Легионы просят огня

Мужское желание женщины – это человеческое выражение страха смерти.

Даже зная, что умирает, мой брат оставался самим собой. Благородным человеком, настоящим римлянином…

Да, кое-что я все-таки знаю о своем брате.

– Что это было? – спрашиваю я.

Германка поднимает голову:

– Что?

– Чем он болел? Как это называется?

Туснельда берется за светлую косу, теребит ее пальцами.

– Я не знаю. Твой брат, он… мало говорить. – Разволновавшись, она снова начинает делать ошибки.

Я смотрю на ее чистый лоб. Я хочу подойти и взять германку за затылок, притянуть к себе. Почувствовать вкус ее губ и забыть обо всем…

Но я, к сожалению, упертый сукин сын.

Поэтому я говорю:

– Что-то он все же сказал?

Туснельда качает головой. Я говорю:

– Помоги мне. Пожалуйста.

Молчание.

– Несколько раз твой брат ходил в Ализон, в квартал торговцев. Он говорил – там колдун.

Колдун? Даже так?! Луций, который высмеивал ярмарочных колдунов, как дешевых мошенников!

– Этот философ лечил его – тайно. Это болезнь, о которой другим людям знать нельзя.

У великого Цезаря была падучая. Человек бьется в припадке, изо рта идет пена… Не самая лучшая болезнь для политика. Извергая пену и катаясь по полу, довольно трудно вызывать у людей симпатию. Неужели Луций?..

Я представляю брата, бьющегося в припадке. Лицо изуродовано гримасой, изо рта летят клочья пены…

Проклятье, проще представить его в сенате!

Качаю головой. Нет. Падучая не смертельна – если не откусить себе язык, конечно, и не захлебнуться кровью…

И общаться с женщиной она не мешает.

Тут явно было нечто иное…

– Врач? Где, говоришь, он нашел врача?

– В Ализон. Он не врача находить… он находить философ. Тайна чтобы.

Я киваю.

– Как его зовут, этого философа?

Она качает головой. Впрочем, я и не рассчитывал.

– Римлянин Кай, – говорит Туснельда торжественно. – Твой брат, чтобы идти туда, надеть… надевать военную одежку. Старый плащ. Как римский солдат.

Молчание. Мы стоим и смотрим друг на друга.

Я улыбаюсь, хотя мне хочется плакать.

* * *

– Квинтилион, – говорю я. – У меня к тебе еще одна просьба…

Управитель кланяется. Лицо невозмутимое.

– Как прикажете, господин легат. Готов исполнить любое ваше желание, господин легат.

Мгновение я медлю. Затем открываю рот, но Квинтилион меня опережает:

– Вам снова нужны молоток, веревка и кентурион Тит Волтумий?

– Гм.

Пожалуй, насчет Тита Волтумия стоило бы подумать. Помощь старшего кентуриона в прошлый раз мне очень пригодилась…

– Спасибо, но… нет. В этот раз мне будет достаточно шерстяного солдатского плаща. Такого, знаешь, погрязней и попроще…

– Понятно, господин легат, – говорит Квинтилион. – Уже бегу.

Но с места не двигается. Ждет.

– Хорошо, хорошо, – говорю я. – Возьмешь деньгами или сведениями?

– Лучше информацией.

– Вот ты хитрец. Почему информацией? Откуда ты знаешь, что она того стоит?

Улыбка Квинтилиона приторна, как груша в меду.

– Иначе вы бы не предложили мне денег.

* * *

«Сегодня вечером я напьюсь», думает он. Опять. Или снова. Но напьюсь.

Легионер Восемнадцатого Морского легиона Секст по прозвищу Победитель расправляет широкие плечи. Виктор. Какая насмешка…

– Сколько женских сердец ты покорил сегодня? – кричат из толпы.

– Только не ошибись палаткой! – хохочут. – А то знаем мы тебя…

– Нет, нет. В этот раз он не промахнется. Он зайдет сразу в палатку нового легата и…

Секст усмехается. Вытягивает перед собой волосатые руки, растопыривает пальцы.

– А если поймаю? – спрашивает он. – Я могу.

Аккуратно сжимает кулаки. Огромные. Такими можно пробить кирпичную стену.

– О, только не это, доблестный Виктор! – дерзкий голос. Толпа «мулов» стонет от смеха. – Только не это… Мне не вынести столько любви. Ты такой си-и-ильный.

Сволочи, думает Секст. Стоило один раз по пьяни совершить глупость, и уже не отмоешься. Виктор! Победитель! Ради всех богов, чрево Юноны, задница Юпитера! Секст Победитель – вот издевка, так издевка…

Он делает рывок, несколько легионеров падают, отшатнувшись. Строй прогибается. «Мулы» ревут от смеха, особенно те, что упали. От чудовищного грохота половина Ализона должна проснуться.

– Ты такой стра-а-астный сегодня, – звучит голос из толпы. – Мне не вынести столько страсти, доблестный воитель. Недаром тебя зовут…

– Виктор! – хором кричат легионеры. Сволочи. Секст отталкивает ближайшего «мула», замахивается… Легионер приседает в испуге, вокруг хохочут еще громче.

– Да, я сегодня в ударе, – говорит Виктор и опускает огромный кулак. Если не можешь посмеяться над собой, тебя в легионе заклюют. – Зовите меня Юпитер Громовержец.

– Он сегодня покроет и корову! – опять тот же голос. – Да что корову… Носорога! Слона! Жирафа!

«Ну, я тебя найду», думает Секст по прозвищу Виктор. Обещаю. В легионе все тайное быстро становится явным. В том числе – имя шутника.

Самое обидное, я не помню, что тогда произошло, думает Секст. «Вот если бы вспомнить… Тогда бы я знал, что ответить». В тот вечер в Паннонии он был чудовищно пьян, это точно. Отправился в самоволку – за продажными женщинами. По пути он заблудился и каким-то непостижимым образом очутился в лагере мятежников, в офицерской палатке. Почти голый, безобразно пьяный. Когда Секст осознал свою ошибку, то схватил то, что оказалось под рукой и начал отбиваться. Снова провал в памяти – и очнулся Секст уже в палатке, полной трупов, и с окровавленным мечом в руке. А тут и легионеры подоспели на помощь… Подвиг по глупости. Секст тогда вернулся в лагерь Семнадцатого легиона, залитый кровью врага и несколько раз раненный. Только это спасло его от серьезного наказания. Но не от прозвища Победитель. Виктор.

Вот уже несколько лет, как товарищи по оружию не дают Сексту забыть про этот «подвиг». Который он сам лично даже не может толком вспомнить. Боги!

Секст дергает щекой.

– Пока, зелень! – он машет рукой, поворачивается и идет.

– Останься с нами, доблестный Виктор! – кричат сзади. – Как же мы без тебя?

Он шагает, не оглядываясь. В темноту.

На Ализон опускается ночь.

Глава 3. Философ и Атлантида

Военный плащ легионера называется сагум.

Он колючий и грубый, у него мягкий кисловатый запах старой вещи.

Этот запах кажется мне родом из детства – очень деревенский. Мы тогда жили на вилле у бабушки, где-то возле Капуи.

Я выходил во двор и видел горы. Я возвращался в дом и видел горы через окно. Я закрывал глаза, и там снова оказывались горы. В общем, горы там были везде.

Снежные вершины в голубой дымке на горизонте.

Детство. Тогда было очень много света.

С годами свет уходит из нашей жизни. Сейчас даже в самый ясный день того ощущения наполненности не бывает. На нашем солнце – черные пятна.

Они появляются, когда мы в первый раз надеваем взрослую одежду, и только растут с годами. Чтобы заполнить весь солнечный диск. Когда-то солнце было чистым и ярким, но с годами постарело, обветшало, обросло слоем пыли и натянуло ветхую дырявую хламиду.

К чему я клоню?

Правда всегда одна…

Все проходит.

* * *

Ализон, римская столица варварской Германии. В квартале у Водяных ворот беснуется ветер. Стиснутый стенами домов, по узкому каменному руслу улицы, он мчится все быстрее и быстрее, чтобы, наконец, влететь мне в лицо. И принести пыль и мусор. Я моргаю. Сплевываю. Глаза слезятся. Проклятье!

Вонь страшная, хотя городская канализация и водопровод в Ализоне – сделаны по римским стандартам.

Странно. Мы пришли сюда надолго – а воняет по-прежнему.

– Господин, достойный господин, купите! – торговка тянет грязные пальцы. Край моего плаща точно случайно попадает к ней в руки. – Господин!

Я выдергиваю сагум и иду дальше.

– Будь ты проклят, сын шлюхи! – кричит торговка вслед. – Собачье отродье! Тебя зачали всем легионом!

Как быстро меняется мой статус, однако.

Я плотнее заворачиваюсь в плащ. В проклятой богами Германии холодно по утрам, душно ночью и дождливо днем. Собачья погода.

И собачий квартал.

Женщины смотрят враждебно. Взгляды мужчин не предвещают ничего хорошего. Вообще, мрачнее местных жителей только тени Преисподней. А я – словно Орфей, спустившийся в ад.

Так. Главное, не останавливаться и не оглядываться. Спасибо, Орфей уже как-то оглянулся. Перекресток. Слева – таверна "СЧАСТЛИВАЯ РЫБА" (очаровательное название), направо – улица, она тянется до центральной площади.

Иду.

Скрип, скри-ип. Я поднимаю глаза: над входом в таверну раскачивается вывеска. Скри-ип. Синяя рыбина держит в плавнике вилку, на которую наколота бледно-розовая свинья. Вывеска потемнела от копоти.

Рыба мрачная, свинья улыбается. Может, стоило назвать таверну «СЧАСТЛИВАЯ СВИНЬЯ»?

Надеюсь, здесь хорошо кормят.

Ну, или хотя бы остается в живых каждый третий посетитель.

Словно в ответ, дверь таверны распахивается. Через мгновение оттуда вылетает человек. Бум! Пьяница падает на мостовую, словно мешок с тряпьем, и лежит без движения. Обычное дело. Следом из таверны выходит молодая рабыня. Тоненькая, в короткой тунике. В руке – деревянное ведро. Рабыня аккуратно обходит пьяницу и выливает ведро в канаву. Затем некоторое время девушка стоит, словно не чувствуя вони. Лицо измученное…

И почти счастливое.

В каком аду нужно находиться целый день, чтобы вонь сточной канавы показалась свежим воздухом?

Из канавы смотрят на меня гниющие рыбные головы.

Я иду. Девушка вытирает лоб тыльной стороной ладони, провожает меня взглядом. Что она увидела? Предполагается, что я выгляжу как легионер-дезертир. Таких здесь должно быть полно…

Останавливаюсь. А это мысль, пожалуй.

Возвращаюсь.

Рабыня поднимает брови. Красивая. Хотя под глазами темные круги, а руки и бедра – в синяках от щипков посетителей. Но у девушки такой тип красоты, что в испытаниях сияет только ярче – вопреки всему. Интересно, кто она по происхождению? Гречанка? Италийка? Кожа смуглая. Длинные ноги, гордая осанка, изящный изгиб шеи. Ее отмыть, приодеть, накрасить, надушить, сделать прическу – и готова первая красавица Рима. Жаль, что у меня нет времени заниматься ее судьбой…

Жаль.

Киваю девушке и толкаю дверь таверны.

* * *

Народу немного.

Над очагом висят засиженные мухами колбасы. Рядом – свиная нога, закопченная вместе с кожей. Огромная. По коричневой жирной поверхности взгляд невольно скользит.

Деревянные столы и лавки – грубые, изрезанные, но добротные, словно их на века делали.

В целом, здесь лучше, чем я думал. Обстановка как в дешевой таверне где-нибудь в Субуре. Я оглядываюсь. В центре – очаг со столом для готовки. Вон та дверь ведет в кладовую. Слева – лестница на второй этаж. Это для тех, у кого есть деньги. Запоминай, Кай, пригодится.

Жужжание. Я лениво отмахиваюсь. Мухи сонные, словно вот-вот на лету впадут в спячку. Скоро осень…

Она уже наступила.

Я сажусь, кладу ладони на столешницу. Закопченная, жирная поверхность. Крошки попадают между пальцами. На столешнице вырезана надпись:

LEVATE DALOCU

LUDERE NESCIS

IDIOTA RECEDE

Встань и уезжай

Ты не знаешь игру

Идиот, уходи

Если бы я не знал, что это поле для игры в дуодецим – «дюжину», я бы решил, что это личное послание.

Для меня.

Интересное ощущение. Этот стол мне как родной. Немало времени я провел, играя в «дюжину» на деньги в самых грязных и опасных кабаках Субуры.

Азарт. Особая болезнь.

С замиранием сердца смотришь, как кости со стуком падают на стол, кружатся в танце и… вот-вот… есть! Есть!

Шесть и один.

Отличный ход. Ставишь фишки на первую и на шестую буквы. Затем ход соперника. Потом снова кидаешь и снова ходишь, все дальше передвигая фишки. Двигаясь к финалу.

А потом соперник рубит твою фишку. И все приходится начинать сначала…

Да, я потратил много времени.

И еще больше – денег. Я почти наяву вижу: золотые ауреи, падающие в гору таких же золотых ауреев. И на каждой монете: профиль божественного Августа…

– Что угодно? – спрашивает грубый голос.

Я поднимаю взгляд.

Хозяин – упитанный, с лысой головой, словно надетой прямо на плечи. Толстые волосатые пальцы с короткими фалангами. Кожаный фартук, засаленный и прожженный.

Взгляд его зеленых – надо же! – щелок-глаз останавливается на мне. Хозяин мигает, раз. Другой. Похоже, у него нервный тик.

– Господин? – говорит хозяин. Голос у него странно высокий для такого крупного человека. – Чего желаете?

Его левая рука поднимается, чтобы почесать правую. Я моргаю. Большая часть предплечья нежно-розовая, резкими пятнами. От вида этих пятен меня бросает в дрожь.

Ожог. Когда кожа сгорела едва не до мяса…

Огонь. Пламя. «Смотри, Кай».

Я моргаю. Потом говорю:

– Жареной колбасы. Полкувшина вина. И хлеба на два асса.

Достаю монету и бросаю.

Хозяин ловит ее на ладонь. Смотрит неподвижным взглядом. Похоже, теперь я знаю, с кого рисовали вывеску «Счастливой рыбы»…

– Мирца! – вдруг орет он. Я вздрагиваю.

От этого крика всю пыль внутри таверны встряхивает в воздухе и ударяет о стену. Бум.

– Дай ему колбасы!

– Жареной, – напоминаю я.

– Жареной, – повторяет хозяин «Счастливой рыбы», затем смотрит на монету так, словно видит ее впервые:

– Римские?

Проклятье. Отличный ход, Кай. Вместо оккупационных денег – с пометкой VAR, которые чеканят для солдат легионов – я дал хозяину монету с лицом юного Августа. Такая стоит в полтора раза больше.

И стоило, спрашивается, разводить комедию с переодеванием?!

– Да. Сам чеканил, – говорю я. – Веришь?

Пусть думает, что монета фальшивая. Хозяин хмыкает. И я, наконец, понимаю, что улыбающуюся свинью на вывеске тоже рисовали с хозяина.

– Мирца! – орет он. Я снова вздрагиваю. Рабыня, которую я встретил на улице, подходит к нам, вытирая руки полотенцем. Красивая.

– Чего? – у нее слегка подсевший, грудной голос.

– Дай господину жареной колбасы, ленивая корова.

* * *

Мирца приносит глиняную тарелку. Колбаса скворчит и брызгает соком. Там, где кожица лопнула, виднеется розовое мясо. Как при ожоге.

Мне едва не становится плохо.

Мирца ставит передо мной чашку с соусом. Резко пахнет уксусом и медом. И чесноком.

– Ешь, солдат, – говорит девушка. И добавляет вполголоса: – И уходи.

Когда она поворачивается, я накрываю ее руку своей.

– Подожди.

– Солдат, – произносит она тихо, не поворачивая головы. – Отпусти.

– Мы оба знаем, что я не солдат.

Мирца выпрямляется.

– Сейчас тебе будет плохо, – предупреждает она.

– Если бы у меня были ожоги – как у твоего хозяина, то… К кому лучше обратиться? Здесь есть лекарь? А лучше колдун?

– Солдат, отстань…

– Ты красивая.

Мирца вздыхает. Судорожно, словно я ее ударил.

– Помоги мне, Мирца. Я прошу.

– Ешь свою колбасу, солдат.

– Верно сказано, – мужской голос. Я поднимаю взгляд. Затем – откидываюсь назад, прислоняюсь к стене затылком. Вот так встреча.

В первый момент кажется, что передо мной – близнецы. Рослые, почти квадратные, оба в грубых коричневых туниках, Я оцениваю чудовищные мышцы правой руки у одного из близнецов. Впечатляет. Гладиатор или атлет? Для атлета он чересчур уродлив. Шрам через левую бровь и на носу мозолистая прослойка – такая остается от долгого ношения самнитского шлема.

Гладиатор, конечно.

Второй – ниже ростом и еще шире в плечах. Шея в обхвате с храмовую колонну.

Сцилла и Харибда, чудовища из «Одиссеи». И теперь мне, как хитроумному царю Итаки, предстоит пройти между ними…

Желательно сохранив при себе как можно больше частей своего тела.

– Брат, – я делаю знак Большой школы, по-особому складывая пальцы. Этому меня научил Фессал, наставник и телохранитель моего младшего брата. У гладиаторов свои тайные общества, куда посторонних не пускают. Но есть и черный ход для настырных, вроде меня. – Я пришел с миром, брат.

Близнецы переглядываются. У широкого часть уха отрублена, розовеет шрам.

Старший из близнецов улыбается:

– Правда?

От такой улыбки впору убежать в лес и взобраться повыше на дерево. Или вину превратиться в уксус. Мирца за спинами близнецов подает мне страшные знаки. Съедят они меня, что ли?

– Какая школа? – говорю я. – Если я могу поинтересоваться…

– Можешь, – младший открывает рот и смеется. Выходит у него довольно пугающе.

– Садитесь, прошу. Выпейте со мной.

Близнецы занимают место напротив. Лавка под ними жалобно скрипит, стол сдвигается. Еще бы. Гладиаторы, получившие подготовку в настоящей, хорошей школе с правильным питанием – чаще всего великаны.

Старший протягивает правую руку через стол. Она чудовищно большая, гладкая, совсем без волос, и длиннее левой на пол-ладони минимум. По такой лапище легко опознать профессионала, начавшего обучение еще подростком.

Мы пожимаем друг другу запястья. Я едва сдерживаю стон. Хватка у него что надо.

– Школа, говоришь? – Старший хмыкает. – Школа Галлов. А этот малыш, – он кивает в сторону рубленноухого, – из Капуи, из школы Менавра.

«Коммерческий». Государственные школы ценятся намного выше, чем частные, но школа Менавра неплоха.

– Зачем вы здесь?

– Деньги, конечно, – Старший ухмыляется. Шрамы приходят в движение. На удивление, от улыбки его лицо становится добродушным. – Римские Игры. Пропретор хочет сделать гостям красиво.

Младший кивает. Я невольно смотрю на его обрубленное ухо.

– А мы не против. Мы любим делать красиво… Когда платят по красоте.

Возвращается Мирца. Ставит на стол кувшин вина и три чашки, наклоняется ко мне.

– Шел бы ты отсюда, солдат, – шепчет.

А мне смешно.

Хорошие ребята. Понятные мне.

Я многого в этой жизни не понимаю. Так пусть хоть что-то приносит мне душевный покой. Вот эти ребята, кровь на острие меча и песок арены…

И восторженные крики толпы, от которых кружится голова.

Нет, я не гладиатор, как про меня болтают в легионах. Я никогда не дрался на настоящей арене – только в частных схватках на закрытых боях.

Но я видел, как кровь многих достойных бойцов впиталась в песок. Там все было просто и понятно.

– Могу я дать совет?

Близнецы переглядываются.

– Почему нет?

– Здесь в боях иногда участвуют местные варвары, «гемы»…

Младший пренебрежительно хмыкает. Еще бы. Близнецы профи. Что им какие-то варвары…

– Так вот. Я бы на вашем месте избегал одного германца. Великан по имени Стир. В переводе с германского – Бык.

– Почему? – это старший.

– Стир чудовищно силен – и безумен. Я видел, как он голыми руками разорвал другого гладиатора…

– Тоже местного? – спрашивает младший. Они все еще не воспринимают мои слова всерьез.

– Не совсем. Тот был из Рима. Его звали Стигион.

Молчание. Лицо старшего дрогнуло.

– Стигион Горбатый?

– Да, кажется.

Близнецы мгновенно становятся серьезными. В этой среде все друг друга знают. Стигион по прозвищу Горбатый – один из лучших, чемпион, хотя и закончивший карьеру в Риме. А в Германии погасла и его звезда местной знаменитости. Ее погасил безумный великан германец.

Старший кивает: спасибо. Он принял мои слова к сведению. Что ж…

Я отодвигаю тарелку, поднимаюсь:

– Пора мне. Удачи с Играми, парни.

– Бывай, солдат.

* * *

За соседним столом двое режутся в латрункули. Рыжий играет черными, его приятель, сидящий ко мне спиной, – белыми. Колоритная парочка.

И, кажется, рыжий уже загнал «орла» противника в ловушку.

Я иду к выходу. В последний момент тот, что сидел ко мне спиной, поворачивается, вскакивает и заступает мне дорогу. Смело.

Ну и рожа! На левом глазу – огромное бельмо.

– Чего тебе, солдат? – говорит бельмастый. Таким тоном, словно это я у него на пути встал, а не наоборот.

Поднимаю брови. Не об этом ли пыталась меня предупредить Мирца?

– Ну, раз ты спросил. Я ищу колдуна. Знаешь, где он живет?

– А тебе какое до него дело? – выговор у бельмастого явно не римский.

– Не твое точно.

Бельмастый качает головой.

– Ты не слишком о себе возомнил, солдат? Зачем «мулам» понадобился наш колдун, а? Ты соглядатай? Соглядатай, да?! Награды захотел? – он накручивает себя. Делает шаг – меня обдает горячечной вонью чеснока. – Скажешь, что здесь забыл, или правду из тебя вынуть? Вместе с кишками?!

В руке у него появляется нож. Блестят следы свежей заточки.

– Ты с кем разговариваешь? – рыжий поднимает голову, словно только что меня заметил. – С этим, что ли? Чего тебе, солдат?

– Он из дезертиров, – говорит бельмастый.

– Вижу. – Рыжий тоже поднимается. Когда он встает в полный рост, я улыбаюсь ему в лицо.

Рыжий моргает. Мгновенная растерянность. Затем Рыжий бьет ножом…

Я мгновенно сдвигаюсь в сторону, уходя с линии атаки. Поворот. И оказываюсь за спиной у рыжего. Выдергиваю из ножен кинжал-пугио, приставляю к горлу ублюдка. Лезвие упирается под кадык, заросший рыжими волосками. Нажать посильнее и… Рот бельмастого приоткрывается. Он явно не ожидал от меня такой прыти.

– Ну, и что дальше? – интересуется рыжий. Голос на удивление спокойный. – Убьешь меня?

– Не совсем.

Скрип отодвигаемых лавок, голоса. К нашей теплой компании решили присоединиться другие посетители. Хорошая таверна. Не заскучаешь.

– Тогда что… ааа! – рыжий начинает орать.

– Побрею.

Я нажимаю на кинжал. Веду вниз – ровно и безжалостно, как цирюльник. Противный скрежет металла о щетину. Алая струйка сбегает вниз. Кровь. Рыжий дергается, но всерьез вырываться не рискует.

– Ааааа! – выдыхает он.

Я довожу лезвие до ключицы и отнимаю. С силой встряхиваю пугио – капли крови и рыжие щетинки летят в стороны. Толпа в тот же миг подается ко мне. Снова приставляю кинжал к горлу рыжего – они нехотя отступают. Так-то лучше.

– Еще? – говорю я. Рыжий мычит. Кровь стекает ему на тунику. Красное пятно расплывается по грубой ткани.

– Что ты… что ты хочешь?!

– Угадай, – говорю я. – Или помочь? Тихо вы!!

Голоса смолкают.

Я тщательно вытираю окровавленный клинок о тунику рыжего. Снова приближаю лезвие к его кадыку.

– Так где живет колдун? Забыл? Эй, вы! – это уже окружающим. – Кто знает местного лекаря? Ну же, вспоминайте!

– Я вспомнил!! – орет рыжий. – Опусти нож… не надо.

Слабак.

– Где? – спрашиваю. – Где мне его искать?

– У Водяных ворот, инсула на углу, третий этаж.

Давно бы так.

– Отлично.

Я отпускаю рыжего – он тут же отскакивает на безопасное расстояние. Убираю пугио в ножны, оглядываюсь. Та-ак.

Такое ощущение, что людей в таверне прибавилось.

– Может, лучше сыграем в «дюжину»? – спрашиваю я.

Угрюмое молчание.

Похоже, местным выходка с бритьем не очень понравилась. Или они ненавидят цирюльников. Они медленно обступают меня. Лица недобрые, рыжий подхватил кочергу. За их спинами я вижу братцев-гладиаторов, которые с интересом наблюдают за происходящим, сложив могучие руки на груди. Но вмешиваться не спешат. Я знаю тайные знаки, но я не из их братства.

– Хорошо, – говорю я. С тихим шелестом меч выскальзывает из ножен. Вот и пришло время убивать. – Ну, кто первый?

Словно я тут всех положу, один. Оптимист.

– Я – гражданин Рима, – говорю я. – Слышите?

В ответ один из ублюдков – тот, что с бельмом на глазу – пытается достать меня ножом снизу, из-под руки. Подлый прием. За такое в кабаках Субуры ломают челюсти…

Я пинаю со всей силы, звон металла – нож ударяется в стену. Н-на!

Все будет хорошо…

Кто-то повис у меня на плечах. Сукин сын!

…даже если – не будет.

Не глядя, бью локтем. Хруст! Вопль.

Я делаю выпад. Гладием задеваю руку рыжего, тот отступает к стене и начинает орать. Кровь течет по голому предплечью, капает на пол. Рыжий орет. Дурак. Если бы я хотел убить, уже убил бы…

«Мой меч – это я».

– Ааааа!

С острия гладия срывается темная капля. Остро пахнет кровью и чесночным соусом.

Капля разбивается. Щелк!

Ситуация непростая. Или они задавят меня числом – или я их всех поубиваю, один. Но это уже из области сказаний о Геркулесе…

– Берегись! – знакомый голос. Это один из братьев-гладиаторов. – Сзади!

Я успеваю повернуться и увидеть – оскаленные зубы, гримаса ярости…

Кочерга летит мне в лоб…

В последний момент я вскидываю гладий. Металл звенит. Сустав едва не выворачивает. В ладонь отдается так, что я с трудом удерживаю меч.

Проклятье!

Почему я пришел сюда без Тита Волтумия?! Было бы кому прикрыть мне спину!

Рыжий оскаливается и снова поднимает кочергу. Не надо было его жалеть.