Нет злых и добрых

Боярин Младов замолчал. Тогда подал голос Василий Енев. Вкрадчивым тоном он сообщил:

– Вот к чему приводят недомеры. Я говорил, что не стоит изгонять негодяя. Против таких как он есть только несколько надёжных средств, к примеру, петля и плаха. Но кто меня слушал…

– Вас вообще никто не спрашивал, – перебил его резкий голос, Росен не понял, кому он принадлежит – вам лишь бы казнить да пытать!

– Казнить родного дядю? Пролить родную кровь? Об этом даже думать нельзя, Василий, – это выразил несогласие с хозяином подземелий Благой Петов, самый старый из подчинённых Пламена Младова.

– Зато сейчас все те, кто поднял головы сидели бы ниже травы, опасаясь, голос подать. – Не унимался Василий Енев.

Люди уже начали открывать рты, чтобы возразить или поддержать. Все, кроме Росена, твёрдо решившего держать собственное мнение при себе, и пана Генко Велича, сидевшего с лицом мрачнее тучи. Это легко объяснялось. В своё время именно Никола Варбов рекомендовал Пламену Младову взять на службу старого дружинника.

– Молчать. – Все так же тихо, но гораздо убедительнее, чем любой крик, произнёс хозяин кабинета. – Развели балаган. Рассуждать о том, правильно ли поступила Завида легко. Особенно, теперь, когда мы знаем, к чему это привело, и, – он многозначительно посмотрел на Василия Енева, – когда не тебе нести за это ответственность. Это ещё не всё письмо. Но прежде чем закончить, хочу кое-что сказать. Пан Генко, я знаю, что вы непричастны к произошедшим событиям. И не допущу попыток возложить на вас ответственность.

– Спасибо, – подняв глаза на хозяина кабинета, поблагодарил дружинник, а Пламен Младов вернулся к чтению письма.

– Друг мой, Пламен. В знак моего к тебе глубочайшего расположения рекомендую сейчас же посетить усадьбу Георги Лазарова. Ты найдёшь там кое-что интересное. – Пламен Младов положил письмо на стол и тяжело вздохнул. Ещё одно несвойственное ему проявление эмоций.

Все присутствующие молчали, ожидая, что последует дальше. Георги Лазаров был казначеем Мирийского Королевства. Если и он находился в числе предателей, то Завида Эрниз, вместе с сохранившими ей верность сторонниками оказалась на краю гибели. Боярин Младов продолжил.

– Я уже докладывал об этом королеве, а говорить об этом второй раз нелегче. Опасаясь предательства Лазарова, я взял с собой охрану и поспешил к усадьбе казначея. На стук нам никто не открыл. Чтобы не будить жителей соседних домов, а к тому же не переполошить возможных собравшихся там заговорщиков, нам пришлось перелазить через забор, вместо того, чтобы выбить ворота. Во дворе не было ни единой живой души. Все они успели отлететь к Инвириту. То тут, то там нам попадались мёртвые тела прислуги. И я, и мои люди повидали в жизни всякое, но представшее моему взору сегодня, будет приходить ко мне по ночам до самой смерти. А если так будет, то я не откажусь, чтобы она прибрала меня быстрее. – Он перевёл дыхание. – Двери дома были распахнуты. Мы бросились внутрь. Спотыкаясь о трупы, нам удалось пробраться в хозяйскую спальню. К сожалению боярина Лазарова и его семью постигла та же участь, что и прислугу. Только гораздо более жестокая.

– Всех? – с ужасом перебил боярина Младова Благой Петров.

Хозяин кабинета, очень не любивший, когда кто-то встревал в его речь, на этот раз никак не отреагировал. Все присутствующие знали, что у казначея и его жены было семеро детей. А самому младшему из них, сыну, ещё не исполнилось года. Росена затрясло, он дружил с одним из сыновей казначея. Пламен Младов коротко ответил:

– Всех. – А затем вернулся к повествованию. – Их собрали там и пытали. Я могу только предполагать, как это было. Мне пришлось оставить двух телохранителей снаружи – их рвало от увиденного. Малыша бросили в стену, разбив ему голову. Остальных калечили, перед тем как убить. Я могу лишь только предполагать, что они пытались выведать у Георги, где скрыт ключ от казначейства, мучая его родных. А может он сразу всё выдал, и это были деяния из одной лишь жестокости. Всем трём его дочерям выкололи глаза. Старшему сыну вспороли живот, а внутренности намотали вокруг стола. Его жене…

– Прошу вас, не продолжайте, – взмолился Благой Петов.

– С радостью, если это слово тут уместно, – согласился Пламен Младов.

Росен украдкой посмотрел на Василия Енева. Судя по выражению лица хозяина подземелья, рассказ пронял даже его.

– Что изуверы сделали с Георги? – спросил Генко Велич.

– Изрубили на куски. Причём рубили ещё живого.

Росен, подавляя давно одолевавшую его тошноту, заставил себя открыть рот, заговорив впервые на собрании. Он задал вопрос, пришедший в его голову сразу после того, как он услышал о первых мертвецах во дворе казначея:

– А что с казной?

– Узнаю сына купца, – равнодушно похвалил его Пламен Младов. – Кто о чём, а он о деньгах. Не обижайся, – добавил он, заметив, как Росен хмурится. – Ты верно говоришь. Мы отправились туда. Охрана у дверей была перебита. Внутри пусто. Осмотревшись вокруг, мы заметили ещё несколько трупов с арбалетными болтами. Горожане, кому не посчастливилось оказаться поблизости.

Осмелев, Росен задал ещё один вопрос, не дававший ему покоя:

– Сколько всего человек погибло сегодня ночью?

– Я не считал, – покачал головой боярин Младов, – точно больше тридцати.

– Инвирит, помилуй нас! – Воскликнул Благой. Его губы зашевелились в беззвучной молитве.

Хозяин кабинета бросил на старика раздражённый взгляд.

– Убийцы покинули город тремя группами. В каждой по четыре тяжелогружённых повозки и двенадцать-пятнадцать вооружённых человек. Ещё до того, как я получил письмо. А страже предъявляли грамоты с печатью казначейства и подписью командира городской стражи. И никто, ни один из этих козлом трахнутых недоумков не догадался проверить содержимое телег.

– Погоню послали?

– Послали. А толку? Нашли пустые повозки недалеко от Оплота. Там их дожидались сообщники. Думаю, они разделили груз на части поменьше, чтобы выиграть в скорости. И предвидя твой следующий вопрос, Генко. Да, мы разослали послания во все города между Оплотом и Стриново. Из тех, что ещё на нашей стороне.

– А что слышно о Стояне Вележиве? – спросил закончивший молиться Благой Петов, добавив тихо. – Проклятый пропойца.

Стоян Вележив являлся тем самым командиром городской стражи, чья подпись была на грамотах. Всему Оплоту он был известен как заядлый любитель выпивки. Ответил Благою не Пламен Младов, а Василий Енев. Мягким голосом, словно змея, уговаривающая жертву подойти ближе.

– Все стражники мной опрошенные, – он плотоядно улыбнулся, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, в каких обстоятельствах он задаёт вопросы, – как один утверждают, что не видели его уже несколько дней. И среди покидавших город с телегами его не было. Все приказы отдавал заместитель. Его как раз привели ко мне, перед тем, как я уходил сюда. Я просил моих помощников подождать. А после услышанного здесь, я буду беседовать с ним с куда большим интересом. – Улыбка стала шире.

Пламен Младов начал раздавать команды.

– Василий, отправляйся и допрашивай! – Енев, не дожидаясь дальнейших слов, вскочил и вышел из кабинета. – Остальные – напрягите все силы, но найдите хоть какие-нибудь ниточки, ведущие к причастным. Из-под земли достаньте мне Стояна, хоть живого, хоть мёртвого. Выполнять. И помните – это война. Росен, останься.

Все вышли, подавленные услышанными новостями. А хозяин кабинета, казалось наоборот, выдав распоряжения, освободился от давившего на него груза.

Росен гадал, зачем его попросили задержаться. Пламен Младов сел и молча смотрел на него. Росен уже подумал, что ему вновь предстоит долгое время провести в тишине. Это было бы невыносимо, с учётом тех ужасов, о каких он недавно узнал. Он не мог не думать о них. Но на этот раз всё длилось не больше минуты.

– Я надеюсь тебе не нужно объяснять, что не стоит никому говорить о том, что ты услышал.

– Конечно, боярин. Я буду нем как рыба, клянусь. – поспешно заверил его Росен.

– Хорошо. Очень надеюсь, что я в тебе не ошибся. Помни, больше всего я ценю преданность. – Росен хотел рассыпаться в благодарности за доверие и в уверениях, что он его оправдает, но не успел. Пламен Младов сменил тон на приказной и продолжил. – Но к делу. Мне нужно, чтобы ты привёл сюда отца. Как можно быстрее.

Росен почувствовал, как его охватывает обида. Неожиданно для себя самого он услышал собственный голос:

– Так в этом и есть причина доверия? Вам просто нужно, чтобы я привёл отца? Не проще ли отправить посыльного?

Пламен Младов ответил спокойно. Без капли раздражения. Даже с лёгкой улыбкой. Его дружелюбный тон подействовал лучше оплеухи:

– Потому что мне нужно, чтобы его привёл именно ты.

– Хорошо. Я сейчас же пойду за ним, – Росен быстро осознал, что ему только что простили невероятную вольность.

Он встал и направился к двери. Когда уже собирался толкнуть её, услышал голос начальника.

– Постой, Росен. Присядь.

Он почёл за лучшее повиноваться. Пламен Младов не выглядел раздражённым, скорее уставшим.

– Я вижу мне необходимо кое-что разъяснить. Если ты считаешь, что с тобой обращаются несправедливо, то можешь не звать отца, а выйти из кабинета и больше не возвращаться. А я действительно воспользуюсь посыльным. Доверие нужно заработать. Я наблюдаю за тобой и доволен. Иначе ты бы сегодня здесь не присутствовал. Но ты очень близок к тому, чтобы потерять выданный тебе шанс. Спишу это на молодость. А теперь напомни мне, что я тебе сказал, когда ты впервые оказался в моём кабинете:

– Что… – Росен немного напряг память и перед глазами возникла картина, в точности напоминающая сегодняшнюю, если он чем-то и мог гордиться, то хорошей памятью. – Что вы ставите задачи и ждёте результата. А в процессе выполнения предоставляете свободу действий.

– Молодец. Вижу, что слушал внимательно. Задача поставлена. Теперь я жду результата. Надеюсь, ты меня хорошо понял, потому что больше мы к этому разговору возвращаться не будем.

– Понял. – Чувство вины и собственной глупости сменили чувство обиды.

– Выполнять. – Скомандовал Пламен Младов.

Дважды повторять не было надобности. Сначала Росен хотел вскочить и опрометью броситься из кабинета. Но спохватившись, понял, что так он может убедить главу тайной службы в своей неготовности серьёзным делам. Поэтому Росен спокойно встал, шагом отправился к двери. На полпути обернувшись, задал вопрос, только что пришедший ему в голову:

– А отцу я могу рассказать о произошедшем?

– Нет. – Немного подумав, ответил боярин Младов. – Я сам поставлю его в известность.

Росен вышел из кабинета. Пока он был на глазах у телохранителя боярина, продолжал двигаться спокойно. Но стоило ему исчезнуть из его поля зрения – бросился бежать. Его переполняла решимость, как можно быстрее выполнить задание Пламена Младова. Хотелось, чтобы боярин оценил его рвение. Перескакивая через ступеньку, каждый шаг рискуя свернуть себе шею, он выбежал из башни. Там ещё раз пришлось сбавить ход. У входа бдел ещё один телохранитель. Спешным шагом добравшись до ворот Старого Оплота Росен припустил по улицам города. Приходилось уворачиваться от встречных пешеходов, так и норовящих встать у него на пути.

Росен бежал по городу, выросшему вокруг первого укрепления Эрнизов на континенте. Он любил проводить время, любуясь им. Представлять, как прямо здесь, на этих улицах, бывших тогда пустошью, воины под руководством Драгомана I Великого шли в бой против местных племен, отвоёвывая землю пядь за пядью. Его потомки расширили королевство. А их потомки, как это часто бывает – разрушили. Вспомнив о событиях сегодняшней ночи, Росен пробормотал под нос:

– А потомки потомков разрушают последнее.

Он произнёс это слишком громко, так что женщина, которую он пытался обогнуть, посмотрела на него ничего не понимающим взглядом. Росен отругал себя за излишнюю болтливость. Вполне возможно, что неосторожным языком он запустил по городу новый слух.

Ему удалось очень быстро добраться до дома, а что более важно, удалось никого не сбить. Около ворот усадьбы пришлось задержаться, чтобы перевести дыхание. Он стоял, рассматривая высокий каменный забор вокруг их дома и гадал, защитит ли тот его семью, если к ним придёт беда. Невольно взгляд переместился в конец улицы. Там находилась усадьба Лазаровых. Забор, вокруг неё был ещё выше…

Почувствовав, что дыхание вернулось в обычное состояние, Росен отпер калитку, рядом с воротами. Во дворе было пусто. Он почувствовал беспокойство. Воображение начало рисовать ужасные картины. Пытаясь унять его, подошёл к дому. Когда, войдя внутрь, он увидел служанку, то не смог удержать облегчённого вздоха. Та посмотрела на него точно таким же взглядом, как торговка и приветственно поклонилась.

– Здравствуй, – поздоровался с ней Росен. В их доме было заведено обращаться с прислугой, как с равными. Это правило в головы детей с раннего возраста вкладывала Емилия Андронова. Мама всегда помнила и не давала забыть другим, что их семья выходцы из крестьян, разбогатевшие волею Инвирита. – Где все?

– Госпожа с дочерями и их няней ушла на рынок. Господин занимается с сыновьями.

«Так даже лучше», – решил Росен.

– Спасибо, – поблагодарил он женщину. – А где Роберт?

Роберт был телохранителем отца. Тилийский горец, обладавший свирепой внешностью, но души не чаял в детях семейства Андроновых.

– Ушёл с госпожой, – выказывая признаки нетерпения, сообщила служанка.

Росен жестом дал ей понять, что узнал всё что нужно. Та поспешила скрыться. «Это хорошо, что Роберт ушёл с ними, в городе может быть небезопасно», – размышлял Росен, поднимаясь на второй этаж быстрым шагом. Подойдя к кабинету отца, он постучался. Сашко Андронову было неважно, насколько важным ты считал дело, приведшее тебя к нему. Он заставил бы Росена выйти и постучаться. Главным требованием отца, по отношению к детям, да и вообще, к окружающим, была дисциплина. Дождавшись разрешения, он вошёл.

Сашко Андронов с сыновьями сидел за широким столом. Между ними лежало несколько закрытых учётных книг. Отец по всей видимости что-то объяснял детям. Братья по-разному отреагировали на вторжение Росена. Старший из них, Петер, проявлявший большие способности к работе с цифрами, смотрел на него с возмущением. Во взгляде Милена, младшего из братьев было видно облегчение. Его куда больше интересовали истории о витязях. Сашко Андронов без приветствия спросил:

– Что нужно? – С того самого момента, когда Росен заявил ему о нежелании идти по его стопам он считал нужным демонстрировать разочарование.

– Здравствуй, отец. Несколько слов. С глазу на глаз.

Тон Росена подсказал отцу, что дело важное.

– Отдохните пока. – Сказал он младшим сыновьям, а когда те немного замешкались, приказал, – выметайтесь, быстро.

После того, как дверь за Петером с Миленом закрылась, Росен молчал с минуту. Отец смотрел на него выжидающе, а когда сын направился к выходу, Сашко удивлённо спросил:

– Ты куда?

Росен не ответил. Он вышел в коридор и, сделав несколько шагов от комнаты отца, открыл в стене неприметную дверцу. За ней находилась смежная с кабинетом отца комнатка. Из неё можно было слышать и видеть всё происходящее в соседнем помещении. Сашко Андронов использовал её для обучения сыновей. Росен сам провёл здесь немало часов, наблюдая, как отец ведёт переговоры. К его радости ни один из братьев не решил подслушивать. Не хотелось пытаться вытащить их наружу.

Удостоверившись, что за ними не шпионят, Росен вернулся в кабинет отца. Тот заявил:

– В отличие от тебя, они всегда делают, что им говорят.

Росен пропустил колкость мимо ушей. Он сел на место Петера.

– Боярин Пламен Младов желает тебя видеть.

– Хорошо, но сначала я закончу урок. Так ему и передай.

– Это срочно, отец. – Росен ожидал, что отец будет отпираться, – И это важно.

– Не сомневаюсь. У Пламена всегда всё важно. И у Крума важно. И у Георги всё важно. А для меня важно обучить сыновей семейному ремеслу. Так что они могут подождать.

Росена передёрнуло, когда он услышал имя убитого казначея. От внимания Сашко это не укрылось. Он смотрел на сына с интересом. Памятуя запрет боярина, Росен сомневался, говорить или не говорить отцу о ночном происшествии. Решив, что лучше ослушаться в малом, но выполнить основной приказ, он прошептал:

– Георги Лазаров убит сегодня ночью. – И скороговоркой добавил, – но я тебе ничего не говорил.

– Чтооооо??? – Сашко Андронов был ошеломлён новостью. Росену всегда хотелось, чтобы отец с уважением относился к его выбору. Сейчас он добился желаемого, только радости не почувствовал. – Как? Кем? Что с семьёй? – засыпал его вопросами отец.

Росен не ответил ни на один из них. Он и так преступил грань дозволенного.

– Все подробности расскажет тебе боярин Пламен Младов. Я тебе ничего не должен был говорить. Прошу тебя помнить об этом.

Сашко Андронов, вскочив с места, направился к выходу. Росен поднялся вслед за ним. Но отец, обернувшись, жестом остановил сына.

– Я не закончил урок. А значит, этим займёшься ты. Мы говорили о процентах. До Старого Оплота доберусь без провожатого.

Понимая, что спорить бесполезно, Росен вернулся за стол. «Помилуй меня, Инвирит», – взмолился он, занимая место Сашко и пытаясь вспомнить, что ему известно о процентах.

Глава 4

…Огради всех моих близких от зла. – Закончив молитву, Томаш открыл глаза. Он всегда заканчивал молитву этой просьбой. Подниматься с колен не спешил, остальные ещё общались с Инвиритом. Они были в маленькой больничной каносе. Его Святейшество Бенедек III, едва заняв Святой Трон, завёл обычай: раз в неделю, Шентвеж лично проводил службу где-нибудь в городе. Якобы такое отношение к делу прибавит ему любви среди простого народа. Он не ошибся, Бенедек был чуть ли не самым любимым главой церкви среди горожан за всё время существования Каарманта. Однако истинная причина таких действий была иной. После службы каносу оцепляли две дюжины зантийских гвардейцев Шентвежа, а Его Святейшество наедине проводил беседы подальше от полных чужих ушей дворца. Томаш не считался посторонним, он был безмолвной тенью Бенедека. Сегодня кроме них в каносе остались двое. Они приехали перед началом общей службы в закрытой карете. Оба были гладко выбриты, одеты в нарочито дорогие наряды, были похожи на богатых купцов, решивших сделать крупное пожертвование. Но больше сходств в их внешности не было, и вели они себя совершенно по-разному. По первому, светловолосому невысокому и полному пану можно было сказать, что он чувствует себя как рыба в воде. Толстяк действительно раздавал после службы щедрые подаяния нуждавшимся. Его спутник напротив был черняв, высок и крепко сбит. Вот только во всех его скованных движениях была видна неуверенность, даже испуг. Создавалось впечатление, что незнакомец впервые видит столько людей в одном месте. Он старался не отдаляться на расстояние более двух шагов от своего уверенного товарища. А еще постоянно ощупывал подбородок, будто потерял на нём что-то важное.

Его Святейшество тоже закончил молитву и поднялся, чтобы присесть на лавку. Гости расположились напротив, а Томаш занял место за спиной Бенедека. Несмотря на это Шентвеж, обернувшись, сначала обратился к нему.

– О чём ты просил Инвирита, Томаш?

– Чтобы он оберегал близких мне людей, – после короткой паузы сказал телохранитель. Этот вопрос был частью их ритуала.

– Я вхожу в их число? – задал следующий вопрос Бенедек.

– Да, Ваше Святейшество.

После этого ответа Шентвеж всегда переводил взгляд на собеседников, давая им понять, что если кто-то замыслил против него, то он под надёжной защитой не только меча Томаша, но и его молитвы.

Первый из гостей оказался не купцом, а представителем Альзерского банка по имени Зденек Волиш. Когда представился второй, то его поведение стало понятным. Его звали Наримунт Вайден. Родом он был из Валькавских земель, места, где люди продолжали молиться самым разным богам. А все тамошние мужчины носили бороды. Это был не первый язычник, увиденный Томашем в жизни, но первый безбородый. Однако он ошибся. Первым вопросом Его Святейшества, к гостю из языческих земель был:

– А кому вы возносили молитвы, Наримунт? Мологру, Зелегу или Гаварсе, – продемонстрировал Бенедек знание пантеона валькавских племён. Вопрос можно было понять двояко. С одной стороны, гость нанёс серьёзное оскорбление хозяевам, если бы молился своим богам в каносе. С другой – Шентвеж говорил настолько непосредственным тоном, что его нельзя было заподозрить в чём-то кроме обычного интереса.

На лице валькавца не дрогнул ни один мускул. Его ответ удивил Томаша.

– Ошибаетесь. Я, как и все вы возносил молитву Инвириту. Моя семья уже несколько поколений приняла его в сердце.

– Не может быть! – искренне удивился Его Святейшество. Томаш понял, что он хочет разговорить гостя.

– Ещё как может, – всё тем же ровным тоном продолжал валькавец. – Верховный вождь Милзас, по своей мудрости не мог отправить в святой город Каармант, для беседы с вами кого-то иного. В наших землях каждый волен верить в то, что ему больше нравится. А байки, коими вас потчует Сигизмунд Кенетеш, – при упоминании имени Магистра Ордена Красных Мечей в голосе и выражении лица Наримунта впервые появилось нечто похожее на гнев, – не более чем порождение его больного воображения.

Томаш едва не задохнулся от возмущения. Он был воспитан на историях о храбрых и самоотверженных витязях с красными мечами на плащах, несущих истинную веру в заблудшие души жестоких язычников. Его Святейшество отреагировал на заявление более спокойно.

– То есть вы хотите сказать, что магистр Сигизмунд и его витязи – обычные сумасшедшие, обуянные жаждой убийства?

Валькавец задумался. Ответить утвердительно значило возвести очень серьёзное обвинение на орден. Однако колебался Наримунт недолго. Он заговорил с жаром.

– Да. Именно это я и хочу сказать. Если у витязей ордена красные мечи, то красны они от крови невинных. Они давно уже не пытаются нести нам истину Инвирита, всё, что приходит к нам с запада это кровь, смерть и разрушение. В землях моего рода уже с десяток лет не было проповедников, а каратели частые гости! Они убивают, грабят и жгут, обрекая выживших на голод! – Валькавский гость начинал терять самообладание. Его голос разносился под высокими потолками каносы всё громче.

– Каармант ежегодно отправляет множество людей нести истину Инвирита в ваши земли. А возвращаются немногие. Они рассказывают нам ужасные вещи о том, что жители ваших земель жестоко расправляются со служителями Инвирита. Сжигают их, скармливают волкам, которые у вас вместо собак, рвут на части…

– Ложь! – резко перебил Бенедека Наримунт. Непозволительная дерзость. Томаш схватился за рукоять меча, но Шентвеж, предчувствуя это, успокаивающе взмахнул рукой.

– Не стоит обнажать оружие в святом месте. – Затем обратился к Наримунту. Голос оставался всё таким же доброжелательным: – вам есть, чем это доказать.

– А разве того, что я сказал о себе и землях моего рода недостаточно? – валькавец уже успел взять себя в руки и говорил спокойно, как в начале беседы. – Мы полагаем, что ваши проповедники навсегда остаются в крепостях ордена. А те, кому дозволяют вернуться назад, хорошо научены, что говорить.

Обвинение прозвучало. Тогда, молчавший до этого альзерский банкир поспешил вмешаться. Он говорил быстро, будто опасался, что его перебьют:

– Прошу прощения, Ваше Святейшество. Народ моего друга Наримунта уже много лет воюет с орденом. Взаимная ненависть настолько сильна, что обе стороны готовы обвинять друг друга во всех грехах.

Валькавец уничижительно посмотрел на спутника. Томаш не сомневался, что Шентвеж наградил банкира таким же взглядом.

– Нет, пусть говорит, – ответил альзерцу Его Святейшество. Теперь он напустил в голос гнева – Наш гость очерняет витязей, но умалчивает о тех бесчинствах, что творят его соплеменники, когда атакуют земли ордена. Разве они не убивают местных крестьян и не сжигают их посевы? Разве они не жестоки и беспощадны?

Валькавец не сразу нашёлся с ответом. Он долго смотрел на Шентвежа, не моргая. Тяжело вздохнув, горестно согласился.

– Я не могу говорить за каждого из нас. Конечно, среди моего народа тоже есть те, кому нравится убивать ближнего. Я признаю это с прискорбием, – горечь исчезла из голоса. – Мы вынуждены делать это. Нас вынуждают. Чтобы восполнить потери от атак витязей. Клянусь, мы давно готовы к миру. Разве моё присутствие здесь не лучшее тому доказательство?

Томаш смотрел на Наримунта во все глаза. До этой встречи, он, как и многие другие считал валькавцев не более, чем рычащими дикарями, поклонявшимся камням и деревьям. А этот человек мало того, что выглядел как большинство горожан, он не только не рычал., а говорил на одном с ним языке и произносил разумные слова. Конечно, Томаш и раньше встречал уроженцев валькавских земель. К примеру, Бодриса, одного из друзей Драгомира. Но по тому было сложно судить о народе. Во-первых, до того, как Томаш с ним познакомился, Бодрис уже несколько лет прожил вне родного племени. А во-вторых тот был нелюдим, от него редко можно было вытянуть больше двух-трёх слов. К тому же этот разговор подтверждал подозрения Томаша по поводу внезапно возникшего у Его Святейшества интереса к книгам о язычниках. Задумавшись, Томаш пропустил часть разговора, а когда опомнился, слово держал Бенедек III. Он обращался к альзерцу.