Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект

В политическом дискурсе главенствующим стилеобразующим принципом был и остается принцип оценочности, поэтому то образное представление, которое создает метафора, содержит одновременно оценочную характеристику. Разумеется, принцип оценочности определяет и метафоры, наполняющие смысловое пространство «власть» в текстах массмедиа: и в этом случае задача автора/авторов – представить позиционируемую персону (или власть в целом) как привлекательную или, наоборот, акцентировать ее недостатки или даже дискредитировать ее.

2.7.1. Что делает метафору оценочной?

1. Оценочность метафоры обусловлена прежде всего соотношением смыслов между объектом метафоризации и прямым значением слова, ставшего метафорой. Возможны два типа этого соотношения:

а) оценочные особенности слова-метафоры переходят на обозначенный метафорой объект – непосредственный перенос оценочности. См., например, названия позитивных явлений, свойств, использованные в качестве метафор: чудо, святой, священный: «Чудо СССР» (загол., Завтра, 2013, январь, № 1), «Святой Сталинград» – загол. (Завтра, 2012, декабрь, № 52) «Все слышнее голоса народа, требующие вернуть городу на Волге его священное имя – Сталинград… (там же); названия негативных явлений: вирус, дедовщина, жаба: «вирус чуровщины», который «распространяется на любые выборы» (Нов. газ., 12.12.12), «Дедовщина как государственный уклад» (загол., Арг. нед., 31.01.08), «Жаба власти» (А. Проханов, загол., Завтра, 2003, апрель, № 15) и там же, о внутренней политике 90-х: «жаба перестройки», «жаба либерализма», «жабареформ», «жаба дефолта»;

б) денотативные сферы объекта метафоризации и слова-метафоры удалены друг от друга и не сопрягаемы в реальности. Например, лексика «красивости» и лексика искусства, примененная к политическим или государственным деятелям в описании официальной ситуации (публикация Новой газеты, 12.12.12):

– о С. Железняке: (отвечая на вопросы журналиста Новой газеты, он не смог вспомнить фамилию режиссера кинофильма, о котором шла речь): бриллиант, корона, бестселлер, поиски прекрасного, думский искусствовед: «Сергей Железняк – яркий бриллиант в короне Госдумы. Собрание его инициатив – чистый бестселлер», «Железняк все блуждал в поисках прекрасного…Роман Супер, в отличие от думского искусствоведа, не только вспомнил название… но и год выпуска»;

– о Дм. Пескове: изысканность, поэтическая экспрессия: «Пескову свойственна изысканность трактовок и оценок. Лучшие из них отмечены поэтической экспрессией»

В этом случае оценочность (здесь – язвительно-негативная) создается парадоксальностью переноса. Назовем это алогичный перенос оценочности. Г.А. Копнина характеризует алогичность, нарушение онтологических норм как один из риторических приемов [Копнина 2005: 45]. См. такое же соединение несоединимого в сравнении: «Парламентские и президентские выборы без Зюганова все равно что масленица без блинов» («Стало ли советское прошлое историей?» – Эхо Москвы, 11.11.11).

2. Оценочность может создавать импликационал слова, использованного в качестве метафоры. Импликационал – «набор коннотаций», «стереотипных ассоциаций, связанных со словом» [Москвин. 2007: 275]. Или, иными словами, импликационал – это совокупность смысловых, оценочных и стилистических связей, окружающих слово и определяющих его место в вербально-ассоциативной сети. В этом случае узуальная оценочность одной или нескольких составляющих импликационала переносится на означаемый метафорой объект. Например: дистилированный псевдоним – о переименовании Сталинграда (А. Проханов в статье «Святой Сталинград» – Завтра, 2012, декабрь, № 52). Оба слова – оценочные метафоры. Дистилированный, согласно словарю, – «1. Очищенный, не имеющий примесей… 2. Лишенный дополнительных подробностей, подвергшийся цензуре…» [Большой толковый словарь русского языка: 262]. Семантические и оценочные компоненты импликационала (периферийные семы) – ‘лишенный вкуса, цвета, запаха‘, ‘лишенный оригинальности, индивидуальности‘, т. е. ‘никакой‘. Псевдоним в прямом значении – «Вымышленное имя писателя, артиста, политического деятеля» [там же: 1042]. Смысловые и оценочные компоненты импликационала – ‘скрывающий суть, ненастоящий‘. А ‘ненастоящий‘ в российской лингвоментальности также имеет негативнооценочный компонент, стоит в одном ряду с ‘поддельный‘, ‘фальшивый‘, т. е. ‘тот, что хуже настоящего‘. Здесь же, за счет сдвига в традиционной сочетаемости (псевдоним – не у человека, а у города), активизируются негативные коннотации у морфемы псевдо-: pseudos – ‘ложь, вымысел‘ (ср.: псевдонаука, псевдодемократия и т. п.).

2.7.2. Образ власти в метафорических моделях современного массмедийного дискурса

Метафорическая модель, или формула метафорического переноса, – это типовой, регулярно осуществляемый перенос наименований явлений одной денотативной сферы на явления другой [см. об этом: Чудинов 2007: 131; Москвин 2007: 402]. Так, одну метафорическую модель образуют «машинные метафоры», основанные на переносе наименований из мира техники в мир политики: государственная машина, государственный аппарат, рычаги власти, эшелоны власти, властный тандем, люди-винтики и нек. др. (подробно о них см. выше, раздел «Деиндивидуализация и деперсонификация в политическом дискурсе», сс. 95-97). К одной метафорической модели относятся метафоры, названные нами «историческими»: обозначения явлений прежних эпох, употребленные по отношению к фактам современности. Например: «Князья и опричники» – загол., о взаимоотношениях власти и бизнеса в провинции (Нов. газ., 07-10.08.02), «Царь Борис» – загол., о Б.Н. Ельцине (Профиль, 20.04.09), «…силовики на троне…» (Капитал страны. Федеральное интернет-издание, 21.01.15), «Оброк на паразитизм» – загол. (Сов. Россия, 21.01.15) и т. п.

Метафорические модели, принятые в данном языке, в значительной степени определяют особенности языковой картины мира и отражают видение мира, присущее данному лингвосообществу. А изучая формулы метафорического переноса, с помощью которых создавался и создается образ какого-либо одного объекта в разные эпохи, можно сделать точные выводы о том, какое место занимал и занимает этот объект на ценностно-аксиологической шкале. В нашем случае таким объектом является власть. Актуальные в современных массмедиа метафорические модели убедительно показывают, какие денотативные сферы задействованы в настоящее время в создании образа власти. Или, иными словами, помогают понять, с чем в современной действительности соотносится власть в журналистской интерпретации. Исследование корпуса массмедийных текстов за первые 16 лет нынешнего столетия позволил выявить 18 таких моделей (некоторые из них появились недавно и еще не обозначены в исследовательской литературе). При этом в одну группу объединялись:

а) слова, прямое значение которых относит их к одной денотативной сфере (например, криминальные метафоры: банда, крышевание, рейдер, рейдерство, дедовщина и нек. др.);

б) слова, импликационал которых содержит оттенки значений, соответствующие общему значению данной модели, например: «Наша страна – станица Кущевская» (АиФ, 2010, № 48) – ставшее новым прецедентным именем обозначение прецедентной ситуации, которая семантически и эмоционально связывается теперь с понятием 'преступность'.

Ниже приводятся метафорические модели, в которых в современных печатных и электронных СМИ реализуется представление о власти. Это:

1) метафоры «обособленности». Их число невелико, но они регулярно используются в текстах СМИ. Это прежде всего каста, клан, – о чиновниках разных уровней, о депутатах, о власти. Например: «Наше чиновничество все еще в значительной степени представляет собой замкнутую и подчас надменную касту1» (Нов. газ., 16.03 – 22.03.07); «Единая Россия – клан бюрократов» (С. Миронов в ТВ-передаче «Выборы 2012»; «Сбережения массового избирателя на наших глазах превращаются в труху… В этих условиях кланы в Кремле ревниво оценивают свой статус и вес, заключают пакты о ненападении и определяют общих противников» (Незав. газ., 07.11.14) и там же: «питерский клан», «клановые прот ивостояния»;

2) метафоры деструктурирования, разрушения; обычно они говорят о результатах действия власти и о состоянии современного российского общества: недострой, коррозия, девальвация, размывание национального единства; вымывание личностей, нравственных ориентиров; расшатывать; разлагать, добивать и т. п. Например: «Недострой – это судьба нашей страны и нашего народа» (АиФ, 2012, № 42, с. 6); «Серьезной коррозии подвергся авторитет депутатов» (АиФ, 2010, № 48, с.6); «Нашу историческую власть не столько свергали извне, сколько она сама себя «свергала». Просто «выедала» изнутри. После чего ее добивали….» (Моск. нов., 05.12.12);

3) метафоры нивелировки: дистиллированный, диетический: «Все слышнее голоса народа, требующие вернуть городу на Волге его священное имя «Сталинград», отказавшись от дистиллированного псевдонима, что напоминает аккуратную пресную побелку, под которой пламенела огненная икона» (А. Проханов Святой Сталинград. – Завтра, декабрь 2012, № 52); «На фоне прокуренной и отравленной алкоголем страны он [президент В.В. Путин – В. С] выглядит очень уж диетическим. Как на придворных портретах художника Шилова….Авторы фильма совершали ошибку, показывая президента таким довольным, умиротворенным, таким дистиллированным, таким отстраненным от болей России» (В. Костиков. Невесты для Путина. Юбилейное послесловие. – АиФ, 2012, № 42). Негативная оценочность таких метафор направлена на стремление уничтожить все яркое, индивидуальное – и в людях, и в стране. Результат такого уничтожения – мнимое «равенство», а по сути дела пресловутая «уравниловка», торжество усредненности и посредственности;

4) метафоры подделки, имитации, фальши. Они указывают на то, что, не являясь подлинным, выдается за подлинное. В эту модель входят слова из разных денотативных сфер: а) оформительского, ювелирного дела: декоративная власть, декоративные выборы – Эхо Москвы, 03.07.06); позолота: «Позолота сползает и с тех, кого мы считали высшей элитой. Последний пример – Юрий Лужков и его окружение» – АиФ, 2010, № 48; б) архитектуры: «проект Кремля» – Геннадий Зюганов о Михаиле Прохорове и его предвыборной – ТВ-2, февраль 2012; в) естественных наук: клон, клоны: «Новые клоны и новые спойлеры. Упрощенная регистрация партий привела к хаосу» – Незав. газ., НГ Политика, 16.10.12). Сюда же относятся восходящие к разным источникам устойчивые метафорические словосочетания, традиционно обозначающие обман, фальшь: «потемкинские деревни, потемкинские аптеки», «суп из топора», «каша из топора» – АиФ, 2011, № 24; и нек. др.). Интегрирующий семантический признак – 'ненастоящий', 'привлекательный внешне и неинтересный или вообще неприглядный внутри'. Метафоры этой группы создают картину мира, точнее – картину России, – в которой якобы благополучная жизнь российских граждан – миф, а заботы власти о благе народа – видимость, а не реальность. Негативная оценочность этой модели весьма устойчива и обусловлена свойственным русскому сознанию осуждением и отвержением всего того, что есть подделка, показуха, фальшь, особенно когда речь идет о проблемах общественной жизни. Об этом пишет журналист В. Костиков в статье «Суп из топора», используя, помимо метафор, слова прямого значения, входящие в то же семантическое поле: «Имитация политики дискредитирует власть», «подмена реального действия фикцией», «замена политики имитацией», «в течение 70 лет в СССР имитировалось построение коммунизма», «все оказалось имитацией, фальшивкой», «фальшью попахивает и наше бюджетное благополучие» и нек. др. (АиФ, 2011, № 24);

5) метафоры театра, игры: сценарий, режиссура, актеры, декорации, за кулисами, комедия, водевиль и т. п. Метафоры этой модели могут реализовать свойственное ряду скептически настроенных философов представление об отсутствии свободы воли и о предопределенности той роли, которая отведена человеку в жизни (см. статью «Весь мир – театр» в энциклопедии Ю.С. Степанова «Константы: Словарь русской культуры» [Степанов 2004: 951 и далее]). Иная семантика этой модели – в политических текстах массмедиа, в частности в текстах о власти и ее действиях. В них модель по своей семантике примыкает к модели предыдущей группы – обозначает притворство, лживость действий и тех, кто их производит. Одно из значений глагола играть, отмеченное «Большим толковым словарем русского языка» под редакци-

ей С.А. Кузнецова, – «вести себя лицемерно, притворяться» [Большой толковый словарь русского языка: 373]. О.Г. Григорьева подчеркивает, что метафорическая модель «театр» актуализирует значение «ненастоящей» жизни, игры, предназначенной для зрителя» [Григорьева 2004: 99]. Негативная оценочность модели усиливается при переходе метафор «театра» в метафоры «цирка» (прежде всего – клоун, клоунада). Интенсивизация оценочности – результат наслоения дополнительных оттенков смысла: нелепость, несуразность – т. е. качеств, в принципе несовместимых с серьезностью содержания самой политики и тех, кто ей заправляет. Например: «Думская мутация: от клоунов к юридическим эквилибристам» (загол., Незав. газ., 19.11.13); «…вы ничего не знаете о Госдуме. И о том, что правовая эквилибристика вместо клоунады – суть нынешнего этапа российского парламентаризма» (там же);

6) «школьные» метафоры: прогуливать, прогульщик, двоечники, отличники, отстающие, шпаргалка и нек. др. (подробно о них см. ниже, раздел ««ВЫСОКОЕ/НИЗКОЕ»: Пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», сс. 175-176);

7) возрастные метафоры: детская обидчивость, младенческие приметы о М. Горбачеве; Киндер-сюрприз, очередной «знайка» – С. Кириенко; Топ-топ-менеджер о Н. Белых и т. п. [Козина 2007: 15-30]; старцы: думские старцы – М. Прохоров в предвыборной телепрограмме «Дебаты» о Г. Зюганове и В. Жириновском, которые неизменно, начиная с 1993 года, остаются депутатами Государственной думы и руководителями думских фракций (подробно о возрастных метафорах см. ниже, раздел ««ВЫСОКОЕ/НИЗКОЕ»: Пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти» сс. 170-185);

8) деперсонифицирующие метафоры (о них см. выше, раздел «Деиндивидуализация и деперсонификация в политическом дискурсе», сс. 95-98);

9) метафоры строгости и ее последствий: закручивать гайки, закручиватёь законы сорвать стоп-кран, ручное управление, чистка, зачистка, дрессировка; послушный, ручной парламент, послушная Дума, карманная Дума и нек. др. (подробнее о метафорах этой модели см. ниже, в разделе ««ВЫСОКОЕ/ НИЗКОЕ»: пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», сс. 180-182);

10) размерно-количественные метафоры. Здесь выделяются две подгруппы:

а) обозначения того, что огромно, или того, чего много (мы назвали их «великаньими» метафорами). Это, например:

– река разливается, море выплеснется из берегов, зальет потоками в: «Чем ближе президентские выборы, тем шире разливается известная русская река по имени «народное счастье». Всё обещают всем: пенсионерам, рабочим, крестьянам, солдатам и офицерам, ученым, студентам. Дворникам – золотую метлу. Бомжам – отапливаемые подворотни, Еще чуть-чуть – и море, в которое впадает эта река, выплеснется из берегов и зальет потоками благодати всю истосковавшуюся по счастью матушку-Россию» (АиФ, 2012, № 6, с. 8);

– великаны: «Раса великанов, отключенная от этих священных энергий, стала мельчать и, к закату советской эры, превратилась в расу лилипутов» (Завтра, декабрь 2012, № 52);

б) метафоры «мелкости». Такова известная, ставшая крылатой, сталинская метафора винтики – о советских людях (см. об этом выше, с. 96). Прозвучавшая первоначально как позитивно оценочная характеристика в позитивном же контексте, она впоследствии стала пренебрежительным обозначением. Это же представление: рядовые россияне – мельчайшие в социальном плане и, следовательно, незначительные существа, власть вправе, снисходя к ним, относиться при этом высокомерно-пренебрежительно – в метафорах мельчать, уменьшаться, лилипуты из процитированного выше примера («Раса великанов… стала мельчать, уменьшаться и, к закату советской эры, превратилась в расу лилипутов»).

Такой же перенос размерно-количественных представлений на представления о социальной значимости и о степени ценности личности – в новых метафорах нашего времени: планктон, анчоусы, например: «Оппозиционера Юлия Латынина еще совсем недавно называла участников митингов в поддержку Владимира Путина «быдлом» и «анчоусами»» (Моск. нов., 23.03.13). Словарь: «Анчоусы – стайные рыбы, весят до 19 г.» [Большой энциклопедический словарь 2000: 60]; «Президент ответил лишь на 52 вопроса [о Прямой линии с президентом В.В. Путиным в прямом эфире ЦТ – B.C.]. На что рассчитывали политтехнологи?… «Планктон» (то есть простые люди на политтехнологическом жаргоне) сразу разрушил схемы…» [Моск. нов., 01-07.12.06]. Словарь: «Планктон –…совокупность организмов, обитающих в толще воды и переносимых течением [выделено нами – B.C.]» [Зенович 2000: 471]. Здесь негативная оценочность метафор направлена на результат действий власти. В одних текстах анчоусы, планктон – это рядовые россияне, которые, поддерживая власть, превращены ею, по мнению оппозиционной прессы, в нерасчлененную массу безропотных, не умеющих самостоятельно действовать ничтожеств. См. язвительное замечание в «Ответах на mail.ru»: «Планктон – живет в толще воды и неспособен активно передвигаться» (otvet/mail. ra/question/306564/77). В других материалах метафорами обозначены те, кто власть не поддерживает, пытается протестовать, но обречен властью на то, чтобы стать опять-таки ничтожеством. Например: ««Белая идея» за год добровольного валяния в грязи и взаимного поливания помоями утратила свою непорочность. Планктон не совершил революции» (27/11.12 «Оппозиция поддерживает криминальных авторитетов» voprosik.net).

11) метафоры, обозначающие пространственные отношения «верх/низ», «высокое/низкое». В современных политических массмедиа это прежде всего слова, обозначающие то, что находится внизу: яма, пропасть, котлован и т. п., например, «…в какую яму тянет страну оставшаяся у власти команда…» (Правда, 20-21.03.12); «На наши глазах власть, либералы и государственники, сплетясь, танцуют вальс монстров на краю пропасти» (Моск. нов., 29.03.11). Каждая из приведенных метафор связана с представлением о том, что таит опасность (яма, котлован), чревато катастрофой (пропасть) и направлены на программирование таких эмоциональных реакций, как настороженность, страх. Можно назвать это интенцией запугивания (подробно об этой группе метафор см. ниже, раздел ««ВЫСОКОЕ/НИЗКОЕ»: Пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», с. 173).

12) криминальные метафоры: по понятиям, дедовщина, крышевание, рейдер, рейдерство, пахан и т. п.: «По законам или понятиям?» (загол., Завтра, 27.12.14) – о том, какой должна быть жизнь в новой России; «Дедовщина как государственный уклад» (загол., Арг. неделі, 31.01.08); «Наша страна – станица Кущевская» (АиФ, 2010, № 48); «Губернаторский пост как объект полицейского рейдерства?: Как в России экс-губернаторы шли на посадку» (загол. и подзагол. ПРЕЗИДЕНТ. Общественно-политическая газета. 24.07.13 www.prezidentpress.ru/ news/prezident/2414-); «И через неделю, 8 декабря, по инициативе все того же Ельцина, в Беловежье состоялся путчистский сговор трех «паханов», которые не посвятили в него даже союзные республики» (Новый Петербург. 2014, № 37 newspb. su/category/2014/37=18-09-2014/). Метафоры этой модели подробно проанализированы А.П. Чудиновым, отметившим их вторжение в культурное и массмедийное пространство постперестроечного периода [Чудинов 2007: 140]. Можно добавить, что в российских СМИ и по сей день основным объектом, на который распространяются криминальные метафорические обозначения, является власть. Такое уподобление приучает адресата массмедиа воспринимать власть и ее действия с недоверием и осуждением и относиться к ней свысока (см. об этом также ниже, в разделе «Высокое/низкое»: пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти, сс. 179-180);

13) метафоры-конфессионализмы: Алексей-чудотворец – об А. Кудрине (Вр. нов., 29.01.07); демиург – о В Путине и его назначениях в новом правительстве (Власть с Евг. Киселевым, Эхо Москвы, 28.09.07); «Владимир Путин дал большое интервью ТАСС. Оппозиционеры увидели в нем признаки будущего послания, политологи – ощущение «мессии»» (Ведомости, 24.11.14); «Бесовщина в русской судьбе» (подзатол., АиФ, 2012, № 45); «Святомученик Иосиф» – о Сталине (загол., А. Проханов, Завтра, 2013, январь) и т. п. (подробно о конфессиональных метафорах см. ниже, сс. 169-170);

14) исторические метафоры – многочисленная группа метафор, которая стала чрезвычайно активной в постперестроечном массмедийном дискурсе, связанном с политикой. Это слова, называющие знаменательные явления, факты, имена, которые относятся к истории России на всем ее протяжении, от Древней Руси вплоть до новейшего времени, периода перестройки-постперестройки: трон, корона, шапка Мономаха; царь, престолонаследник, бояре, опричники, стахановцы, ворошиловские стрелки; Смута, семибоярщина, оттепель; Временное правительство, Совнарком; Павел Первый, Екатерина Вторая, Малюта Скуратов; Юрьев день, двоевластие и т. п.

Каждая из таких метафор сохраняет круг тех смысловых и ассоциатиных представлений, которые окружают прямое значение. В одних случаях этими качествами наделяются обозначенные метафорой персоны или явления современности: «Оттепель отменяется» – об изменениях в политике современного телевидения России и отечественной кинематографии (загол., Нов. газ., 17.12.14); «Екатерина Третья» – назв. ТВ-фильма о Екатерине Фурцевой; «Новые жертвы Малюты Бастрыкина» – загол. (СЛАВЯНЕ. Интернет-издание, 08.12.13 midgrad-info/ru/policy/novye-zhertvy-maluty-pastrykina/html). В других случаях онтологическая несовместимость прямого и переносного значений либо общий скептический или негативный смысл микро- и макроконтекста создают иронический эффект: «Владимир Ильич Ленин. Красный император» (назв. документального фильма на НТВ, 18.01.14); «На слабых обломках России олигархам уже не понадобятся силовики на троне. Силовики… будут служить олигархам, что и доказала Украина» (Капитал страны. Федеральное интернет-издание. 21.01.15) (подробно о метафорах этой группы и о других исторических наименованих см.: Суздальцева 2011 № 3: 143-154);

15) зооморфные метафоры. Эта группа метафор употреблялась в советские годы, в основном, в международных материалах как одно из наиболее частотных оценочных средств [Бессарабова 2012: 414], а в перестроечное/постперестроечное время переместилась в тексты на внутриполитические темы, в том числе и в тексты смыслового пространства «власть. По нашим наблюдениям, в настоящее время встречаются лишь отдельные случаи употребления этой формулы метафорического переноса, например: «Сегодня почти все российское общество пронизано щупальцами гигантского спрута – общенациональной коррупционной системы (ОКС) – самой мощной корпорации в стране» (Завтра, 20.02.14); «Подковерная борьба бульдогов только начинается» – загол. (Арг. неделі, 6-12.10.11) и нек. др.;

16) обозначения монстров и чудовищ. Здесь наиболее «живучей» является метафора «оборотни». Ее интенциональная направленность та же, что у метафор моделей, указанных в пп. 4), 5) – разоблачение двуличности и обмана. Она появилась в июне 2003 года в связи с начатой бывшим тогда в МВД операцией «Оборотни в погонах». Целью операции было разоблачение тех работников органов внутренних дел, которые использовали свою служебную деятельность для прикрытия преступной деятельности. Онлайн-словарь высказывает мнение, что выражение «оборотни в погонах» взято из популярного советского сериала «Рожденная революцией», 8-я серия которого называлась «Оборотни» (о бандитах, переодевавшихся в милицейскую форму [dik.akademic.ru/dic.nsf/rawiki/177389#].