Анонимные собеседники

– Выходит, я плохо вписываюсь в придуманный вашей братией схематозоид? – саркастически улыбнулся Тузков. – Может такое быть, что вам и галстук мой не нравится?

Этот галстук, творение покойного Версачи, привезла Валентину Петровичу в подарок племянница из Лондона.

– И галстук мог бы быть скромнее, – ничуть не смутившись, ответил Чудовский. – И имидж ваш, включая галстуки, придуман нами всеми сообща, и сами вы всегда говорили не о братии, а о Команде, к которой, я знаю, причисляли и себя. Мы ведь все вместе, Валентин Петрович, думаем об интересах “Общего дела”.

Это его-то имидж – результат коллективного труда! Можно смеяться? Да Тузков, если угодно, мог бы преподавать тренинг публичного поведения. Хороший костюм, галстук в тон, это само собой, но он мог бы научить, как в нужный момент засунуть руку в карман брюк или расстегнуть пиджак для демонстрации открытости. А рассказать кому-то, как настойчиво Валентин Петрович отрабатывал эту свою естественную улыбку, одно из мощнейших средств коммуникации, или популярный жест открытой расправленной ладонью, выражающий искренность… Конечно же, он прислушивался к советам, но в основном все сам, он талантливый самоучка, вот в чем дело. Да и многому ли по части имиджа может научить Команда? Тот же Чудовский? Улыбаться он, правда, умеет, осанку контролирует, но зато в разговоре, сидя за столом, постоянно вертит не имеющие отношения к делу карандашики и прочие предметы. А другой “учитель”, Левин – тот вообще ногти грызет! Он им кто, с раздражением думал Валентин Петрович, расставшись с Чудовским после неприятного этого разговора, неужели же он похож на лошадь, которую ведут под уздцы, а несчастная кляча, думает, что сама выбирает дорогу? И все бы хорошо, покуда лошадь не сделает что-нибудь такое, чего от нее не ждут, тогда ее сразу же ставят на место. Нет, Тузков вам не лошадь. Он примет меры, и незамедлительно.

Все молодые сотрудницы “Общего дела” носили очень короткие юбки, существовала среди них как бы такая симпатичная мода. Ирочка, секретарь Валентина Петровича, на несколько сантиметров опережала самых отважных модниц, и, вероятно, в этом была своя логика. Привычно полюбовавшись Ирочкиными ногами, Тузков распорядился срочно вызвать к нему Левина.

В кабинете Валентина Петровича всюду на стенах весьма приличные картины: Машков, Борис Васильев. Разумеется, подлинники. (Это первая жена приобщила его к искусству, но, если честно, у него от природы очень даже хороший вкус). И только на одной стене смонтированы его, Тузкова, предвыборные плакаты. Сделано было временно, но затем так уж и осталось.

Прохаживаясь по кабинету в ожидании Левина, Валентин Петрович то и дело задерживал взгляд на плакате, где он был снят в уверенной спокойной позе на фоне милого пейзажика с церковью.

Он не случайно выбрал Левина для этого щекотливого дела. Во-первых, лично предан, это безусловно. Во-вторых, зануда. На вопрос, как дела, не рассказывает подробностей, как положено зануде, но в остальном зануда. Другими словами, дотошный, для дела это бывает неплохо. Искренне интересуется людьми, готов всегда помочь, много друзей и легко заводит новых друзей. Идеальный шпион.

Тузков пригласил Левина расположиться за столом для совещаний и сам сел напротив.

– Ну, что, Леонид Ильич, – улыбнулся Тузков, – как дела?

– Скромно, – ответил Левин.

– Знаю, как вы загружены, – сказал Валентин Петрович, – и, все-таки, хочу доверить вам еще одно дельце, очень деликатное. На вас вся надежда!

– Так, слушаю.

– Вы, Леонид Ильич, не хуже меня знаете, что наше с вами детище, наше “Общее дело” переживает период подъема, уместно сказать, экспансии, люди идут к нам, особенно в регионах, – Тузков говорил в своей излюбленной манере еле слышным голосом, и Левин ловил каждое слово. – В такое важное время ядро партии должно представлять собой монолит, вы согласны? Но готовы ли мы, положа руку на сердце, сказать, что все у нас в полном ажуре? Нет, не готовы. Почему? Да потому просто, что мы не знаем. Не знаем наверняка. Беда в том, Леонид Ильич, что часть наших безусловно преданных людей, часть Команды не может никак прийти к открытости, к прозрачности, по настоящему необходимой на данном важном этапе. Сказывается инерция прошлого, отсюда это стремление что-то скрывать, недоговаривать, нагромождать тайны, как если бы рядом с тобой были не самые близкие люди, а потенциальные противники. Не стану ходить вокруг да около, надеюсь, вы уже понимаете, о чем я хочу вас просить.

Левин молчал.

– Леонид Ильич, мне известны ваши исключительные способности по части контактов с людьми, – сказал Тузков, внимательно изучая лицо собеседника. – Очень прошу вас, разузнайте стороной, что там происходит у Чудовского. Он отличный парень, но вы же знаете чекистов, как бы не напороли чего эти любители быстрых решений.

– Вы имеете в виду Козинца? Эти записи?

– А хоть бы и Козинца! Представляете, фигура такого масштаба. Вообще, хотелось бы знать, чем он дышит, этот Чудовский. На вас вся надежда, – повторил Тузков, изображая полную беспомощность.

Валентин Петрович знал, что никакой особой приязни между Чудовским и Левиным не существует. В Команде могут сообща работать люди, которые совсем не симпатизируют друг другу; всеобщая гармония ничуть не обязательна. Достаточно, если есть общие взгляды на жизнь, на результат труда, и довольно. И, конечно, неплохо, если все люди положительно относятся к лидеру, то есть, к Валентину Петровичу. Это совсем неплохо.

– Ладно, – сказал Левин, – я подумаю. – Он забарабанил по столу тонкими, вполне симпатичными пальцами с обгрызенными ногтями. – То есть, подумаю, как это сделать. Я постараюсь.

3

13 июня 1998 года, суббота.

Дутиков Георгий Леонидович был известен в бандитских кругах под прозвищем Сори; откуда это прозвище взялось, мало кто уже и помнил. Сори был немолодым расплывшимся человеком, его светлые глаза редко улыбались. Он всегда с подчеркнутым уважением говорил о ворах в законе, не одобрявших шика. Сам он, однако, одевался в очень дорогих магазинах, от него исходил запах изысканного одеколона, да и офис его в центре Москвы, навороченный “Мерседес-600”, а для тех, кто мог там побывать, его квартира и дача – все поражало шиком и говорило не только о преуспеянии, но и о нежелании хоть сколько-нибудь его скрывать. Это для дела, объяснял Сори, клиенты предпочитают состоятельных, внутренне же, как можно было понять, вся эта мишура ему чужда. Вероятно, существуют закрытые данные о количестве россиян, так или иначе связанных с преступным бизнесом. Однако едва ли они будут точны, ибо как учесть каждую пожилую мать или сестренку-студентку, которых материально поддерживает рядовой боец оргпреступной группировки? Не будет преувеличением сказать, что число граждан, связанных с преступностью, воистину огромно. И потому люди, подобные Сори, легко, как рыбы в воде, ориентирующиеся и в преступном, и в легальном мире, одинаково принятые и здесь, и там, необходимы и полезны многим. Сори, к тому же, был известен своей миротворческой деятельностью – раз за разом он улаживал конфликты между группировками, помогал решать проблемы с прокуратурой и МВД, не говоря уже о таких мелочах, как возврат похищенной автомашины. Для бывалых, “синих” уголовников Дутиков был почти своим. В то же время, встречаясь с серьезными иностранными коммерсантами, он легко вступал в разговор и, начиная со знанием дела обсуждать вопросы, скажем, стивидорских расходов или снижения налогов, мгновенно преодолевал скользкое впечатление от своей внешности, которая, как ни крути, выдавала человека с большим лагерным стажем. Именно к Сори обратился Чудовский с просьбой уладить проблему с “рыбинскими”.

В субботний полдень Дутиков, он же Сори, принимал в своем шикарном офисе двух посетителей. Разговор был нелегким. Эти двое, молодые, худощавые, вели себя развязно. Оба развалились, фактически лежали в расслабленных пляжных позах, в мягких кожаных креслах Полтрона Фрау, оба курили какую-то дрянь, пепел стряхивали на дорогой, под стать креслам, персидский ковер. Сори терпел это непринужденное хамство, от которого он, общаясь с воспитанными людьми, стал уже отвыкать. Хотелось верить, что в поведении гостей не было ничего нарочитого, что заставляло бы думать о личном оскорблении. Сори долго ходил вокруг да около, но когда разговор зашел о конкретном деле, из-за которого этих двоих и пригласили, стало ясно, что они все попросту теряют время. Немного потерпев, речь Дутикова совершенно невозможным тоном перебил один из них, более авторитетный, которого звали Марат. Он сказал, что уважает Сори, иначе, они бы не приехали. Но уважение должно же быть взаимным или как? Ну, разумеется, солидно согласился Дутиков. Тогда нечего тереть; Панкин, объяснил Марат, это их человек, захочет Панкин или не захочет, ему придется согласиться. И дальше последовал обычный кровожадный текст о том, как они могут наказать банкира. Ни на что уже не надеясь, Сори, однако, отрабатывал свою миссию до конца. Спокойно и с очень большим тактом он постарался объяснить, что заинтересованные в Панкине серьезные люди хотят решить вопрос мирно, готовы хорошо заплатить, и было бы вполне нормально, если бы Марат отступился. Но ответ этих двоих уже читался на их упрямых рожах. Вот дурачье, куда лезут, подумал Сори, поднимаясь из-за стола проводить гостей. Ну, чтобы без обид, улыбнулся на прощание Дутиков, обнажив парочку разноцветных металлических зубов. Будучи совершенно не бедным человеком, он считал почему-то возможным не думать о своих зубах. Парни заверили, что обид никаких нет. Нельзя сказать, чтобы для Дутикова это имело какое-нибудь значение – мысленно он уже списал этих двоих, сами виноваты, сами они выбрали себе путь к последнему причалу.

Вернувшись к столу, Сори сразу же позвонил, причем воспользовался не офисным аппаратом, а своим сотовым. Говорят, у “Билайн” надежная защита от прослушивания. Хотя, что прослушивать – разговор самый что ни на есть невинный.

– Алексей Алексеевич? Это Дутиков беспокоит.

– С чем вас можно поздравить? – сразу же спросил Чудовский. Он обычно обходился без преамбулы.

– Все по графику, Алексей Алексеевич. Презентация во вторник, очень рассчитываю на вас, зная, как занят Валентин Петрович…

– Ваше мероприятие у него в плане записано, обязательно будем, Георгий Леонидович, не беспокойтесь.

Собеседники распрощались. По сути диалог этот означал, что посредничество Сори в деле банкира Панкина провалилось. Теперь Чудовский примет свои меры.

Марат и его напарник Леха застряли в пробке на набережной. Но они не торопились, до следующей стрелки на Юго-Западе оставалось еще больше часа. Среди замерших в пробке машин была и ничем не примечательная бежевая “2108” с двумя пассажирами. Любопытно было разве лишь то, что приемник заурядной магнитолы “Дайва” в этой “восьмерке” был настроен на 88 мегагерц; на этой волне принималось излучение миниатюрного датчика, еще неделю назад заложенного специалистами Чудовского в темно-зеленый “БМВ” Марата. Поэтому те, что сидели в “восьмерке”, слышали, о чем переговаривались Марат и Леха, знали, куда и к которому часу они направляются.

Марат и Алексей болтали о всяких пустяках. Чего здесь тереть, кто такой Сори? Говорить он мастер, но, как и все, уважает силу. Никто против их воли не попрет, охота была связываться, размышлял вслух Марат. Они, “рыбинские”, сейчас на подъеме, вся братва по Москве их знает, со всеми они в ладах, разве только “костромские”, но этим-то они рога скоро пообломают, факт. Они, “рыбинские”, стали реальной силой, давно уже переросли свой скромный провинциальный уровень. Им нужен Панкин, нужен серьезный банк, Марат понимал это как никто другой. Зря Панкин ломается, ведь они же хотят работать честно.

В центре Москвы пробки, не проехать, а на проспекте Вернадского машин было мало. Однако Марат, а за рулем “БМВ-750” был именно он, не особенно нажимал на газ. Издали заметив стоящую у тротуара “Волгу” ГАИ, Марат еще и сбросил скорость. Но гаишник все-таки поднял свою палку. Ничего удивительного, “БМВ-750” тормозит всякий, кому не лень, авось словит чего на бедность. Молодой мент сидел за рулем “Волги”, а этот с палкой, старший лейтенант, солидно подошел к “БМВ”. Марат нажал кнопку и опустил стекло. Гаишник козырнул, давай, мол, ему водительское удостоверение, техпаспорт. Марат протянул документы в окно, лейтенант взял их, но не стал рассматривать, а вместо этого сунул башку в окно, в прохладный кожаный салон «БМВ», наполненный кондиционированным воздухом.

– Что везем? – спросил мент. – Оружие, наркотики имеются?

Марат, который терпеливо глядел прямо перед собой, со вздохом повернул голову к дурачине-менту. Он хотел ответить, но так и застыл с открытым ртом. Чуть не в лицо ему упирался ствол. «Глок», 9 миллиметров, узнал Марат.

Грохот выстрелов услышали в машине прикрытия, фасонистой «девятке» последней модели, притормозившей метрах в пятидесяти от «БМВ» и ментов. Сидевший за рулем «девятки» молодой человек не был похож на бандита. Он был скорее изящного, чем спортивного сложения, его аккуратные светлые волосы были слегка напомажены. Безукоризненный летний костюм от Армани, галстук в полоску, солнцезащитные очки не менее, чем за четыреста долларов, даже руки его, спокойно лежащие на руле, были холеными, с лаком на ногтях.

Услышав выстрелы, похожий на манекен водитель «девятки», моментально врубил передачу и так резко дернул машину с места, что его напарник ударился крепким затылком о подголовник. «Волга» ГАИ вместе со вскочившим в нее старшим лейтенантом рванула по проспекту, «девятка» с двумя бандитами помчалась следом, на секунду, не более, притормозив возле «БМВ». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Марату и Лехе уже ничем не поможешь.

«Волга», получив небольшую фору, уходила вперед на бешеной скорости, на ближайшем перекрестке менты резко свернули направо, на улицу Удальцова, и, скорее всего, этих ментов или кто бы там они ни были, удалось бы достать, если бы не лох на «жигуленке» шестой модели. Старый козел словно не знал, что есть зеркало заднего вида; он спокойно рулил себе в правом ряду и вдруг, как нарочно, резко крутанул влево. Столкновение было неизбежно – сто процентов! Но «манекену» удалось сделать чудо. Резко вывернув, он боком проскользил по встречной полосе, выровнял машину, но с силой ударился о бордюрный камень тротуара левым задним колесом. Пришлось остановиться – колесо от удара лопнуло. Ментовская «Волга» была где-то далеко впереди, а лох на «жигуленке» слегка притормозил, очевидно, услышав шум сзади, а затем, не останавливаясь, покатил дальше. Тот, что сидел рядом с «манекеном», выхватил «волыну» и хотел было выскочить из машины.

– Брось, не горячись! – внушительно сказал «манекен», сжав плечо напарника своей холеной рукой.

– Замочил бы гада! – выдавил напарник.

– Найдем, если надо будет, – сказал «манекен». Он навсегда, кажется, запомнил номер ментовской «Волги», если только они менты, и номер этого старого лоха, если только он не специально канает под старого лоха – надо же, так грамотно перекрыл им дорогу!

Номер «Волги» был поддельный, можно было не трудиться запоминать его. А вот со стареньким «2106» было иначе. Эту машину украли накануне ночью у пенсионера Сыркина, заявление еще не поступило в милицию. Хозяин ничего не знал о пропаже, он еще вчера был задержан в нетрезвом виде и только сейчас, переночевав в отделении и едва придя в себя уже в средине дня, возвращался, наконец, домой. Михаил Никитич Сыркин, одинокий пьяница, проживал в небольшой квартире на 4-й Фрунзенской улице, а его сын Вова, по кличке Сырок, прописанный там же, жил совсем в другом районе и числился бригадиром «костромской» преступной группировки.

Чудовский знал, что месть со стороны людей Марата неминуема. И, конечно, важно было пустить ее по ложному направлению, подальше от Панкина или Сори. Этот неочевидный след в виде автомашины, так удачно заблокировавшей дорогу, обязательно должен был привести к “костромским”, с которыми у “рыбинских” старая вражда.

4

13 июня 1998 года, суббота

В Москве с утра уже становилось жарко, и думать хотелось только об отпуске. Ничего подобного пока не предвиделось – работа, работа… Сходить в ресторан, представьте, это тоже может быть работой, даже особо важным заданием.

Шурик Шевчук, пригласив Данилова позавтракать в “Метрополе”, с интересом наблюдал за своим старым приятелем. Хорошо, думал Шурик, что сюда пускают в джинсах. Эти скромные синие “Каррера”, видимо, лучшее из того, что имеется в гардеробе Сереги. Сдержанная благодать “Метрополя” должна была, по идее, сделать Данилова мягким, как воск. Приходилось идти на затраты, чтобы получше обработать такого уверенного в себе человека, как Серега Данилов.

Шурик потихоньку налегал на креветки во французском соусе “эйоль”, мяса он не ел, и слушал Серегины откровения. Жизнь надо принимать всю целиком, говорил Серега, пить, можно и с утра. Он не поучал, нет, просто делился своим жизненным кредо. И при этом вполне иллюстративно запихивал в себя одновременно баранину фри, картошечку, форель слабой соли, шампиньоны, все это запивал скромным французским вином, пивом “Хольстейн” и минералкой. Душка Данилов никак не мог взять в толк, как можно не есть мяса. В конце концов сдался, согласился, что да, полезно, но видно было, что вегетарианство Шевчука представляется ему необычным и с оттенком претенциозности, как, например, монокль.

Поработать, поучаствовать в теме Данилов согласился без проблем. Причем, видно было, что сумма, предложенная Шуриком, ошарашила его. Но так и надо. Большие деньги, по замыслу Чудовского, должны были сыграть роль тормоза, если бы привлекаемый вдруг начал задумываться и анализировать. После “Метрополя” они отправились в штаб-квартиру “Общего дела”. Шурик уже мог убедиться в том, что Данилов, будучи неравнодушен к пище, точнее, к ее количеству, не склонен обращать внимания на обстановку. И все же было даже обидно, что изысканный интерьерный дизайн офиса не произвел на гостя никакого впечатления.

Чудовский пожал Сереге руку и протянул визитку. “Чудовский Алексей Алексеевич. Помощник депутата Государственной Думы В. П. Тузкова”, – прочел Серега. Фамилию – Тузков – он, конечно, слышал, и это должно было стать последним аккордом. Но Данилов был, видимо, слишком самоуверенным парнем, не скажешь, чтобы он стушевался.

– Ну, ты как? – поинтересовался Шурик. – Чувствуешь, куда залетел?

– Да я что, – спокойно отозвался Серега. – Я человек действия, думаю мало, переживать не привык.

– Мы дадим вам послушать пленку, – сказал Чудовский, проглотив по обыкновению вступление. – Попробуете скопировать голос, тембр, интонации, посмотрим, что получится.

Потом они долго ехали в машине, Шевчук и Сергей Данилов. Если бы с высоты темного вечернего неба взглянуть вниз, можно увидеть бегущие по улицам и мостам огромного города ленты огней. Это потоки автомобилей, в которых затерялся скромный “Пежо” Шурика Шевчука. Маленькая машинка с двумя пассажирами. Но как много сейчас зависит от них в жизни города и всей страны! От того, что придумал один и что должен исполнить другой. Шурик был доволен. Экспертиза, как выразился Чудовский, дала добро. Значит, его “идея века” живет! Надо теперь, чтобы Данилов не просто зазубрил текст, надо, чтобы вжился в него, сумел сымпровизировать, ведь как еще пойдет диалог, всего не предусмотришь. Ну, ничего, Данилов парень способный, и время еще есть.

В салоне машины звучал мужской голос, отдельные бессвязные фразы. Автомагнитола “Пионер” без конца прокручивала одну и ту же кассету. Этот голос Данилову предстояло скопировать. Идентичность должна быть безусловной, предупредил Чудовский. Что ж, Данилов сможет. Никакой самонадеянности, просто он чувствует, что сможет.

– А что это за мужик на пленке?

– Да ты не знаешь, – небрежно ответил Шевчук. – А что, кого-то напоминает?

– Да нет, так просто спросил, – отозвался Данилов.

Шурик и не беспокоился на этот счет. Едва ли у кого тексты на пленке могли бы ассоциироваться с обликом солидного пожилого мужчины, часто заполняющего собой телеэкран. От Данилова, однако, не укрылась деланная небрежность Шурика. Но Сергею не хотелось копаться в чужих тайнах. Какая разница? То, что от него требуется, он сделает. Он постарается. Качество фирма гарантирует, без всяких компьютерных технологий. Все получат удовольствие, всем понравится. Хотя что-то тут нечисто. Столько денег пообещали отвалить. Явно нечисто.

5

14 июня 1998 года, воскресенье

– Память выделывает всякие трюки! Что там в черном цилиндре? Ленты, кролики, колоды карт, замусоленные старые вещи, никому не интересные, кроме нескольких чудаков, что сделают своей профессией изучение твоей биографии… – Данилов сделал паузу.

– Ну как? – спросил Шурик.

– По-моему, чересчур вычурно, – сказал Чудовский. – Я имею в виду сам текст.

– Но ведь он так и говорит, старый клоун. Не в публичных речах, конечно. Вот послушайте еще. Серега, воссоздай-ка вот это.

– Мне кажется теперь, что я прожил не свою жизнь, я другой. Может быть, с кем-то поменялся судьбой, как Принц и Нищий, раньше об этом не задумывался. А сейчас? Я по-прежнему в колее, уже по самые ноздри…

– Он это говорил? – спросил Чудовский.

– Это распечатка с пленки.

– Думается, похоже. Сдаюсь! Вы, ребятки, делаете изумительно хорошую работу, – признал Чудовский. – И Артист, конечно, выше всяких похвал, – улыбнулся он Данилову.

В советские годы имя Петра Лобанова гремело. Его разоблачительные материалы о беззакониях, коррупционерах в милицейских погонах, бесправии маленького человека перед властями каждый раз становились событиями. Тяжелые последствия для “героев” Лобановских публикаций всякий раз наступали неотвратимо. Но мало кто задумывался, что журналистская статья не инициировала расследование и, в итоге, наказание виновных, а, напротив, являлась одним из способов оформления принятых наверху решений.

С Козинцом Иваном Дмитричем, в те времена партийным функционером районного масштаба, Лобанов был хорошо знаком, можно даже сказать, имел дружеские отношения, но впоследствии их пути разошлись. И каково же было удивление журналиста, когда спустя столько лет Козинец сам вдруг вспомнил о нем. Иван Дмитрич приехал к нему домой, запросто, даже без охраны, с одним только водителем. Посидели, выпили по маленькой, повспоминали старое. Под конец вечера, отослав своего водителя, который давно был при нем чем-то вроде ординарца, Козинец передал Петру Лобанову досье. И предупредил, что это опасная и страшная тайна.

Досье должно было сделаться основой для серии публикаций. Первую из них Лобанов состряпал за сутки. Возбуждение его было так велико, что он хотел тут же, в час ночи, звонить заказчику – Ивану Дмитричу, еле дождался утра.

Статью со своими пометами заказчик вернул через день, неимоверно быстро для такого занятого человека. Но дальше дело застопорилось. По замыслу Козинца публикация этих материалов должна была быть синхронизирована с расследованиями прокуратуры и РУОПа, и из-за этого возникла некоторая задержка. Лобанову было велено спрятать материал понадежнее и ждать.

Петр Лобанов отдавал себе отчет в том, что досье представляет собой смертельную опасность для хранителя. Ведь речь в нем шла о наркотиках, их производстве в Петербурге, о разных каналах зарубежных поставок и сети реализации. И все это напрямую было связано с Чудовским, правой рукой Валентина Петровича Тузкова. С последним Козинец находился в состоянии политического противостояния, переросшего в открытую вражду.

Вот почему, услышав в телефонной трубке хорошо знакомый голос Чудовского, журналист попросту потерял дар речи.

– Петр Кириллыч, вы меня слышите? Что там у вас с телефоном?

– Я слушаю, – приглушенно отозвался Лобанов.

Что этому изуверу понадобилось, с ужасом думал он, неужели пронюхал про досье?

– Дело, дело у меня к вам, Петр Кириллович, – продолжал Чудовский. – Вы, помнится, дружны были с Иваном Дмитричем. А сейчас, поди, нечасто встречаетесь?

Так и есть! Что ж делать-то? Запираться было бессмысленно.

– Да вот, виделся с ним тут недавно… – выдавил из себя Петр Кириллович, стараясь казаться непринужденным.

– Ах, очень хорошо! Изумительно! – обрадовался Чудовский. – Дело-то у меня к вам пустяшное, надеюсь, не откажете по старой памяти? Подробности – при встрече. Завтра или, может, послезавтра давайте и увидимся, чтобы не откладывать.

Договорившись с Чудовским о встрече, Петр Кириллович дрожащей рукой положил трубку на рычаг. Это не связано с досье, подумал он, что бы там ни было, это не связано с досье.

6

14 июня 1998 года, воскресенье

Подполковник Иванов имел все основания быть довольным жизнью. Он заведовал отделом, должность занимал полковничью и в милицейских коридорах известен был как человек, с которым легко иметь дело. Неудивительно, что часто меняющееся начальство неизменно оставалось к нему благосклонным. Жена Игоря Евгеньевича Иванова работала главным бухгалтером в серьезной фирме, старший сын учился во Франции, младший заканчивал школу. Среди друзей подполковника Иванова встречались и известные антикварщики, и производители спиртного. В семье был достаток: очень приличный загородный дом, “Вольво”, квартира, словом, все нормально.