Хроника СССР: жизнь в нём и возле него. 1911—1983 годы

В конце концов, его всё же сочли годным к несению военной службы и с 11 ноября 1933 года он покинул завод и Бердичев. Как оказалось, навсегда.

II. ВРЕМЯ ТЕРРОРА

И потому запрещаем всем людям нашего государства ни сознательно принимать в своём доме еретика, ни соглашаться на то, чтобы он учил или проповедовал в нём, ни чтобы еретики собирались в его доме…

Свод феодальных законов Испании «Семь партид».

Крепкие деловые связи с германскими вооружёнными силами у Советского Союза установились ещё при Ленине, когда в Германии был Рейхсвер (так тогда назывались вооружённые силы Германии): по Версальскому договору немцы не могли иметь собственную серьёзную армию и использовали различные окольные пути для наращивания военной мощи.

В 1922 году СССР по секретному контракту предоставил германскому авиационному концерну «Юнкерс» два нефункционирующих завода. Немцы в качестве оплаты обязались передавать Советскому Союзу 1/5 всех выпускаемых самолётов. Ещё раньше в СССР открылись секретные курсы по подготовке немецкого военного командного состава. В 1926 году заработала Липецкая авиашкола, где занимались немецкие лётчики. За время её существования были подготовлены около 200 человек будущих асов люфтваффе и вспомогательного персонала.

Ещё больше (свыше 250) немецких танкистов отучились в танковой школе Казани. В 1928 году начальник германского Генштаба фон Бломберг во время визита в СССР наблюдал за совместными германо-советскими военными учениями, проходившими в Воронеже (там располагался артиллерийский комплекс). Немцы демонстрировали свою авиа- и артиллерийскую подготовку, в том числе умение обращаться с химическим оружием. Бломберг остался доволен профессионализмом германских специалистов, обучавшихся в советских военных школах, о чём заявил в беседе с наркомом по военным и морским делам СССР Климентом Ворошиловым.

Через несколько лет настрой советского командования уже изменился: было очевидно, что учёба для немцев весьма полезна, тогда как для СССР подобные учебные заведения практической значимости не имели. К тому же германцы явно не горели желанием делиться со своими «деловыми партнёрами» последними достижениями в военно-технической сфере.

В 1932 году прошли большие совместные учения Рейхсвера и Красной армии в украинском Овруче, а через год случился первый казус – в Гамбурге при транспортировке военного снаряжения из СССР в Германию разбились несколько ящиков, о чём прознали немецкая и британская пресса, и тайна советско-немецких военных отношений потеряла свою секретность.

* * *

5 декабря 1933 года Геннадий Дзиковицкий был зачислен курсантом в пулемётную роту 107 учебного Владимирского Краснознамённого полка 36-й Забайкальской дивизии на станции Антипиха. В полку готовили младших командиров. В одну роту с Геннадием попало 20 человек его земляков и все они были зачислены в один взвод и держались очень дружно. «Все мы любили спорт, – вспоминал потом Геннадий, – особенно увлекались гимнастикой: турник, брусья, конь. Был у нас украинский драмкружок… Мы пели украинские песни, ставили пьесы и выступали в частях Читинского гарнизона».

С уважением вспоминал Геннадий командира взвода Юсупова и комиссара Чепунова: «Это были настоящие наставники, строгие, но справедливые. Чепунов, несмотря на годы, всегда участвовал во всех спортивных состязаниях. Это был бог штыкового боя. Он выходил с пехотной лопаткой против любого из нас, вооружённого винтовкой. И всегда побеждал. Эти люди воспитывали хороших русских чудо-богатырей и в тяжёлые минуты манёвров, летом и зимой, умели поднять дух солдат шуткой, лихой песней и пляской.

Из пулемётов проводили самые сложные стрельбы. При помощи квадрата-угломера умели построить «параллельный веер», поражать цели из полузакрытых и закрытых позиций не хуже артиллеристов».

Дисциплина в тогдашней армии, судя по рассказам дедушки, была гораздо суровее той, с какой я встретился в своё время, и доходила порой до самодурства. Кроме строгой дисциплины Геннадий встретился здесь и с большими физическими нагрузками. Самое, наверное, удивительное, что в Забайкалье, где полно природной хвои и вполне можно было бы приготовить солдатам спасительный отвар, многие бойцы переболели цынгой. Не избежал такой беды и Геннадий, из-за чего у него потом всю жизнь были проблемы с зубами. Часто совершались по полной выкладке – это 30 – 35 килограммов веса на плечах – марш-броски по 50 – 60 километров, во время которых стирались в кровь ноги. Да и климат здесь был другой. Геннадий писал о нём впоследствии: «Зимой 1934 года температура воздуха опускалась до минус 57 градусов по Цельсию и мы, сыны тёплой Украины, дышали в рукав шинели, так как у нас от мороза захватывало дыхание, летом плюс 40 градусов было не редкость».

Как бы то ни было, но воинская наука давалась Геннадию сравнительно легко. Самыми лёгкими для него были политические занятия. На них можно было отдохнуть от всего прочего. Ведущий занятия, правда, иногда замечал, что курсант Дзиковицкий вроде бы и не слушает его, но на любой предложенный по теме занятия вопрос Геннадий всегда отвечал, и отвечал неплохо. Он неизменно, уделяя политической подготовке наименьшее внимание, был отличником в ней.

Секрет этого прост: во-первых, он имел от природы неплохие умственные способности, во-вторых, его неполное среднее образование было одним из самых высоких в роте и, в-третьих, сама политическая подготовка была на довольно примитивном уровне.

После девяти месяцев учёбы в полковой школе курсантов аттестовали на должности младших командиров и разослали в различные части Забайкальского военного округа для прохождения дальнейшей службы. Но перед этим отобрали из всей роты наиболее способных и оставили их служить в учебной роте, уже в качестве командиров отделений. Среди них был Геннадий.

В конце 1933 года союзнический пакт между Англией, Францией, Италией и Германией был, наконец, подписан, что укрепило положение в Германии национал-социалистов. Правительство Гитлера со всей своей энергией приступило к возрождению страны, повергнутой Версальским договором 1919 года и последовавшими несоразмерными с экономическими возможностями Германии репарациями в разруху, нищету и бесперспективность самого существования. В этот период деятельности германская национал-социалистическая партия, несомненно, являлась выразителем чаяний тех, кто не хотел, чтобы Германия исчезла в качестве независимого и суверенного государства.

Пришедший к власти Гитлер сначала прохладно отнёсся к военному сотрудничеству с СССР, однако экономические причины заставили его пересмотреть свою точку зрения. Германия испытывала острую потребность в промышленном сырье для оборонки – для милитаристских целей немцам необходима была сталь, военная промышленность нуждалась и в других металлах.

В Германии гитлеровцы уже открыто заявляли о своих планах уничтожения Польши, о том, что Польша должна очистить для Германии «жизненное пространство». Но, при этом, Гитлер, спекулируя на антисоветских настроениях поляков, решил использовать польское правительство для реализации своих планов срыва коллективной безопасности в Европе. Между Польшей и Германией в январе 1934 года было заключено соглашение. Польша в заключении этого пакта видела возможность когда-нибудь оторвать от СССР бывшую свою территорию – Украину – и затем выйти к Чёрному морю. Долгие годы Польша не теряла также надежды вернуть от Чехословакии исторически принадлежавшее ей Заользье. В 1934-м, последнем году жизни Юзефа Пилсудского, специально созданный им для этого «Комитет Семи» при Генштабе разработал план силового решения тешинской проблемы.

Договор Польши с Германией о ненападении 1934 года не имел никаких конкретных последствий, но дал возможность руководству Польского государства самоуспокоиться насчёт военной угрозы с запада.

Осенью 1934 года в полк, где служил Геннадий Дзиковицкий, прибыло пополнение молодых солдат и Геннадий приступил к новым обязанностям командира учебного отделения. При этом, конечно, происходившее на мировой арене казалось всем бойцам чем-то отвлечённым, далёким от их жизни. Однако оставалось не столь уж много времени, всего несколько лет, чтобы столкнуться с тем, что в Европе зарождалось в первой половине 1930-х годов.

После смерти «начальника» Польского государства Пилсудского в мае 1935 года преемником его стал генерал Рыдз-Смиглы. Его правительство, как союзник Германии, делало всё от него зависящее для того, чтобы не допустить создания в Европе антигитлеровского блока. В 1935 году в Германии Адольф Гитлер, используя союзнические отношения с ведущими европейскими странами, подписал указ о возрождении германской армии, что ранее ей было запрещено по условиям Версальского договора. Сотрудничать с новой германской армией Гитлера (Вермахта) СССР начал с момента её образования в 1935 году.

В итоге вышло так, что во многом благодаря тесному сотрудничеству с СССР Германия и нарастила военную мощь, достаточную для того, чтобы в скором времени вести войну с Советским Союзом. Эксперты считают, что поддержка СССР позволила гитлеровцам увеличить потенциал своего военно-промышленного комплекса более чем в 20 раз. Не будь советских поставок, немцы не добились бы европейского блицкрига.

* * *

Характерной особенностью жизни Забайкалья было наличие в составе его населения довольно значительного слоя староверов, которых здесь именовали «семейскими». О том, как ещё совсем недавно, всего 16 лет назад, во время Гражданской войны, при верховном правителе Сибири адмирале Колчаке и атамане Семёнове жили «семейские», которых в XVIII веке поселили здесь, хорошо описано в нижеследующем материале.

«Весною 1919 года Советом Государственного Иркутского Университета и Средне-Сибирским Отделением Института исследования Сибири я был командирован с научною целью в Забайкалье. Своей задачей я поставил ознакомиться с языком и укладом жизни старообрядцев, так называемых «семейских» Верхнеудинского уезда. Имея в виду условия и обстоятельства переживаемого времени, в особенности в Забайкалье, я должен был, по возможности, принять меры к более или менее безопасному странствованию по местности, где ещё недавно происходили полные ужаса экзекуции карательных отрядов. Сочувственно к моей командировке отнеслась Верхнеудинская Земская Управа, очень облегчившая мои разъезды по сёлам уезда. Свидетельствую господам членам Управы мою глубокую благодарность.

3 дня (27 – 29 мая), проведённые мною в Верхнеудинске, этом городе песку и пыли, были заняты подготовкой к отъезду и предварительному ознакомлению с настроением деревни. Сведения, полученные мною, были неутешительны: как в городе, так и в сёлах настроение было напряжённое: столкновения «семёновцев» с американцами, привоз бурятского «царя» и его министров, разговоры о разных «конфликтах» сгущали городскую атмосферу. К тому же с запада сведения доходили скудные, иркутские газеты не допускались к обращению в Верхнеудинске. Только из-под полы я доставал у старика-газетчика «Свободный Край». «Наше Дело» совсем не получалось им.

– Не рискованно ли моё путешествие по уезду? – осведомился я у исполняющего обязанности начальника милиции.

– Относительно всех местностей определённого ответа я дать не могу. Во всяком случае, чины милиции будут осведомлены о Вашей поездке и окажут Вам своё содействие.

В воскресенье, 1 июня, утром я отправился в путь. В огромной колымаге, наподобие той, в какой кочуют цыгане со всем своим скарбом, я потянулся на юг. «Трактовая», или, вернее, узкая песочная дорога между нависшим ельником, о сучья которого цеплялась моя колымага, шла среди песчаных холмов, поросших деревьями. Недалеко в стороне расстилался дым от лесного пожара. В селе Саянтуй, Вахмистерово тож, находящемся в 16 верстах от Верхнеудинска, я сменил лошадей и направился в старообрядческое село Тарбагатай или, по местному произношению, Тарбатай. Большая часть пути туда идёт мимо голых высоких гор, отчасти приспособленных под пашню. Только справа среди зелёных берегов блистает на солнце Селенга. Солнце пекло, а ветер поднимал столбы пыли, застилавшие мою убогую на этот раз тележку. Мой возница, мужик лет 40, по случаю праздника немного хвативший «ханчи» и луком закусивший, уселся со мной рядом и охотно поделился горестями жизни своего села. Тяжело жить: неурожай, дороговизна, неурядицы. Главное в его рассказе было сообщение о карательном отряде. Вот такого-то и такого-то, совсем не причастных ни к какому злодеянию, поведут в баню, разденут и хлещут плетьми с завязанным в них свинцом, – хлещут до полусмерти. Иногда можно было откупиться деньгами. А иногда и деньги брали и секли. Грабили не только деньги, но и имущество, не исключая и женских нарядов.

О бурных наездах карателей, действовавших именем полковника Семёнова, о их разнузданной вольности мне рассказывали в каждом селе. Дело доходило до того, что девушки и молодые замужние бабы прятались при посещении села блюстителями порядка. Кошмарны сообщения об этих «судных» днях – так кошмарны, что я стал стараться, наконец, не заводить разговора на эту тему. И без того много печального пришлось наблюдать на своём пути…

…Избы тёсом покрыты и народ здоровый «хрушкой», как говорят сибиряки. Но насчёт сытости и прочего дело обстоит не так: заболевания голодным тифом, и «рекруты» не те: жалуются на побеги мобилизованных; да и трезвость шатается, на подати ропщет народ, суд творит присланная милиция.

Тарбагатай (Тарбатай) было первое село, с которого я начал своё ознакомление с семейскими. Затем мною были посещёны старообрядческие села Куналей, Мухоршибир, Новый Заган, Хонхолой, Никольское, Харауз. Встречался и беседовал со старообрядцами из Десятникова, Шаралдая (Шарандая, Шеролдая), Бичуры, села Гашея, – где в последний год самовольно поселилось много семейских выходцев из соседних сёл. Проехать на Хилок и на Чикой, где в нескольких сёлах также живут семейские, оказалось затруднительно: пришлось бы ехать в сопровождении милиции, так как, по её сведениям, в Заганском хребте, через который лежал путь, завелись банды разбойников.

Посещённые мною сёла семейских расположены в долинах между отрогами гор. Две или три очень длинные улицы, с домами, соединёнными один с другим заборами («заплотами») протянулись неподалеку от небольшой речонки. Узенькие переулочки («пиравулки») пересекают их. Таким проулком мимо двора и гумна можно выйти к речке или за село, – к горе, в поле, на выпас. Долина, где расположились семейские, представляет довольно болотистую почву: идёшь по улице, а дорожная насыпь зыблется, эластично углубляется («зыбун»). По канавкам стекает выдавливаемая сизо-мутная жижица. В нескольких сёлах находятся настоящие болота, – калтус. Такова низкая часть Мухоршибири, где живут православные или «сибиряки», по терминологии старообрядцев. В последние годы в некоторых местах выступило в особенности много воды, так что пришлось снести постройки с насиженных мест и оставить гумна и огороды. Плохо обстоит дело и в Новом Загане. Когда подъезжаешь к этой деревне со стороны Мухоршибири, то видишь раскинувшееся топкое болото, а за ним протянувшуюся деревню. Заганцам селиться уже некуда стало: с двух сторон болота, с третьей засеянное поле, а продолжение долины занимает Старый Заган, вплотную примкнувши к Новому Загану. В Старом Загане население православное. Использовать для построек поле нельзя: засевная площадь и без того невелика, – по две с небольшим десятины на душу. А нужда в постройке большая: за годы войны дело строительства прекратилось, между тем полюбовный раздел во многих домах хотелось бы произвести. Выбрав то или иное место, все мужики данной семьи заняты устроением дома для очередного выделения – старшего сына или брата: «Так уж у нас повелось».

Не все сёла вязнут в болотах. Иные семейские задыхаются в песчаной пыли. Таково село Тарбагатай. Ни клочка травки не видно на главной и старой улице этого села. Другие две улицы находятся в более низкой части, вдоль небольшой речки. Избы семейских – высокие деревянные постройки. Если подойти снаружи, чуть рукой достанешь до окошка. Рамы и карнизы во многих избах украшены резьбой и раскрашены. Бедноватые сёла, как, например, Харауз, похвалиться постройками не могут: по большей части избы там низковаты и подслеповаты. Внутри избы семейского чисто, опрятно. Пол вымыт и слегка посыпан песком, а иногда застлан самотканой материей. В переднем углу прибиты полки, на которых расставлены иконы старого письма и медные восьмиконечные кресты в киотах. Тут же или на угловом столике стоит кадильница, лежат свечи, висят лестовки (чётки); на столике положены «подручники», употребляемые при земных поклонах. В другом углу большая русская печь, иногда раскрашенная каким-нибудь узором, преимущественно синими или зелёными цветами и петухами. В стороне от печи – палати. Стены чисто вымыты. В некоторых домах по стенам развешаны лубочные картинки. …В каждом доме имеется самовар. Чай пить семейские теперь любят. Уже утратила своё значение их поговорка. «Кто чай пьёт, тот от Бога отчаен». Несколько десятилетий тому назад семейские старики и старухи блюли это изречение. Вероятно, некоторые строгие старики и теперь ещё воздерживаются от чая. Ведь это изречение находилось в связи с тем, чему учили их справщики и книжники. …Брадобритие, как душегубительный грех, строжайше воспрещается.

…В Хонхолое 696 домохозяев при 4287 человек населения. 100 дворов принадлежат православным. Старообрядцев-беспоповцев дворов 300; прочие – поповцы, в числе которых имеются необщинники и общинники (дворов 50, имеют свою церковь).

…Много уходит на заработки из сёл Харауза, Никольского, Хонхолоя, Тарбагатая, Мухоршибири и некоторых других. По приискам давно уже ходят. На приисках теряют нередко здоровье и жизнь. Те, кто не забалуется на чужой стороне, возвращаются домой с деньжонками. Удаётся не только поправить дела по хозяйству, но и скопить небольшой «капитул». – «Ну, и раздул кадила» – говорят о разбогатевшем.

…обстоятельство, угнетающее семейских – это современная неурядица. «Будет ли порядок?» – опять неизменный вопрос, задававшийся мне на каждом шагу мужиками. – Видно, нам не дожить до порядку!» – меланхолично замечали, вздыхая, старики. Неурядицей вызвано и ненадёжное настроение мобилизованных. Семейские, как, по-видимому, и прочие тамошние крестьяне, не понимают значение борьбы с большевиками. «Бог весть, за што народ убивають! Партии борютца, а народ пошто мешають?» – Это замечание не раз приходилось слышать в деревне. «Будь порядок, мы солдат дадим. Как можно без войсков? Никак нельзя. А таперь парней взяли, а там их смущають, – говорють: вы не идите за Кульчука, и тащуть на другую сторону. Иные на свою сторону манють. А наши парни глупые, – мы народ тёмный, – боятца: возьмёть верх другая «партия» и будеть наказывать солдат, – вот бегуть и бегуть. Нас, стариков, наказывають, а мы што с парнями поделаем: оны нам на глаза не показываются».

Очень беспокоят семейских недоразумения в среде наших союзников. Первый большой вопрос, предложенный мне в Тарбагатае, был такой:

– А как нашшэт войны Америки с Японией?

– Какой войны? – переспрашиваю я.

– А в Удинским на Берёзовке уж окопы вырыты.

Этот вопрос мне задавали в каждом селе. С первого разу меня считали в селе, куда я приезжал, за американца и относились благожелательно.

– Маланья! Пошто сход собирають? – кричит одна баба другой (в Хонхолое).

– Американец приехал, подписы брать, на чьей мы стороне – отвечает та.

Американец, то есть я, сидел около одной из этих баб и мирно беседовал об огороде.

…В вопросе «како веруеши?» семейские в разброде. Нет ни одного села, в котором старообрядцы были бы одного толка. Большинство принадлежит к поповцам. Поповцы делятся на общинников, зарегистрировавшихся как община по закону 1906 года, и необщинников (большинство).

…Беспоповцы нескольких толков. Старые беспоповцы и новые, бывшие раньше поповцами, но затем они отказались принимать беглых попов. Прежние беспоповцы, беспоповцы-поморцы, не сообщаются с позднейшими беспоповцами. Имеются ещё темноверцы, самые заскорузлые фанатики: как на исчадие ада смотрит темноверец на человека не своего толка. Темноверцы у церкви без свечей; их могилы особь.

В Хонхолое мне указывали ещё на песочников, употребляющих при крещении песок вместо воды. В каждом селе поповцы и беспоповцы имеют свои молитвенные дома» (Селищев А. М.).

* * *

В декабре 1935 года срок службы Геннадия подходил к концу и перед ним встал вопрос: куда отправиться после армии? С одной стороны, он, конечно, мечтал о возвращении на родину, на Украину. Мыслями о доме скрашивалась его служба. Но, с другой стороны, ему пора уже было устраивать свою жизнь, а такая проблема всегда подразумевает материальную основу, некоторый достаток.

Как раз в это время шло крупное военное строительство – аэродром – в Хилокском районе Забайкалья, ставшего территорией 12 лет назад созданной на землях бывшей казачьей Забайкальской области Бурят-Монгольской автономной республики с центром в бывшем казачьем городе Верхнеудинске. Правда, два года назад и сам Верхнеудинск переименовали на бурятский лад – в Улан-Удэ.

Рабочих рук не хватало и людей выискивали повсеместно, обещали им хорошие заработки и замечательные условия работы. Такую агитацию командование проводило и среди увольняющихся в запас солдат, в числе которых был и Геннадий. Недолго думая, он согласился, даже не предполагая, что задержится в Забайкалье на годы…

Приехав на стройку, Геннадий поначалу стал работать в столярной мастерской, поскольку иметь дело с древесиной он научился ещё в Бердичеве. А поселение рабочих и строителей этого строительного объекта со временем выросло в целый посёлок, получивший название Бада.

В 1935 году в «собственной» стране «вождя всех времён и народов» Сталина развернулось движение за освоение новой техники и пересмотр старых технических норм, получившее название стахановского движения. В самом конце года, когда Геннадий уже был демобилизован и приехал на стройку, в городе Чите проходило первое окружное совещание стахановцев военных строек Забайкальского военного округа. Одним из его делегатов стал Геннадий Дзиковицкий.

Вскоре Геннадия избрали председателем постройкома, освобождённым от своей прежней работы, вслед за тем – делегатом уже краевого стахановского слёта Стройтяжпрома (Строительство тяжёлой промышленности) от своей стройки…

Если смотреть только на эти внешние факты, то можно предположить, что у Геннадия всё складывалось в жизни превосходно и никаких проблем не существовало. Но под внешним благополучием скрывались и определённые сложности, формально выборная (как и все «выборы» в СССР) должность по сути профсоюзного лидера ставила перед Геннадием обязанность защищать интересы рабочих от притеснений администрации. Но, в условиях советского бюрократического режима профсоюзы были сведены к положению ничего не значащих и не решающих придатков при командно-административной системе управления и выполняли роль демократической декорации на фасаде этой системы.

В таких условиях председатель постройкома должен был играть роль марионетки. Обещанные же рабочим при вербовке хорошие условия оказались на деле откровенным обманом. Сам Геннадий об этом вспоминал так: «Работа была очень сложная и тяжёлая, в очень ненормальных условиях. Рабочих было свыше 500 человек – все почти прибывшие из центральных областей по договорам, которые администрация часто нарушала, и я всегда был, как говорят, между двух огней».

За этими скупыми словами скрывались чуть ли не каторжные порядки. Многие рабочие, если не все, с радостью бежали бы со стройки без всякого вознаграждения, если бы не связывали их договоры, согласно которым они были обязаны отработать свой срок. Несмотря на скудный рацион рабочих, часто из недоброкачественных продуктов, администрация постоянно правдами и неправдами сокращала его ещё. Человек, заботящийся прежде всего о собственном благополучии, карьере, просто спокойствии, шёл бы в такой ситуации по проторённой и безопасной дороге – стал бы послушно исполнять волю начальства. Совесть можно было бы успокоить тем, что «так везде». Однако это был путь не для Дзиковицкого. Он просто не был способен на неправду и на сделку с власть предержащими за счёт других и потому стал «неудобным» председателем постройкома. Он находился в состоянии перманентной войны с администрацией, потеряв на этом много времени и нервов. Мне кажется, что именно тогда, в стычках с начальством и бесплодных попытках найти правду, встречая на всех уровнях под громкими разглагольствованиями о правах и достоинстве трудящегося человека плохо скрываемую вражду и неприязнь, когда кто-то пытался действительно обратиться к правам и достоинству, Геннадий получил первый серьёзный удар по своим юношеско-комсомольским идеалам. Уж во всяком случае, я уверен, столь явное расхождение пропаганды и действительности для него не могло остаться незамеченным. Кроме того, во всей Сибири в то время находилось множество «классовых врагов», «раскулаченных», «расказаченных» и прочих высланных из центра России и Украины людей, с которыми Геннадий, несомненно, встречался и разговаривал, узнавая об обрушившихся на них несчастьях и причинённых им диких несправедливостях и жестокостях.