Выход зубной феи

Подруга отрицательно замотала головой:

– Не время сейчас. Там вовсю идет реклама ужастика американского, такие рожи на листовках! И преступника-рецидивиста ищут, из семьи потомственных алкоголиков с наследственным дефектом носовой перегородки. Милиция сама не справляется, как всегда, народ привлекли, плакатов понаклеили! Я к чему: Люцика на их фоне просто не отличить. Одно лицо. Так что остается только верный, надежный метод! – указательным пальцем Нина погрозила натяжным потолкам, торжественно посмотрела на мадам Поленко и провозгласила: – Магия!

Пока Клавдия собирала по квартире подручные средства, старушка листала свою записную книжку в поисках волшебного рецепта. В последние годы она старательно копировала лучшие заговоры, заклинания и заклятья, почерпнутые из бесед в общественном транспорте и в приемнойГосподина Рафаэля. Помогала телепередача местного телевидения "За гранью неведомого", авторы которой явно не ведали ничего даже в рамках познавательной литературы для детсада и благодаря этому сохраняли чудесную способность всему удивляться и удивлять своей непосредственностью окружающих. В тетрадь также были вклеены вырезка из газет и специализированных изданий для садоводов и охотников на инопланетян.

Досадно, но ворожбы на возвращение котов не находилось. Нине Васильевне пришлось импровизировать на ходу. После небольшого, но бурного совещания было решено скрестить заговор по возвращению любимого от соперницы с обрядом на отыскание потерянного кошелька. Котик, однозначно, являлся любимым и потерянным, поэтому спаренное заклинание сулило успех.

– Так, что у нас здесь? – Нина Васильевна послюнявила палец и потерла им страницу, как будто в записях имелось второе дно. Старушка тщетно пыталась разобрать многочисленные сокращения, которыми она несколько месяцев назад конспектировала сеанс бытовой магии в исполнении их с Клавдией гуру Рафаэля. Пялясь в стрелки и точки, она все дальше закидывала голову и поднимала курочкой верхнюю губу, пытаясь удержать сползающие по переносице очки. Вид ее все больше удалялся от требований господина мага к солидности прогрессивных колдунов. Наконец, Настина свекровь подняла руку и неуверенно начала:

– Хм…Руну Мерлина рисуем внутри пентаграммы…Какая такая Мерлина?

– Не Мерлина, а Мэрилин, что же здесь непонятного! – включалась Клавдия. – Мерлин Монро, конечно, – мадам Поленко была лучше знакома с идолами современности в области грации и бюстов досиликоновой эпохи. – Заговор ведь на разлучницу, верно? А эта Монро – первая Мессалина всех времен и народов, красотка, хоть и не без пользы: деньги вместо холодной войны потратили ей на перекись. Аллегория любовницы, вот что я думаю. Теперь руна, ну это просто. По аналогии. Было такое Золотое руно у каких-тогалерщиков, то есть овечья шкура, но высшего качества с драгметаллом.

– Ишь ты, вот почему так дорого в прейскуранте у Господина Рафаэля возврат-то мужа в семью! – бабулька согласно закивала. – Потому что сырье на обряд труднодоступное: попробуй найди шкуру этой развратницы, страх какой.

– Нина Васильевна, всегда же вам говорю: боритесь с узостью мышления. Она – ваш враг! В оккультных науках надо мыслить масштабно, но трезво. Вот скажите, на сколько приемных дней Господину Рафаэлю хватило бы материала, если б его нужно было брать с Монро? Дня на два-три, а сколько он уже успешно работает? Годы, правильно! Значит, имеется в виду накидка там или шубка.

– Овечья что ли? – до Нины потихоньку начала доходить причинно-следственная связь между Руном и негодницей Мэрилин.

Клавдия только вздохнула:

– Побойтесь Кострубоньки, матушка. У Мэрилин мутона отродясь не водилось, только норка или ценный мех. Понятно, берем мою шиншиллу. Там еще немного осталось с прошлого раза. Я ее тенями для век позолочу. На коробке написано, там его целые караты!

Мадам Поленко направилась в гардеробную, и в эту минуты зазвонил дверной звонок. Женщины замерли. В свете последних событий за порогом мог стоять безжалостный убийца, пришедший к семейному очагу за ошибочно не укокошенным хозяином дома, или просто за ключами к авто, на которое он тоже, наверняка, рассчитывал. Не дыша, Клавдия на цыпочках прошла в коридор и приложила ухо к створке. По ту сторону слышалось чихание, цыканье зубом, но ничего зловещего, вроде легкого скрипа глушителя, привинчиваемого к иностранному пистолету, как всегда предупреждают в детективных сериалах. Накинув цепочку, хозяйка медленно приоткрыла дверь и увидела голубоглазого бородача средних лет, стоящего на безопасном для испуганной матроны расстоянии.

– Ага, вас не забрали? – меланхолически протянул мужчина и отошел еще дальше. – Мне показалось, здесь уже кружила какая-то бабка в черном. Я подумал, безутешная наследница. Вы-то не можете убиенному наследовать.

Разговоры про деньги и раздел имущества всегда оказывали на Клавдию самое живительное воздействие. Вот и сейчас она зарницей всколыхнулась на внезапного гостя.

– Это с какой-то стати я не могу? Я что, не супруга ему или квартира у нас из Красной книги обманутых дольщиков? Что вы меня оскорбляете? И вообще, кто вы? Отвечайте, или вызову милицию!

Мужичок кротко улыбнулся и парировал даме с изяществом овода, жалящего в попу:

– Милицию я для вас сам уже вызвал, даже все им рассказал. Как вы, дамочка, наприглашали в дом своих куртизанов при живом-то муже! Только и слышно от вас криков: "Ах, Велес!", "Дай мне, Перун!". У меня все их прозвища записаны, не обольщайтесь. Как ко мне участковый пришел, спросил про то, где я вашего супруга видел в последний раз, так я сразу все и понял. Вы со своими хахалями его и убили!

Мадам Поленко тщетно боролась с цепочкой, чтобы вырваться наружу и растерзать этого нахала. Ей мешали тахикардические прыжки сердца, трясущиеся им в такт пальцы и немножко Нина Васильевна, повисшая на подруге для предотвращения кровопролитья. Умный дом не знал, какое освещение применить к этим дерганьям под дверью и мигал кафешантанной переменой лампочек. Сосед с издёвкой присвистнул на полное падение нравов в квартире, а потом, смакуя каждое слово, продолжил:

– Да-да, вот поэтому-то и не видать вам наследства, все городу отойдет… Ну, или следствие вспомнит про своих переданных помощников, – мужчина погладил себя по круглому животику. – Не наследуют жертве коварные убийцы. У-у-у, змеи на груди, знаю я вас. Меня жена и белой смертью травила, все плюшки пекла, и излучением на курортах всяких, я всю эту вашу бабью хитрость насквозь вижу. Второго дня сам чуть коньки не откинул, когда вы прямо мне в глаза уродца своего лысого метнули!

Клавдия еще сильнее забесновалась под дверью.

–Не смейте трогать моего Люцика! – мадам Поленко, как упырь из могилы, пыталась рукой дотянуться до горла пришельца. – На меня, честную женщину, клевещите, а котика трогать не думайте, а то…!

– А то что, уважаемая? – ухмыльнулся сосед.

– Федя, – вдруг раздался голос с лестницы, – я сейчас расскажу тебе историю из жизни, и ты потом сам скажешь мне, что.

Голос принадлежал маленькой, но очень энергичной женщине, борцу за справедливость и старшему по подъезду тете Гале.

– Была у меня, Федя, собачка. Диной звали. Беспородная, но с большим самомнением, это обычно сочетается. Так вот, Динка очень любила подраконить овчарку-медалистку Линду из милицейского питомника, когда та в наморднике и на поводке шла со своим хозяином гулять. Все бы хорошо, но Дина однажды не заметила, что большая, но обычно обезвреженная строгим ошейником овчарка из него выбралась. Привычно тявкнула, и только ребята с соседнего района знают, куда ее Линда загнала и где, возможно, съела. Я ее больше не видела.

– Ну? – Федор догонял медленно.

– Сучок к бревну! – тетя Галя теряла терпение. – Вот ты сейчас соседушку раздражаешь, а ведь цепочка не вечная. У вас неравные весовые категории, учти, не в твою пользу. Все мы знаем, кошак улетел не со зла. А мужик ее загулял, ну это же хороший признак! Значит, крепкий еще.

Клавдия немного снизила накал борьбы с цепочкой и вполне спокойно поправила Галину:

– Не загулял, а пропал и разыскивается милицией. Зачем вы наговариваете на человека! А Люцик мой, славненький мой котик, просто жертва обстоятельств.

Тетя Галя распустила на лице мину всепонимающего управдома, друга человека:

– Да-да, так я и говорю. А теперь, товарищи, прекращайте шум и спускайтесь на первый этаж. У нас собрание. Федя, отходим по одному.

Сосед бочком пробрался к лифту, не выпуская из виду все еще воинственно настроенную мадам Поленко, и только запрыгнув в стальные недра машины с удовольствием прошептал: "Накуси! Всех мужиков не переведешь!". На этаже остались старшая по подъезду и магический дуэт из квартиры Поленко.

– И зачем собрание? – недовольно загудела Клавдия. – Опять деньги на взлетную полосу на крыше собирать будут?

Тетя Галя была общественницей со стажем, поэтому слово "деньги" в увертюрах к жилищным проектам избегала, а всегда оставляла этот интимный момент на сладкое. Сейчас она тоже округлила глаза и зажурчала самым мягким голосом:

– Какие сборы, милочка? Нет, мы на голосовании будем выбирать домового.

Нина Васильевна вздрогнула, а Клавдия несказанно удивилась, до чего в их умном доме дошел прогресс.

– Выбирать? А что, разные варианты предлагают? – хозяйка Люцика не могла поверить, что недоступное Господину Рафаэлю управление духами можно запросто освоить на общем собрании.

А тетя Галя в который раз взгрустнула про себя, как безграмотны наши люди в вопросах жилтовариществ и ЖКХ.

– Конечно, предлагаем, Клавочка! Один может целый дом присматривать, так как больше ничем не занят, другой в миру керосином торгует, а это от крыс полезно. Третий предлагает крышу переделать. Так что все в ваших руках!

– Про руки это вы к месту говорите, – пожевав губами, вставила свое веское слово Нина Васильевна, – чтоб не тягал домовой ваш все, что плохо лежит. А то некоторые так мучаются, дом приходится менять!

Галина сразу посуровела и пошла в атаку на непрописанную, а, значит, вовсе бесправную старушенцию:

– Вообще, это про вас здесь милиция ходила! Наш домовой – это ум, честь и совесть всего "Иглостара", а, если вы намекаете на пропавшие медные завитушки в подъезде, то платите сначала за пользование жилым помещением. Меня интересует мнение только тех, кто на него имеет постоянное право согласно паспортному столу.

– Ну, по мне, лишь бы добрый был и не шалил по ночам, – мадам Поленко повернулась к Нине Васильевне, примиряюще взяв ее за руку. Старушка быстро-быстро закивала, а тетя Галя вновь заулыбалась и погрозила пальчиком:

– Все-то мы, женщины, не по уму выбираем, все-то прощаем. Это же не муж, а смотритель всего дома, а это должность, ответственность, материальная, в том числе! Так что пойдемте, проголосуем вдумчиво и свободно.

Клавдия было хотела надавать Гале советов относительно правил поведения с домовыми, рассказать о проверенных трюках с вазами конфет и молочными блюдечками, когда лифт бесшумно распахнулся и в проеме показалась бледная физиономия Федора. Он выбил зубами особо ярую лезгинку, а потом почти крикнул на мадам Поленко:

– Теперь уж вы не отвертитесь! Там народ уже подтягивается, все видели.

Женщины наперебой затараторили, явно заинтригованные настроением обычно пресного Фёдора. В многоголосом галдеже не сразу удалось выделить главное: там внизу, около лестницы, граждане обнаружили поразительную находку.

То был хозяин Клавиной квартиры, и его было не узнать.

Глава 18

– И пишет он еще, что в чужой стороне всегда вспоминает тебя, дед, низко кланяется и не забывает по твоему совету есть на ночь чеснок от всех их лихих болезней. Вот какой у нас с тобой, старче, внук вырос. Загляденье, а не внук! – жена Финогена Семеновича склонилась над письмом и украдкой смахнула слезу. Завхоз сидел напротив за самоваром, на котором по-старинному собрался в гармошку сапог и висела нитка с толстыми, глянцевыми баранками. Всегда жесткий и безучастный взгляд Финогена был подернут каким-то светлым, мечтательным умилением и вся его грузная фигура дышала покоем. Первый его внучек, затейник и непоседа Алексашенька, выбился-таки в люди, оседлал непокорные науки сначала на суровой к неточностям Неметчине, а потом и в Англии, где на голову обошел своих однокашников и с отличием закончил какой-то мудреный Оксфорд. Стариков своих блестящий юноша не забывал, писал им исправно и неустанно благодарил деда за все его старания и советы. Писал, но в губернскую глушь не показывался, поэтому присланные с оказией его портреты и открытки с видами тщательно Марфой собирались и подклеивались в альбом, а письма зачитывались до ветхости. Вот и сейчас супруга по десятому разу разбирала деду нынешнее послание Алексашеньки:

– Даже недруги и злопыхатели прежние мастерство его признали, так как нет ему равных в Европе, а, может, и во всем мире в искусстве взлома сетей. Не знаю, что за диво такое, дед, но, видимо, очень великое достоинство. Мальчик-то весь в тебя, ученый да смекалистый.

Финоген как-то застенчиво улыбнулся в бороду и перекрестился. Слава Всевышнему, услышал его беспрестанные молитвы и отвадил мальчишку от плохого! Нет ему теперь печали, выучился, вырос, живет в достатке и даже в роскоши, перебил своих отца и деда во всем.

– Ну, почитай еще, Марфушка! Что он про жизнь свою пишет, не болен ли, не хандрит в их туманах англицких? Не томи уже, вдруг его на что вразумить надобно?

– Успокойся, старый, да он нас двоих вместе разумней. Все уже прочитала тебе, ты еще когда первый самовар ставил. Вот, пишет он, что все время посвящает занятиям и совершенствованию в науках, а для крепости тела увлекся английской гимнастикой "бокс". Очень пользительна и стойкости ему добавляет. А свободен Алексашенька бывает нечасто, в праздности не шатается. Хотя ты, дед, театров и маскарадов не одобряешь, ходил он на представление, в синему. Называется "Побег из Шоушенка". Очень подивился действу и хочет не менее известным стать, чем главный герой. Не пойму, что такое.

– Темная ты, Марфа, а ведь в школу ходила, пусть и сельскую. Как не поймешь? Это Алексашенька у нас, как всякий господский отпрыск, революционными идеями прельстился, вольнодумствовать стал. Я бы не посмотрел, что ему двадцать с лишком, разложил бы на лавке и выпорол!

– Да что ты такое говоришь, Финоген Семеныч? Зачем на внучека напраслину возводишь? Разве может наш Алексашенька в этот омут попасть, ни в жизнь не поверю, – Марфа вся побледнела и приложила руки к лицу.

– Что здесь гадать, все же ясно для тебя написано: спектакль он глядел про этого дьявола красного, Ленина, и как он бежал из ссылки в Шушенском! Это они на своем басурманском коверкают, "Шоушенком" его обозвали. Как говорит Назар, Бероевых сынок, "А розу как не назови, все пахнет розой". Тьфу. Шушенское оно и есть, и побег этот проклятый, который царю-батюшке жизни стоил, а нам всем горе и разорение пришло на долгие лета. Лавры каторжника ему полюбились, поди ж ты! Прославиться желает, недоросль! А все мать его, вертихвостка, со своим либеральством. Садись, Марфа, пиши, что наследства лишу, ежели еще раз налево потянет, к коммунистам и террористам всяким. Посмотрим, долго ли на голодный желудок можно робеспьерством развлекаться.

Финоген Семенович не на шутку раздухарился и пыхтением давал приличную фору самовару. В этом воинственном настроении его и застал Павел Динин, привычно стукнувшийся о низкую притолоку в доме крепким кочаном головы и пустивший этим столкновением волну по всему срубу. Лампадка перед иконами закачалась, масло попало на фитиль, и огонек в красном углу чуть не погас. Старик завхоз тут же забыл про семейные неурядицы и накинулся на нежданного гостя:

– Хуже татарина ты, Павлуша! Решил нам с бабкой устроить смерть по неосторожности, не от обрушения, так от пожара?

Павлик виновато жмурился, пытаясь спрятать огромные ручищи под полы дорогого пиджака, где и так было тесно от мускулисто-стального торса и кой-каких не менее опасных железок. Пятясь бочком к старозаветной козетке у окна, он по широте телесной сшиб пару стульев, распугал беспечно дремавших под ними кошек и даже сподвиг испокон веков немую канарейку протрелить истошный СОС собратьям по дому. Тут Марфа решила больше не рисковать хозяйством, и, приманив Павлика гигантской баранкой с маслом, усадила за стол. Со стороны стенки, как всегда учил Финоген Семенович, чтобы хотя бы дубовой мебелью сдержать бьющую из Динина энергию.

Наконец, радость встречи немного поутихла, и Павлуша смог говорить спокойно. Он откашлялся и зычным голосом обратился к завхозу:

– Финоген Семеныч, вы не смотрите, что так получилось. Все как раз наоборот, я с хорошими вещами пришел, сейчас расскажу, – он попытался сложить свой гигантский организм в позу дореволюционной институтки-скромницы, заправив ноги в ботинках последнего размера под стул и разложив на коленях салфетку, которая тут же затерялась на бескрайних просторах. Финоген укоризненно повздыхал, прикинул ущерб от Павлушиного вторжения и махнул рукой – сам виноват, нужно было еще с прошлого Дининского визита вынести из гостиной всю мебель, ну или встречаться с этим великим человеком на заброшенном полигоне.

– Скажешь, раз пожаловал, – старик щедро насыпал в блюдечко колотый цветной сахар и пододвинул к гостю. – Прежде чайку откушай и поешь, чего Бог послал. Сладости, они ум подгоняют, – тут Финоген посмотрел на Павлушу с некоторым сомнением и добавил, – но без гарантий, токмо ежели ум в наличии имелся.

Насчет подкрепиться Динин в уговорах не нуждался. Его любимым блюдом был тазик оливье, или ведерко жареной картошки с салом и луком, или, на худой конец, пятилитровая кастрюля борща с огромным тающим айсбергом жирной сметаны. Пригодность рецепта определялась для него количеством затраченных продуктов, поэтому почет и уважение у Павлика заслужила только одна поваренная книга, изданная еще при царизме и дававшая отличные рекомендации в плане организации кухни для барина. Когда нежная жена Динина, медленно водя пальчиком по ятям и ижицам, сказала ему, что готовить по книге невозможно, ибо в первом же рецепте требуются пять сильных кухонных девок, сорок яиц, пятнадцать фунтов масла и полпуда муки, Павлуша понял, что вот она, его отрада. Не супруга, конечно, хотя она ему тоже очень нравилась, а новая система питания. На его столе теперь красовались фазаны и пироги с припеком, курники на шестьдесят блинов и расстегаи на четыре конца, не говоря уже о супах, наливках, моченых яблоках и огурцах в меду. В общем, дома у него был праздник, когда хозяин обедал в гостях. "Хоть чуток передохнуть", – говорили кухарки и шли крутить котлеты на завтра.

Сейчас Павлик вполне увлеченно уничтожал запасы Марфы, в один укус отправляя в рот по два пирожка. Финоген, поняв, что его младший товарищ сам не остановится, поспешил занять его деловой беседой.

– Ну, добрый молодец, откель ты к нам пожаловал такой довольный? – сказал старик и незаметно отодвинул от Павлуши выпечку.

Динин с шумом отхлебнул прекрасного облепихового чая, заел его удивительно пышной сдобой с лесной ягодой и с воодушевлением начал:

– Так я того, Финоген Семеныч, с корешками видался. Пришлось отъехать, сами же просили. Чтоб выяснить про фраерка вашего, Поленко. И вот, что люди говорят: лох он, а не фраер, – Паша умело выдержал паузу, и, воспользовавшись передышкой, с необычайным проворством подтянул к себе поднос с булочками. Марфа осмотрела стол и побежала на кухню за добавкой – в пять минут гость Финогена облегчил сервировку на все съестное, даже прикончил прошлогодние сушки, висевшие на самоваре в качестве декорации.

Старик терпеливо ждал, пока гость макал остатки хлеба в горячее вологодское масло, с любовью прилаживал сверху сыр и веточку петрушки, а затем отправлял кораблики бутербродов в рот, да не по одному, а целыми флотилиями. Поток снеди не давал новостям, запрятанным внутри Павлика, вырваться наружу, но было видно, что их важность распирает едока пуще трех литров выпитого чаю. Финоген же нежился в негаданном тепле азарта, охватившем его давно иссушенную впечатлениями душу, и Динина не торопил.

С того момента, когда Финогену осталось нечего желать, ибо все ему было доступно и подвластно, завхоз больше не знал радости предвкушения, которое и служит вечным двигателем в обретении блага. Стремление обладать, добиваться, захватывать, наконец, воплощается в действие, а не гаснет сиюминутно и бесславно, если путь к желаемому сам становится желанным, а цель остается лишь вехой, верстовым столбиком на дороге к следующей победе. В достижение искомого первую скрипку играет присущий всему в мире инстинкт борьбы, то есть инстинкт самой жизни. Ты идешь к цели, значит, ты живешь, и чем выше и дальше цель, чем смелее мечтания, чем дальше индивид закидывает удочку своего воображения, тем больше в нем жизни. Хотя, чем больше ее в человеке плещется, тем короче она может быть. Парадокс, но факт. Финоген Семенович вывел его еще до начала 90-х, когда особо витальные фарцовщики почему-то крайне редко доживали до пенсии. Летали себе, как Икары, где-то в запредельном поднебесье, все и спалились. У старика еще в этом мире имелось предостаточно дел, поэтому он прогореть экспресс-фейерверком не спешил, а медленно и верно, потихонечку, шел к вершинам. Но когда все вершины лежали у его ног покоренными, перед ним вдруг обнаружилась бесконечная равнина, бескрайняя и плоская, как лента отсутствующих глубоких тонов мозга у обреченного. Желания за ненадобностью угасали, под гнетом пустого существования без мысли и действия сгибалась спина, и старик как будто, по словам одного известного человека, готовился к земле. И закопался бы в нее вскорости, если бы не Поленко. Сейчас Марфа с удивлением видела перед собой блестящие глаза, румянец и здоровый аппетит ее Финочки, ее ненаглядного супруга, и это без терапевтической дозы коньяку или просмотра федеральных новостей для тонуса!

Финоген Семенович наслаждался предчувствием дела, которое заварится, когда Павлуша расскажет ему все. За то, что материал будет достойный, старик про себя уже поручился, уж больно занятные события случались вокруг нового директора, и, скорее всего, это неспроста. У завхоза на такие дела имелся стопроцентный нюх.

Налив себе еще чаю, Динин приступил к рассказу:

– Вот почему наши местные брателло не в теме, если к ним прямо с зоны завалился такой трефовый авторитет? Все просто. Клоун он, потому что. В Нарьян-Маре до сих пор над его выходом ржут на всю тайгу. Значит, у них там какая история. В голодные годы в каком-то задрипанном НИИ вместо бабок, извиняйте, Марфа Тимофевна, за ихний грубый диалект, платили сотрудникам орудиями и плодом труда. Хрен редьки не слаще, вместо негодных бумажек со словом "рубль", им давали то, что даже сожрать нельзя или использовать при налете на сберкассу. Или даже на ларек.

Финоген Семенович покачал головой, Марфа заохала, вспоминая, как стерла все руки в кровь, перекладывая и пересчитывая горы денег за день до реформы. Жизнь тогда и впрямь была сложная.

Павлик убедился в первом правильном впечатлении и продолжил:

– Этим завлабам не подфартило очумело: НИИ было по поводу зверья в тайге и его подкорма, которого, ну блин, не было! Сначала эти терпилы распустили меховой цех, горностаев всяких. Хотя, как учит Финоген Семеныч, они могли бы малой кровью спасти великое: шуб из них настрогать и купить мясо белому тигру. Или мясо даже не покупать, а пусть ошкуренных бы горностаев дегустировал. Но они ж там все чудики, расцеловали этим крысам морды и на улицу, жбемс! А там народ злой. В общем, не стало ихнего мелкого пушняка, но без пользы для науки.

Тогда, они ж ученые все-таки, а не от сосиски шкурка, решили большого зверя переместить в естественную среду обитания. А какая, едрить, им среда, если они всю жизнь вот с такусеньких шкетов провели в этом зазеркалье? Молочко им с бутылочки, мяско с вилочки, тьфу, политесы всякие. И людей они не боятся, а вот темноты очень даже. Но делать нечего. Похмурились профессора коллегиально и отвезли черного кабана Василька и медведя Ласточку в тайгу. Долго прощались, плакали друг на против друга, обещали не забывать. Ученые уехали, а дичь всякая, включая остроухих ежиков, уже шлет нашим засланцам последние предупреждения и стрелки забивает.

Взяли они дрессурой. Стоят на поляне, спина к спине, и лапами машут по-македонски. Так их и не съели. К тому же худые они были, бледные, под люминесцентными лампами ведь росли, да еще вблизи от компьютера, а это вредно. Значит, время проходит, обжились они на поляне, мед собирают, желуди вместе копают, кооперация и взаимовыручка. Общения им хватает, время от времени в связи с перебоями в электричестве в лагере убегают зэки, одной колючкой их не удержишь, а у конвоя и на вышке за каждый патрон из зарплаты вычитают. Нет их, патронов, а производят ли их в новом государстве и как оно называется, никто пока вообще не знает. Так вот, зэки пробегают иногда мимо полянки, побалакают с Васильком, за ухом его почешут, а он им следы затопчет. С собачками Ласточка договаривался, они к ней не очень были расположены. В смысле, на зуб попасть.