Давид против Голиафа

2.7. Образование

Кризис образования в том, что его задача – сделать из людей функциональный элемент общества, украв у них шанс на реализацию своей подлинной натуры.

Когда мы разъясняем необходимость образования, то говорим обычно: «Без этого нельзя стать полноценным человеком». Образование, в нашем понимании, – это путь к раскрытию и реализации человеческого потенциала, к тому, чтобы из родившегося «чистой доской» новорожденного сделать не какого-нибудь Маугли, а полноценного представителя своей цивилизации.

Вот здесь-то и находится камень преткновения. Что воспроизводится с помощью образования – личность или система? Мы обычно считаем, что личность, которая может раскрыться только усвоив картину мира и набор профессиональных навыков, достигнутых нашим обществом. Но есть не менее обоснованная позиция системы, которая нуждается в своем воспроизводстве, формируя соответствующих членов общества из сырого человеческого материала.

То, что к действительности ближе вторая точка зрения, подтверждается постоянным бунтом каждого очередного юного поколения против тесных рамок той матрицы, в которые его загоняют. В человеке изначально есть нечто, сопротивляющееся видению мира, способу мышления, которые навязываются ему его средой с момента появления на свет. Конечно, сил на бунт хватает только в молодые годы, пока еще не завершен процесс формирования и «замораживания» конечного продукта.

Система однако не желает мириться и с таким ограниченным возрастом и возможностями протестом. Поэтому современное образование представляет собой ловушку для тинейджеровского бунта.

Современное образование не дает более в авторитарном порядке жесткую картину мира, за ошибки в усвоении которой бьют линейкой по пальцам. Оно теперь предлагает на выбор несколько вариантов ответа, один из которых правильный. Усвоение картины мира идет в форме игры, в которой юное создание должно угадать правильный ответ, как выигрышный номер в лото. В таком формате преподавания картина мира исчезает, зато и протест против нее рассеивается – нет того, против чего можно возразить. Собственно говоря, не возникают при этом и профессиональные навыки: ведь если сведения об окружающем мире угадываются по типу игры в казино, то в итоге не может возникнуть знающий что бы то ни было человек.

Система добивается посредством такого образования специфического результата: с одной стороны, в жизнь вступают гиперконформисты, лишенные всякого стимула к самостоятельной позиции и воспринимающие все происходящее как вращение колеса фортуны – повезет/не повезет. Это новое поколение восприняло бы школьные учебники своих отцов и дедов как безумную конспирологию! С другой стороны, система получает в лице этих новых членов общества непрофессионалов. Они отлучены от всякой возможности производительного труда или организованного творчества. Единственная сфера, в которой они могут найти себе применение, – это потребление и основанные на нем хаотические социальные связи. Поскольку при таком подходе подавляющее большинство этих людей обречено остаться профессиональными неудачниками, они вынуждены зависеть от кредитования их потребления. Благодаря этому система получает в их лице идеальный «социальный низ»: зависимых от кредита паразитов. Однако, с другой стороны, система не может решить с помощью такого человеческого материала ни одной серьезной проектной задачи, не может предпринять ни одной фундаментальной инновации. Таким образом, новое постмодернистское образование со всей неизбежностью ведет систему к цивилизационному застою. Именно поэтому научно продвинутые центры Запада все больше полагаются на экспорт мозгов из Третьего мира, где передача знаний еще не подверглась постмодернистскому разложению.

2.8. Этика

Кризис этики в том, что из нее принципиально ушло долженствование, заменившись моралью, понятой как соблюдение в данной среде поведенческого кода.

Самая ранняя стадия формирования члена общества – когда ему говорят, что он что-то должен. Мы все что-то должны. Но самое интересное – это содержание такого принципа. Что именно мы должны? Как правило, обыватели смешивают этику и мораль. Популярно считается, что этика – это высокопарное научное наименование морали.

А что такое мораль? Это всем более или менее понятно. Мораль – это набор общепринятых правил поведения. Попросту говоря, это «адаты».

Но ведь мораль меняется от эпохи к эпохе, от общества к обществу. Критики морали всегда указывали на ее относительность. Этика, с другой стороны, есть не набор привычных правил, которые обязательны, потому что так делают все. Это то, что человек должен делать сам, один, потому что он отвечает перед собственной душой и перед Богом.

Всегда общество пыталось подчинить ЭТИКУ (как долженствование и ответственность человека перед высшим смыслом жизни) МОРАЛИ (как набору общепринятых правил). Этика была поставлена на службу морали: ты должен соблюдать общепринятые правила… потому что ты отвечаешь перед всеми остальными, кто их так же соблюдает. Ни перед собой, ни перед Богом – перед теми, кто уже играет по этим правилам… Общество всегда как огня боялось этики как таковой, потому что человек, который должен собственной совести, может оказаться ничего не должен ему, обществу. Более того, этика может побудить одиночку (и не только одиночку!) выступить против самых основ принятой морали и тех, кому она выгодна. Поэтому с древнейших времен этические школы были неудобны элитам, поэтому в Римской империи преследовали христиан, которые поставили этику над моралью.

Сегодняшние общества пронизаны идей ценности. Ценность противопоставляется стоимости как нечто духовное. Но в действительности, ценность и стоимость – понятия, находящиеся на одной оси. Когда цивилизация становится глобальной и региональные моральные кодексы сливаются в один политкорректный либеральный набор, то он объявляется имеющим некую духовную стоимость – вечную ценность. Лояльность по отношению к этой новой общечеловеческой морали превращается в содержание современной этики. Таким образом глобальная цивилизация думает преодолеть вызов, который исходит от «человека этического» – самого беспокойного обитателя социального пространства, который время от времени имеет обыкновение становиться революционером.

3. Человек. Кризис онтологического статуса

Кризис человека в том, что сам человек возможен только как инструмент некой сверхзадачи, выходящей за рамки его индивидуального существования, в то время как статус его в современном обществе редуцирован к «зацикленному» на своем «я» индивидууму.

Динамику кризиса человека можно проследить в масштабе большой истории по тому, как с веками менялось понимание древнегреческого афоризма «Человек есть мера всех вещей». Тогда, когда это было сказано, подразумевалось, что человек представляет собой своеобразный «золотой ключик», которым открывается необъятный ларец Вселенной. Именно он несет в себе имена и значения всего сущего, именно в нем сокрыто понимание, без которого все разнообразное наполнение мира все равно что пустое ничто, дом без хозяина. Человек есть то зеркало, в которое Вселенная смотрится, чтобы узнать в нем самое себя. При этом – или благодаря этому – человек всегда оставался самой неопределенной вещью на свете. Тогда же, когда был изречен первый афоризм, греки родили и второй: «человек – это двуногое без перьев». Все это означает, что человек противостоит миру, не будучи его частью. Он определяет себя как бы по сюжету той пьесы, которую ему приходится играть, причем этот сюжет ему надо открывать самому, акт за актом. Отсюда происходит та великая драма неопределенности человеческого состояния, которая обобщена мудрецам в трех сакраментальных вопросах: Кто мы? Откуда пришли? Куда идем?

Для современного человека эти вопросы не то чтобы утратили смысл, – они больше не стоят! Его горизонтом, его всеобъемлющей действительностью оказывается глобальное общество, которое вбирает в себя все и за пределами которого нет ничего. При этом современный человек не противостоит обществу, подобно тому, как в прошлом это делали революционеры. Не противостоит он, тем более, и «Космосу» в мифологическом смысле, ибо такового для либерального обитателя нынешних мегаполисов теперь просто нет. Современная мораль учит индивидуума, что «обществу противостоять непродуктивно». Под этим имеется в виду, что если ты нарушаешь мораль абсолютного конформизма, то можешь быть отлучен от потребления или перейти на существенно более низкий уровень участия в нем.

На самом деле самоопределение человека сегодня сводится к его статусу в потреблении. Человек, который потребляет простые материальные блага, которые можно съесть или натянуть на тело, находится в самом низу иерархии. Человек, который потребляет бренды, обозначающие гламурные виды еды и одежды, находится существенно выше и т. д.

Человек растворился в социальном бульоне. Он не является более твердой песчинкой на ветру времени. Но, скорее, молекулой тепловатой жидкости, которая идентифицирует себя только через среду. Это самый тяжелый этап кризиса человека, ибо внутри него продолжает жить в состоянии сонной личинки его подлинная человеческая сущность – спящая царевна в заколдованном лесу мегаполиса.

3.1. Кризис самоидентификации: миссия на земле

Кризис самоидентификации выражается в том, что человек обретает себя только в соотношении с внешними знаками и более не способен сосредоточиться на том, что выражает его глубинную суть.

Для многих людей вопрос «зачем?» вообще не встает. Они как пловцы, перед которыми стоит задача доплыть до финишной отметки. Они брошены в конкретную стихию и решают бесчисленное количество мелких задач, не дающих им даже возможности поставить вопрос о глобальном смысле.

Если же время от времени они и отвлекаются от каждодневной суеты с закадычным другом за кружкой пива, то готовые ответы на дремлющий неподалеку вопрос «зачем?» находятся в привычных штампах: дети, семья, как правило, – самые легкие и очевидные из них. Для людей позаковыристее могут после энной кружки всплыть на поверхность и «национальные интересы». Как правило, собеседники стараются не поддаваться скрытому бессознательному ощущению, что все эти легкие штампованные ответы – лишь имитация решения вопроса, по большому счету – собачья чушь.

Человек интуитивно жаждет быть на Земле «зачем-то». Иными словами, ему нужна миссия. Как бы он не был замордован обыденной жизнью, все равно в нем живет потребность того, чтобы его жизнь была «не просто так». Именно это люди пытаются выразить, когда начинают толковать о патриотизме и национальных интересах: таким образом они пытаются апеллировать к истории.

Одно из серьезнейших преступлений современного общества против живущих в нем людей – это исключение их из истории. Рассуждение о конце истории – это высокобровое умничание профессора, предназначенное для элит. Для них история «уже кончилась» или «еще не кончилась» в том смысле, что есть вопрос: окончательно ли власть имущие подмяли под себя все человечество или еще нет?

Остальное же человечество стоит на грани того, чтобы выпасть из истории в буквальном смысле слова – стать «никем», превратиться в «живущих просто так». И только на окраинах этой человеческой туманности вспыхивает отчаянная борьба за пребывание в сфере смысла, обладание миссией, причастность к истории.

Одной из наиболее распространенных форм человеческой компенсации за бессмысленность является изобилие вновь возникающих неоспритиуалистических сект, которые принято обозначать общим термином «нью-эйдж» (новая эпоха). Характерная черта всех этих сект – соединение «миссионности» (у всех этих сект есть некая великая конспирологическая задача на Земле) с полнейшей бессмысленностью и инфантильным убожеством содержательной части их учения. Секты возникают вокруг произвольно истолкованной фразы из Писания, невесть кем изобретенного абсурдного ритуала или просто человека, объявившего себя спасителем…

Общество почти не борется с подобными сектами, потому что фальсификация смысла и миссии, происходящая в них, вполне устраивает современные элиты.

3.2. Утрата суверенитета личности. Кризис эго

Кризис личности в том, что для своего утверждения она нуждается в санкции со стороны общества/государства, легитимность которых в свою очередь фиктивна.

В прекрасном стихотворении Пушкина «Анчар» властелин посылает раба за плодами ядовитого дерева. Выполнив задание, отравленный раб приползает на «лыки», постеленные в его собственном шалаше. Это очень важный момент: у раба есть место, где умереть. Каждую ночь измученные социальным гнетом существа возвращались к себе, на жалкое ложе, и внутрь себя, в тайники собственного сердца, чтобы остаться там на короткий миг одиночества наедине с собой.

Этот возврат в духовное убежище собственного сердца – обязательное условие воскресения к новым испытаниям, обретения сил для того, чтобы выдерживать страдания и унижения реальной жизни.

У современного человека забирают это духовное убежище. Ему не оставляют возможности уйти в самого себя, совершая внутреннюю иммиграцию из мира абсурда и бесполезной растраты времени и усилий. Медийное пространство, реклама, Интернет, профессиональные и социальные связи все больше заполняют то пространство внутри человека, где, по идее, не должно быть ничего, кроме тишины, ничего, кроме тайны его непостижимого Я. Человек становится лентой Мебиуса: внешнее плавно переходит в нем во внутреннее. Он боится остаться наедине с собой, потому что встреча со своим Я не возрождает его, не дает ему новые силы. Путешествие в себя отравляет современного человека, как поход за плодами дерева анчар отравил раба из пушкинского стиха.

Следует признать удивительную вещь – древо жизни в сердцах людей превратилось для них в анчар, и его плоды стали ядовитыми.

В ужасе люди бегут наружу, к социуму, к рекламе и развлечениям, к партийным собраниям и клубным тусовкам, они просят у всего этого внешнего гама защиты от ядовитых плодов собственного Я.

Психоанализ оказывает им в этом деле активную помощь. Фрейд подсказал элитам, – и они взяли это на вооружение, – что истинную сущность человека следует шельмовать и держать в кандалах и за решеткой, как озверелого маньяка. То, что на самом деле является врожденной совестью, не дающей смириться с диктатурой мира – диктатурой, осужденной всеми пророками, включая Иисуса Христа, как совершенная ложь! – превращается в психоанализе в бессознательного внутреннего агрессора, имя которому «Оно».

Психоаналитики – профанические наследники церковников – не учат смирению; в той системе контролируемого абсурда, которую они предлагают современным людям, смирение превращается в излишнюю роскошь.

3.3. Кризис статуса (кризис социального эго)

Кризис статуса в том, что человек не может полноценно относиться к себе как к значимому существу вне своей социальной или профессиональной функции.

Тварь я дрожащая или право имею – вопрошал себя Родион Раскольников, шествуя неверной походкой по улицам Санкт-Петербурга. Проверить это он мог, только убив старуху. Потому что альтернатива в его вопросе состояла из взаимоисключающих позиций. Сегодня Родион Романович выглядит странно. В современном представлении, конечно же, он имеет право, более того – все права. И именно поэтому он дрожащая тварь. Между тем и другим не должно быть никакого противоречия.

Для Раскольникова «иметь право» означало уподобиться Наполеону, который встал над всеми. Для современного человека «иметь право» является чем-то прямо противоположным. Это означает устранение самой возможности Наполеона в человеческом естестве. «Наполеон» для современного общества – это Гитлер, который сжег в печах 6 миллионов евреев. У современного человека, – который, естественно, не может быть ни кем другим, кроме как «тварью дрожащей», и несет этот статус с достоинством, – есть масса всяких прав. Но все эти права приобретают тем большую яркость, выпуклость и глубину, чем меньше их навязчиво пытаются реализовать.

Есть права, а есть негласное подразумевание, что подчеркнутое осуществление их раскачивает социальную лодку. И вообще ведет к опасному дисбалансу. Ведь что такое право для либерала – попробуйте, скажите Наполеону любимую фразу нынешних правозащитников, что, дескать, «твое право махать кулаком заканчивается там, где начинается нос другого»!

Но если все права взаимно ограничены подобным образом, они становятся даже не то чтобы виртуальными, они превращаются в своеобразное отречение от себя, в некий квазирелигиозный искус, своеобразный либеральный монастырь социального альтруизма.

Конечно же, статус дрожащего правообладателя предписан «массовке». Ведь первоначально иметь право означало нечто, весьма близкое к «мочь» (в обыденном языке это и сейчас так: «право имею» – значит «могу»).

Но ведь «мочь» – корень, который во многих языках совпадает со словом «власть»: «power», «puissance», «poder». Обладатели власти – суть те, кто способны делать нечто; те, кто могут.

А обладатели прав в современном обществе не могут ничего.

Власть по определению сегодня вывела себя за рамки права, предоставив все эти замечательные права раскаявшимся раскольниковым, которые на коленях просят прощения у всех, кого обидели за последнюю тысячу лет.

Обязанностью обывателя является его добровольный отказ от безусловно признаваемого за ним права. Если же он на своих правах настаивает, то общественное сознание, озвученное через СМИ, в лучшем случае, позиционирует его как кликушествующего неврастеника, пафосного клоуна. Таким образом, воспитание социально ответственного эго новых поколений обывателей заключается в сознательном принятии фактического бесправия при лицемерном декларировании абсолютного господства социальной свободы.

3.4. Кризис касты

Кризис касты заключается в том, что, оставаясь реальностью, она перестает иметь прямое отношение к функциональной организации общества.

Сколько раз мы слышали обращенный к нам вопрос: «Ты что, из другого теста сделан?» Или, наоборот, утверждение о тех, чьи деяния кажутся в нынешней среде удивительными и невозможными: «Да, те люди были из другого теста».

Священное Писание учит нас, что человек сделан из глины, понимая глину не буквально, а как некую субстанцию, из которой, собственно, состоит и все остальное. Только «глина»-то эта бывает разных сортов, о чем Священное Писание не преминуло упомянуть. Есть глина сырая, жирная, чавкающая, этакий ил со дна реки; есть глина сухая, звонкая, из которой изготавливают благородные гончарные изделия, звенящие от любого прикосновения. Глина, или тесто, из которой делают людей, очень разнится. Но не как попало, а согласно некоему космическому порядку. Одни люди сделаны из глины такого сорта, что могут только вкалывать в поте лица. Глина других предназначает их для, например, торговли или тщательного выделывания рафинированных ювелирных вещиц.

В классическом обществе считалось, что духовные деятели, священство, сделаны из самого высшего сорта небесной глины («брахманы сделаны из головы Брахмы»). Назначение этих людей было в том, чтобы нести в себе смысл вечного Закона, который правит мирозданием, и следить за тем, чтобы мир людей не отклонялся от следования этим путем. За воинами была зарезервирована функция насилия, ибо насилие есть проявление страсти. Воины сделаны из огнеупорной глины. Огонь свирепствует внутри нее, не раскалывая ее и не вырываясь наружу иначе как с дозволения верховной власти.

А мы – без сомнения, сделанные из глины – мы имеем отношение к этой упорядоченной классификации? Или все эти разграничения высосаны из пальца полными предрассудков и невежества древними, а люди на самом деле все одинаковые? Ну, один потрусливее, другой чуть более жадный или чуть более щедрый, третий – интроверт, склонен задумываться о вещах, которые больше никого не интересуют… Но все эти различия вроде как разный цвет глаз или рост: никакого влияния на действительную жизнь не оказывают.

Истина и там, и там. Да, мы продолжаем рождаться воинами, торговцами и духовидцами. И, увы, – эти различия больше не имеют никакого отношения к тому, чем общество вынуждает нас заниматься в жизни. Современный человек лишен касты – или, как принято говорить на социологическом жаргоне, – деклассирован – не потому, что вдруг все стали рождаться «из одного теста», а потому, что социальные функции построены таким образом, чтобы не соответствовать человеческой природе.

Современный бюрократ в погонах – вместо воина, современный спекулянт – вместо торговца, современный технократ – вместо цехового мастера, современный художник, гордо ставящий на всеобщее обозрение унитаз, – вместо провидца и творца шедевров…

Каста выброшена из общества, но ее реальность продолжает жить нелегитимно и в подполье.

3.5. Кризис либидо (закат любви)

Кризис полового влечения связан с утратой интуитивного опыта единства эроса и смерти и исчезновением в современном человеке трагического переживания оргазма как разрыва с повседневным существованием.

Для рядового обывателя половое влечение есть единственная возможность соприкоснуться с чем-то сверхчеловеческим и даже сверхъестественным. Эротическую энергию люди всегда обожествляли и относились к ней со страхом, ибо эта сила, с одной стороны, живет в них самих, с другой стороны, выходит из-под их контроля.

Часто либидо (половое влечение) смешивают с любовью. Сущность любви в самопожертвовании. Пассионарная готовность отдать себя во имя высокого дела, своих близких, тех, кого Христос имел в виду, говоря о том, чтобы «положить душу за други своя»… Все это связано с духовной волей, имеющей корни в человеческом сердце.

Половое влечение, в отличие от благородной жертвенной страсти к самопожертвованию, подобно электричеству, которое действует независимо от того, знаем мы о нем или нет. Это не сверх-, а скорее, нечеловеческая сила. Мы не случайно употребили слово электричество: подобно тому, как существует плюс и минус, образующие разность потенциалов, и в биологической сфере существуют катод и анод в виде мужского и женского начала.

В обществе, где доминирует «третий пол», невозможно представить себе драму эротического чувства, составляющую одно из стержневых направлений классической культуры. Для современного мужчины, с точки зрения офицера наполеоновских войн являющегося биологическим выродком, непостижима проблематика шекспировских любовных пьес. Именно поэтому постмодернистская либеральная культура так ценит Чехова, который хорошо показывает обрушение поляризации и кризис мужественности в разночинном интеллигенте на переломе веков.

Оппозиция полов есть, пожалуй, наиболее космическая вещь, явным образом представленная в человеке. То, через что человек ближе всего подходит к стихийному космосу. Мужское и женское в их символическом плане пронизывают всю реальность, предавая ей мифологическую структуру: земля и небо, форма и материя, точка и протяженность…

Мы окружены примерами этого бинарного противостояния и несем его в самих себе.

Энергия секса в своем фактическом проявлении разрывает опыт обыденного мироощущения, который у большинства людей подобен сну наяву. Соединение мужчины и женщины ведет к вспышке, которая выбрасывает их из профанической действительности и вводит, хотя бы на мгновение, в опыт парадоксальный и пугающий.

Именно поэтому современное общество стремится максимально банализировать секс, сделать его одним из продуктов безопасного потребления. Главной технологией торжествующего либерализма становится атака на противостояние полов, на гендерную идентичность. Мужчина должен быть лишен своего специфического качества в первую очередь, после чего природа женственности тоже без труда деформируется. Унисекс, порождаемый либерализмом, приводит к тому, что половая энергетика уходит из человеческого пространства и люди лишаются последнего соприкосновения с чем-то большим, чем их бессмысленная повседневность.

3.6. Гендерный кризис

Кризис межполовых отношений заключается в том, что в общественном пространстве перестает открыто действовать надчеловеческая сила, регулирующая неизбежную и естественную «войну полов».

Все религии констатируют, что между мужчиной и женщиной идет постоянная, никогда не затухающая война. Когда Бог изгонял за непослушание Адама и Еву из Рая, то предупредил их: «И вражду положу между вами».

Мужчина и женщина в раю находятся в золотом сне первозданного блаженства. Среда не противостоит им, и они также не переживают травму своего фундаментального различия. Поэтому до грехопадения они ходят голыми, не зная стыда, поскольку не являются тайной друг для друга.

Человечество, вброшенное в суровый мир, сразу испытывает на себе беспощадность среды. В этих условиях мгновенно проявляется диаметральная оппозиция смыслов, присущих мужскому и женскому. Они по-разному интерпретируют окружающий человека мир, имеют разные ценностные ориентиры, часто не совместимые задачи. Главная цель женщины – безопасность, главная цель мужчины – вызов, постоянная конфронтация со средой.