Дети Света

Исполин смотрел на него сверху вниз, ухмыляясь во весь свой огромный рот, обрамленный густыми черными усами и такой же бородой, но сам он во весь голос, в отличие от остальных, не смеялся. Зато в глубине его точно таких же черных, с прищуром глаз плескалось откровенное веселье. Блестящие прямые волосы, основательно подернутые сединой, были заплетены в тугую косу и покоились на плече. На вид же великану было не больше сорока.

Остальные офицеры – а в том, что позади него толпились офицеры именно высших чинов, Герд успел убедиться и по их эполетам тоже – приходились великану никак не выше предплечья и вообще смотрелись рядом с ним довольно комично, хотя себя таковыми явно не находили. Гоготали-то они все дружно сейчас над ним, Гердом. Герд же категорически не знал, что ему делать и как себя вести. От обиды и злости хотелось скрежетать зубами, а еще лучше выкинуть что-нибудь совершенно из ряда вон выходящее, и хоть трава не расти после этого, но ничего не приходило на ум.

– Чей ты, мальчик? – улыбаясь и утирая краешек глаза, на котором выступила влага, обратился к нему исполин.

– Что? – не понял оглушенный отзвуками смеха и бешенством Герд.

Прогремел новый взрыв хохота, офицеры вставали на носочки и неловко выглядывали из-за плеча своего предводителя, силясь получше рассмотреть открывавшуюся их взорам сцену унижения.

– Чей ты? – повторил свой вопрос мужчина. – Из какого подразделения?

– Твое какое дело?! – дерзко выплюнул ему в лицо Герд, вложив в каждое отдельное слово столько яда, сколько возможно, и наслаждаясь тем, что может хоть как-то отомстить и за «мальчика» и за то, что его назвали «чьим-то».

Температура в коридоре за доли секунды понизилась настолько, что хоть лед от стен откалывай. Герд с ужасом осознал, насколько перегнул палку. Против него помимо четырех вооруженных взрослых мужчин стоял гигант, способный его, как муху, прихлопнуть одной рукой и даже при этом не вспотеть. И гигант этот был не кем-нибудь, а главнокомандующим всех вооруженных сил Противостояния.

В груди неприятно стало покалывать. Герд сразу узнал это чувство – чувство страха. «Сначала нужно думать!» – дал он себе злой запоздалый совет, силясь разобрать хоть слово из того полного угрозы гвалта, что разом поднялся в коридоре. Одновременно с голосами раздались щелчки. Неужели затворы? Внутри Герда все похолодело, ладони увлажнились. Но все звуки стихли так же внезапно, когда главнокомандующий спокойно и уверенно вскинул ладонь вверх, призывая всех к молчанию.

Он нахмурился, разглядывая бабиловский наряд Герда и как бы заново в первый раз его видя, когда в коридоре послышался легкий шорох, а потом из-за угла, откуда минуту назад выскочил всклокоченный Герд, вывернула генерал-полковник.

– Что тут у вас происходит? – равнодушно поинтересовалась она, ни на секунду не замешкавшись при виде всей этой картины и останавливаясь чуть позади Герда.

Замершие было офицеры снова зашевелились и заговорили одновременно, главнокомандующий снова осадил их все тем же властным взмахом руки.

– А то ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил он ей, расплываясь в ехидной ухмылке.

– Понятия не имею, – высокомерно отрезала Сандал, что, скорее всего, не соответствовало ее пусть и высокому положению. Герду стало чуточку легче, во всяком случае, он здесь не один умеет грубить начальству. – Я пространство вокруг себя ежесекундно не проверяю.

– Да вот, – не обращая внимания на вызывающий тон своей подчиненной, добродушно откликнулся главнокомандующий, – тебя совсем заждались, видишь ли, запропастилась куда-то, на совет не идешь, – с почти нежным укором взглянул он на нее. – Решили пойти к тебе, раз ты сама не торопишься, а тут на тебе! – он развел руками, переводя взгляд на Герда. – Выпрыгивает, как из-под земли, сбивает с ног, – тут он хохотнул, очевидно, сочтя свою шутку уморительной, – и такое начинает нести, что хоть сейчас же его в яму сажай. А я даже не знаю, чей это щенок, и почему он в гражданском.

Сандал столь многообещающе покосилась на Герда, что тот внутренне предпочел вышеупомянутую яму ей.

– Ко мне, так ко мне, – все тем же равнодушным тоном, который никак не вязался со взглядом, которым она только что наградила Герда, ответила Сандал и поправила перекинутую через плечо сумку. – А щенок этот, как ты изволил выразиться, мой. – И развернувшись, она уверенно зашагала в обратную сторону.

– Твооой? – главнокомандующий взметнул брови вверх, двигаясь по проходу за ней и заставляя Герда вжаться в стену, пропуская его. – И с каких это пор ты набираешь себе в отделение наглых желторотых птенцов?

– Не переживай, – процедила сквозь зубы Сандал, скрываясь за углом, – я над ним поработаю.

– Ну как знаешь. – Великан хмыкнул, и под неодобрительный гул остальных офицеров также исчез за поворотом.

Спустя минуту последние отзвуки шагов окончательно стихли, и Герд остался в коридоре один, не считая составивших ему компанию слов «щенок», «желторотый птенец» и «я над ним поработаю», что повисли в воздухе, легко и ненавязчиво позвякивая.

Глава 3. Учебная часть

Еще до обеда того же дня Герд вместе со Стартой погрузился в очередной пикап и отбыл в учебную часть, которая находилась почти в дне пути от его воинской части, в которой по совместительству, теперь он это хорошо знал, размещался генеральный штаб Противостояния.

С Сандал он больше не виделся, чему был крайне рад, и из высших офицерских чинов ему тоже так никто и не попался, а ведь Герд весь издергался в ожидании того, что ему еще прилетит запоздалое наказание за дерзость. И он не успел попрощаться с Оником, потому что на момент отправки Герда тот был еще на дежурстве, а сам Герд понятия не имел ни того, где Оник дежурил, ни того, в чем это дежурство заключалось.

Сразу по прибытии выяснилось, что учебная часть подготовки солдат Противостояния находится полностью под землей и невидима для посторонних глаз. Пока Герд и еще несколько новобранцев спускались на грузовом лифте вниз, а потом петляли плохо освещенными тоннелями, он успел прикинуть, что это место больше походило на шахту, причем доколлапсового периода постройки, такими старыми и ржавыми выглядели все перекрытия и механизмы. Герд предположил, что повстанцы просто обнаружили и приспособили это подземелье для своих целей. Он поежился, находиться здесь было не очень-то приятно, и стало еще труднее дышать. Воздух, вопреки его представлениям о прохладе и свежести пещер, был тяжелым – Герд буквально чувствовал его вес – и спертым.

Это место разительно отличалось от воинской части и штаба, которые размещались на развалинах индустриального города прошлого. Заняв собой целый фабричный поселок со всем его множеством пристроек, складов, жилых помещений и лавок, которые каким-то чудом почти не пострадали со времен коллапса, даже стекла местами устояли, часть, с одной стороны, подвергалась опасности быть раскрытой и уничтоженной Врагом, как называли в Противостоянии Бабил, а, с другой стороны, сейчас Герд был несказанно рад, что большую часть своей службы в рядах сопротивления он все-таки проведет на земной поверхности, а не под ней. Видимо, подумал он, и в генштабе посчитали, что моральный дух солдат поважнее будет некоей гипотетической возможности обнаружения, по крайней мере, в долгосрочной перспективе.

А больше думать Герду во все последующие дни особенно и не пришлось. Ни о том, куда он попал, что ему делать и что вообще с ним будет дальше, ни о том, что сталось с Олвой. Весь следующий месяц для него превратился в одну бесконечную изнурительную пытку. Со следующего же утра у него начались подготовки всевозможных видов – общая физическая, тактическая и специальные: боевая и огневая. Причем, по особому распоряжению генерал-полковника, Герд занимался по ускоренной программе.

Подъем по звонку в шесть утра и понеслось по кругу. Быстро одеться и заправить кровать. Заправить кровать дело нешуточное – кучу требований соблюсти надо. Табурет должен стоять ровно посередине между двумя соседними койками, полотенце должно висеть с левого краю, в трех сантиметрах от него, и быть разглажено. Простыни, две штуки, для проверки их наличия – как будто их можно было бы употребить куда-то еще помимо прямого назначения. Подушка взбита, одеяло натянуто.

После проверки внешнего вида солдата и его кровати на предмет соответствия уставу по расписанию шел завтрак. Завтрак был хорошим, плотным. Чего было не отнять, так это того, что кормили в Противостоянии замечательно. Местные повара готовили, конечно, не так вкусно, как Олва, но продукты все до единого были лучшего качества, чем те, которыми Герд привык питаться большую часть свой жизни в Бабиле. И это его удивляло, ведь, казалось бы, в распоряжении государства было намного больше ресурсов, а значит, и качество пищи должно было быть выше. В теории. Практика же показала иное.

После завтрака начинались тренировки. Герд бегал, прыгал, ползал на пузе, карабкался на стены, приседал, подтягивался, кувыркался и чего только ни делал вплоть до самого обеда, затем тренировки возобновлялись, но уже с оружием или в спарринге. После ужина шли лекции по тактике. Отбой в десять вечера. На сон отводилось ровно восемь часов до следующего подъема. А на следующий день все повторялось сначала.

Дружно нелюбимая всеми солдатами общая физическая подготовка начиналась всегда одинаково – с бега. Командир взвода, в который угодил Герд – «Да что ты будешь делать, опять женщина!» – гоняла их самозабвенно. Видимо, бег вообще был ее любимым занятием, ибо она никогда не уставала повторять: «Бег – основа физической подготовки любой армии любой страны любой эпохи» и «Бег – основа тренировки дыхания и выносливости».

Но просто заставить их бегать для нее было мало: в первый же день всем новобранцам выдали не обычные армейские берцы, а тяжеленные сапожищи, в которых они на первых порах и нарезали дистанции. Результатом явились огромные кровавые волдыри и мозоли. Однако и этого их предприимчивому командиру оказалось недостаточно. После первой недели тренировок она велела приволочь из спортзала блины от штанги и заставила каждого из них бегать сначала с пятикилограммовым блином за плечами, потом с десяти, а потом и с пятнадцати. В конце своего месячного пребывания в учебке Герд уже гонял с тридцатью килограммами за плечами. «Для разнообразия, чтоб не заскучали», – аргументировала свои издевательства командир.

Расстояние, которое они преодолевали, тоже с каждым днем увеличивалось. Начинали с десяти километров, а самой длинной дистанцией, которую пробежал Герд, стали сорок пять километров. Правда, тут над ними командир все же сжалилась – дальние расстояния они покрывали в легких, как перышко, после сапог берцах и почти что налегке: всего-то по десять килограммов за спиной.

Самым важным при беге, дабы не заработать себе наряда вне очереди, считалось правильно дышать. Дыхание только через нос: два коротких вдоха и два коротких выдоха. С этим правилом у Герда никогда проблем не возникало, его легкие работали безотказно, с ритма он не сбивался, и у него даже ни разу одышки не было. Хотя Герд знал, остальным приходилось куда тяжелее – многие из солдат под землей страдали от кислородного голодания. Причиной тому служила старая вентиляционная система. Нередко новобранцы жаловались на плохое самочувствие, головокружения и потерю координации. Несколько раз Герд видел, как на пробежке кто-то из его товарищей терял сознание.

Дышать Герд умел, а на остальное его командир смотрела со снисхождением. Например, очень скоро Герд заметил, что для того, чтобы быстро не устать, но пройти дистанцию ровно и точно прийти к финишу, особенно если он будет только через сорок километров, лучше всего бежать весь путь в одном темпе, причем, достаточно медленном. Все остальные, стараясь выдать лучшие результаты, давали стремительные старты, но зато и уже на половине пути они выдыхались. Также почти все старались при беге делать шаг шире, дабы скорее покрыть ненавистное расстояние, Герд же обнаружил, что бежать легче, делая короткий шаг. Этими открытиями он и пользовался, и командир ни разу не сделала ему по этому поводу замечания.

Тем не менее, весь день потратить на покрытие дистанции никто позволить себе не мог. На расстояние в десять километров в полной выкладке, а это без малого тридцать килограммов, выделялось пятьдесят минут. Если солдат не успевал их пробегать, то на следующий день непокрытые им накануне километры прибавлялись уже к новой дистанции. Если солдат не успевал три раза подряд, он получал наряд.

Также для разнообразия, «а то вы на зомбаков стали похожи, совсем не думаете, что делаете», командир любила чередовать просто бег с бегом с переползаниями. Ненавидели ее все в эти моменты, конечно, люто, но ту это совершенно не смущало. «Воспитание в вас боевой злости, – приговаривала она, – тоже входит в военную подготовку».

Различных видов бега у их командира тоже было великое множество, прямо неиссякаемый запас какой-то. То они бегали с ящиками, полными боеприпасов, на вытянутых над головой руках, то зигзагами и преодолевая препятствия, то метая на ходу в круговые мишени бутафорные гранаты, то с «раненым» – манекеном на закорках. Больше же всего Герд не мог терпеть так называемый бег с ускорением, когда нужно было пробегать двадцать метров, но раз так десять-пятнадцать под режущие слух звуковые сигналы. «Не иначе, как подопытная крыса в лаборатории, которой прививают условные рефлексы», – Герд прямо помирал от бешенства, когда раздавался гудок, вынуждающий его подчиниться команде.

Зато он любил, когда во время движения нужно было поражать мишени, местоположение которых не было фиксированным и заранее известным, а которые появлялись внезапно и двигались в разных направлениях. Он вообще любил, когда во время тренировок от них требовалось соображать, правда, делать это приходилось ой как нечасто.

Несмотря на успехи Герда в беге, даже к нему у их командира имелась претензия. Ей отчаянно не нравилась его прическа. Волосы, полностью занавешивавшие его лицо, вполне устраивали Герда, но не устраивали командира.

– Или ты избавишься от своей дурацкой волосни, – на третий или четвертый день заявила она ему, – или я тебя самолично обрею, пока ты спишь.

Герд от такой несправедливости и предвзятости даже не нашелся с ответом. Сама-то она на голове носила фиолетовые дреды, и это не говоря уже о металлических кольцах у нее в переносице и нижней губе.

Сам по себе устав Противостояния не обязывал солдат носить одинаковую короткую стрижку. В этом вопросе им предоставлялась полная свобода, которой их командир и пользовалась. Вот только к Герду это, видимо, не относилось. Так или иначе, но после мучительных раздумий над ее угрозой и проклятий сквозь стиснутые зубы в ее адрес, Герд раздобыл шнурок и собрал волосы в маленький узелок на затылке, являя миру свой широкий упрямый лоб. На следующее утро командир, взглянув на него, закатила глаза, но вслух больше его внешний вид не порицала.

Бегом, разумеется, общая физическая подготовка не ограничивалась. После прохождения дистанции солдатам полагались на отдых царские пять минут, а затем шли: отжимания на пальцах – два подхода по двадцать раз; выпады – по десять повторов на каждую ногу; подтягивания – десять раз. И только в самом конце переходили к прессу.

– Сколько? – в первый день уточнил кто-то смелый.

– Пока сознание не потеряешь, – ответила командир.

И это оказалось очень близко к правде.

Этим новобранцы занимались по утрам. После обеда же их ждал прикладной рукопашный бой.

Так как Герд шел по ускоренной программе, то его распределили в группу не с совсем зелеными новобранцами, каковым он, собственно, и являлся, а с теми, кто отзанимался уже несколько месяцев. И если в отношении бега за свои умения ему не пришлось долго переживать – он выделялся на общем фоне только в положительную сторону – то тут дело обстояло иначе. Все остальные солдаты в его группе уже освоили азы, Герд же присоединился к ним, не зная об этих основах ровным счетом ничего. И это нервировало. Быть посмешищем Герд не хотел, а этого, учитывая обстоятельства, было не избежать.

Но и на этом проблема еще не заканчивалась. Другая ее часть заключалось в том, что рукопашный бой представлял собой разновидность контактного боя, и именно это Герду было сложнее всего пережить. Одна только мысль о том, что к нему в течение нескольких часов подряд каждый день кто-то будет прикасаться, нанося пусть и удары, повергала Герда в немое отчаяние. Конечно, это будет не толпа людей, а всего лишь один человек, но, во-первых, каждый раз это будет новый незнакомый человек, а, во-вторых, как это ни назови, а это все равно будет самый что ни на есть полноценный телесный контакт. Несколько часов подряд. Каждый день. Целый месяц.

Когда он пришел на самое свое первое занятие, тренер Нилс – тут Герд с удивлением обнаружил, что понятия не имеет, как зовут его командира взвода, он про себя именовал ее просто по цвету волос баклажаном, – сухой, но крепкий и вертлявый старикашка по прозвищу «волчок», даже скрипнул зубами от досады, что ему придется включить в давно приступившую к тренировкам группу новенького, но срываться на Герде не стал. Вместо этого он ловко подскочил к нему и без всяких предисловий и придыханий затараторил скороговоркой всю ту информацию, которую остальным вдалбливал вот уже несколько месяцев.

– Начнем со стойки, хотя, разумеется, в рукопашном бою слово «стойка» можно применять весьма условно, – слова пулеметной очередью вылетали из его рта. – И, тем не менее, ты левша-правша?

Нилс неожиданно замолчал и вопросительно посмотрел на Герда, только поэтому тот сообразил, что у него вообще что-то спрашивают, ибо уловить смысл слов тренера Герд категорически не успел.

– Что? – чувствуя себя последним дураком, переспросил он.

Нилс снова скрипнул зубами.

– Будешь так долго соображать, в бою тебя быстро выведут из строя, солдат! Спрашиваю, ты правша?

– Да. – Герд сморгнул, все еще не до конца понимая, что от него требуется.

– Тогда стойка левосторонняя, – принялся тараторить по новой Нилс, – встань прямо, ноги на ширине плеч, левой ногой делаем шаг вперед.

Герд вдруг живо припомнил, как Олва первый раз посадила его за руль, тогда она тоже сыпала инструкциями, а он не поспевал за ней. Проклиная все на свете, Герд попытался воспроизвести в голове только что полученные им указания, только медленнее, но скорость выполнения команд, очевидно, не удовлетворила тренера, потому что он бесцеремонно начал хватать Герда за что придется и самостоятельно ставить его в стойку.

– Вот ведь улитка-то мне попалась! – ворчал Нилс под дружный хохот прочих солдат, успевших к этому моменту уже приноровиться к нему и напрочь позабыть, как не поспевали за ним с самого начала они сами. – Запоминай, солдат, запоминай! Я тут нянчиться с тобой не могу, у меня таких, как ты, вон – целая учебка!

Нилс коротко перевел дух и снова ринулся в наступление:

– Вес распределяем между ногами поровну, – он раздвинул своей ступней на достаточное расстояние друг от друга ступни Герда. – Правая нога на носке, – легонько пнул Герда по пятке, заставляя ее приподняться, – ноги согнуты в коленях, – и он своим коленом ударил под колено Герда, от чего тот почти потерял равновесие, благо, Нилс вовремя успел его поддержать неожиданно железной для такого старика хваткой.

Остальные в группе, вместо того, чтобы отрабатывать приемы, веселились вовсю.

– Голова опущена, взгляд на противника исподлобья, – не обращая внимания на смех, все так же стрелял словами тренер, крепко хватая Герда за подбородок двумя пальцами и заставляя его опуститься. Зато взгляд исподлобья теперь у Герда получился очень правдоподобный. Если бы он мог им еще и убивать… Но Нилс, по-прежнему ничего не замечая, продолжал быстро командовать. – Это крайне важно в бою, запоминай, солдат, как следует, я повторять не буду: опущенная голова защищает подбородок от нокаута. Правый локоть прижми к корпусу – это защита для печени, а кулаком – да сожми ты уже руку в кулак – закрой челюсть и нос.

Нилс волчком, не зря его так прозвали, крутился вокруг Герда, как тряпичную куклу дергая его то за одно место, то за другое.

– Левую руку сгибаем и выводим вперед воот так, – не умолкал ни на секунду он, – очень хорошо! Локоть широко не отводи, а то под него тебе так прилетит ногой, мало не покажется! Левым кулаком тоже прикрывай подбородок. Плечи опусти, поднимай их, только защищаясь от удара. – Нилс критически оглядел стойку Герда. – Носок левой ноги внутрь так сильно не заворачивай, – он ударил по нему своим, заставляя развернуться, – так, а теперь ровно секунду даю тебе на то, чтобы ты мышечно запомнил, как стоишь, запомнил? – Герд только злобно зыркнул на него. – Тогда вольно, солдат!

Герд выпрямился, считая, что с позором на сегодня покончено, но с таким выводом он, конечно, поторопился.

– А теперь, солдат, прими правильную стойку самостоятельно! – резко скомандовал Нилс.

Следующие несколько минут стали еще большим кошмаром для Герда: тренер раз за разом заставлял его принимать стойку и каждый раз оставался чем-нибудь недоволен. Когда хохот в зале стало уже невозможно перекричать, старик все-таки прекратил экзекуцию, махнул на Герда рукой и со вздохом сказал:

– Я не могу потратить на тебя все свое время, солдат! Иди к остальным и запоминай все, что только сможешь. Вливайся по мере сил и прекрати уже так тормозить, это прямо-таки невыносимо!

После требования не тормозить мозги у Герда отключились окончательно, и впоследствии с первой тренировки он не мог вспомнить решительно ничего. Но настолько ужасно у него прошли только несколько первых тренировок, постепенно он втянулся, и даже довольно быстро привык к манере старика Нилса, который на поверку оказался добряком. Правда, добиться выдающихся успехов у Герда не получилось.

Больше же всего ему нравилось стрелять. Свое обучение он, как и все прочие, начал со стрельбы из винтовки лежа с упора. Потом освоил стрельбу из винтовки лежа без упора с применением ремня, потом с колена, и наконец стоя. Также освоил стрельбу из пистолета: сначала двойным хватом, а потом и с одной руки. Здесь он неожиданно так же, как и в беге, обошел остальных новобранцев.

Одним из важнейших умений стрелка считалось умение удерживать оружие прицельным без отклонений. Чем дольше, тем лучше. Нарабатывалась эта способность устойчивости только длительными тренировками. Даже в таком капитальном положении для стрельбы, как лежа, она оказывалась необходима, не говоря уже о том, как стрелка качало в положении стоя. И вот с этим-то у Герда проблем и не наблюдалось. Спасало новоприобретенное за время полетов чувство равновесия. Герд чутко воспринимал баланс оружия, его колебания и любые отклонения в сторону. Более того, он инстинктивно, не задумываясь, правильно выправлял все эти ненужные отклонения, чем приводил в восторг своего инструктора.

Конечно, существовали в стрельбе и свои минусы. Например, некоторые изготовки, которые приходилось принимать, а иногда и находиться в них часами, были неудобными. Или кому могла понравиться монотонность отрабатывания команд: нескончаемое перекладывание оружия из одной руки в другую, бесконечное извлечение его и перезарядка? С другой стороны, и Герд это понимал, все действия просто необходимо было довести до автоматизма, чтобы совершенная техника позволила бы солдату на поле боя сэкономить драгоценную секунду и в итоге спасла бы ему жизнь.

Из неоспоримых же преимуществ было то, что стрельба являлась вариацией неконтактного боя. Ни с кем кроме инструктора Герду вообще не нужно было контактировать: только он, оружие и мишень. Все.

Так и проходили его дни. Герд потерял счет времени, позабыл, как выглядит солнце и дует ветер. Он почти не разговаривал, не заводил знакомств. Здесь вообще все старались разговаривать поменьше и потише, то ли подземелье так удручающе на всех действовало, то ли что.

Старту у него не отобрали. Что с ней делать и куда ее девать толком никто не знал, поэтому ничего в ее отношении и предпринимать не стал. Командир после минутного ступора даже позволила ей тренироваться вместе с Гердом. Собака, видимо, раздражала ее меньше, чем его прическа. Так что Старта бегала, прыгала и ползала вместе со своим хозяином, на выстрелы со временем перестала реагировать абсолютно, а во время спаррингов так и вовсе ни разу даже ухом не повела, какие бы увечья Герду ни наносились. Это было даже обидно.

Каждый вечер, заваливаясь на свою койку, Герд думал, что больше с нее не поднимется. Все тренировки были настолько изматывающими, что каждая клеточка его тела выла. Боль подолгу не давала уснуть, а когда сон все же к нему приходил, то буквально через минуту обнаруживалось, что уже пора вставать, хотя Герд так и не успел отдохнуть. И каждый раз сквозь общее состояние безразличия ко всему на фоне тотальной усталости пробивалась одна-единственная навязчивая мысль: а что с ним было бы, если бы он попал сюда еще до того, как окреп на ферме? Что с ним было бы, если бы он попал сюда, будучи еще тем хиляком с мигренями и вечными кровотечениями из носа? Герд отвечал себе просто и прямо: он бы здесь умер. Но он попал в учебную часть уже таким, каким попал, и не умер в ней, а, к своему удивлению, через месяц даже заметил, что тело его стало болеть чуть меньше, а спать он стал чуть лучше.