Выход зубной феи

В общем, это начало. Сейчас будет конец. Про Поленко.

Финоген одобрительно закрякал:

– Пророчишь, Павлуша, но не спеши, еще обождать надобно. Неисповедимо, что готовит для нас день завтрашний, но про конец – это хорошо. Давай, стопочку-то пригуби. Не обижай хозяина.

Динин смазал связки знаменитой зубровкой Марфиного собственноручного производства и еще заливистей пустился рассказывать.

– А теперь подходим к этому живому уголку с другого конца. Леонида Серафимовича угораздило попасть в Анадырь к военным летчикам. Вернее, это летчиков угораздило его поиметь, но сначала в отряде, а потом уже как хотелось. Одному асу срочно понадобилось на Большую Землю: его невеста сообщила ему о скорой свадьбе с совершенно посторонним мужиком, и летчик поехал расцеловать брачующихся в холодные лобики. На его место прислали Поленко. Он уже давно болтался по гарнизонам как, это, непотопляемое. А тут оказия, и, конечно, его бывшие сослуживцы провожали его самолет всем коллективом, так им радостно было за карьерный рост летчика. Они даже в военнике пытались вымарать название своей части, чтобы Поленко не возвращался к прошлому, а рос над собой.

Значит, в Анадыре он сразу же завоевал такую популярность, что миролюбивые обычно чукчи давали за него годовой приплод оленей и три куба поделок из моржа. Это если за скальп. А так, то поменьше, конечно. Летчикам и без него было мутно, икрой травились, от бакланов спасались, ну, зато верили в будущее, счастливое в том числе. А с приездом этого выродка все мечты завяли, как окуньки в убыточном рыбхозе. Камбалоглазый Поленко оказался хреновый товарищ, барыга и подлюк. Чукчам продавал свободно растущие на территории части мухоморы по двадцать пять рублей, чем выдоил все их подкожные запасы и подорвал экосистему Дальнего Востока, гад. На экипаж стучал как дятел на току, и подкладывал анонимные записочки их женам, жалуясь на плохую потенцию офицера такого-то от Доброжелательницы. Наконец, когда даже неприхотливые Илы перестали фурычить, если к ним приближался летчик Поленко Л.С., на всеобщей стихийной сходке было решено отдать новичка Матушке Природе, то есть забросить в тундру с термосом прохладной водички и посмотреть, кто победит.

В тот раз победила осторожность. За смелую инициативу можно было лишиться премии, а вот результат, пожалуй, может обломаться: до гарнизона слишком близко. Зато у начфина вдруг отыскался в южном, почти курортном городе Наръян-Маре свояк, отличный парень и голова Аристарх. Он и предложил: "А премируйте вашего воина отпуском недельки на две и пришлите его к нам на охоту". Все покивали и подивились мудрости простого золотоискателя: и ведь правда, охота – очень травматичный спорт, непредсказуемый. Особенно, если с подготовкой.

В общем, раздутый, как павлин, Поленко вскорости уже вываливался из поезда в Нарьян-Маре. Ему по-быстрому провели ликбез, как изящно и легко завалить медведя голыми руками, потому как такому богатырю идти на бедное беззащитное животное с ружьем – грех, и выпустили в тайгу с парой кусков вырезки – приманивать мишку, а то он так боится – причем свояк лично обмотал ей Поленковскую талию. «Чтоб видно, где кусить» – как-то по-странному объяснил он новообращенному охотнику.

Короче, в Анадыре уже пили, не чокаясь, а свояк спокойно пошел на работу. И вот здесь начинается полоса феноменального невезения: Поленко сбивается с маршрута, так как кретин и в картах понимает только значок вилки с ножом. Да еще он прихватывает с собой арбалет собственного производства, давно его смастерил и все мечтал применить. Идет он, идет, и натыкается на нашу заповедную полянку, где постаревшие Василек с Ласточкой тихо готовятся перекусить ягодками. Поленко вскидывает свое смертоносное оружие, натягивает тетиву и засобачивает корешок стрелы себе в глаз. Ласточка бросается на помощь потерпевшему, но тот не хочет быть счастлив насильно. Вроде как отбивается от заботливого мишки своим прибором. Арбалетом то есть. Сердобольный кабанчик не выдерживает, откладывает свои корешки и интеллигентно заходит на Поленко сзади. В общем, забрали они у Леньки паспорт, деньги и боеприпасы вместе с курткой, чтобы не удушился ею ненароком. Дали пинка и завещали вести себя хорошо. Прежде на него такие советы не действовали, но тут, видно на природе и свежем воздухе, что-то екнуло.

Леонид Серафимыч, не разбирая дороги, убежал в тайгу. Так у него сверкали пятки, что у росомахи-свидетельницы экологи отмечают расстройство зрения. Как всегда, идиоты бессмертны, поэтому Поленко невредимым добирается до охотничьего домика, где, вместо охотника, заседали уже вторую неделю под таежный чай со спиртом барды. Лирики довели будущего директора до дороги, откуда от собирался попасть в Москву, но рухнул на дистанции в аккурат рядом с домом родни Ахмета. Несколько дней ушло на восстановление отшибленной кроссом памяти, в которой в конце концов проявились цифры Аристарховского телефона. Свояк анадырского летчика знал, что его номер съеденному Поленко никогда не пригодится, поэтому назвал от балды первые попавшиеся цифры. А на языке у него тогда вертелся ненавистный номер тетки-приемщицы с работы. Та Аристарха заложила с радостью, и пришлось суеверному свояку есть чеснок и строгать для свидания с летчиком осиновое колышко. Однако их встреча не состоялась: вроде бы Поленко удалось дозвониться до кого-то еще, ему выслали денег, в милиции дали справку о приблизительно установленной личности, и охотник упорхнул в Москву. Больше его на Севере не видели.

Отсюда вывод: по протекции с Нарьян-Мара Леонида Серафимовича могли бы взять только в цирк или в кино, что-то там было про тупых. Вот, шеф, все, что узнал.

Павлик наклонил самовар, чтобы до краника достали последние капли кипятка, положил в стакан ложку меда и, шумно звякая, принялся размешивать чай. На середине стола дымился пузатый горшочек каши, сваренной по секретному рецепту Финогеновского авторства. В истомившуюся гречку мелко-мелко шинковались соленые огурцы, крупа сдабривалась до золотистости поджаренным репчатым луком, заправлялась постным маслом, и вместе было объеденье. Динин радовался, что удачно зашел, ерзая от нетерпения на лавке, а старик напротив сидел задумчивый и, не мигая, смотрел в маленькое оконце с витражом. Деревянные часы в углу мерно тикали, напрягаясь пружинами к скорому появлению кукушки, Марфа дула на блюдечко, а Павлик млел над паром, исходящим от съестного. Наконец, Финоген Семенович вздрогнул, будто очнувшись от морока, навеянного многолетним бесстрастием, и глухо сказал:

– Не ваших будет, значит. Но борзость-то в нем сидит державная. Кто ж он есть – из первопрестольной засланец по мою душу, значит? Так и мы не лапти, одолеем, поди, хоть и туго придется.

Павлик, весь сосредоточенный на медовой ложке, светской беседы все-таки не бросил. Повернувшись к завхозу в анфас, чтобы хотя бы наполовину скрыть от законного владельца уничтожение каши, Динин бросил фразу, которая озарила ум Финогена светом тысячи фейерверков и предотвратила криминальную войну в городе.

– Ну, да, ясен пень. В столице такому недоделку легче затеряться, может, он с Москвы. Но за вашу душу я бы не волновался. Начальник, а что, если он ничейный?

Финоген Семенович уставился на борца.

– Именно, – продолжал осененный догадкой Динин. – А что, если он ниоткуда, а просто хам чучельный?

Старик вскочил и вмиг в его голове из кусочков предположений, обрывков разговоров, трухи мелких сплетен сложился вывод.

Леонид Серафимович был самозванец.

Глава 19

– И сейчас я вам докажу, что Владимир Михайлович – вне подозрений, – заммэра тяжело встал со своего крайне убедительного, в коже и кости, кресла. Вырезанные дотошным индусом караваны слонов, рисовые поля, залитые паводком, танцы магараджей и грибницы храмов – весь этот маленький мир на подлокотнике начальственного трона вдруг завертелся перед глазами Катанина. Его собеседник резким движением оттолкнул от себя дорогую мебель и пошел вокруг не менее прекрасного стола из ценных пород того, что, видимо, оставалось на Земле в последнем экземпляре. По крайней мере, такого платинового дерева опер нигде не встречал. В кабинете чиновника, да и на подступах к нему было, чему подивиться, милиционеру даже показалось, что он попал в будущее. Которое обязательно наступило бы для всех граждан, не будь мелких неполадок со строительством коммунизма в прошлом.

Немного поплутав по коридорам власти после того, как ему удалось миновать пост охраны, Виталий безошибочно угадал самый верный путь в этом лабиринте из переходов, лесенок, площадок и стеклянных перегородок. Он попал в буфет. Слава провидению, не в кофе-зал и не в парадную столовую, а то его простонародное воображение могло бы и не выдержать. В буфете с кожаными высокими табуретами и урчащей витриной к четырем часа дня не осталось ни воздушных ватрушек с тепло-ванильной творожной мякотью, ни фирменных котлеток по-киевски, блестящих зажаристыми бочками, ни даже салата "Здоровье", который обычно строгали в таких количествах, что повар явно оздоровлялся больше всех от физической нагрузки и махов ножом. Зато, согласно технологии питания на предприятиях, имелись невостребованные слугами народа картофель-пюре и кнели паровые с овощным гарниром по ценам столь низким, что, казалось, будто им стыдно продаваться и они даже не прочь доплатить сами. По линеечке нарезанные ломтики черного давали бесплатно, в углу стоял аппарат с кипятком, и Катанин подумал, если при жизни его занесло в рай, то этим надо воспользоваться.

Кнели оказались на уровне, несмотря на свой диетический вид; сметана, взбитая с сахаром, тоже не вызывала нареканий, а уж компот с песочными колечками окончательно примирил Виталия с необходимостью быть здесь и сейчас. Он даже решил, что, пожалуй, у заммэра рабочее время уже закончилось, а отрывать человека у семьи нехорошо, значит, придется прийти еще раз. Может быть, даже пару раз, ведь со свидетелями надо быть в постоянном контакте. Но все хорошее когда-нибудь кончается, вот и Катанин смог почувствовать себя Золушкой, потому что его туфли, то есть деньги, исчезли раньше, чем бал подошел к финалу. Расплатившись невиданными в буфете железными рублями, опер предусмотрительно запасся несколькими горбушками бородинского и вышел в коридор, где ему теперь было гораздо уютнее. Вкусив их пищи, он как бы тоже стал частью закрытого для простого человека мира избранных, и в холлах не тушевался, а шел как все, не спеша и с достоинством.

Походив по мягким ковровым дорожкам, без остатка глотающим звуки шагов и обтирающим неположенную в этих местах уличную пыль с ботинок, Катанин полюбовался прекрасным видом на город из огромных окон, взял пару буклетов санатория "Залесный" где-то в закромах Родины и пошел наверх. На последнем, шестом этаже, царили порядок и строгость, и только уверенно-довольное лицо Виталия спасло его от немедленной сегрегации усилиями первой батареи секретарей. В комнатенке перед приемной заммэра обнаружилось еще одно укрепление, но девушка-блондинка на счастье была занята более дорогим гостем, и, стрельнув взглядом по удаляющейся спине опера, решила, что тому назначено. В самой приемной восседала хозяйка этого чистилища, громовержец и чертяка Оксаночка, стоящая на страже покоя своего повелителя уже добрый для него и кошмарный для окружающих десяток лет. Все было в этой девице прекрасно: великолепный Мерседес-внедорожник, именитая сумка и циркулярный визг голоса, вот только была она дура. И не простая, а набитая двумя высшими образованиями и апломбом величиной с космодром "Байконур" в период начала коммерческих полетов на Луну. В общем, игрой интеллекта и милыми ухаживаниями такую не проведешь.

Но встретившись лицом к лицу с Катанином, сытым и свободным, Оксаночка как будто посмотрелась в зеркало. Та же уверенность, и ни тени мысли на лице. Мегера интуитивно почувствовала, что они одной крови, а, значит, Самому с этим человеком встретиться не помешает. Через минуту вместе с неким редкой обжарки кофе Виталий был доставлен прямо в святая святых, кабинет Владимира Михайловича, и теперь стоял перед ним, не зная, какими словами говорить в этих имперских интерьерах.

– Оксаночка, подтяните там аппарат, мы скоро едем на открытие молочного завода, – чиновник, не поднимая глаз от бумаг на столе, скомандовал своей оруженосице.

– Михаил Владимирович, а как же полдник? – секретарша округлила глаза. – Врач же рекомендовал вам не пропускать приемов пищи!

Заммэра хрустнул карандашом и раздраженно откинул его в сторону.

– Некогда на рекомендации отрываться. Не время сейчас за плюшками рассиживаться!

– Но ведь врач строго-настрого… – Оксана с первого раза не понимала. Но, как говорится, чего с дурочки возьмешь? Заммэра на провокацию не поддался и блеснул стальной волей напополам с терпением:

– Разница между мной и врачом, – с нотками диктора Левитана завел чиновник, и Катанин вдруг поймал себя на том, что непроизвольно даже задерживает дыхание, чтобы слово руководящие усвоить вполне. Заммэра между тем продолжал:

– Так вот, Оксаночка, разница между нами в том, что он думает о жизни только одного пациента, а мне приходится думать о жизни всего города! И даже области! Вы представляете себе, какая это ответственность?? Поэтому, конечно, меня спасти важнее. А то кто позаботится обо всех? Тогда полдник обязательно, само собой. Молочный завод – не ядерная кнопка, может немного и без присмотра поболтаться.

– Так, может быть, совсем не стоит сегодня ехать? – помощница метнулась в другую крайность. – Уже шесть скоро, маленько поздновато.

– Маленько – это диагноз в очереди к семейному сексологу, Оксана, – отрезал начальник, – а у нас молокозавод впервые за двадцать лет перестал катиться в пропасть. И даже показал надои, причем настоящим молоком, на котором каймак собирается. Это вам не прозрачная бурда из порошка! Хоть в шесть, хоть в полночь, но надо проверить, как они до такого дошли.

Девушка закивала и сосредоточенно нацарапала что-то в своем блокноте. Затем вдруг начала активно жестикулировать ничего не понимающему Катанину, стуча пальцем по лбу, кивая подбородком на заммэра и выворачивая другой рукой карман офисных брючек. Виталий внимательно посмотрел на градоначальника и попытался применить дедуктивный метод. Михаил Владимирович по-прежнему сидел, уперевшись в документы на столе, и не было похоже, чтобы он неожиданно сошел с ума или ему стоило подать на бедность.

"Неужели на взятку намекает? – Виталий мучительно ворочал мозгами, но ничего более понятного на ум не приходило. – Так, а что я хотел? Вот, асфальт перед домом не положили, но зато природа вокруг, травка под ногами…Соседи-алкоголики недолговечнее асфальта, хм, сами справятся. Судя по тому, что у них теперь первым в застолье идет паркетный лак, надо в собесе пошуршать насчет социальных гробов…Что же тогда?"

В этот момент Михаил Владимирович поднял голову и встретился с безжизненным, как будто покрытым бархатным налетом плесени, сероватым взглядом милиционера. Холодком повеяло на видавшего виды заместителя: такие глаза встречались у непонятных, недоступных ему, запрятанных от всякого простого смертного куда-то в самую суть вещей специальных людей на государевой службе. А именно чекистов и контрразведчиков. Хозяину кабинета было невдомек, что давно истлел оригинал этой особой печати, и что Виталий Катанин – лишь в третьем поколении с нее слепок, нет в нем ни силы, ни полномочий, какими его дед горы сворачивал, только выражение лица и какие-то с двойным дном глаза и остались. Этого заммэра не знал и приготовился к худшему. Вернее, ко всякому, и даже очень плохому. За себя не боялся. Жалко было ему в тот момент, что дочка Марточка, ангелочек, еще такая малюсенькая, забудет его, а Вероника, услада его очей и ночей, хоть и постарше, но постарается забыть еще быстрее. Обо всем он, как муж и отец, давно позаботился, чтобы его ненаглядные девочки ни в чем не знали нужды, но и откуда что берется, тоже не знали, чтобы не смогли по-женски легкомысленно добро разбазарить. Прикрыв на миг веки, чиновник мысленно прикинул, насколько потянут ошибки молодости и нынешняя непартийность, ужаснулся и принял решение.

– Идите, Оксаночка. Вы мне всегда очень помогали. Спасибо, – Михаил Владимирович махнул рукой на опешившую секретаршу, которая, не приходя в сознание от изумления, исчезла из кабинета без лишних вопросов. Когда двери за ней плотно закрылись, заммэра повернулся к Катанину и театральном дрогнувшим голосом поинтересовался: – Вы за мной?

"Значит, следователь уже звонил", – подумал опер. "Небось опять ерунды про меня наговорил. Вон, каким сычом на меня смотрит! Почувствовал, видать, что я клянчить чего собрался…или с охраны доложили, сволочи? Ладно, с асфальтом я сам, этого только по Поленко опрошу". Виталий смущенно откашлялся и примостился на краешек кресла для посетителей. Но благородная кожа обивки не была создана для полиэстера и прочих дешевых вывертов химической промышленности. Синтетические брюки с искрой и задором тут же унесли его по глади сиденья до самой спинки, вскинув Катанинские ноги кверху и бросив их в конце виража прямо на столешницу под нос Михаилу Владимировичу.

Заммэра вздрогнул: сбывались его худшие предположения, человек в штатском с невнятно произнесенным именем пришел не с добром. Вон, уже распоряжается в кабинете как у себя дома. Зачем только время тянет? Шепчет там что-то про себя, смотрит исподлобья…Может, другие сейчас у них дома обыск проводят, и Вероника давно не звонила. А этот сидит напротив вроде дурак-дураком, а сам так и шныряет глазами, так и думает, на чем бы его еще крепче зацепить. Оксаночка-то его без звука пропустила, даже предупредить не успела, значит, что-то он ей очень серьезное показал, но что? Чиновник почувствовал, как на шее выступает противный липкий пот и тонкой неуютной струйкой стекает между лопаток.

Катанин между тем оправился от своего акробатического этюда, ощупал туалет и понял, что фирменные брючки, купленные в надежной точке на рынке "Факел", предательски разошлись по шву. Дороги оперу из этого кресла теперь не было. Он поставил ноги на место, поглубже закопался между валиками кресла и из своего укрытия начал подкоп под алиби чиновника.

– Я к вам некоторым образом по поводу вашей супруги. Дельце здесь небольшое, позволите?

Михаил Владимирович подумал, что напрасно медицинские агитки в поликлиниках предупреждают, что инсульт коварен и поражает человека внезапно и без объявления войны. Он ощутил его приближение совершенно четко: в самом центре грудной клетки разворачивалась красно-кровавая пелена удара, готовясь вот-вот обрушить свои вязкие волны на его опаленный страхом за жену мозг. Ему не хватало воздуха, в горле пересохло, а шершавый ломоть сухого языка тщетно царапал небо в попытках позвать на помощь. Узел галстука вдруг стал немилосердно жать, и непослушные пальцы уже карабкались вверх по его шелковому пути, когда дверь открылась и в кабинет ворвалась ослепительная Вероника с Марточкой подмышкой.

– Котя, что ты наделал? – не глядя на Катанина, улиткой обвернувшегося вокруг кресельных подушек, блондинка кинулась к мужу. Только что заплаканная Оксаночка поведала, что босс в грубой форме, без выходного пособия, отправил верную помощницу на покой. Причем при посторонних уже говорил о ней в прошедшем времени, и теперь она, Оксана, боится одна идти на улицу: кто знает, что случается с бывшими секретаршами? Вероника вмиг сообразила, что перемена партнерш может подействовать на супруга заразительно, и он на достигнутом не остановится. А лично ей чувство меры в этом вопросе пока не изменило. Женщина вооружилась Марточкой и пошла восстанавливать статус-кво. Теперь в кабинете она застала свою сильную половину красным, как вчерашняя вырезка на витрине с хитрой подсветкой: вроде и прикидывается свежей, но уже заветривается мшисто-зеленым с бочков.

– Сколько раз я тебе говорила, предупреждала! – заламывая лебединой грации руки, дама не стала терять времени. Отстучав острыми каблучками полкабинета, она остановились против необъятного стола, водрузила на него флегматичный шарик детского тельца и накинулась на мужа: – Ты меня обманывал? Это он, – розовый ноготок ткнул в Катанина, – он тебя надоумил? Ну, что же ты молчишь?

Владимир Михайлович ловил ртом воздух, пытаясь унять разошедшееся сердце, и не мог взять в толк, что за мизансцену подстроил ему опасный посетитель. То, что любимая жена жива и здорова, принесло ему неимоверное облегчение, зато вдруг вышедший из берегов ее всегда тихий и спокойный темперамент указывал на события чрезвычайные. Неспроста она сразу помянула мерзкого гостя, может, это сигнал? На столе разрывался телефон, но Владимир Михайлович в какофонии собственных догадок и страхов не слышал его пронзительного звона. Дверь слегка приоткрылась и в узкой щелке показалось распухшее от слез личико секретарши.

– С-с-с-низу, ой, з-з-з-вонили!– Оксаночка протяжно всхлипывала и промакивала глаза платочком. – Товарищ, говорят, обещал вашей жене что-то вручить и назад. А нету, е-е-г-о-о-о! О-о-о! – девушка оборвала сообщение на высокой ноте, и все разом посмотрели на Катанина.

Виталий уже четверть часа неимоверно сопереживал заммэра. Работать в этом дурдоме он бы не согласился даже при наличии трехразового питания в буфете: ни компот, ни кнели паровые не примирили бы его с подобными условиями труда. То, что у чиновника жизнь не личная, а только публичная, да еще в неустанных заботах о благе народном при такой горгоне-жене не казалось страшным несчастьем. Вон, как он радугой переливается под ее стервятничьим взглядом, целая палитра от фиолетового с разводами до нежной зелени майских акаций. И это еще ревнивица застукала супруга с мужчиной, хотя будь Виталий одет понебрежней, по нынешним временам еще неизвестно, что хуже: массажистки из сауны неподалеку или юноша с пробором Джастина Бибера. В общем, тяжела она, шапка Мономаха, и нет числа скорбям и заботам человека на ответственном посту. Опер вздохнул, и твердо решил помочь заммэра как мужчине и как руководителю, и не ради выгоды, а только из солидарности представителей одного пола. Из-за прорехи в штанах встать и внушительно нависнуть над блондинкой он не мог, дабы не ущемить достоинства органов, а вот внушительно выставить грудь колесом ему удалось. Навстречу Веронике из лайковых недр кресла вдруг выпятился бурый свитер в катышкам и тонкий от напряжения голос сказал:

– Гражданка, вы никогда пятнадцать суток не сидели? Рекомендую. Вы задерживаете, между прочим, опрос вашего мужа. А я вместо опроса могу задержать вас. Михаил Владимирович, – Виталий повернулся к застывшему чиновнику, – нам эта женщина мешает. – Катанин кивнул на Веронику и заговорщицки подмигнул собеседнику: мол, только свистни, холостяк всегда поможет женатому собрату.

Заммэра неожиданно для опера побледнел до просвечивания анатомии черепа. Юродствующий чекист был фигурой более мрачной и многообещающей, чем Черная метка пирата Сильвера или средневековый дядька в красном колпаке до шеи и с топором. Хозяин кабинета понял, что надежды нет, и совсем скоро он узнает главную тайну имени товарища Дзержинского: есть ли жизнь в застенках Лубянки или нет. А пока стоило предпринять последнюю попытку вытащить неповинную ни в чем, кроме ангельской красоты, Веронику из бездушной мясорубки людей в сером.

– Чем же она вам мешает? – тихо выдохнул мужчина. – Она больше не будет, я ручаюсь.

«Как запуган-то, а?– сочувственно подумал милиционер. – Бьет она его, что ли? Да вот прямо этим бочонком в оборочках. А ведь красивая женщина! Ей бы на работу пойти, в цветочный магазин или шпалы укладывать, где там у нас одни бабы трудятся? Глядишь, дома бы по струнке ходила от общественно-полезной усталости. А так с жиру бесится». Вслух же опер сказал:

– Это вы невозможное обещаете. Гражданка, я так смотрю, не очень настроена больше не быть, даже наоборот. Вы здесь долго собираетесь ребенком спекулировать? – Катанин окончательно стряхнул с себя остатки послеобеденной неги и теперь профессионально работал со свидетелями. – Не скроешься от вас. Пришли здесь, видите, у руководства совещание, так подождите, как порядочная!

– С бесом в ребрах у вас совещание! – ловко отбила подачу Вероника. – Деточку вообще не трогайте. Я ее сейчас могу отпустить и вынуть пряник изо рта, вам же хуже будет. О чем вы здесь в таких позах договариваетесь? Не удивлюсь, если у вас под столом коньяк! Или еще кто похуже.

– Вероника! – еле слышно захрипел Владимир Михайлович, пытаясь предостеречь дражайшую половину от панибратства с высшими силами. В запале интенсивной перепалки мама Марточки не обратила на легкий треск с того конца стола никакого внимания и продолжала наседать на опера.

– Я уже с одним таким хамом на днях встречалась! Знаете, что с ним сталось? Пропал, предварительно бросив жену, малолетнего кота и все имущество, включая труп мужчины, причиненный к его авто по неосторожности. Вся милиция страны его теперь ищет! Я вам не завидую.