Исламская интеллектуальная инициатива в XX веке

Гейдар Джемаль

Исламская интеллектуальная инициатива в XX веке

Политический ислам ассоциируется со штыками Исламской революции в Иране и кровью ее мучеников, с клетчатыми «арафатками» палестинских бойцов, с миллионами мусульман, скандирующих антиамериканские лозунги… Однако исламский политический проект рождался усилиями многих интеллектуалов, неординарных мусульманских политических мыслителей. Эти люди не были кабинетными теоретиками, абстрактно рассуждающими об исламской революции, они жили этой революцией и принимали смерть на ее пути; они подвергались арестам, пыткам и преследованиям за свои идеи и за свою политическую деятельность. Али Шариати и аятолла Хомейни, Хасан аль-Банна и Сейид Кутб боролись против современного капиталистического строя, против буржуазных ценностей и отношений, против несправедливости и тирании, основывая собственные доктрины на аятах Корана и хадисах Пророка (СААС).

Члены научной группы Исламского комитета под руководством Гейдара Джемаля написали ряд работ, посвященных взглядам исламских политических мыслителей в XX веке. Исламское политическое видение прошло в прошлом столетии большой и сложный путь: от установки на воссоздание Халифата к проекту сети джамаатов, от жесткого изоляционизма к альянсу с левым движением. Каковы теологические предпосылки политического ислама стать теологией революции? Какие задачи стоят перед исламской интеллектуальной инициативой сегодня? Каковы будут очертания исламского протестного дискурса в XXI веке? И наконец, какой тип мусульманских мыслителей появится в наступившем столетии? Участники семинара Гейдара Джемаля обсуждают эти актуальные вопросы.

Предисловие

Гейдар Джемаль. Исламский проект: борьба за историю

В святом Коране относительно мало аятов, имеющих универсальный смысл, начало и конец. Большинство высказываний Всевышнего, которые могли бы относиться к историческому метапроекту, подразумеваемому Откровением, трактуют эту тему лишь косвенно. Тем не менее среди всех этих аятов есть один, который прямо говорит именно о провиденциальном стержневом смысле универсальной человеческой истории. «Мы поставили вас общиной в центре, чтобы вы свидетельствовали против человечества в Судный день, а пророк будет свидетельствовать против вас» (2:142–143). Кстати, это один из наиболее плохо переводимых аятов во всех версиях переводов на все языки: «община в центре», как правило, переводится как «люди, удаленные от крайностей», хотя арабские слова умматан васатан означают буквально «умма в середине (или центре)».

Речь в этом аяте идет о том, что община единобожников поставлена Всевышним в центр, под которым подразумевается центр человеческой истории. Чтобы в этом не было сомнений, добавлено: «Вы будете свидетельствовать против человечества», т. е. вы как община будете контрапунктом ко всему человечеству в целом. Стало быть, вы уже сейчас находитесь на осевой линии исторического времени. Аналогичный же статус будет принадлежать пророку по отношению к умме1: он свидетельствует против нее, потому что является ее контрапунктом, архетипом, согласно которому она моделируется, иными словами, пророк есть центр исламской общины, по соответствию с которым она будет судима.

Во всем этом тексте мы видим теологию четкого выстраивания переходов от «внешнего» к «внутреннему». Наиболее внешним является человечество в целом, «глина», которая структурируется помещением в ее середину некоего внутреннего ядра, которому принадлежит историческая субъектность. Это именно община единобожников, избранные люди, те, которые примкнули к проекту, будучи извлеченными магнитом веры из общего хаоса человеческой субстанции. Но что извлекло их, что является архетипом, моделирующим коллектив избранных? Личность пророка Мухаммада (СААС) является как раз тем самым внутренним человеком, последней инстанцией «внутреннего», в котором как в полюсе завершаются все меридианы, на котором обрывается «внешняя» субстанция.

Итак, изначально мировая умма вооружена этим аятом, составляющим альфу и омегу исторической философии ислама. Этот аят постулирует ее избранность и центральность во времени и в сюжете исторического метапроекта (хотя есть и другие аяты, говорящие об избранности мусульман, которые наследуют этот статус у евреев). Тем не менее можно достаточно уверенно утверждать, что в течение большей части истории ислама – а более конкретно, в период после исчезновения двенадцатого имама – мусульмане в целом и их алимы в частности игнорировали роль уммы как оси универсальной истории и соли земли. У коранических ученых Средневековья, даже наиболее выдающихся среди них, не было ясного проектного и геополитического мышления, не было представления о глобальной политике. (Однако у западного христианства, благодаря римскому политическому наследию, такое геополитическое видение было, о чем свидетельствует сам ход подготовки и реализации крестовых походов.) В качестве примера уместно напомнить, что знаменитый автор «Возрождения наук о вере» аль-Газали2, написавший огромное количество трудов по самым разным сторонам знания, ни словом не обмолвился о судьбе Иерусалима, захваченного крестоносцами за пятнадцать лет до его смерти. А ведь это было грандиозное событие, фундаментальная катастрофа для исламской цивилизации, ибо Иерусалим – аль-Кодс – изначально есть третья святыня ислама и направление первой кыблы при молитве до переориентации на Каабу. Третья святыня ислама – в руках беспощадных врагов, а крупнейший ученый своего времени не находит нужным в течение пятнадцати последних лет своей жизни даже случаем упомянуть об этом ударе для мировой уммы!

Инфантилизм геополитического мышления мусульман, ответственных за судьбы своего проекта, будь то в административной или в интеллектуально-теоретической сферах, контрастирует с поразительной живучестью исламской общины в целом, которая как бы почти бессознательно, тем не менее выдерживает громадные невзгоды, обрушивающиеся на нее в течение истории и продолжает распространяться, завоевывая все новые регионы и все новые человеческие пласты в Индии, Африке, Китае, Европе, Америках. Бесспорно, эта стойкость целого вопреки многочисленным дефектам его частей есть прямое проявление покровительства Всевышнего, поддерживающего во имя провиденциальной задачи существование такого особого инструмента, каким является всемирная, всенациональная община монотеистов.

Так или иначе, к началу пятнадцатого столетия своего исторического существования (первый год пятнадцатого века хиджры относится к 1983 году а.д.) умма подошла в тяжелом состоянии с точки зрения своей политической и цивилизационной организации. Несмотря на существование в течение последних шести веков Османского халифата, более или менее защищавшего народы ислама от натиска Запада, значительная часть этих народов, несмотря на отчаянное сопротивление, все же попала под колониальную пяту империализма. Индия моголов, Индонезия, Малайзия, вся Африка (кроме Египта), Средняя Азия, Кавказ – все эти территории контролировались напрямую Британской, Голландской, Российской империями. После 1945 года полтора миллиарда мусульман оказались заложниками примерно шестидесяти национал-бюрократических образований, гордо именующих себя «государствами», во главе которых стоят короли и президенты, ненавидящие ислам, получившие образование в западных центрах, готовящих элиту, лояльную мировому антиисламскому проекту, и полностью контролируемые доминирующим «мировым сообществом». Коррумпированные клановые режимы, обеспеченные опереточными армиями, выпестованными только для подавления религиозных бунтов, но заведомо неспособными отразить никакую внешнюю угрозу, правят «исламской улицей». Эта «улица» хранит пассионарность фундаментального единобожия, но является отрезанной от интеллектуального ресурса и политических технологий, которые могли бы преобразовать энергию веры в историческую субъектность и политическую власть.

В плане политической самодеятельности исламских низов положение едва ли не столь же трагично. На протяжении десятилетий большая часть политически активных элементов была интегрирована в ихванистское движение в его варьирующихся от страны к стране разновидностях. Ихваны («Братья-мусульмане»), делавшие ставку на легитимные, электоральные процедуры, проиграли повсюду, где можно проиграть. Они привели к власти Гамаля Абдель Насера в Египте и были им впоследствии политически разгромлены и перебиты. Они пришли к власти в Судане под руководством доктора Хасана ат-Тураби, который бездарнейшим образом проиграл все данные ему Всевышним возможности и кончил домашним арестом и «сворачиванием» своего политического проекта. Инициированная им всемирная Хартумская исламская народная конференция – потенциально замечательный инструмент структурирования глобальной политической субъектности – ничего не сделала за все сессии своей работы, не приняла ни одного стратегического решения, и максимум того, что удалось добиться в ходе этого грандиозного предприятия, было, возможно, знакомство политически ориентированных мусульман из самых разных частей света между собой. Дело «архиважное», но все-таки несоразмерное по сравнению с грандиозностью первоначального замысла!

За пределами движения ихванов существуют и действуют более или менее маргинальные образования, типа партии «Тахрир», которые продвигают вместо политической идеологии и исторического проекта параидеологию и параполитические мифы вроде «восстановления халифата». Логика и методы этих в целом искренних людей непостижимы в своей инфантильности: можно подумать, что мусульмане существуют не в условиях тотальной войны, которая им объявлена империалистическим Западом, чьи лидеры, кстати, отнюдь не придерживаются идеалов рационализма и здравого смысла, но, напротив, являются адептами эзотерических доктрин, уходящих корнями в Вавилон и Египет, – к двум древнейшим врагам авраамического единобожия.

Эти люди собираются каким-то образом воспроизводить политическую парадигму второго-третьего века хиджры, в то время как на теле исламской родины (совокупности территорий распространения ислама) пылает не менее семи «горячих точек» – фронтов, открытых против мусульман «мировой гордыней» (как принято было выражаться в Иране во времена аятоллы Хомейни). Эти пылающие раны сегодня – Палестина, Афганистан, Ирак, Кашмир, Чечня, Узбекистан, Таджикистан, перечисляя лишь те, на территории которых иностранные наемники убивают женщин, детей и стариков, живущих у себя дома. До недавнего времени к этим ранам можно было причислить также Боснию, Косово и Судан, где вооружаемые США сепаратисты-южане вели тридцатилетнюю войну против центра. Сейчас к этим «горячим точкам» грозят присоединиться Сирия, Туркмения, Азербайджан, Иран и, возможно, Саудовская Аравия. Одного этого перечисления хватает для простой и очевидной констатации: мировая война против ислама – в полном разгаре. Если же мы прибавим к этому войну спецслужб, холодную войну в сфере экономического шантажа и дипломатии, информационный террор, то даже самому тупому станет понятно, что мусульмане являются общиной гонимых, против которых объединены все ресурсы правящих мировых элит.

Собственно говоря, статус «общины гонимых» – это милость Божия. Если бы бомбы куфра не падали на мусульманскую землю и если бы не гибли невинные люди, можно было бы поставить вопрос: а в чем, собственно, выражается та центральная позиция уммы в истории, с которой мы начали? Но кровь мучеников гарантирует нам и подтверждает, что этот центральный статус не виртуален. Куфр по промыслу Всевышнего своими руками делает все, чтобы подтвердить применимость коранического аята к реально существующей общине.

Проблема в другом. Община – да! Но кто в этой общине принимает от ее имени политические решения, претворяемые в жизнь ресурсами всего единобожия, противостоящего «зверю из бездны»? Речь идет о политической субъектности, которой умма сегодня не обладает. У нее есть религиозная субъектность, которую можно интерпретировать как ее метафизическое лицо в историческом времени. Однако задача состоит в том, чтобы трансформировать эту религиозную субъектность в источник политической воли, которая стремится выйти на уровень детерминирования конкретных исторических процессов. Иными словами, умма из пассивно-страдательного залога должна перейти в активно-повелительный.

Стать субъектом – это означает быть структурированным в мировом масштабе на разделяемой всеми ответственными членами общины платформе. Это означает, что политических разногласий, споров по поводу того, что и зачем нужно делать, между мусульманами не должно быть или они должны быть сведены к предельному минимуму. Есть, скажем, сто позиций, однозначный ответ по каждой из которых дает в сумме исторический триумф в перспективе реализации провиденциальной мысли Бога о человечестве. Те, кто согласны по одной позиции из ста, находятся на предельной периферии политического структурирования уммы. Те же, кто согласны по девяносто девяти, расходясь всего лишь по одной, являются интеллектуальным и волевым ядром мировой общины, генерирующим проект и сопутствующую этому проекту стратегию. Между этой периферией, объединенной на одном пункте, и этим ядром, согласным по девяносто девяти пунктам, пролегает весь спектр переходов от пассивного соучастия до активного делания «большого сюжета о человечестве». Это также есть не что иное, как организация взаимодействия – а вместе с тем и противостояния! – между «внешним» и «внутренним», что является главным предметом политической теологии ислама.

Сейчас мы подошли к важнейшему рубежу в наших рассуждениях. Политическая теология – вот тот метод, с помощью которого должна быть построена эта платформа, объединяющая по максимуму позиций максимум пассионарных носителей исламской идеи. Политическая теология есть тот интеллектуальный способ видеть мир в увязке со сверхзадачей, определяемой Божественным провидением, который доступен только в полной мере раскрытому потенциалу исламского сознания. До сих пор этот потенциал не только не был раскрыт, но, как мы отчасти намекнули выше, подвергался всем видам негативного воздействия, препятствующим превращению ислама в ведущую властную силу адамического времени. Между монголами Чингисхана и контрактной армией Джорджа Буша в этом плане нет никакой принципиальной разницы. Однако не будем забывать и о факторе внутреннего сопротивления – клерикалах и лжемистиках, для которых политическая субъектность ислама – это уничтожение их кастового статуса внутри общины и угроза их физическому существованию. (Клерикалы выживают в той мере, в какой они подставляют простых мусульман под бомбы куфра!)

В течение всех четырнадцати столетий ислам твердо стоял на исповедании Шахады – «Нет бога, кроме Бога, и Мухаммад – Его раб и посланник» – не пытаясь расшифровывать ее вглубь. В то же самое время Запад, по видимости, христианский, был занят подробнейшей разработкой эллинского философского наследия. Сегодня эти духовные залежи полностью исчерпаны, философская мысль Европы описала законченный круг от Сократа до Хайдеггера и пришла к разрушению дискурса, поскольку ей больше нечего сказать. А сказать ей нечего потому, что к началу XXI века оказалась полностью исчерпанной тема «универсального». «Универсальное» или «всеобщее» являлось основой основ западной мысли, которая была до христианства и оставалась на протяжении всей христианской эпохи мыслью существенно языческой, связанной корнями с доавраамической метафизикой. Крушение «универсального» в сознании западного человека означает на самом деле крах всей греко-римской цивилизации, которая в разные эпохи выступала то под своим именем, то под именем митраизма-манихейства, но большую часть Нового времени связывала себя все-таки с именем Христа.

Исчерпание философского потенциала Запада открывает простор для беспрецедентной духовной инициативы исламского сознания. Дело в том, что конец философии как таковой есть одновременно и конец всех противостоящих авраамизму традиционных метафизик. Запад взял на себя миссию думать за всех язычников, «доводить до ума» потенциальные дискурсы индуизма, даосизма, не говоря уже о построении потенциальных концептов более периферийных и маргинальных традиционалистских систем, которые были обнаружены структуралистами на всевозможных южных островах и тщательным образом проанализированы и озвучены как достояние вселенского западного духа. Университетский философ большого Запада превратился в своеобразного спичрайтера для всех видов антиавраамического мировоззрения как на уровне сверхрафинированного высшего жречества, так и на уровне самых деградированных форм шаманизма!

Исламская теология подчеркнуто не работает – да и не может работать! – с понятием «универсального». Для этого в тексте коранического Откровения просто нет базы. «Всеобщность» не фигурирует среди фундаментальных ориентиров исламского теологического сознания. Если в какой-то степени мусульманский мыслитель и говорит о том, к чему применим термин «все», то имеет в виду под этим полноту творения, которое вместе с тем ничего не стоит по сравнению с волеизъявлением уникального Божественного Субъекта. «Всеобщее» в глазах мусульманина есть «внешнее», иными словами, вектор детерминирующего ценностного внимания исламского теолога прямо противоположен вектору философского внимания западного мыслителя, для которого, конечно, «универсальное» совпадает с максимально центральным, «внутренним». В этом западный философ ничем не отличается от комментатора ведических текстов или даосского мыслителя, которые отождествляют «универсальное» с осью миров, с центром бытия, имманентно присутствующим во всех его проявлениях.

Исламская теология, противопоставляя в качестве безусловной начальной посылки абсолютно «внутреннее» и абсолютно «внешнее», делает шаг к совершенно новой, взрывающей рутину старого мира, интеллектуальной технологии, в которой поистине будут пересмотрены все прежние ценности. Так, например, в контексте этой оппозиции само понятие власти обновляется по сравнению с той смысловой нагрузкой, которую оно традиционно несло в менталитете, детерминированном традиционной метафизикой. Власть для европейца означает способность сохранить. Власть для теологически мыслящего мусульманина означает способность создать. Единственным Творцом является Аллах. Там же, где власть принадлежит верующим мусульманам, она, с точки зрения этой теологии, становится гарантом тотальной инновации, идущей вплоть до самого дня мобилизации всех скрытых ресурсов. Могут возразить: мусульманские алимы всегда резко предупреждали против бидаат – нововведений. Вот тут-то мы касаемся самого интересного. Речь у алимов идет о нововведениях в исламской вере, в области акыда (т.е. мировоззренческих принципах) и ритуальных практиках. Интерпретаторы распространили отрицание бидаат и на обыденную жизнь, возражая, например, против технического прогресса. Такое расширение неприятия инноваций с ритуала на научно-хозяйственную деятельность как раз и означает смешение «внутреннего» и «внешнего». Другими словами, все цивилизационные проблемы ислама (экономическая и научная отсталость и т. п.), в которых винят клерикалов, объясняются прежде всего «свернутостью» теологии.

Подобно тому как последние две тысячи лет западная философия была всемирным дискурсом, спичрайтерством для всех культур и цивилизаций – и последним уходящим примером этого статуса явился марксизм как наиболее всеобщий метод высказывания западного происхождения, – так и исламская теология должна стать всемирной, но с обратным знаком. Если Запад договаривал за всех традиционалистов то, что они должны были бы сказать от своего имени, но не могли из-за дефицита дискурса, то ислам должен выговорить внутренний смысл, присутствующий в намерениях всех революционеров мира, причем не обязательно, что эти революционеры, по крайней мере на начальном этапе, должны являться мусульманами.

Задача ислама сегодня через тысячу четыреста двадцать лет после хиджры состоит в том, чтобы осуществить интеллектуальную революцию как практический результат революции духа, произведенной Пророком Мухаммадом (СААС). Исламская теология станет универсальным (вот где снова обнаружилось «универсальное»!) методом мышления контрэлит, идущих на смену тираническому «коллективному фараону» – правящим ныне сверхэлитам, у которых должна быть вырвана власть. Субъектом, исторически осуществляющим эту миссию, находящимся в авангарде всех мировых сил протеста, должен стать исламский интернационал, образованный из находящихся во всех уголках мира общин верующих, сошедшихся на политической платформе, с целью напрямую осуществлять историческое творчество во имя уникального Божественного Субъекта.

Общины верующих нового типа – политические джамааты – это объединения пассионариев, которые осуществят небывалую доселе социальную реальность: самостоятельное духовное и политическое бытие людей воинского типа, готовых к самопожертвованию, освобождающих себя, чтобы освободить всех. Никогда до сих пор воинский жертвенный пассионарный тип не выступал как чистый самодостаточный субъект истории. Ислам, вернувший себе теологическое измерение, преображенный политический ислам станет тем условием, благодаря которому революция воинов против жрецов станет возможной, ибо во главе воинов находится пророческая традиция.

Отдельные блистательные личности могли бы быть единобожниками, но не стали ими, ибо жили в дотеологическое время. Они боролись (как могли) против фальсификации авраамизма и против последнего страшного язычества, которое присуще нутру буржуазного человека, но не могли подняться выше радикального дуализма, с помощью которого они хотели выразить трагическую кризисность мира и существования. Мечта этих людей о преодолении энтропии будет реализована на пути политической теологии ислама, в которой воля к смерти и воля к власти найдут свое место в едином уравнении, ответом в котором является жертвенная любовь-страсть.

Некоторые исследователи, исходящие из интересов ислама, опасаются того, что, выйдя из конфессионально-цивилизационного «гетто», ислам «секуляризуется», потеряет свою противопоставленную нечистому, тварному пространству особость, смешается с обыденным существованием попутчиков-немусульман, которые будут вовлечены в исламский революционный проект. Эти страхи беспочвенны! «Внутреннее» в исламе будет той солью, которая никогда не позволит исламу потерять свою теологическую, преображающую силу. Эти люди думают, что границей, охраняющей ислам, является обряд, не замечая, что многие приверженные обряду и образу жизни мусульмане в своем сердце и в своих мозгах заражены западным конформизмом и гуманитарными «ценностями». На самом деле столпы ислама хотя и являются оградой, отделяющей «овец» от «козлищ», эта ограда пассивна и малоэффективна без трансформации мыслящего начала в самом его основании.

Мы публикуем эти исследования, посвященные политическим философам ислама двадцатого столетия, чтобы отдать должное первым шагам, сделанным вопреки всем внешним и внутренним препятствиям в направлении той великой цели, ради которой ислам был ниспослан Всевышним более четырнадцати столетий назад.

Политический ислам в XX веке

Анастасия Ежова. Ислам Али Шариати – единственная универсальная революционная идеология

Биографические сведения

Мусульманский философ Али Шариати (1933–1977) является одним из главных теоретиков и идейных вдохновителей Исламской революции в Иране, представителем возрожденческого течения в шиизме3, сторонником реформации ислама. Он родился и вырос в очень религиозной семье (дед Шариати был знаменитым улемом4; отец – известным исламским активистом). Али Шариати окончил педагогическое училище в Мешхеде, литературный факультет Мешхедского университета, где интересовался историей религий, реформаторским движением в исламе, увлекался западной философией, культурологией, социологией, познакомился с трудами Фанона, Тойнби, марксистских теоретиков. Как один из лучших студентов он продолжил свое образование в Сорбоннском университете, где изучал социологию, философию, религиоведение, историю. Во время своего обучения Шариати ознакомился с трудами К. Маркса, В. Ленина, М. Хайдеггера5, М. Вебера6, Э. Дюркгейма7, слушал лекции Э. Фромма8, Г. Маркузе9, Л. Массиньона10, Ж.-П. Сартра11, более того, был близко знаком с Сартром, Массиньоном, Фаноном12. В частности, он помогал Массиньону в исследовании, посвященном жизни и личности дочери Пророка Мухаммада (СААС) и жены Али (АС)13 Фатимы (АС), а экзистенциализм Сартра оказал существенное воздействие на философию самого Шариати. Также во многом под влиянием Массиньона Али Шариати проявил интерес к теории искусства, занялся исследованиями по проблеме взаимодействия искусства и религии. Закончив Сорбонну и получив степень доктора истории, Шариати вернулся в Иран и преподавал в новом тегеранском теологическом центре «Хусейнийе Иршад», где претворил в жизнь собственную концепцию реформы исламского религиозного образования и стал одним из виднейших идеологов исламского сопротивления монархии. В 1973 году центр был закрыт властями, а Али Шариати был арестован по обвинению в «антиправительственной пропаганде».