Реликтовая популяция. Книга 1

Мальчику больше всего понравилась обувь неожиданного спутника: высокие, до середины бедер, сапоги из цельной кожи змеи гаранды на толстой эластичной вечной подошве. В таких сапогах не страшны ни холод, ни вода, и служат они хозяину всю жизнь. О подобных сапогах мечтают многие, Камрат тоже был в их числе.

Первое, что он сделает, когда вырастить и станет похожим на Свима, он убьёт гаранду и сделает себе такие же сапоги и будет в них…

Правда, он не знал, что будет в них делать. Ходить, конечно. Но как? Казалось, не просто ходить, а летать, едва касаясь земли ногами. И все будут завидовать, глядя на его сапоги…

Впрочем, Свим, похоже, не летал, а шёл, впечатывая подошвы в податливый грунт.

Размечтавшись, Камрат споткнулся и упал, испачкал руки. Брезгливо отер их о куртку, пусть очищает.

За спиной у Свима висел добротный мешок, не обремененный ношей и чем-то схожий с походным мешком Камрата, только значительно больше. На поясе, ближе к крестцу, висели питьевая фляга – сарка – и моток тонкой текеловой веревки рук на тридцать; справа – длинный и широкий меч в ножнах, по всей видимости, невечных, поскольку мелероновое жало конца меча высовывалось почти на ладонь; слева – продолговатый мешочек из чёрной кожи для всяких деликатных принадлежностей, необходимых путнику в дороге – пукель.

Из пяток сапог хищно торчали острые мелероновые шипы в палец толщиной и такой же длины. Шипы служили для поражения противника, напавшего сзади, или с поворотом, ударом пятки. Бой с использованием шпор требовал большого искусства, и пяточная схватка получалась не у многих. Как говорила бабка Калея, пяточный бой стоит того, чтобы ему научиться. Камрат был готов с уважением думать о Свиме и его способностях, если бы не сомневался. По словам Калеи, а она шпорами владела в совершенстве и Камрата натаскала всевозможным приёмам, все, кто в Керпосе носил шипы, о пяточном бое либо ничего не ведали, либо знали о нём понаслышке. Но шпоры придавали, так считалось, уверенности мужчине, считающим себя дурбом.

Присмотревшись, Камрат всё-таки решил пока что думать о Свиме хорошо, так как виденные им до того пяточные шипы казались безделицей по сравнению с величиной и отточенностью шипов свимовских сапог, на которых они, похоже, были закреплены намертво для постоянного ношения, а значит, и употребления.

Сапожные карманы у нечаянного спутника топорщились особой поклажей: виднелись рукоять ножа, ушки напальников, черенок захвата… Свим вооружился явно для дальней дороги – хорошо и разнообразно.

Лучше всего Камрату виделся сапожный нож, и он с любопытством рассматривал его в рассеивающейся темноте утра. Вернее, ему в основном была видна ребристая, слегка истертая от долгого употребления, рукоять, но по величине кармана можно домыслить о ширине и длине лезвия ножа. Такие ножи носят очень опытные бойцы, если… Камрат опять поймал себя на этом «если». Конечно, если Свим и вправду именно тот, за кого себя пытается выдать, нацепив на себя такой устрашающий арсенал.

Мальчик хотел бы верить спутнику, но бабка всегда ему говорила, что настоящий боец никогда не станет себя обуживать лишним оружием.

Так, не видя ещё лица Свима, Камрат старался сделать некоторые выводы о нем.

А вот выродок… Камрату его рассмотреть как следует никак не удавалось, хотя он и оборачивался к нему несколько раз. Зато успел сделать не очень для себя приятное открытие: К”ньец, видно, вёл свою родословную не только от кошек, а был выродком выродков или хопперсуксом, проще, так все говорили, – хопсом.

Хопсы редко появлялись в Керпосе. Среди горожан за хопперсуксами закрепилась худая слава, и встречали их не очень приветливо, хотя по уставу города им не запрещалось его посещать. Но привратники, как ни у кого иного выпытывали всегда всю подноготную причину появления хопса в городе, и большую часть их через ворота не пропускала, а тех, кому удавалось попасть за стену, чаще всего сопровождали людей. С хопсами опасались иметь общие дела, а при встрече на улице старались обойти стороной.

Однако знали и другое – обитатели многих городов бандеки и за её пределами не делали различий среди выродков и относились к хопсам спокойно. И всё же побеждала традиция. О её возникновении никто ничего не ведал, тому, быть может, тысячи лет, но из поколения в поколение отчуждение к подобным разумным оставалось прочным.

Однажды Камрат видел собаколошадь. Хопперсукс у раздаточных кабин, где обычно толпились горожане низких нэмов и одноименные, за обменные рахмы предлагал невечные изделия своего клана, в том числе и ножи из кости, с необычайным мастерством демонстрируя, как ими пользоваться. Даже бабка Калея, постояв рядом с ним, отметила, сказав:

– Он может! – высшая похвала в её устах.

И вот К”ньец оказался хопперсуксом.

По спине мальчика поползли холодные жуки. Он постарался держаться ближе к Свиму. Свим был человеком. Зато, успокоился догадкой Камрат, стало ясно, почему они воспользовались лазом, а не воротами. Наверное, и в город проникли через него.

Уже совсем рассвело, троица прошагала без особых приключений, если не считать нескольких падений Камрата, с десяток свиджей вдоль стены. Наконец справа и впереди наметилось широкое открытое пространство перед Западным шлюзом.

Тропа раздвоилась. Одна её ветвь, едва обозначенная, словно извилистая струйка воды, продолжала идти по-над городской стеной и выходила на опушку перед воротами. Другая, натоптанная, уходила в чащу леса прочь от города, срезая путь к дороге на запад. На последнюю решительно свернул Свим. Камрат тоже не собирался светиться перед шлюзом – вдруг там его тескомовцы поджидают, потому последовал за дурбом.

Воздух под вислыми деревьями стал чище. Сверху крупными каплями скатывалась вода, глухо стукая по капюшону куртки. Земля под ногами, взрытая корнями, размягчилась, и ноги мальчика стали проваливаться и предательски скользить по грязи. Время от времени Камрат оглядывал местность, но заросли даже без листьев не давали проникнуть взгляду дальше нескольких берметов.

Городские люди без нужды в упраны, да и вообще в лес, заходить остерегались. А тех, кто этого не боялся и посещал лесные кущи по причинам, непонятным обывателям, а главное, возвращались без ущерба для себя, называли с долей какого-то суеверного страха и одновременно пренебрежительно – лесовиками.

Лесовики не обижались, словно знали нечто, вынесенное из леса, поднимающее их в собственных глазах, тем не менее, о подробностях своих походов особо не распространялись, а коль уж рассказывали, то наводили страху на слушателей ещё большего. Вот и получилось, что для большинства горожан упраны представлялись обиталищем выродков всех видов и другой, порой фантастической, неведомой разумной или безмозглой нечисти.

Впрочем, доля правды в представлениях жителей города какая-то, по-видимому, была. Нет-нет, да кто-нибудь из лесовиков пропадал, а кто-то проговаривался, и молва тут же разносила о мерзостных деяниях, знакомых всем понаслышке с детства, кокшиков, вупертоков, гаранов. Среди ряда полумифических существ – одур, всеми слышимый к ночи и кое-кем виденный со стены, занимал скромное место, хотя считался эталоном бессмысленности и ужаса, населяющего упраны и другие леса Земли.

Черные в серебристых звездочках плети лиан в руку толщиной свисали с деревьев и поводили в воздухе чуткими щупальцами, обильно усеивающих ствол растения. Они тянулись к нарушителям спокойствия леса кончиками мелких спиралек на концах щупалец и норовили коснуться кожи лица и рук, незащищенных одеждой. Больше всего они досаждали впередиидущему Свиму, создавая перед ним настоящий полог из щупалец, а лианы нависали над ним клубком змеиных тел. Свим отбивался от них обеими руками и медленно проталкивался вперёд. Отстраненные им в сторону стебли без раскачки пытались узнать, что собой представляет второй спутник – Камрат, но либо не успевали дотянуться до него, либо в самый последний момент прятали спиральки, как если бы наталкивались на раскаленные угли. На хопса они просто не реагировали, будто его и не было.

Идя за Свимом, спотыкаясь о корневища и оступаясь в разжиженную землю, вздрагивая от тянущихся к лицу лиан, Камрат несколько раз подумал о невероятном везении. Насколько трудно бы ему было сейчас. Брёл бы один по дороге, где каждый шаг чреват неожиданностями. А за могучей спиной Свима и при защищенном тыле пусть даже хопсом, он, хотя и дергался порой от скрипа и других неизвестных ему, а потому нежданных и неприятных, звуков, но особого страха не испытывал.

Они перешли вброд неширокий ручей, мутный, с отвратительно пахнущей водой. За ручьём дорожка, петляя, постепенно пошла в горку, под ногами перестала чавкать грязь. Повеяло ветерком. Лес расступился и показался невысокий откос широкой мощённой вечным покрытием – турусом – дороги, началом которой были Восточные ворота Керпоса, а заканчивалась она в неведомой дали – в других городах. Во всяком случае, где-то в пятистах с лишним свиджах, она утыкалась в Примето, куда надо было идти мальчику.

Свим одним прыжком выскочил на дорогу и занялся своей одеждой, стряхивая и снимая с неё веточки и чешуйки, оставшиеся от прикосновения с лианами.

– Не люблю я лес около городов, – сказал он, как бы оправдываясь. – Всё время жду какой-нибудь пакости. За вóрот что заползёт или, что хуже, в ногу кто вцепится. Днем ещё ничего, а ночью лучше не входить, кроме как под городской стеной пробираться и каждую минуту ожидать, кто на тебя нападёт.

К”ньец неодобрительно, Камрат уже стал понимать эмоцию выродка, фыркнул.

– Тебе-то что. Ты – лесной житель, а я… – У Свима оказалось веселое приветливое круглое лицо с ямочками в уголках губ. Нос чуть вздернут, глаза навыкате, смеющиеся. Камрату он понравился, а Свим не позабыл и его: – Смотрю, малыш, они тебя тоже не тронули.

Мальчик пожал плечами. Да и что ответить. На нём не было ни пылинки, хотя сверху на него что-то сыпалось. Замечание Свима он пропустил мимо ушей. Не тронули, так не тронули. Его занимали совершенно другие мысли. Он вспомнил бабкины слова при их расставании: – «Спутники найдутся». Камрат верил ей и сказанному ею слепо – раз она предупредила, всё сбудется. И всё может быть, что они, Свим и К”ньец, обещанные бабкой спутники!

Против них у него пока что ничего не было. Особенно против Свима. Да и кому эдакий спутник в дальней дороге не понравится? Здоровенный дурб, с красивой посадкой головы, толстогубый, улыбчивый. Не злой будто бы. У стены вот защищал кошку и его, Камрата, от тупой собаки, став между нею и ними. За ним смело можно идти, ничего не боясь. Жаль, конечно, что у него в напарниках хопперсукс…

Но и К”ньец при дневном свете показался не особенно страшным. Напротив, даже было забавно на него смотреть. Выродок унаследовал всё от прародительницы – кошки, кроме ног. Они заканчивались копытцами, какие бывают у маленькой лошадки – подобных держат в хабулинах для развлечения – и до коленей поросли жесткой коричневой шёрсткой, резко отличной от общего окраса хопса – серо муарового. Круглые большие глаза с вертикальными щёлками зрачков на приятной треугольной личине не смотрели в одну точку, а всё время рыскали по округе и казались раскосыми. Одет и вооружён хопс был значительно скромнее Свима: невечные порты с дырой для хвоста, тонкий плащ, свободно наброшенный на узкие плечи и стянутый у горла завязкой, миниатюрный кинжал в красивых ножнах и походная сумка на поясе из мягкой кожи, а рядом…

Мальчик вначале не поверил, но рядом с пукелем у выродка висел меч. Небольшой, но меч. Вооруженный хопперсукс при дурбе – знак высокого доверия человека к выродку.

Пока Камрат размышлял подобным образом и рассматривал нечаянных попутчиков по выходу из города, прикидывая их визуальные достоинства и недостатки, и как ему дальше вести себя с ними, Свим взял инициативу в свои руки.

– Вот что, малыш, таким как ты не стоит идти по дороге в такую даль в одиночку. Думаю…

– Я уже не малыш, – вставил Камрат, не потому, что обиделся на постоянное упоминание о своём росте и возрасте перед взрослыми, а из духа противоречия, дабы Свим не думал о нём слишком снисходительно. Подумает ещё, что он совсем маленький и беззащитный.

Свим дёрнул белесыми бровями, многозначительно посмотрел на хопса. Тот ответил фырканьем.

– Конечно, уважаемый отрок. Мы вот с К”ньюшей поодиночке ходить не рискуем. Бандиты иногда нападают без разбора на кого. Кроме того, у нас с ним в Примето есть кое-какие дела… Да. Сами пойдём, заодно и тебя доведём. Согласен?.. Вижу, что согласен. Молодец! Раз уж мы об этом договорились, то, – Свим потёр ладонью о ладонь, проговорил, по-видимому, кому-то подражая, или сам так надумал говорить перед мальчиком: – мы тут где-нибудь присядем, поедим перед дорожкой, отдохнём и пойдём себе помаленьку. Что скажешь, Камрат?

– Я на всё согласен.

– И на том спасибо. Я уж подумал, не откажешься ли ты гордо.

– А что не соглашаться-то?

– Я тоже такого мнения. А зачем идёшь в Примето, расскажешь?

– Зачем это?

– Любопытно, знаешь ли. Не каждый день малыши без опеки пускаются в дорогу, да ещё из города в город.

– Ничего любопытного. Не знаю я…

– Ну да? Хороший ответ, но от него ещё любопытнее. – Свим повернулся к выродку: – Где устроимся?

Хопс внимательно осмотрелся.

– Там, – и показал на вытоптанную площадку справа от дороги.

Глава 6

Из большого своего мешка Свим вытащил три брикета стандартного походного набора тескомовцев и маленькие клубочки ватары. У К”ньеца нашлись несколько кусочков хлеба и продолговатый брусок прителя.

Камрат с опаской покопался в своем мешке. Он догадывался о бабкиной заботе, она должна была положить в него какую-нибудь еду, иначе в дороге нельзя, но что именно и сколько, он мог только догадываться. Наткнулся на пакет с большим куском хлеба и выложил его, присовокупив к общей снеди поверх толстой холстины, подстеленной под еду Свимом.

А это что? Мальчик взвесил в руке что-то тяжелое и плотное. Он осторожно развернул сверток из эластичной мелероновой бумаги и с изумлением уставился на содержимое.

– Ого! – Свим присел рядом. – Тоже бабка положила?

– Бабка, а кто же ещё? – Камрат коротко взглянул на Свима, добавил: – Я не знал, что так много.

– Верю, но сам впервые столько вижу. С таким пропитанием до Бусто можно дважды дойти и дважды назад вернуться. Бабка твоя хорошо знала, снабжая тебя в дорогу, чем тебе следует подкрепляться. Правда, в таком количестве… Её есть небезопасно.

– Знаю я.

– Конечно, знаешь. И всё-таки, куда тебе столько?

– Она сказала, что спутники найдутся.

Свим озадаченно взъерошил волосы.

– Так и сказала?

– Да. Она что скажет, то и будет.

К ним придвинулся К”ньец, зафыркал.

– Бренда?

– Она, – уважительно отозвался Свим.

– Много. Опасно, – сказал выродок.

– Да уж… Вот что мал… отрок. Спрячь-ка ты её подальше. У нас пока еда есть и в дороге, будет надо, достать можно. А бренда пусть полежит, она плеча не оттянет. Спрячь и никому не показывай. Дорога длинная, а на ней всякие ходят.

– За бренду голову оторвут, – добавил К”ньец.

– Не пугай ребенка! Он шагу без страха не сделает.

Камрат насупился.

– Я не ребенок и не малыш. И не отрок. Я Камрат! И ничего не боюсь.

– Ладно, ладно! Что не боишься, это хорошо. Ты знаешь, К”ньюша, он меня начинает развлекать. Дорогу скрасит. Весело дойдем.

– Может быть, и скрасит, а может быть… Вспомни похождения Тимурта, Свим. А там сказано:

Магниту был подобен он.

В песке железном проползая,

который тащит за собой

всё зло земли…

– М-да, – тень озабоченности легла на открытое лицо Свима. – Мне как-то и без твоих намёков подобное приходит на ум. Не могут дети просто так шляться между городами. Впрочем, я так и не знаю, чем всё это у них там закончилось. У Тимурта и его хожалых.

– Для кого из них? – К”ньец отломил маленький кусочек от бруска прителя и аккуратно откусил едва ли десятую его часть. – Для самого Тимурта или его подопечного? Или для их спутника Хивашу?

Свим ел неторопливо, зато в его рот за один раз помещалось столько, сколько у Камрата, наверное, за всю еду. Дурб прожевал откушенное, примерился ко второй порции, остановился, опустив руку с тескомовским брикетом. Сказал с хитрым прищуром:

– Для спутника, конечно, для Хивашу.

– Я так и подумал, – серьезно отозвался выродок. – О Хивашу говорится так:

Хивашу долго жил на свете.

Познал почёт и возведён

был племенем своим могучим

вождём бессменным. И удачно

им правил он. И сто потомков

оставил небу и земле…

– Как я понимаю, для Хивашу все передряги закончились совсем неплохо, – выслушав напевный стих хопса, Свим вернулся к еде. Медленно прожевал и продолжил: – Прекрасно даже закончилось. Я был бы не прочь занять его место. Чтобы стать бессменным вождём племени, а лучше председателем какого-нибудь кугурума. И сто потомков! Но, – Свим с сомнением покачал головой, – сто потомков многовато всё-таки, а двоих-троих – как раз в меру.

– Так сказано про Хивашу, – невозмутимо напомнил К”ньец. – Он был лишь спутником и не человеком.

Камрат их разговора не понимал.

Не понимал – и всё тут. Вот ведь говорят двое на языке, где каждое слово известно, а о чём – в толк не взять. Он, забывая о еде, переводил взгляд с человека на выродка и обратно, страстно ожидая того момента, когда они ещё поговорят, нечто ещё скажут и он сразу всё поймет. Так нет же. Про какого-то Хивашу вспоминают, а такое впечатление, что они говорят о нём самом. Но что?

Свим проглотил новый кусок.

– Ну, хорошо, – сказал он с ленцой. – С Хивашу всё как будто ясно. Хочу спросить, в сказании не упоминается, в каком возрасте были герои, когда Раткам встретился с Тимурту.

– Сказано. Раткаму было пятнадцать лет. Тимурту сорок восемь, а Хивашу двадцать шесть.

– Хорошенькое дело! Мне как раз сорок восемь лет.

К”ньец посмотрел на него слегка косящим взглядом и фыркнул.

– А мне двадцать шесть.

– Ты мне никогда не говорил о своем возрасте. Мне казалось, ты помоложе. У вас это зрелый возраст, наверное.

– Не знаю, – отозвался К”ньец. – Я давно ушёл из своего клана и из племени хиков. Был там, не интересовался, но слышал, что некоторые у нас могут жить не меньше людей.

– Интересно, – мечтательно проговорил Свим и улыбнулся. – Ты мне время от времени что-то новенькое рассказываешь. И о Тимурту я от тебя узнал. Такая легенда! Правда, одно мне как-то в этом сказании непонятно. Раткану было всего пятнадцать лет. Так? А он уже был прославленным воином, враги его боялись и обходили стороной. Мальчишку-то?

– Всё правильно, – неторопливо произнес К”ньец и расправил редкие и длинные кошачьи усы. – Говорят, когда-то человеческие дети взрослели значительно быстрее, чем сейчас.

– Да, говорят. Так оно и было. Ты-то откуда узнал?

– О, клановые дворы посещают путры не одной Сампатании, но и других бандек. Передают друг другу новости и всё такое. От них много чего можно услышать.

– Ну, конечно. Людям вы там косточки перемалываете с удовольствием.

К”ньец фыркнул.

– Ещё как. Но ты же сам знаешь и видишь ваших детей. Они созревают медленно. Соображать что-либо начинают годам к двадцати, а то и позже. У нас же всё быстрее. И у людей когда-то было также.

Они неожиданно замолчали и посмотрели на Камрата.

Мальчик застыл с набитым ртом. Точно, они хотя и говорили о чём-то непонятном, но всё время имели в виду его. Сейчас они начнут выяснять у него нечто важное.

Камрат от ожидания неприятностей вздрогнул и непроизвольно отодвинулся подальше от импровизированного стола и новых для себя знакомцев.

Свим с улыбкой всё понимающего взрослого, для которого многое было в прошлом, в таком же возрасте, наблюдал за действиями мальчика.

– Сколько тебе лет, Камрат?

Камрат недоверчиво уставился на него. Неужели дурба может интересовать такая незначительная вещь? А он уж подумал невесть что. Однако уклонился на всякий случай от ответа.

– А зачем вам знать?

– Да просто так, – с хитрецой в глазах, как можно небрежнее, произнес Свим. – Мне вот уже сорок восемь, К”ньюша сказал, что ему двадцать шесть.

Камрат поразмыслил и значительно сказал:

– Мне меньше. Со второго сатена мне пошёл шестнадцатый год. Так бабка говорила.

– Значит пятнадцать, – Свим помедлил, посмотрел на хопса. – Да уж… Чертовщина какая-то!

– Сказание не я придумал, – отозвался выродок.

– Не ты, естественно. Но давай, К”ньюша не будем торопиться с выводами и остановимся. Раньше времени не хочется себя обманывать и травиться подозрением. Извека известно, что много чего бывает на свете невероятного. Ты же помнишь историю Хромого Рутки. Каждый свой шаг и все свои деяния он сверял по Книге свершений и дел знаменитого и удачливого Хромого. Он либо сам что-то делал и находил о том подтверждение в Книге, но чаще всего поступал по описанию в ней.

– Знаю. Хромой Рутка кончил плохо.

Непонятный разговор спутников стал слегка утомлять Камрата, к тому же позади была бессонная ночь. Бабка никогда ему не рассказывала ни о каких Хивашу, Тимурту, Хромых Рутков, а эти только о них и бормочут и почему-то связывают всё с его именем. Неужели все дурбы точно также проводят своё время – говорят ни о чём. Вот у Камеи о таких пустяках не поговоришь, у неё на первом месте дело.

– И я к тому веду, – продолжал Свим. Он отвалился в сторону, облокотился и принялся травинкой ковырять в зубах. К”ньец тем временем слизывал с рук остатки пищи, протирал глаза и по-кошачьи умывал личину. – Давай лучше поспрашиваем нашего нового друга и товарища по дороге, ведущей до Примето.

Камрат подозрительно глянул на Свима, соображая, чего он к нему пристает?

– О чём меня спрашивать? – возмутился он. – Иду в Примето и всё.

– Хо-хо! Остынь, Камрат. Путь у нас дальний, времени дней на сорок, и ты сам не утерпишь, расскажешь всё. В дороге язык развязывается. Так что я тебя торопить не буду. Но как бабку твою зовут, ты можешь сказать? Ты её через слово упоминаешь.

– Калея её зовут.

– Хорошо, Калея. А полным именем как её зовут? Каков её нэм?.. Как обычно людей называют.

Камрат беззаботно пожал плечами, не понимая, похоже, что от него добивается дурб.

– Калея её зовут. Я так всегда её называл. Бабка Калея и – всё.

– Та-ак… Но ты-то сам зовёшься как-то иначе, а не просто одним именем – Камрат?

– Почему я должен зваться по-иному? – Дёрнул головой мальчик. – Так и зовусь. Так меня бабка всегда называла.

Свим сел, подвернув под себя мало приспособленные для такой позы ноги. Он начинал постепенно злиться. То ли мальчик и вправду ничего не знает, то ли дурака из себя строит. Пожалуй, последнее. Кто же своего нэма не знает? А может быть всё проще. Не дурака валяет, а просто дурачок и есть… Сколько их таких, избежавших суда Круга Человечности или пропущенных им до первого проблеска в голове, который обычно появляется у человека примерно в возрасте двадцати одного года. И в городах, и… Да нет, не похоже. Что-то с ним не так, даже не понятно что. Всё время кажется – вот сейчас от него можно ожидать чего-то значимого, неординарного. Дурачки они во всем дурачки, а этот независим, к тому же сам пустился в такое отчаянное путешествие между городами с уверенностью, подсказанной не менее странной бабкой, что спутники у него найдутся.

– Ну, хорошо, – медленно проговорил он. – А как твоих родителей звали? Знаешь?

– Папу и маму? – словно слегка испугавшись произнесенных слов, спросил Камрат.

– Конечно, папу и маму. Кого же ещё?

Камрат зябко повёл плечами, потупился. Не любил он подобные расспросы. Он прекрасно знал, что у каждого есть и отец, и мать, значит, должны были быть и у него. Но все дело стояло за малым – он практически ничего не знал о своих родителях, кроме недомолвок Калеи.

– Мама умерла, – решил он передать её слова Свиму, – когда я родился. А папа… Я не знаю. Бабка мне о нём ничего не рассказывала и имени не называла, а маму звали… Елной или Селной.

– Хм… Елной или Селной… – Задумался Свим. – Большая, скажу тебе, разница. – Он коротко глянул на К”ньеца. – Так ты сирота? – голос его помягчел.

– Нет, – тут же отозвался мальчик. – Мой отец, бабка говорила мне, жив. Но он… Он не здесь. У него… Бабка говорила о Гаруме и Фи… Фе…

– О Ферате?

– Да. Это город такой. Далеко отсюда.

– Понятно, – Свим невесело усмехнулся.

Он поцыкал зубами. Интерес его к мальчику, с которым, как ему показалось, была связана какая-то тайна, стал резко пропадать.

Бабка, о которой всё время упоминает мальчик, рассказывала ему сказочки, лишь бы он не спрашивал об отце, носителе имени. Свим, скитаясь по бандеке, много раз встречал таких людей. У них кроме односложного имени да приговора к жизни Кругом Человечности ничего не было. Такие уходили в банды, иногда становились хожалыми, не имеющих пристанища ни в одном из городов или ютящихся на их окраинах. Они не были хозяевами домов, дуваров, семей.