Изнанка матрешки. Сборник рассказов

Вот и сегодня надо «пропустить» через институт очередное дело. А сердце к нему не лежит. Дикость какая-то! Охота на невидимку: ищи то, не знаю что. Но!.. Дают деньги, тема фундаментальная. В кои веки. И у некоторых получается как будто что-то… Слушал тут связистов. У них, якобы, ошеломляющий успех. В гнилом болоте безтемья и финансирования забил источник с живой водой.

Докторские, симпозиумы, премии…

Воробьёв вызвал секретаря:

– Нина Фёдоровка, Мазков и Корчагин здесь?

– Ждут.

– Пригласите. Пусть заходят.

Вошедшие чинно сели напротив.

Мазков, остроглазый, во всём кругловатый, с крутыми залысинами на рано седеющей голове; одет в хороший серый костюм, яркий галстук; спокоен, на полных губах блуждает добродушная улыбка оптимиста.

Корчагин молод, но сух и строг лицом, глаза за линзами очков большие, холодные; в кожаной куртке, клетчатая рубаха расстёгнута в вороте; напряжён и неспокоен, словно собрался куда-то бежать, и лишь только ждёт отмашки судьёй флажком.

Воробьёв знал и ценил обоих. Мазкова за административную расторопность в должности одного из ведущих отделов НИИ, а Корчагина за преданность науке, видел в нём себя.

Он поиграл авторучкой длинными смуглыми пальцами, коротко взглянул на Корчагина.

– Мы решили, Сергей Владимирович, начать… попробовать с вашей лаборатории. Коллектив ваш, как говорит Павел Андреевич, лет пять уже стабилен и неизменен…

– Семь, – негромко поправил Корчагин.

Суть дела он знал и участвовал в сегодняшнем разговоре постольку поскольку. Пригласили и официально объявили волю руководства. А он и не против него.

– Тем лучше. Друг друга знают, смежники им знакомы. Начальство от отдела до меня и выше известно. Вам и дерзать, как говорят… Вы познакомились с идеей эксперимента?

– Да, – Корчагин поставил локти на стол и подпёр голову руками.

– Ваше мнение.

– Тема как тема… Неожиданная, правда, но любопытная. Интересно, что в результате получится. О самом эксперименте сейчас говорят много, зато о результатах помалкивают.

– У связистов получилось.

– Получилось, – нехотя и со вздохом сказал Корчагин. – Оно и понятно. Для связистов. Почти двадцать лет без идей. А тут целое, якобы, открытие… Это лишь и обнадёживает.

– Вы думаете, темнят?

– Ну, почему же. Я их отчёты и статьи читал. Впечатляет. Они взахлёб это делают, как о чуде, свалившимся с небес.

– На чудо у нас надеяться не будем… Поэкспериментируем – увидим… Та-ак… Павел Андреевич, – Мазков встрепенулся, до того он словно отсутствовал, – список участников составлен?

– Да. С Вами и начальником главка получается человек семьдесят пять.

– Многовато, – задумался Воробьёв.

– Вас-то зачем? Да и начальника главка? – спросил Корчагин.

– А потому, что там… в эксперименте будут нужны внешние связи и, возможно, придётся улаживать какие-то дела с вышестоящими или параллельными организациями.

– И там будет начальство?

– Как без него? Всё как в настоящей жизни. Обычные сотрудники обычной лаборатории, а над ними обычные начальники. Вы, Мазков, я и другие… Максимально приближённая к реальности модель коллектива, но с ярко выраженной чисто научной направленностью.

– Я не спорю… Но семьдесят пять и вправду многовато. Мне же там придётся…

– Нам с Павлом Андреевичем тоже…

– Да уж, – вздохнул и Мазков.

Нет, это невозможно!

Стоит со своим благоверным, а глаза на меня пялит. Даже народ оборачивается, посмеивается.

Селянинов отвернулся, но в окно вагона метро Татьяну Славину было видно ещё лучше, даже головы чужие не мешали. Страшненькая… И на обычный взгляд, и через зеркало окна. На работе мигера мигерой. А в метро от неё словно токи какие исходят, так она на него смотрит. Однажды он с женой вот так ехал, так та с месяц потом рассказывала своим знакомым, каким чарам подвергается её муж, Володичка, со стороны некоторых его сотрудниц.

За ночь, что ли она созревает до любви или чего там ещё к нему? А потом обо всём забывает? На работе не взглянет, слова лишнего не скажет. Стесняется?

А Татьяна смотрела на Селянинова и думала: «Дурачок ты, Вовочка! Брата моего до сих пор мужем считаешь. Как же, прощаясь, целуемся, а Лариска твоя вертит тобой как болванчиком, а ты и рад…»

Думала, но никогда ни словом, ни делом не выражала свои потаённые мысли. Только в короткие минуты езды в метро, когда ни о чём больше не думалось, она позволяла себе посмотреть на него и увидеть его беспокойство от её внимания.

Из вагона выходили разом, но никогда не вместе, и никогда он с ней за порогом лаборатории не перекинулся лишним словом.

Его уже поджидали дружки – Игорь Ветров и Алёша Стынов. Они шумно здоровались, будто век не видались. Её замечал только Алёша, полу обнимал за плечико, притискивал. Но тут же отставал и уходил к друзьям. Она шла за ними. Чаще одна. Иногда к этому времени появлялась Вероника. Это когда не опаздывала на работу. Однако поговорить с нею было не о чем. Сколько лет сидят стол к столу, а не то что подружками не стали, но и общих тем, кроме деловых, для разговора не находили.

Эксперимент начинался спокойно, неспешно. Обсуждения особого не было, потому что обсуждать-то нечего, а делать какие-либо прогнозы – и подавно.

Пока вводили в программу эксперимента сведения о себе, в лаборатории стояла тишина. Некогда отвлекаться. Перечень вводимых характеристик занимал толстенькую книжку.

Обстановка изменилась, когда наступил период перекрёстных оценок сотрудников и оценка внелабораторных участников эксперимента.

– Сергей Владимирович, – капризно подзывала Корчагина Вероника и громко, дабы все слышали, спрашивала: – Если Ветров не купил мне мороженое, я могу отметить его жадность и, вообще, его плохое отношение к женщинам?

– А мне, – скаля зубы, жаловался Толя Имлов и хитро посматривал на товарищей, – мне тут Мазков ни за что пообещал влепить выговор. Это тоже можно отметить?

– Не опаздывай на работу. Покажи это как справедливость Павла Андреевича и его забота о дисциплине в коллективе, – подсказывал ему Миша Лесман и смеялся самому себе.

Но были вопросы и сложнее, и серьёзнее, которые просто так не задашь и не ответишь на них. Симпатии и антипатии, межличностные отношения и мнения, дефицит информации о ком-то и её избыток, тайные и явные доброжелательство и враждебность – всё это лежало на совести участников эксперимента и трудно втискивалось в обширное, но не беспредельное прокрустово ложе программы.

Постепенно из различных представлений о себе и других игроках эксперимента возникали некие квазиличности. Им предстояло действовать в программе самостоятельно и вступать во взаимодействие с такими же квазинастоящими характерами для получения научных результатов.

Первые дни работы электронного коллектива несколько обескуражили составителей программы.

– Если мы правильно расшифровываем их действие, то они там приступили к составлению собственной программы аналогичной нашей, – информировал Корчагин совещание у директора института.

– Интересно, – играя авторучкой, без энтузиазма проговорил Воробьёв. Почему-то ему казалось, что он именно этого и ожидал. Связистам повезло, а у них пока что ляпсус. – Инерция мышления… Вернее, направленность работы лаборатории при подготовке эксперимента передалась и им. Или так было задумано?

– Такого мы не задумывали и не предвидели, – сверкнул линзами очков Корчагин. – Об инерции… Не уверен. Думаю, это их собственная инициатива.

– Это что же? Программа в программе, получается! – воскликнул Мазков. – Программа в степени! Не получим ли мы бесконечную степень, а, значит, и бесконечное упрощение?.. А ведь тогда это – пшик!

– Ну почему такие мрачные прогнозы? – не согласился Корчагин. – И вдруг не упрощение?

– Как мне известно, – медленно сказал Воробьёв, – ни у кого из наших предшественников ничего подобного не было. – Он помолчал. – Будем надеяться, что это и вправду их инициатива, не более того. А это, – он усмехнулся, – уже кое-что.

Программа.

– Нам нужна Программа!

Мазков вздрогнул от резких слов Воробьёва.

– Понимаю, Олежек, – сказал он и сложил губы трубочкой. – Корчагин готов, группа поддержит!

– Ваше мнение, Сергей Владимирович? Только покороче, а то опять начнёте развозить тары-бары!

– Мне некогда заниматься этими тарами-барами, – насупился Корчагин. – Но, в принципе, ребята готовы. К тому же, какая разница им и нам, какую составлять Программу. Просто любопытно посмотреть, как она поведёт себя, когда останется наедине сама с собой.

– Тэт-э-тэт, так сказать, – хихикнул Мазков. – А кого, Олежек, подключим?

– Как договорились. Вас, меня, отделы и лаборатории, имеющие связь с группой Корчагина.

– Я тут уже составил списочек…

– Можно посмотреть? – оживился Корчагин, до того тупо смотревший в стол, и бесцеремонно потянул лист бумаги из рук начальника отдела. – Э-э, нет! С Соколовым я не сработаюсь и не уживусь. Ну, его! Он же – во! Дундук и не лечится!

– Ну, уж? – вяло усомнился Мазков.

– Да, точно!

– Перестаньте! – Воробьёв брезгливо надул губы. – Не нравится, вычеркнем. Что нам стоит?.. Кто ещё?

– Куликовский вот… Ушкин этот… Да и тот ещё подарок – Огоберидзе, – быстро перечислял Корчагин неугодных ему лиц.

– Ушкин пусть останется. Как-никак, а всё-таки мой зам. Остальных вычеркнем. Добавьте сами вместо них, кого считаете нужным. Всё!

Татьяна Славина любила Вовочку Селянинова. Но, как она ни старалась привлечь его внимание, он её не любил, и видел в ней лишь сухое воплощение математики.

Удивляться этому не следует, так как Селянинов вообще никого не любил. Всегда держался в тени, был скромен до оскомины и до неприятного вежлив со всеми.

Поэтому, наверное, руководитель эксперимента Корчагин Сергей Владимирович решил ввести в Программу прообраз Селянинова в качестве самостоятельной, наделённой степенями свободы, единицы. По мысли Корчагина нужен был именно такой, несколько инфантильный, склонный к созерцанию, но не к решительным действиям Наблюдатель за действиями Программы.

Селянинов сам себя и запрограммировал, передав двойнику часть своего интеллекта, логику мышления и некоторые воспоминания из прожитого.

– Сегодня, – сказал торжественно Корчагин на последнем собрании тех, кто подготовил Программу, – состоится ввод в нашу с вами Программу Наблюдателя. Назовём его так… – Руководитель кашлянул, поправил очки и произнёс имя: – Назовём его Индексóвый Владимир или Индевлад… – Реакция группы была скромной, а Корчагин ожидал хотя бы реплик, оттого спросил: – Не нравится что ли?

– Какая разница, как назвать? – раздался скучный голос, но и его было достаточно, чтобы Корчагин мог предложить другую свою идею.

– Занесём это имя в Дневник Независимых Записей.

– В Эндэз, – подсказал Лесман, ухмыляясь во весь рот. – То есть в Независимый Дневник Записей. А?

– Принимается! – Руководитель обрадовался хотя бы такой активности сотрудников. – Есть ещё какие-нибудь предложения и дополнения?

Сказал по традиции. Кажущаяся не активность группы ему была понятна: готовя Программу, все устали. Так ни предложений, ни дополнений не ожидал.

Однако он ошибался.

Вскочила Татьяна Славина, пунцовая от волнения, и заявила:

– Одного Селянинова, одного Вовочку посылать нельзя!.. Кто знает, что его там поджидает?.. – Никто, естественно, не знал, и Татьяна напористо и часто словно продолжала: – Ему там нужен Помощник. Такой, который в нужный момент подскажет, и защитит, и поможет решить трудный вопрос, и продублирует нам состояние Вовочки! Вот!

Сотрудники лаборатории поскучнели. Новая работа. Так можно усложнять Программу до бесконечности.

– Брось, Танька, за него переживать! – сказал во всеуслышание Вовочкин недоброжелатель Игорь Ветров. – Вовочка твой там забьётся куда-нибудь во флуктуационную щель и будет себе подсматривать через замочную скважину. Кто его там обидит?

Раздались возмущённые голоса.

– Эти добавки без меня!

– Надоело!

– Сколько можно?

Корчагин нервно поправил очки.

– Завтра начало эксперимента. Время начала переносить не будем. А на твоего Защитника… на твоего Помощника надо ещё уйму времени. Нет, нет…

– Вы меня не слышите, Сергей Владимирович! Я его уже создала и ввела в Программу.

– Н-ну, Татьяна… – сказал ошеломлённый Корчагин. – Кто разрешил?.. В Программе и так много чего…

– Напичкано, – подсказали с места.

– Кого я набрал? – взвился руководитель эксперимента, доведённый сотрудниками и круговертью подготовки Программы до состояния горячности. – Группу единомышленников или компьютеризированную ораву дикарей?

Он снял очки и развёл руки. Он вновь надел очки и опять развёл руками. Он напыжился, чтобы ещё что-нибудь сказать.

– У меня есть предложение, – воспользовалась его замешательством Славина. – Давайте назовём Вовочкиного Помощника Малым алгоритмом множества моментов. Сокращённо – Мамм.

– Абракадабра какая-то! – беспомощно выдавил из себя Корчагин. – Алгоритм множества моментов!.. Это же…

– Какая разница, как назвать? – голос принадлежал Веронике. – Хочется ей так его назвать, пусть так и будет. Нам-то что за дело до её выкрутас?

Вероникины рассуждения показались руководителю убедительными, и он согласился с ними.

Так и записали в Эндэзе: «…Мамм – Помощник Индевлада…»

Программа в программе.

Индевлад спал и видел причудливые картинки сна, но что именно на них было изображено, он никак не мог разобрать: видения плоские, размазанные, словно пропущенные сквозь тёмные очки. Сам он как будто передвигался, и оттого видения менялись, появлялись новые непонятные образы, они тоже двигались…

Проходило время, и округа стала обретать отчётливость: стали просматриваться какие-то каменные пики, всплески, узкие ущелья и глубокие провалы – вот что он видел, сидя на платформе Мамма.

Однажды Мамм сказал:

– Пора приступать к работе, – и принял форму письменного стола с удобным откидным креслом рядом. – Сядь, дорогой и любимый, подумай, меня послушай, поспрашивай.

Ни думать, ни спрашивать Индевлад не стал, так как всё, что ему было нужно, знал изначально.

– Пока без тебя обойдусь.

Как раз в это время мимо стола с сидящим за ним Индевладом прошла цепочка согбенных существ, на плечах которых лежал огромный валун.

– Кто и куда?

– Дули понесли ещё одного араха, – сказал Мамм. – Скоро взойдёт Солнце. Понимаешь?

– Ну-у, это-то понимаю. Что ещё?

– Нас ждут фоки.

– Вот ещё… Зачем?

– Там узнаем.

Фоки в очередной раз переходили на новое место.

Горели костры Хемов, от плевков которых пламя вздрагивало, набирало силы, синело, зеленело или вспыхивало звёздной россыпью.

Отвесные склоны каньона, серые от ночной прохлады, уже стали парить, испуская клубы тумана.

Вдоль одной из стен по каменистой тропе уходили бессмертные, за ними нестройной толпой Курители и Новые. Хемы кричали им вслед Положенные Слова, а каньон, резонируя, разносил их далеко.

– Догонять не будем, – Мамм вытянулся столбом, опал вниз широким мягким диваном. – Ты полежи, дорогой и любимый, и понаблюдай вон за той птичкой.

Индевлад поднял голову и увидел чернее чёрного силуэт купающейся в лучах восходящего Солнца птицы или нечто, похожее на неё

– И что в ней интересного?

– Посмотри, понаблюдай, подумай, – менторски проворчал Мамм.

Программа.

«…пятые сутки эксперимента, восемьдесят третье утро Действия. Программа работает, Индевлад бездействует, Мамм обещает…» – из Эндэза.

– Я же говорил! – Игорь Ветров издевался над Селяниновым. – Как мышь в норе сидит, не пикнет. Нашли Наблюдателя!

– Что ты понимаешь? – разъярённая Татьяна подступила к Ветрову и угрожающе приближала к его лицу пальцы с длинными ногтями. – Он ещё должен осознать себя, оценить ситуацию, и лишь потом…

– Не психуй и убери руки! – отступал Ветров и отшучивался: – Говорил тебе, не люби холостяков. Никого не любили и тебя любить не будут. Не люби Вовочку, а люби женатого.

– Дурак ты, Игорь!

– Веско, но не аргументировано.

Звонкий крик оборвал их пикировку:

– Индевлад передаёт!

Через минуту в зал влетел Корчагин, его встретили на ура, дали прочесть расшифрованное послание Индевлада.

– Интересно, интересно!.. Абсолютный преобразователь энергии!.. Первый успех Программы!.. Срочно двух Проводников за этим… – голос Корчагина дрогнул. – Он ещё там развлекается! Серкор?

– Сергей Корчагин, – с ядом в тоне подсказал Миша Лесман.

– Один – один, – съязвил Юра Окулов и добавил: – В мачте Индевлад – Серкор.

– Я тут ни при чём, – поспешил оправдаться Селянинов и отступил за стойку машины подальше от ищущих глаз руководителя лаборатории.

– В тихом болоте… – полетело ему вслед.

Программа в программе.

На каждом шагу встречались следы недавних событий.

Развороченный до основания Столб Нападения являл взгляду изорванное взрывом нутро – стылое месиво органов движения, наведения и атаки. Тут же громоздилась туша поверженного Хлама: он, по-видимому, был насквозь прожжён запасённой впрок Солнечной Струёй. А рядом: лёгкие повозки, искорёженный кротовый Ползун то ли наполовину втиснутый в землю, то ли наполовину выползший из неё, серебрились россыпью части рухнувшего с высоты Большого Лёта…

Над мрачными скалами ущелья Ползунов вставало Солнце. Скоро оно заглянет сюда, высветит неприглядную картину погибших Грёз и жаркими лучами сожжёт жертвы ночи, а потом канет за скалы, оставляя соперникам очищенное место и время для новых схваток.

– Храни нас время! – с чувством приговаривал Индевлад, дробя крепкими каблуками остекленевшую начинку недавних бибоноков.

– Какая чушь, – вторил ему Мамм, фыркая от каждого прикосновения к останкам.

– Нет, нет, ты не прав! Каждому времени свои игры, – убеждённо поправлял его Индевлад

– Игры-игрушки! – Мамм, приняв вид толстоногого стола, самозабвенно хрустел застывшей после боя корочкой покрытия бибоноков.

Сверху упал Холодный Шар. На его матовых от испарены боках проступали капельки конденсата. Они исказили изображение, заигравшее на полусфере, повёрнутой к Индевладу.

– Что он хочет нам сообщить? – спросил Индевлад у Мамма.

Помощник, оборотясь в огромный изучающий глаз, оценил картинку на полусфере Холодного Шара по законным показателям.

– Бестолочь он! – наконец, решительно и презрительно оповестил Индевлада Мамм и быстро превратился в платформу, поддерживаемую многочисленными паучьими ножками. – Садись, дорогой и любимый, и поехали отсюда. Его послали к нам фоки, а он забыл зачем.

– У них всегда так. Позовут… – Индевлад безнадёжно махнул рукой. – Поехали… А куда? К ним?

– Думай!

Хранительница Всех Даров и Порядка проснулась от призывного воя брыков. Вставало Солнце, и надо было успеть насладиться всеми пороками, разрешёнными Порядком: умыться, причесаться и, главное, почистить Зуб. Их у Хранительницы, если она правильно считала, наросло четыре. Каждое утро, следуя Порядку, ей разрешалось и доставляло удовольствие чистить один из них. Лучше всего по порядку – с первого по четвёртый, однако она всегда забывала, какой именно она почистили предыдущим утром.

И сегодня она долго раздумывала, прежде чем приступить к нелёгкому, но весьма приятному делу. Вначале следовало выбрать ручей с песчаным дном и трижды обмакнуть Зуб в водовороте. Только тогда он достигал нужной кондиции. А ручьи к каждому утру – новые. Так что побегаешь, пока найдёшь заветное местечко.

А Солнце не ждёт. Подстерегает. Промедлишь и…

Жёстко царапая кожу, прибежал странный бибонок, так она всех – бегающих – называла. На его спине она увидела Человека. Так она его назвала из почтительности.

– Я к тебе, Хранительница Всех Даров и Порядка, – сказал Индевлад, назвав полное её имя.

Он знал: уж очень она любит, когда к ней обращаются полным именем. Записанным Именем. Ему так её назвать не трудно, а ей это нравится.

Дрогнула нависшая бровью над входом в Преисподнюю скала Чертога. Хранительница внимательно слушала.

– Меня позвали фоки. Послали вот его, – показал Индевлад на Холодный Шар. – Что-то задумали?

Холодный Шар со стеклянным звоном рассыпался на мелкие – бисером – осколки.

– Игры-игрушки, – сокрушённо сказал Мамм.

– Он не от фоков, – пояснила Хранительница. – Его послали неки.

– Неки? – Индевлад задумался. – Мамм, ты знаешь неков?

– Посмотрим… Конечно! Двести седьмой уровень знаков. Они в Дополнении. Как будто опечатка. Возможны последствия.

– Гм… – Индевлад опять задумался.

– Скоро Солнце! – нетерпеливо напомнила Хранительница.

– Да, да… Неки… Пойдём?

– Полетим! – сказал Мамм, принимая нужную форму.

Зуб у Хранительницы остался не чищенным. Плохое предзнаменование. И не только для неё.

Шумит водопад, жадно облизывая влажным языком крутобокие камни, на которые он падает с головокружительной высоты. Густо гудит воздух от тёмных жужжащих точек, летающих в узком ущелье вверх и вниз, взад и вперёд.

Вот-вот брызнет Солнце живительными лучами и оживит застывшие валуны. Они умываются под грохот водопада, изнемогая от ожидания и предстоящей работы. В них уже бродят токи и размягчаются кристаллы.

Быстрее бы появилось Солнце…

За чёрными холмами на россыпи плоских камней разбили лагерь фоки.

Колыхалось Покрывало Единения, храня под своей сенью спокойствие и Назначение. Мужественные фоки превращали камни в пыль, смачивали её из брызгал и плевались полученной кашицей в быстро твердеющее выровненного основания нового поселения.

Проводники стояли на вершине чёрного холма и как зачарованные следили за спорой работой фоков. Проводникам были не понятны их действия и та поспешность, с которой те выполняли её.

Неожиданно в фиалковом небе раздался не передаваемо противный крик Серкора. Фоки застыли мёртвыми нелепыми изваяниями.

Серкор купался в солнечной выси и не торопился нападать на жертву, копошащуюся в ущелье.

Один Проводник поднял руку и показал в сторону огромной птицы, спросил другого:

– Этот?

– Да. Идеальный Преобразователь, – ответил тот. – Индевлад говорил о нём. Стопроцентное кэпэдэ при преобразовании любого вида энергии в любой другой.

– Вызываю группу изоляции…

Фоки зашевелились. Бессмертные заняли положенные места. Новое Покрывало Единения, поднятое Хемами над ними, взбугрилось от дуновения Новых, а Курители взбежали на него и отвердили созданный в одно мгновение купол над бессмертными.

Солнце уже слепило золотом, отражаясь от склонов холмов. Рассеивался сумрак, высыхали камни и Курители уже ни с такой быстротой завершали своё дело.

Хемы зажгли костры и плюнули в них.

Дна ущелья коснулись первые обжигающие лучи Солнца. Водопад иссяк. Упали последние капли, испарились белыми клубочками. Яркий живительный свет зацепил мшистый валун. Камень вздрогнул, ожил, вздохнул. С него осыпался белёсый налёт. Он поднялся на десятки ног.

Чёрные точки, заполнявшие воздух, засвиристели и кинулись на ожившие камни, погрузились в них.

Арахи, получив заряд солнечной энергии, просыпались к жизни, зная своё предназначение на те короткие мгновения, пока Солнце высвечивало площадку их бытия.

Программа.

«…сто сорок седьмое утро Действия. Неустранимые опечатки в Дополнении. Возможны последствия. Угроза Помощнику. К Индевладу послан Полномочный Проводник…» – из Эндэза, запись рукой.

Программа в программе.

Мамм, уплощённый и изогнутый корытцем, нёс Индевлада над хаосом скал и пропастей, возникших и возникающих от флуктуаций – вечная основа Действия.

– Неки, – спрашивал Индевлад, прикрывая глаза от встречного потока невидимых частиц, – это что, случайная опечатка или систематическая?

– Ни то, и ни другое, – ответил Мамм и плавно спланировал по-над отвесной стеной, основанием уходящей вниз, казалось, до Преисподнии. – Это специально неисправленная ошибка. У меня мнение на этот счёт. Ошибка понадобилась ей самой. Программе.

– Для стабильности, думаю.

– Логично, но не обязательно.

– Тогда, свой интерес?

– Возможно.

– А зачем ей в ущелье Ползунов устраивать картину погибших Грёз? А кто такая Хранительница?

– Ну-у, Хранительница… Хранительница – это…

– Проводник, – прервал своего седока Мамм.

– Где?.. А-а… Вижу!

Мамм резко накренился, развернулся и мягко упал к ногам Проводника.

Поздоровались.

– Вопрос к Помощнику, – сказал Проводник. – Тебе известны опечатки в Дополнении?

– Был вопрос. Проверил. Знаю.