Во имя порядка: у истоков Союза

– Есть у нас и иные слуги, что долгие тысячелетия взращивает плоды тьмы, но они на тот случай, если наш план, совершенный первый, не сработает!

Наратзул ощутил всё своё бессилие, всю слабость и невозможность что-либо сделать. Если бы он был в теле, то глаза выдавили поток слёз, но сейчас его гложет сожаление и хандра. Теперь он не «бог тьмы» из пророчеств, не погибель Рождённых Светом, и даже не принц «Нерима», коим мог бы стать, не великий вождь, за которого готовы умереть тысячи людей, а просто дух, который вот-вот станет игрушкой для «высших», пищей для адской мельницы.

– Боффор, Мариам, Зелара, Каллисто, Мерзул… отец, – мысленно «прошептал» Наратзул. – Простите меня, я вас подвёл.

В эту же секунду, когда казалось, что море тьмы практически пожрало Наратзула, воссиял свет такой силы, что мгновенно все «тела» алого света стали черные чёрного, высветив в них всю суть, духовные очи Арантеаля едва не ослепли, но в тоже время всё его существо встрепенулось, поднялось и наполнилось внутренней силой.

– Хватит! – раздался голос настолько могущественный, что «высшие» вздрогнули, а Наратзул испытал прилив бодрости и устремление вечного покоя, ради которого готов был бы отдать все сокровища мира.

– Он пришёл! Он пришёл! Он жжёт нас! – подпространство исполнилось шакалинными воплями, стоном и воем, восходящим к адову крещендо, способному в материальном мире расколоть камень, но присутствие Света словно окутало Наратзула, защитило его от этих голосов.

– Идите прочь, ибо так говорит наш Владыка! – прозвучали слова силы, которые есть приказ наивысшего порядка и не подчиниться ему нельзя.

Наратзул ментально осмотрелся, но больше не находит никого, кроме тёплого сияния. Он заполняет собой всё, но в тоже время является умом осязаемым и Арантеалю кажется, что это отблеск ещё более сильного Света.

– Кто ты? – кратко спросил Наратзул и сию секунду получил ответ:

– Посланник Истины Живой.

– Неужели всё так, как они говорили? – отчаянно вопрошает Наратзул. – Неужели я столько всего натворил.

– Ты сам всё видел, – раздался ответ кроткий, но тем не менее полный могущества и Арантеаль испытал прилив стыда и чувства запоздалого раскаяния, но рыдать и каяться уже нет смысла – всё что он сделал – сделал и больше нет ничего такого, что могло бы его спасти.

– Зачем ты был прислан? И Кто же… Истина Живая?

– Прислан, чтобы оградить духов, мятеж творящих и страсти культивирующих. И для исполнения закона, установленного у меча, коим ты сражён. А Тот, о Ком ты спрашиваешь, есть Господин жизни. Он поставил тех, кого вы называете Рождёнными Светом дабы несли они учение истинное, но вместо этого предпочли украсть чужую славу, как и многие другие до них. Этим, они «запустили маховик закона, ведущего к погибели, и возрождению. Это будет конец, и новое начало. Многие станут ничем, и останется горсть».

– Ещё одно пророчество?

– Реченное в веках и постановление вечное в дела мира. Этим смывается всякое беззаконие на лице земли, чтобы проросло праведное. Если не находится плода праведного, то срубается куст этот и из его побегов садится чистый. И так, пока не исполнится реченное о преодолении закона смерти, – ответил ангел. – Сие установлено, если этого не делать, то погибнут народы вконец.

– И я? – душа Наратзула задрожала. – Я один из многих? Неужто это всё повторялось много раз?

– Вас было много, ибо роды ваши оказались постоянны в мятеже, глухие сердцами и склонные к тьме и осквернению души. Плод беззакония, взрастивший в своей душе сады греха, – обличил «Посланник» Наратзула, но на этот раз гнева или страха Арантеаль не испытал, только жгучий стыд и ощутил, что чем ближе он встанет к Свету, Вестник Которого здесь стоит, то тем сильнее станет огонь обличения и правды о нём самом.

– И когда же настанет этому конец? Когда прекратятся эти проклятые круговерти с гибелью и возрождением?! – мысленно кричит Наратзул, но в тоже время испытывая глубокое уважение к существу Света, как к тому, кто вырвал его из рук ало-злобной тьмы.

– Будет конец очищения тернов, когда установится народ честный, ко спасению способный и тогда создаст Он в нём общину завета, для спасения родов.

– А в ином случае!? – несмотря на то, что у Наратзула больше нет тела, его дух испытывает давление страха, словно его «я» трясётся и дёргается.

– Лучше тебе не знать, ибо даже духу не должно вникать в страшные тайны того, что будет, если переполнится чаша гнева от того, что народы окунаются в озёра чёрные, смрадные, пьют оттуда, а Воды Чистой принять не желают. Во всяком случае, суд будет. Так или иначе.

Наратзул Арантеаль, теплясь в отблесках света, ощущает, что где-то на задворках его души родилось странное чувство, которое завладело им в миг. Он смертельно ошибался. Большая его часть была пронизана не священной войной против «неразумности» и человеческого «мракобесия». Оказалось, что ослеплённый гордыней и гневом, преисполненный неутолимого властолюбия, он воевал с Рождёнными Светом, как с врагом отражении. Он – всего лишь крайность, отпадшая от истины, как и его «враг». Однако и он и Рождённые Светом так и не узрели истинного противника – того хитреца и лжеца, первого мятежника, что с помощью своих слуг разжигает в разумных существах огонь, являющийся тенью пламени неугасимого, пожирающего души за гранью бытия. Осознание страшной ошибки готово было его накрыть потоком ломающей хандры, но Посланник Истинного Света отмахнул её, будто крылом.

– Покажи мне, что будет? – спросил Наратзул и если бы у него были глаза и губы, этот вопрос нельзя было услышать от постоянных всхлипываний и плача.

«Посол» только махнул мысленной рукой и перед Наратзулом развернулась картина страшная и жутче неё ничего аэтерн не видел. Тысячи и тысячи, бесчисленные полчища и племена народов, которые существовали когда-то давным-давно, собраны на одном каком-то просторном пространстве, не вмещающим взгляда. Под ногами из земля словно стекло, а горизонты залиты ослепительным всполохами света. Их сердца преисполнены дрожания и тревоги перед светозарным престолом, как показалось трепещущему Наратзулу. Он понял, что этот самый день – страшный Господний. Вся разумная жизнь собралась перед ослепительным престолом, вокруг которого, в сиятельных облаках строятся легионы юношей в одеждах белых, как снег, мечами светлыми и доспехами блестящими, а несут их могучие крылья. А за престолом выступают образы страны света и добра, такой тёплой и желанной, что душа готова сорваться туда, но вот зёрна зла её тянут куда-то во мрак.

– Кто они?

– Народы судимые, ждущие слова Судии о каждом из них, – ответил Посланник.

Небеса объявились чудесным трубным пением, когда запели в трубы светлые юноши, что знаменует начало судилища, после которого уже ничего нельзя изменить. И увидел Наратзул, как явились свитки, ставшие изъясняющие смысл творимого каждого перед всеми. Страшно было, все впали в неописуемое оцепенение, зря чёрные дела каждого. Но те же, кто смог принести добро, кто превзошёл свою чёрную натуру и припал к общине завета, сумел попалить свитки, прежде чем они были раскрыты. Наратзул увидел, как спасённые уходят в страну света, где их уже ждёт блаженство любви, которое не закончится никогда. Вечная радость пребывания с Тем, Кто их созидал, прибудет с ними без конца, и она совершенна. В лучезарном царстве нет и тени скорби, только упоение любовью, полное освобождение от злобы, зависти, похоти, жестокости, страстей, а вместо них обильное чувство счастья.

Наратзул ощутил, что он хочет попасть туда, что всеми силами души желал бы подойти к светозарному трону. Он будет обличён, но это будет подобно тому, как отец поучает сына, раскрывает его злобную сущность. Поучительно, жгуче, справедливо, но с любовью. Перед мысленным взором промелькнули его деяния о революции, как желание всей жизни, но сейчас, верни его в мир материи, он бы отдал всё, чтобы исправить дела рук своих или дай ему прожить новую жизнь, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы обратить свои умения во зло, которое он свершил.

– И что же ждёт тех, кто не пойдёт туда?

Посланник словно бы взял руку Наратзула и показал ему другую страну – что проходит окромя царства света. Там Арантеаль ощутил, как паническая атака воспылала в его духе, ибо это настолько чёрная долина, что даже само солнце не смогло бы её осветить – тьма пожрала бы его лучи. И там он видит «глазами сознания» бесчисленное количество людей, аэтерна, звёздников и прочих народов из всех эпох, которые лишены бесконечного счета ощущать любовь совершенную, чистую и достаточную. Они сами себя обрекли на пребывание здесь, сами себе прописали место жительства в царстве мрака, холода и вечного «поздно», ибо здесь те, кто творил горе, но считал, что делал всё правильно, здесь те, кто набивал утробы и карманы, кто измывался над телом сладострастными выходками, считая, что только телом живёт, здесь и гордецы, которые плевали на ближнего. Пройди в страну света, семена зла, посаженные в душах при жизней, воспылали таким бы огнём, что единственный выход им не вредить – поселить здесь. Тут же Наратзул слышит и безутешные рыдания, плачь и стоны по тому, что теперь двери града любви перед ними не откроются за преступления их.

В страшной боли застыла душа Наратзула от увиденного – в небесах поётся чудесный гимн добра, наверху, там, где свет всё объято ликованием, а в кромешной тьме ныне да пребудет стон вечный.

– Нельзя нарушить свободу разумных, – предвосхищая вопрос Наратзула, сказал Посланник. – Сотворённые по образу Истины, вы сами себе калечите. Вам дан свободный выбор, а вы его используете для своей погибели.

– Неужто я останусь во тьме? – стучится вопрос, и будь у Наратзула голова, её бы разорвало от силы этой мысли. – Неужто всё поздно? Неужто истинный свет не возьмёт меня?

– А ты сам скажи судя по делам своим?

Наратзул умолк. Ему стучится в душу чувство сожаления, за всё то, что он сделал. Всё, подошёл мир к черте ответа, и он не смог сберечь в своей душе свет, сердце своё посвятил делу разрушения. Наратзул уже понял, что был лишь отражением Рождённых Светом, путь к его «идеальному» миру вымазан кровью, обуян желанием властвовать и ведёт прямо в инферно. И как он может даже допустить мысль о том, что достоин той прекрасной страны? Его деяниями Вин стал на шаг ближе к падению. Ох, если он мог плакать, то возрыдал горячими слезами и сейчас он хотел бы этого сильнее всего.

– Предназначение, – проговорил Наратзул. – Я ведь исполнял предназначенное.

В ответ, Посланник лишь простёр руку и явил ему картину странную. На небольшом дворике у неимоверно красивого здания стоит седой старец в чёрной одежде. К нему тихо подходит молодой парень, так же в чёрном стихаре, с ладонью, сжатой в неплотный кулак.

– Старец, – обратился смуглый парниша из Аразеала, – скажи, есть ли в моей руке живая бабочка? – с этим вопросом, и коварная мысль прокралась в его ум – «если скажет, что она мертва – распахну ладонь, и та пусть летит, а если скажет, что жива, сожму кулак и сокрушу её жизнь».

Но старец, посмотрев в глаза юноше с такой любовью, ласково погладил его по щеке и кротко сказал:

– Запомни, всё в твоих руках. Запомни, мальчик мой – и боль, и плачь, и страх – всё зависит от тебя. Всё милый мой в твоих руках. И жизнь тоже.

– Ох, – смутился юнец. – А где взять сил на жизнь? Моя душа как эта бабочка – также слаба.

– Их может дать только Единый. Вся наша жизнь будто сон, не дай её проспать, а будь бдителен и пребывании в общении со Светом. Им же будешь и спасён.

Наратзул, увидев всё, понял. Все предназначения, если нет в них закона любви есть суть праха. Если бы он смог преодолеть всю тьму в себе, то не погибли все те, к кому его сердце «припало». Была бы жива Мариам, Треомар с тысячами жителями не сгинул в небытие, и его мать не испытала чувство шока от содеянного им. И с Вином всё было бы в порядке.

Вот они снова переместились туда, откуда Арантеаль начал путешествие по миру загробья. Наратзул видит, что его тело всё ещё не упало на землю.

– Я не хочу в объятия «высших», – сказал Наратзул. – Лучше вечность в бесчувствии, чем минуту рядом с этими тварями зла. И прошу тебя, упроси Того, чтобы Он послал тех, кто смог бы сломать это колесо циклов, – если бы у Арантеаля была возможность, он бы рухнул в «ноги» Посланника и стал его молить слёзно о просимом.

– Приставлен, чтобы исполнить закон возле меча. Силой, могу тебя переселить в обители меча. Только вот повеление – ты не говоришь о том, что услышал и увидел, ибо это посеет ещё большую смуту.

– Да, – ответил Наратзул, чувствуя, что пребывание в клинке нарушится в момент суда, когда его призовут для воздаяния по делам; но даже перспектива тысячелетнего тягостного и жутко мучительного пребывания в сущности металла для него куда лучше, чем пара секунд в темнице, где его ждут голодные сущности – сеятели зла, не знающие пощады.

– Тогда ступай с условием, что тволи уста не расскажут того, что ты зрел. Множество душ покоится в том клинке, который стал оружием судьбы и просвещения… будь таким, словно ты не зрел сего, доводи планы до конца, дабы над нечестивыми суд свершился, и чтобы явлен был вскоре жест спасительной воли в стране, которая есть феод Мальфаса вашего.

К сожалению, для Наратзула открылась истина после смерти. Его участь страшна – века внутри оружия и дай ему шанс всё исправить он бы его использовал. Он всенепременно удержался от убийства Боффора, ушёл бы от Зелары в момент предательства, сжёг все пророчества и бежал бы в эндеральское Дюнное подальше от Треомара, только бы и шанса не допустить того исхода, до которого он довёл, даже если его путь будет лежать по битому стеклу или углю, а тело ломало от боли. Он бы прошёл этот путь… от тьмы к Свету.

Глава 1. Проблемы глубинки

Королевство «Солнечный берег». Дорога на Златоброд.

На юго-западе Эндерала теперь более-менее спокойно, не так, как было пару месяцев назад, когда всё кишело мертвецами и монстрами. Крупный регион, выступающий полуостровом из континента, обрёл относительный покой – не абсолютный, ибо нечисть всё ещё бродит по этим краям. Деревья, окрашенные в золото, образовали лес, сквозь который тянется длинная дорога, связывающая столицы двух держав – Княжества Речного и Королевства Солнечного берега. Возле неё, под сенью полуголых веток, укрытые опавшей листвой и позолоченной травой, убаюканные певучими ветрами, у слабо горящего костра, нашли отдых двое. Месяц назад эта была земля на которой было опасно отдыхать, которая считалась в лучшем случае ничейной, а в худшем в руках повстанцев и нежити. Сейчас же королевские войска восстановили относительный порядок и один из них может предаться сну, пока другой бдит.

На одном из лежаков расположился чуть выше среднего роста мужчина, над которым лёгкое покрывало серого цвета. Лицо оттенка мрамора отразило внутреннюю беспокойность, а сознание трепещет и радуется в когтях сна. Его каштановый длинноватый волос убран назад, аккуратное лицо покрыто грязью, а бородка… от неё остались только воспоминания.

Сон… ему предстала ясная картина, что он в родном краю, что в большом городе за свежевыстроенном частоколе, гуляет по рынку. Его длинный чёрный волос трепет ветер, а руку ему сжимает молодая девочка лет семи. Он всё так же служит старой стране и на нём цвета его родины – белый лев на багряненом полотнище, и кольчужные доспехи. Его дочь так и рвётся к прилавку со сладостями, в лучезарных голубых глазах светится радость. Девочка рада, что попала на ярмарку, где торговцы выставили всё самое лучшее. Тут и музыка льётся со всех сторон и пляски рыночных скоморохов радуют глаз. А цветастые ленты и повязки тут и там создают особую атмосферу праздника.

– Папа! – радостно кричит она. – Дай двадцать пенни. Я конфету хочу!

– Да, иди, – две монеты соскользнули с его ладони в её, и она побежала к первому прилавку, где купцы выставили коробки, набитые шоколадными конфетами.

Он её отпустил и радостно смотрит на то, как она покупает шоколад, и на то, как она делится им с ребятами. Что может быть веселее для отца, чем-то, что его ликующее, не знающее горя, дитя? Мужчина взглянул направо и лево, воззрев люд, чьи лица светлы, их дети также не знают беды, ибо кто будет горевать на ярмарке в Речном?

Но неожиданно нос уловил что-то противное. Запах… странно чёткий для сна запах серы окутал всё в округе, забился в нос и неприятный привкус ощутился на языке. Страх проник в каждую клетку тела отца, и он продрогнул. Мужчина кинулся вперёд, но дочери нет. Она исчезла, вместо неё только пустота и словно ничего не замечающие жители.

– Оливи! – кричит он, но никто не обращает внимание.

На его крик ответило пришествие ада. Огонь… пламя пожирает всё вокруг. Но первыми выгорают люди, их плоть становится чёрной, начинает осыпаться подобно зале, а души вырываются с ужасом и воплями, предсмертными хрипами и агонией. Отец стал вертеться, в поисках дочери, но не находит её, отчего готов биться в отчаянии. За ними начинают тлеть дома, чернеть брусчатка и трескаться. Прилавки сгинули в пламене, а за ними взвились кострами и жилые постройки. Не в силах больше терпеть эту картину, её остро выраженных черт, делающих её похожим на страшную реальность, вплоть до тошнотворного запаха гари и жжённой плоти, мужчина разрывает сети сна и вскакивает с пронзительным криком.

– О-ох! – поднялся он с лежака, держась за голову.

Его глаза распахнулись сильнее, превозмогая сонные потуги. Осмотревшись и не находя ничего интересного кроме костра, он поднялся. Присев на камень, парень глубоко вдохнул, наполняя лёгкие свежим лесным воздухом, источающим аромат сырой листвы и костра.

Присев на камень, пальцы зацепились на деревяшку, и рука швырнула её в кострище, огонь с треском стал жадно пожирать топливо.

– Что случилось, Джаэль? – спросил парень в светлом балахоне, поверх которого грудь защищает кожаный рифлёный панцирь. – Всё в порядке?

– Опять кошмар… приснился, – ладонь провела по лицу, стряхивая остатки сна; он смотрит на огонь… нет, он не похож на тот, который был во сне и запах приятнее.

Одежда мужчины довольна проста и подходит для странствия по опасным большакам – белый поддоспешник, покрытый кольчугой поверх которой ткань, лишённая знаков различия. Он сдал прошлые «оттенки и цвета», когда его полк был расформирован, а в новой стране он служить не желает, ибо раз давший клятву Святому ордену, он её менять или давать заново не собирается.

– О чём? – спросил напарник.

– Оливия, – с горечью выдохнул Джаэль. – Мне приснилось моя дочь, Вилдас. И что мы с ней на ярмарке. Даже необычно, ведь она не любила шумный рынок, но очень ей нравились шоколадные конфеты, – лик парня стал мрачнее и даже медленно восходящее солнце не могло его «высветлить». – Был праздник, а потом пришёл огонь и всё пожрал.

– Успокойся, – встал и Вилдас, подошёл к напарнику и положил ему руку на плечо, пошаркав краями мантии о листву. – Это всего лишь сон. Рано или поздно, мы её найдём.

– Я надеюсь, – хмуро произнёс Джаэль, взглянув на восток; в небесно-синих глазах отразился рассвет, поднимающееся солнце, рассеивающее наступающей лазурью ночную синеву, гася сверкающее серебро звёзд и покрывая горизонт оранжево-алым заревом.

– Всё будет хорошо, – успокаивает его Вилдас, уставив лицо на ветер, приводящим ветви в движение, вместе со скрипом, напевающим печальные мелодии.

– Ты – бывший клирик в часовне Речного, там бы и остался. Я всё удивляюсь, что тебя понесло за мной?

– Рождённые светом мертвы, – бедственно сокрушился парень, потерев короткостриженую голову. – Мне больше некому служить. Да и как я могу бросить тебя одного в этих поисках? Я знаю Оливию, когда её носила на руках Есса. Вы же были благочестивыми прихожанами в часовне.

– Были… ключевое слово, – мужчина поднялся и подошёл к сумке, став копаться в ней. – Есса… если бы она была жива, то присмотрела бы за дочерью. Проклятая болезнь, – озлобился Джаэль. – Треклятые апотекарии.

– Я пошёл за тобой, чтобы найти твою дочь, и чтобы ты не предался падению духом. Боги оказались ложными, так хоть доброму делу послужу. – Вилдас взялся за посох у дерева и провёл по его переплетённому навершию рукой, вызывав сине-голубое сияние. – Соберись и давай всё подытожим.

– Сколько мы идём по следам каравана? Месяц? – Джаэль нашёл что хотел – вынул бутылку и прикоснулся губами горлышка, допив немного вина. – Я отправил её из Речного в Златоброд с караваном, надеясь, что война там не достанет Оливию. Но неримляне и там оказались во всём своём великолепии.

– Где-то так… со времён подписания Договора «О Союзе» и Хартии мы пустились в поиски, – бывший жрец сделался печальнее, опустив голову. – С тех пор, как я оставил часовню Церкви Единого, а ты покинул Стражу Арка. И чего тебя понесло от князя?

– Я же говорил – я не собираюсь меня бело-красные цвета на новые! – ладонь погладила рукоять полуторного меча, а палец блеснул кольцом с печаткой льва. – Я дал клятву Ордену и не собираюсь её менять. Я не буду надевать лиловый табард с чёрным львом этого Княжества Речного!

– Хорошо, ладно. – Вилдас опустился к своей сумки и вынул оттуда кусок хлеба, который не промедлил съесть. – Так, мы должны были найти караван, но что-то пошло не так.

– Да. Он должен был остановиться в лагере армии Конана у дома старика Йеро… только вот лагеря ничего не осталось, – Джаэль озлобился. – Его спалили чёртовые арпы из Вольного государства, но они успели уйти. Только вот куда!?

– Ты может вспомнишь детали того лагеря?

– Да ничего особенного, – фыркнул бывший лейтенант, – куча тел – люди в синих цветах королевства и множество порубленных смердящих арпов. Только вот у хирсмена1 была какая-то бумага, которую я так и не прочёл, – Джаэль подошёл к другу и показал вчетверо сложенный лист.

– Ага, – Вилдас взял бумагу, развернул и стал медленно озвучивать слова. – «Хирсмену восточного лагеря от Хирдмаря2 земель восточных. За сим приказ даю такой – коли враг из рода проклятого, кои арпы есть, будет наступать и ты уразумеешь, что не сможешь осилить его, то отправляй всех, кого можешь в глубь земель Королевства. Там стоят наши рати, они покроют горемык».

– В таком случае, они должны были отступить в сторону любого более-менее укреплённого села, – с надеждой и утверждающе произнёс Джаэль, застёгивая ремни на поясе, и поправляя меч.

– Тогда, сын мой, путь наш лежит в Интрусганхаим, – бодро сказал Вилдас. – Может там мы найдём ответы. По крайней мере от пива и хлеба я не отказался бы.

– А, это там, где раньше был старый разрушенный фермерский дом?

– Да. А теперь, собираемся.

Оба повернулись спиной к дороге и стали собирать немногие вещи. В руках старого офицера оказался небольшой медальон, открывавшийся. На одной ложе зарисовка дочери, а на другой женщины с миловидными чертами, некогда бывшей его женой. С подавленной болью в груди он кладёт его в кисет на поясе и затягивает сумку. Его глаз подметил, что пары кусков хлеба, сыра и воды хватит ещё на пару суток, а потом придётся либо охотиться, либо собирать ягоды. Что ж, им срочно нужно было попасть в село.

Вилдас залез в свой мешок, переложив скромный скарб – пара книг и зелий, да связанные пучки трав. Жрец Семерых знал, что в дороге понадобятся ещё и травы, смешение которых может и исцелить, и придать сил на дальних переходах. Он погладил и небольшой тканевый свёрток с благовониями, милый его сердцу и напоминающий о временах жреческого служения.

Джаэль только потянулся к бутылке, стоящей на земле, видя, как солнце подсвечивает алую жидкость, и она переливается гранатовыми пересветами, как ухо уловило шорох, копошения и урчание с рыком. Уста мужчины распахнулись, и он обратился к напарнику, пальцы которого сжались на посохе.

– Слышишь?

– Арпы.

Меч с лязгом вышел из ножен бывшего лейтенанта, столкнувшись с несуразной железякой бледнозеленокожего сгорбленного существа. Острые потемневшие клыки твари выступили из-за губ, раздался противный рык. Кольцо со львом, проникнутое магией мастерства, усилило скорость взмаха и полуторный клинок лезвием впился в плечо, высекая глубокий порез и кропя землю чёрной кровью.

Пока вояка резво махался с арпом, Вилдас выставил перед собой посох и блокировал удары трёх существ ментальным блоком, и отступил. Его пальцы сверкнули и в простом заклятье исторгли паутину искр, проникнувших под кожу твари. Молния сковала движения арпов, сжала их мышцы.

Джаэль отпрыгнул, пропуская выпад кривого меча, и сам произвёл таковой. Наконечник пробил ржавое железо нагрудника, и мужчина резко приблизился, продавливая сталь в тело арпа. Тот жалостно взвыл, а потом захрипел и обмяк. Сердце, пробитое мечом, остановилось, плоть потеряла тонус и рухнула в траву.

Вилдас, иссякший запас магических сил вступил в традиционный бой. Пока арпы оправлялись от электрического шока, он повернул посох коротким черностальным шипом и со всей силы направил его в голову твари. Висок хрустнул, а арп не устоял на ногах и упал. Очнувшиеся двое попытались с рыком атаковать, но вовремя подоспевший Джаэль со всего взмаха полосонул арпа по спине и вместе с кожей рассёк и верёвки, удерживающие нагрудник. Тварь припрыгнула вперёд и завалилась на колени, железо прижало траву, обнажив худой тощий уродливый бледный торс. Арп попытался достать топором Вилдаса, но Джаэль точечным ударом пробил шею существа, выбив из него жизнь.