований, только предчувствие.

– Почему картина такая серая, и на ней только один яркий цвет – в глазах человека? – мне не хотелось в прямо спрашивать о дальтонизме.

– Я не различаю все цвета. Красный, синий, зелёный для меня серого цвета, коричневый близок к чёрному. Я знаю название цветов, а их настоящий цвет не знаю. С серыми тонами комфортно работать, зачем брать другие цвета, если в твоей жизни их нет.

Мне больше не хотелось ничего спрашивать, после последнего вопроса хотелось дать перерыв. Время было уже полдвенадцатого, скоро полдень, дела шли хорошо, я поедала четвёртый пончик, а он не дотронулся ни до одного.

– Почему ты не ешь?

– Я уже ел, мы сюда часто ходили. Всегда брал самую большую порцию, – он поднял ладони вверх, изображая большую чашу, – они были красные. «Краски, наверное», – подумала я. – Мама приводила сюда, когда я был ребёнком. Тебе нравятся карусели? Я очень люблю карусели, – прозвучало так по-детски невинно, что я умилилась или почувствовала жалость, не понимая причину.

– Если только колесо обозрения.

Мне так захотелось вернуться обратно в парк у пруда, я так не хотела сидеть здесь, эти взгляды сотрудников меня доконали, смотрят как на сумасшедшую, не скрывая эмоций. Они продолжали наблюдать за нами.

Уплетая за обе щёки вторую половину предпоследнего пончика, я посмотрела по сторонам исподтишка. Три женщины средних лет по ту сторону прилавка, где готовились вкусные пончики, собрались и смотрели в нашу сторону. Одна стояла, скрестив руки на груди, и говорила тихо. Остальные кивали или качали головами. Я встала резко, уже без сил это терпеть: не город, а зрительный зал.

– Пойдём отсюда скорей, – мой рот всё ещё был забит, и речь была невнятна. Чтобы донести мои слова до адресата, я позвала его рукой, махнув в сторону выхода. – Хватит на нас пялиться, – закричала я невнятно на весь пустой зал.

Лицо Максимилиана исказилось от неожиданности, он не очень хотел уходить, но встал с дивана. А наши неугомонные зрители даже не удосужились разбежаться как тараканы на свету, а наоборот, ещё внимательнее всматривались с жалостью на лицах.

Первой вышла я, широко распахнув дверь, чтобы она захлопнулась, когда вернётся на своё место, но дверь не хлопнула из-за доводчиков, и мягко вернулась на место. Он шёл за мной и всматривался в лицо, я дожевала остаток пончика.

– Почему они так уставились на меня? – ответа не было.

– Я знаю другую дорогу к пруду. Видишь лесной парк? – парк был через дорогу по направлению к Хацра, откуда мы шли.

Мы стояли шагах в десяти от входа в кафе, откуда вышли, я была спиной ко входу, а он лицом. Мимо нас прошли подростки ко входу в кафе. Когда дверь открылась, блик солнца на стекле зайчиком пробежал по всем поверхностям, в том числе и по лицу Максимилиана, забликовав его чёрные, как уголь, глаза. Холодок по коже: глаза были холодные, как у мёртвого. Хотя откуда нам знать, какие глаза у мёртвого: кто им под веки заглядывает?

Он меня провёл дальше по направлению к лесному парку, в целях попасть на веселье у Хацра.

– Как ты рисуешь, не различая цвета?

– Мне не нужно видеть цвета, чтобы переносить образы на холст. Когда ты смотришь кино, разве цвет влияет на смысл или идею?

– Конечно, влияет! В фильмах могут быть цвета, важные для сюжета, например, улики в детективах – определённого цвета, который должен видеть зритель. Или …

– Не важно. Память человека, запоминая события, не показывает цвета. Цветовая гамма не важна – важно передать идею, смысл, – его голос похрипывал, лицо стало багровым, а кадык поднимался вверх и вниз.

– Как не важны, если твоя работа «На поводке» обретает яркость и особенность с бликами в глазах человека? Без красной краски ты бы не мог передать смысл.

Молчание в ответ. Я улавливала спутанность мыслей Максимилиана. Местами он мог себе противоречить. Вначале он был холоден к своей же работе, сказав, что не вкладывал ничего в работу, – потом говорит про идеи.

– Расскажи мне смысл этой работы, я вижу, что ты в неё что-то вложил, расскажи сейчас, не уноси с собой тайну, чтобы потом не пришлось гадать.

– Описание этой картины у меня в комнате, дома. Так будет детальнее и интереснее. Я обещаю показать тебе. Записи лежат под тумбой у моей кровати, дома.

Попасть к нему домой было бы большой удачей, можно заснять на телефон детали из его жизни. Я не стала требовать устного рассказа, иначе тема закроется, и я могу потерять шанс посетить его комнату, прочитать тетрадь, о которой он говорит.

Перешли дорогу в сторону лесного парка. Шли мы по тропинке, вокруг ухожено. Плотно посаженные кипарисы, ели, сосны придавали природную дикость, а симметричная посадка деревьев говорила о причастности человека к созданию этого парка. Беседки окрашены в белый цвет, в одну из таких мы вошли, и там лежали стопка газет с разными выпусками. Мы посидели, потому что показалось потребностью посидеть в беседке. Никто не проходит мимо беседок, все заходят, чтобы побыть внутри. Я взяла одну газету, потом вторую, некоторые были совсем старые:

«МЭР ГОРОДА ОТКРЫЛ НОВЫЙ КОРПУС ДЛЯ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ», «СТАРЕЙШАЯ ЖИТЕЛЬНИЦА УРМИЯ ДАЛА ИНТЕРВЬЮ СМИ И РАССКАЗАЛА ОБ ИСТОРИИ ФЕСТИВАЛЯ ЦВЕТОВ», «ЦЕРКОВНЫЙ ХОР ГОРОДА ВЫСТУПИТ НА ОТКРЫТИИ ЧЕМПИОНАТА ПО ФУТБОЛУ», «ТЕЛО МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА НАШЛИ В ГОРОДСКОМ ПРУДУ, это местный художник, бывший студент художественного колледжа». Дальше читать уже было сложно, кровь хлынула к голове, и потемнело в глазах. «… У художника тонкая душа, нереализованные амбиции привели к суициду…», «…официальная версия властей – суицид». Пока я пробегала глазами первую полосу местной газеты прошлогоднего выпуска, так забылась, что перестала слышать собеседника.

– Если поспешим, успеем до начала очереди, иначе мест не будет, – он держал меня за плечо и говорил громче, чем обычно. К газетам и статьям не проявлял интереса.

– Да, пошли! – я спустилась по ступенькам и оглянулась назад. На скамейке лежала недочитанная газета, она меня звала дочитать. – Ужасная история с утонувшим парнем, ты его знал? Зачем он утопился, были подозрения?

– Да, знал. Он не утопился, Амелла, его утопили.

Когда, обращаясь к тебе, используют твоё имя, довод звучит убедительно. Называя тебя по имени, собеседник подчёркивает твою важность.

– Кто, кто мог такое сделать, что он такого сделал, что заслужил смерть?

– Убийца уже наказан. – Я не хотела повторять свой вопрос, мне казалось, ему нужно выговориться. – Он растлил этого парня, с детства его насиловал и унижал. Нам сюда, – и повёл он меня на звук воды. Лицо его помрачнело, возможно, они были близки. Только судьба погибшего меня не должна была волновать, это не моя работа.

По долгу службы я часто слышу личные драмы, истории, трагедии, редко, когда счастливые события – никто о радостях не вспоминает, с незнакомцем хочется говорить о горести, о которой не со всеми можешь поделиться. Ещё одной трагедией наполнять свою память не хотелось.

Островок водопада, сделанного из речных камней, падал с высоты полутора метров на деревянное колесо и крутил его силой воды. Вода стекала вниз по небольшим камням и собиралась в бассейне. В этом же бассейне под водопадом не спеша плавали восемь жёлтых рыб: большие и маленькие.

– Теперь твоя очередь рассказать о себе, – вдруг заявил Максимилиан, не ответивший мне ни на один вопрос развёрнуто и ясно.

– Что, моя очередь? – требование было странным, так как не он меня разыскивал, зачем ему информация обо мне. Никто никогда не интересовался мной за всё это время. – Ты ведь сам не дал ни одного внятного ответа, мне любопытно о тебе и о твоём творчестве узнать максимум, но ты увиливаешь.

– Я обещал, всё в тетради написано. Я даю тебе обещание, всё узнаешь, – хрустнув косточками пальцев, сказал он. – Почему ты выбрала эту профессию?

– Я интересовалась журналистикой, но по пути к журналам и газетам увлеклась искусством. Мой папа коллекционировал картины молодых художников в надежде озолотиться к старости. Он сам является дипломированным искусствоведом. Если я журналист по специальности и не обучалась этому целенаправленно, то он много учебных лет посвятил искусству и учился до последних дней жизни.

В двадцать лет пошла работать в музей искусств ради небольших денег, так как мой отец был в этом бизнесе, сложностей не возникло. Но всё поменялось, когда на последнем курсе, готовясь к выпускным экзаменам, поняла, что не хочу заниматься журналистикой совсем. Это так субъективно, ты не можешь дать холодную оценку поступкам убийцы, насильника, террориста. Ты всегда будешь на чьей-то стороне. Журналист должен быть нейтральным, но как – если ты переполнен сочувствием к жертве? Ты видишь лишь одну сторону, тебе близки мотивы, общечеловеческие нормы лишают бесстрастия.

Я сдала экзамены с худшими оценками, которые могла получить, получила диплом, чтобы не расстроить родителей, и на следующий день пошла работать в музей, а через полгода стала заниматься тем, что сейчас делаю профессионально.

Слушал меня Максимилиан молча, внимательно, не перебивая вопросами.

Глава VII

Высокие деревья заслоняли небо, было и так ясно, время перевалило за полдень. Поскольку моё утро началось вчера утром, а не сегодня, для меня все два дня были одним длинным днём, который казался вечным, без конца. Усталости пока не чувствовала, так как дни были насыщены событиями и эмоционально разнообразны. Как это часто бывает у рассеянных людей, мои мысли в фоновом режиме переключались на не очень, как казалось, важные моменты из прошлого. В мыслях появилась сцена у кассы автовокзала, где мужчина хотел купить билет на автобус. Потом сцена уже в автобусе. Потом наша поездка в автобусе. Почему его лицо возникло в моей памяти в не подходящем для этого месте – неизвестно.

– У тебя есть парень или муж, дети? – неожиданно спросил мой найденный талант.

– Нет мужа, нет парня. У меня растёт сын, ему шесть лет.

Мне от своего ответа стало грустно: социальные рамки и стереотипы меня не покидали никогда. Так хотелось сказать: «Да, я счастлива в браке, у меня растёт сын, он очень любим нами», – только о браке сказать нечего, так как отец моего сына счастлив в другом браке.

«А ты?» – хотела спросить я, но он опередил мой вопрос.

– А если бы тебе сказали, что ты никогда не выйдешь замуж, у тебя не будет парня, любимого человека, как бы ты отнеслась к такому раскладу жизни?

Вопрос был больным, не скрою. Мне очень сильно хотелось полноценную семью, чтобы мой сын знал отцовскую любовь, чтобы мне не нужно было придумывать мальчику истории, где его папа сейчас. Оправдываться за походы на свидания с мужчинами, за моё испорченное настроение после этих свиданий. Поэтому его вопрос наступил на мою хромую ногу, чего бы я не хотела, чтобы это было предсказанием. Я развернулась к нему лицом напротив, загородив ему дорогу.

– Если честно, звучит жутко. Не иметь отношений – как синоним одиночества. – В эту секунду взвешенного ответа я не нашла. Я хотела взять время и подумать.

– Синоним одиночества? – он сделал одной ногой шаг назад, а другую оставил на месте и всем корпусом наклонился немножко назад. Руки остались по швам. Так он был полубоком от меня. Такой метод используют консультанты в магазинах и вообще любые люди, которые не любят, когда нарушают их личную зону. Так ты остаёшься на вытянутой ноге. Поняла, что слишком близко подошла к нему. От него пахло церковью.

– В таком случае я была бы несчастна некоторое время, потом вспомнила бы, что наша жизнь в наших руках и судьбы нет, успокоилась бы и искала бы любовь дальше. – Я развела руками и ещё на шаг отошла, – без партнёра по жизни можно жить, без романтической любви жизнь не ломается, в жизни есть любовь, без которой намного сложнее продолжать жить, например, родительская.

Максимилиан поставил ноги в ряд и не держал больше дистанцию. Что-то из моего ответа вызвало тень на его лице. И мне не важно было, что именно.

– А у тебя есть девушка? – я постаралась вложить максимум безразличия в этот вопрос, но вышло наоборот. Получилось слишком много мимики, и голос запищал, и я закашляла. В общем, вышло так, что мне лично интересно, свободен он или нет. Хотя было всё не так, как могло показаться, Максимилиан слишком уж молод для меня. Я шла впереди, не оборачиваясь, чтобы не накалять своё положение.

– А у меня нет девушки, и никогда не было, – немножко подождав, добавил, – и никогда не было. Я никогда не знал женской любви. Ты удивлена?

Да, я была удивлена и рада, что моего лица не видно.

– Ты этим огорчён?

– Не знаю, возможно. – За этими словами проследовал вздох, я обернулась: он шёл с опущенной головой с подбородком на груди. Теперь чувство жалости к парню было объяснимо мне.

Ему на вид 20–22. Точно была причина, почему он не был с женщиной, он казался здоровым, хотя манера речи, некоторые повадки наводили на мысли о нетрадиционной ориентации, только его ответ: «Не знаю, возможно» – противоречил моим догадкам. Я не захотела спросить, почему не было девушки, мне не хотелось знать причину. Вдруг травма детства, или он дал обет, может, попал в секту. Мне не хотелось знать о его проблемах. Безразличие друг к другу бывает дорогим ценою, так и шла, изучая землю, не подняв даже головы.

Если ребёнка любили и продолжают любить, во взрослом возрасте он будет знать, как давать любовь, какая любовь – здоровая, как – нездоровая. Но если не давали любви – ему нечего давать. Твой внешний мир – это отражение внутреннего.

* * *

Мы приближались к шуму ярмарки, я подняла голову и увидела проблески воды сквозь густые деревья.

– Ты можешь мне рассказать, если хочешь, что с тобой произошло. Может, я помогу, есть масса специалистов, которые могут решить такие проблемы…

– … бежиим. Аттракционы, нужно спешить, пока очереди нет.

Меня порадовало отсутствие ответа или любой реакции, на тот момент мне не хотелось ему помогать, выслушивать. Вероятно, я лицемерила, захотела проявить внимание. Такое желание у меня появится позже.

– Ещё только за полдень, никого не будет. – Неспешным шагом пошла за ним.

Людей было много, и очередь уже метров на двадцать. Остановилась, оценила длину очереди и пошла за молодым художником.

В очереди были и подруги парами, и друзья, и романтические пары, также родители с детьми, дети со старшими братьями и сёстрами. Стояли мы в очереди на колесо обозрения. Вход был бесплатным. День был прозрачным, ярким, было жарко, дул приятный ветер, и жара рассеивалась в воздухе на определённые мгновения. Контролёр стоял у прохода к колесу, считал количество проходящих людей. Колесо продолжало крутиться и набирать в свои пустые сиденья новых людей. Пришла и наша очередь, мы быстро зашагали к голубой кабинке. Сели и вместе опустили металлический поручень. Сидение медленно поднималось вверх, и виды открывались всё круче. Этот город открылся с новой стороны. Пруд у парка, как маленькое зеркальце, затерянное в траве, если бы я была гигантом. Маленькие люди у мольбертов рисовали на противоположной стороне от самого колеса. Их я не видела с земли.

– Скоро всё разберут, и ничего не останется.

Наш художник смотрел вверх, в небо, его вид прервал мои мысли, что там внизу. И я посмотрела вверх, на небе ни облачка, золотой диск, как одноглазый волшебник, белый след от самолёта, как шрам на чистом небе.

– Вот бы мне оказаться в этом самолёте, – мечтательно сказал Максимилиан.

– А что тебе мешает? Купи билет и окажешься там.

– Если бы это было так просто.

– Скорее всего, твою картину продадут, возможно, и дороже, чем хочет нынешний владелец, тогда станешь востребован. Рисуй ещё, у тебя есть стиль, оригинальность, только не забывай подписывать их.

Ответ мой прозвучал очень материалистичным, так, если бы, кроме денег, больше преград улететь на самолёте нет. Как же страхи, цепи, перемены?

– Рисовать! – его лицо стало мечтательным, как у ребёнка, поедавшего нечто очень вкусное. – Через несколько дней ты уедешь, и я покину эти места.

Изучая выражение его лица, я обрела спокойствие, мои тревоги и жалость к нему прекратились, он выглядел спокойным. Десять минут назад он мне показался раковым ребёнком с тяжёлой судьбой, а сейчас мечтателем. Мне стало легче в душе, будто часть груза упало с плеч. Никто меня не обременял заботиться и спасать этого парня, никто не просил. Откуда чувство долга, я не понимала. Что-то тяжёлое моментом пролетало над этим парнем, что – не понятно. Мне казалось, обстоятельства принуждают меня что-то сделать для него, но я противилась самой себе, уверяя, что незачем себя загружать чужими проблемами. И в эту секунду, когда он казался спокойным, я сняла с себя этот «долг». В этот момент мы были на самой макушке колеса и города тоже. На горизонте не виднелись высотные дома, башни, кроме телефонных сотовых вышек.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.