Роботы не умирают (сборник)

Он не понимал, что с ним, где он, он не помнил, что случилось. Но он знал, что родителей больше нет с ним. Они были мертвы, а это значило, что мама никогда больше не будет заливисто смеяться, откидывая назад голову, не будет ерошить ему волосы теплыми пальцами, не будет смешно целовать его по-эскимосски – носом, а папа никогда не посмотрит на него серьезно, смеясь при этом одними глазами, не скажет: «Ты все правильно понял, сын» – так, что Мартин почувствовал бы внутри тепло разливающейся гордости. И Ларри мертв… Маленький Ларри… Разве могут умирать малыши? Разве могут умирать папа и мама?

Он не чувствовал своего тела, но чувствовал, что плачет. Если бы он не плакал, то не смог бы дышать, он знал это. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как ему впервые удалось заговорить с дедушкой и Мелани. Иногда ему казалось, он слышит их голоса, чувствует тепло прикосновений, а иногда он словно оказывался совсем один, и в этой просторной светлой комнате становилось темнее и холоднее. В такие моменты ему совсем не хотелось двигаться, а, наоборот, закрыть глаза и свернуться калачиком на полу. Сейчас он вдруг почувствовал чье-то присутствие. Вдалеке очертились бледные силуэты. Они становились четче, приближались, и вдруг он различил фигуры родителей.

– Мама! Папа! – он бросился к ним, прорываясь через густой воздух, как через толщу воды. – Я боялся вас больше не увидеть, я думал, вас больше нет!

Он хотел обнять их, но не смог. Только ощутил тепло, но не твердость тел.

– Марти, мой милый, здравствуй! – Мама смотрела на него, а в глазах ее стояли слезы.

– Здравствуй, малыш, – голос отца звучал хрипло.

– Я соскучился! Мне страшно здесь одному!

– Не бойся, ты не должен бояться. Мы так любим тебя, что наша любовь защитит тебя от любой опасности.

– Вас больше нет? Это правда? – его голос сорвался.

– В этом мире – правда. Но мы будем всегда. И ты будешь всегда. Сейчас тебе трудно это понять, но, поверь, это так. Поэтому не нужно бояться, нужно радоваться и жить. Понимаешь? – Мартин ощутил тепло, будто бы его нежно и крепко обняли любимые руки.

– Не бойся жить, Мартин. Не бойся боли, не бойся испытаний, не бойся чувствовать – все это жизнь, а значит, все это счастье. Поверь нам, малыш. Возвращайся.

Если может быть горькое счастье, то Мартин ощущал его в полной мерее.

Он понял, что должен делать.

………..

…Мелани не получила ответа на сообщение и целый день ходила из угла в угол, проходя мимо компьютера, заглядывала в монитор в надежде увидеть новые слова, напечатанные Марти, но каждый раз разочарованно опускала голову и снова проделывала свой путь к окну и обратно. «Очень скучаем!» – ей было так неловко и стыдно читать эти жалобные слова.

Она снова взглянула на экран и привычно сделала пару шагов к окну. Ей потребовалась секунда, чтобы осознать, что Мартин ответил. Она кинулась обратно к монитору. «Я хочу жить. Что я должен делать?» – читала она. Не верила, читала снова и снова.

– Дедушка, быстрее! Мартин ответил! – закричала она, опомнившись.

Профессор, разбиравший бумаги в дальнем углу палаты, быстро пересек комнату. Прочитав сообщение Мартина, он удовлетворенно улыбнулся, будто бы знал, что так все и будет.

– Хорошо, я не сомневался в моем внуке. Напиши ему, что мы его услышали. Напиши, что мы верим в него, что мы его поддержим. Напиши, что мы будем учиться!

Мелани удивленно свела брови.

– Учиться? Но как?

– Очень просто, смотри, – профессор наклонился к экрану. – Итак, найди-ка файл Мартина. Так, теперь подключайся к Интернету. Загрузим для начала учебную литературу, я подготовил список.

Они загрузили учебники по всем предметам. Мелани хотела напомнить, что они с Марти еще не проходят астрономию, химию, физику и высшую математику, это только для старшеклассников, и то не для всех. Но, посмотрев на сосредоточенное лицо профессора, примолкла.

Учебники были отправлены Мартину, их поглотило его сознание, а уж как он распорядится этой огромной информационной базой, Мелани и профессор не могли знать наверняка. Они оба встрепенулись, когда на экране появились новые слова, написанные Мартином: «Я могу выходить в Интернет?»

– Кажется, наш мальчик действительно настроен на работу. Инициатива в такой ситуации – это хороший знак. – Профессор держался деловито и сдержанно, но внутри него билась радость. Как хорошо, что он уже создал программу-помощника для мальчика! Он верил в Марти не зря!

– Мелани, оставь линию открытой, а вот эту программу скопируй в папку Мартина, – он протянул девочке флеш-карту.

– Что это? – Мелани все еще была ошарашена происходящим.

– Это программа искусственного интеллекта. Сейчас Мартин сталкивается с огромными объемами информации, ему нужно будет не только узнать много нового, но и заново научиться видеть мир, управлять своим телом, общаться. Ему нужна постоянная поддержка, для этого я и создал Ларри.

– Ларри? – Мелани переспросила. – Как щенка?

– Ну да, ведь на этом сложном пути ему потребуется преданный друг, а мы с тобой пока не всегда можем до него достучаться. Ларри же будет в его сознании всегда, готовый помочь.

Мелани вставила флеш-карту, и на мониторе появился анимированный белый щенок. Девочка нажала клавишу ввода, и щенок исчез.

– Ну вот, теперь Марти не один, а мы с тобой можем немного передохнуть, – профессор удовлетворенно кивнул.

……….

…Мартин не знал, что может читать и запоминать так много. Удивительное ощущение всеохватности его сознания не оставляло его с тех пор, как он увидел образы родителей. Родители ушли, растворившись в бесконечности окружавшего его пространства, оставив ему ощущение теплоты. Мартину совсем не было страшно. Он почему-то чувствовал себя защищенным. Ему скорее было интересно – огромное количество информации поступало извне. Мартин сам не понимал, как, но книги проникали в его память и оставались там, превращаясь в знания. Он не пробегал глазами строки и не слушал чтение вслух. Книга, будто информационное облако, вдруг обволакивала его, заполняя окружающее пространство, и через секунду он понимал, что сигнал считан, книга усвоена. Мир становился все интереснее с каждой секундой, Мартин начал понимать, как сложно, интересно, прекрасно он устроен. Он проглатывал книгу за книгой. Наконец он ощутил странный дискомфорт, но не понимал, в чем дело. Если бы он мог чувствовать свое тело, он бы ощутил ломоту в затылке и шум в висках – такому количеству знаний нужно время, чтобы улечься в мальчишеской голове.

Мартин напрягся, и ему показалось, что он поднял руку и помассировал ею затылок. Тело его лежало неподвижно на койке, где его и оставили профессор и Мелани, но в своем сознании он уже не мог быть бестелесным. Ему нужно было прыгать, бегать, отвлекаясь от постоянных умственных перегрузок. И сознание умело создало иллюзию физических телесных ощущений. Мартин не до конца понимал, как это произошло, он просто радовался возможности вновь ощутить себя полноценным мальчишкой.

– Ого, как это странно и здорово! – Колени пружинисто согнулись, он оттолкнулся и высоко подпрыгнул, приземлился и, не удержав равновесия с непривычки, упал на выставленные вперед руки. Он ошарашено покрутил головой и рассмеялся. Вскочил, потянулся, вскинул руки и сделал колесо. На этот раз он ловко вскочил на обе ноги и снова рассмеялся от радости и облегчения.

Вдруг он заметил, что кто-то приближается к нему издалека. Очертания были нечеткими, но он уже понимал, что это не человек, а скорее небольшое животное. Он напряженно вглядывался, и вдруг, разобрав, кто это, восторженно вскрикнул и кинулся со всех ног навстречу. Неловко переваливаясь, к нему спешил пушистый щенок. Он уже научился как следует ходить, но так размахивал хвостом от радости, что ему было трудно держаться на ногах. Белая пушистая шерсть, умные глаза и угольно-черный нос – это был Ларри, тот самый Ларри, неловкий и смешной малыш, которого Мартин так полюбил, по которому так горевал.

– Ларри! Это ты?! – Мартин уже хотел было зарыться пальцами в теплый мех, прижать к себе своего любимого пса, но неожиданно услышал в ответ размеренную речь:

– Я программа искусственного интеллекта, я создан, чтобы во всем помогать тебе. Я буду хорошим другом, Мартин.

Спокойный голос так не вяжется для Мартина с образом его глупого маленького щенка, что он остановился, не зная, как вести себя дальше.

– Так значит, ты не настоящий? Ты программа? – Его голос звучал немного разочарованно. – И о чем я только думал… Откуда здесь взяться живому щенку…

– Ты рассуждаешь не совсем верно, Мартин. Что есть реальность? Что значит настоящий? Я создан разумом человека, я мыслю, а следовательно, существую. Нам еще предстоит узнать, кто это сказал и по какому поводу. Нам многое предстоит узнать вместе…

– Да, прости, Ларри. Конечно, ты настоящий… Ты существуешь здесь, как и я. Я ужасно рад тебе, правда. Мы ведь станем хорошими друзьями, да?

– Конечно, для этого я и создан. Чем ты хочешь заняться? Я просканировал информацию, полученную тобой за последние несколько часов. Похоже, ты неплохо поработал, и теперь стоит дать голове отдых. Не хочешь поиграть во что-нибудь?

– Ура! Конечно, хочу! – Мартин подпрыгнул от радости.

– Перед тобой огромный выбор игр и развлечений – Интернет переполнен подобными ресурсами. Я подобрал для тебя лучшие игры из самых разных направлений. Начнем же?

Так потянулась новая жизнь Мартина, несмотря на то, что его тело неподвижно лежало на больничной койке. Это была насыщенная жизнь, сложная, интересная. Он постоянно учился, огромные тома, найденные в электронных библиотеках, загружались в его память. Он давно одолел школьный курс и теперь продвигался вглубь наук, осваивая специальную научную литературу по физике, химии, биологии, медицине, математике. Он запоминал стихи, романы, философские трактаты и исторические документы. Ему удавалось совместить знания, полученные в самых разных научных отраслях, и, соединившись, подобно фрагментам пазла, они составляли для него новую полную и глубокую картину мира. Он ощущал зависимость каждой детали от общей конструкции, и чем больше узнавал, тем сильнее желал знать больше.

Его обучение не ограничивалось абстрактными знаниями. Под внимательным взглядом Ларри он постигал основы боевых искусств, обращения с оружием, учился водить машину и самолет. Его сознание запоминало, какие сигналы нужно будет послать телу во время прыжка с парашютом, обороны в ближнем бою, стрельбы из автомата и пистолета. Он учился медитировать, управлять своим телом, болью, страхом и возбуждением. Его тело пока было неподвижно, но Мартин знал, что наступит тот момент, когда он встанет с кровати, и его мозг будет подготовлен терпеть и принимать боль восстановления, а в памяти уже будут заложены приемы и трюки. Нужно будет только подождать, пока его тело немного окрепнет.

Когда же он чувствовал, что затылок начинает тяжелеть и виски сдавливает усталость, Ларри предлагал ему поиграть, и Мартин с радостью отдавался игре всей своей детской сущностью. Была ли это охота на вампиров, гонки «Формула-1» или соревнования на сноубордах, он со смехом или страхом, но всегда азартно тратил на эти забавы свое время без капли сожаления.

Моменты, когда в своем сознании Мартин особенно увлекался игрой, физическими испытаниями или погружением в дебри науки, можно было отследить, наблюдая за его физическим лицом. Профессор неоднократно замечал, как дрожат ресницы, как заливаются румянцем щеки, как учащается сердечный ритм и даже пробегает судорога по мышцам мальчика, казалось бы, атрофировавшимся. В такие секунды он спешил позвать Мелани и порадовать ее этими еле заметными проявлениями жизни. Только эта маленькая девочка могла понять, насколько они важны, как много они обещают и как о многом говорят.

Профессор и Мелани видели эти тени внутренней жизни Мартина и ликовали. Но внутренняя гроза, потрясшая его, осталась незамеченной ими. Мартин просматривал газетные архивы, заголовки мелькали, история города с огромной скоростью загружалась в его память. Вот возведение первого культурного центра, открытие музея, новые дома. Вот он вспоминал, что был там еще совсем малышом, вот празднование Дня города. Он вспоминал и новыми глазами видел все городские трагедии: кризис, крупные аварии, нелепые смерти. Но вдруг загрузка новых файлов остановилась. Мартин, не отрываясь, смотрел на газетный заголовок годичной давности «Взрыв в особняке доктора Стоуна». Он понимал, о чем пойдет речь, но не мог решиться и начать чтение. Наконец он сделал над собой усилие, и обрывки фраз замелькали в его голове: «при невыясненных обстоятельствах», «множество жертв», «невероятная трагедия», «не подлежит восстановлению», «ребенок вряд ли останется в живых», «дело закрыто за недостатком улик»… Он почувствовал, что его горло сдавливают невидимые клещи, впервые за долгое время он будто бы приблизился к своему физическому телу, ощутив боль и бессилие. Он чувствовал, что слезы текут у него из глаз, хотел крикнуть, хотел вскочить на ноги и начать ломать все вокруг, вымещая ярость, которая была так огромна, что казалось, она разорвет его голову, его тело, сведет его с ума.

Тело, подключенное к медицинским аппаратам, сводило судорогой, оно тряслось и выгибалось, будто от электрических разрядов, из закрытых глаз текли слезы, рот приоткрылся и грудь вздымалась от неровного дыхания.

Мартин почувствовал, что перестает контролировать себя и вот-вот потеряет сознание, ему стало страшно от того, какая ненависть поселилась в нем, от того, какую огромную власть она имеет над всеми его чувствами.

– По… помоги… – Он уже не понимал, говорит или думает, но услышал в ответ спокойный голос Ларри:

– Основы медитации, Мартин. Ты должен перестать думать, ты должен отключить разум и дышать. Только вдох. Только выдох. Больше ничего.

Мартин почувствовал, что он не один в этом ужасе, и смог выдохнуть. Вдохнул, насколько мог, глубоко и выдохнул снова. Постепенно контроль над телом и разумом возвращался к нему, и он обессилено повалился на спину. В это же мгновение его тело расслабленно застыло на сбитых простынях. О недавнем приступе говорили разве что упавшее на пол одеяло и испарина на лбу мальчика.

– Мне было страшно, и я не знал, что делать. Я был совсем один, и мое тело и мое сознание оставили меня. Я боялся, что умру. Ларри, ты слышишь? – Он испуганно смотрел на окрепшего за это время пса.

– Я слышу, я тоже чувствовал твою боль, твой страх. Но ты должен научиться использовать эту энергию. Сейчас ты не можешь управлять собой, и воспоминания, вызвавшие шок, чуть было не погубили тебя. Но ведь ты впервые почувствовал связь с телом, верно? А значит, скоро ты сможешь вернуться в физический мир. Мы вместе научимся делать так, чтобы эта ярость давала тебе силы для новых свершений, мы обуздаем и одомашним ее, понимаешь, Марти? Мы одолеем эту слабость и сделаем ее нашим преимуществом.

– Хорошо. Только… будь со мной рядом. – Мартин зарылся лицом в густую шерсть друга.

…………

…Ход жизни замедлился. Время не ощущалось, оно превратилось в густую массу, в которой можно было медленно плыть, расслабив руки и ноги, можно было заснуть и проснуться, не заметив перемен. Такой казалась Мартину его жизнь. Он продолжал много читать, следил за новостями и воспитывал свой разум и дух, осваивая все новые и новые дисциплины боя и самозащиты, постигая глубины медитации. Но его тело все еще не было готово к жизни, он больше не ощущал его и не знал, когда снова сможет ощутить физическую тяжесть своей руки, согнуть и разогнуть пальцы, почувствовать прикосновение живого человека. Дедушка и Мелани были рядом, он знал это, он рисовал их образы. Но он не видел их. А мечтал видеть, прикасаться, говорить и слышать ответные голоса, а не только воспринимать сообщения.

Он не чувствовал, сколько времени прошло, ему казалось, что бесконечность. И бесконечность могла длиться еще и еще, а могла оборваться в следующую секунду.

А в действительности времени прошло немало – пять лет. Мелани повзрослела, круглое личико обрело новые тонкие черты, и без того серьезные глаза – новую глубину. Она все так же проводила дни в больнице, только теперь она куда увереннее обходилась с оборудованием и больными, за эти годы став профессиональной медсестрой. Профессор чуть сгорбился, его волосы стали еще белее, но взгляд и улыбка по-прежнему озаряли светом. Он все так же по-детски открыто и живо отзывался на все новое, читал научные статьи, забывая про все на свете. Они с Мелани превратились в небольшую семью, а центром этой семьи по-прежнему был Мартин.

За эти пять лет работа над восстановлением его тела не останавливалась. Профессор продолжал развивать и совершенствовать протезы, которые со временем стали неотъемлемой частью тела Мартина. Их уже не нужно было отсоединять. Механический глаз был окончательно готов к функционированию и казался естественным на фоне металлической полумаски, составляющей левую половину лица юноши. Профессор ждал, что его мальчик проснется и почувствует свое тело готовым к движению, а не тяжелой обузой. Мелани с удивлением следила, как меняется внешность ее друга. Несмотря на неподвижность, он все же рос, его черты становились строже и взрослее, темные волосы отросли и теперь лежали на подушке черной волной, даже плечи стали шире и не казались такими слабыми рядом с мощными механизмами протезов.

За эти пять лет профессор и Мелани видели разные признаки внутренней жизни Марти, научились по мельчайшим изменениям в линии губ и бровей, по дрожи ресниц, по усиленному дыханию понимать, радуется он или печалится, активно работает или медитирует, почти остановив сердцебиение. Они общались с ним, отправляя сообщения, часто оставаясь за монитором компьютера до утра, не в силах прервать разговор. Они жили как настоящая семья, поверяя друг другу радости и печали, спрашивая совета и делясь мечтами. Они ждали только одного: когда тело Мартина оживет, когда они приступят к новой, невероятно трудной, но и невероятно радостной фазе его жизни. Они знали, что эта фаза наступит…

– Скоро, Мелани. Я знаю, что уже скоро ему придется выйти из темноты внутреннего мира. Помнишь, я говорил, что он глубоко под толщей воды? Так вот, сейчас он поднялся к самой поверхности. Еще один толчок, небольшое усилие – и он вынырнет из воды, а солнце, что кажется сейчас размытым и бледным, ворвется в его жизнь и ослепит. Сначала ослепит, а только потом согреет, сначала ослепит, а только после – поразит красотой. Понимаешь меня, Мелани? Это страшно. Поэтому он все еще ждет. Но это чудо, от которого нельзя отказаться, поэтому я верю в Мартина, я не сомневаюсь в нем ни на секунду.

– Я понимаю, я все понимаю. Все так, дедушка, все именно так.

………

– Не пойму, что не так с этой штуковиной, – водитель Рон возился с насосом, подающим воду в фонтан. – Лето на дворе, жара. Наша Мелани меня спрашивает: «Дядя Рон, отчего не почините наш фонтан?» А я знаю? Он отродясь не работал… Но подождите, я с ним разберусь…

– Ты хорошее дело затеял, Ронни, – медсестра Мэри ободряюще похлопала его по плечу. – Будет нам радость в жаркие дни. А как красиво он будет играть на солнце, ты только подумай!

– Скоро, скоро, – отрывисто отвечал Ронни, не готовый тратить свое время и силы на разговоры. Он углубился в работу в полной уверенности, что скоро доведет дело до конца.

– Пять лет этот фонтан не работал, разве что чудо сотворится, а то торчать там тебе, милый мой, до зимы, – пробормотала Мэри, направляясь к лечебному корпусу.

Мартин по-прежнему лежал неподвижно на своей, хоть и оснащенной по последнему слову медицинской техники, но все же койке. Мэри привычно прошла через палату, занесла утренние данные в историю болезни и раскрыла плотные шторы, впустив в палату солнечные лучи.

– Пусть немного погреется на солнце, бедный мальчик, – приговаривала она, протирая пол влажной шваброй. – А то ведь совсем бледный лежит, как будто неживой.

Полоска света легла Мартину на лицо.

– Солнце – это ведь тоже лекарство. От солнца и растения оживают, – бормотала Мэри и взялась было поливать цветы на подоконнике, но замерла с лейкой в руке. С резким звуком столб воды прочертил небо и рассыпался брызгами, играющими солнечными бликами. Поток ослаб, но тут же ударил с новой силой, и вот уже несколько струй старого фонтана играли на солнце.

– Неужто получилось? Вот это чудо! – Мэри восторженно смотрела в окно.

В это время Мартин согнул руку в локте и поднес кисть к глазам, закрыв их от слепящего света. Он увидел блестящий механизм – каждый палец – техническое чудо, обвел глазами комнату: белый потолок, стены, яркие зеленые пятна слева – это цветы. Он повернул голову и увидел, что за окном, переливаясь и играя на солнце, ослепительно блестели водяные струи старого фонтана.

– Как… Красиво… – прошептал Мартин и закрыл глаза, обессиленный первыми впечатлениями новой, еще одной своей жизни.

Он не видел, как Мэри подбежала к нему, не веря своим ушам и глазам. Не слышал, как она звала профессора, захлебываясь, пересказывала ему:

– Поднял руку, видела своими глазами! Поднял руку, посмотрел в окно, прошептал что-то и снова уснул! Профессор, я работаю в клинике вот уже тридцать лет, мне ли не быть уверенной!

Он не видел счастливых слез дедушки. Не видел, как Мелани закрыла лицо руками и залилась смехом, таким счастливым, таким безудержным, что суровый старик Рон улыбнулся, услышав его из окна.

Пять лет стали ступенью к новым годам труда, к морю усилий и боли. Но ничто не могло сравниться со счастьем от преодоления этой маленькой ступени.

Когда ты впервые за пять лет поднимаешься, поворачиваешь голову, открываешь глаза – это боль. Солнце слепит, сами собой катятся слезы. Когда ты двигаешь руками – заново учишься управлять совершенно чужими тебе железками, которые должны стать твоими ловкими помощниками, а пока только рушат аппаратуру, отказываются подниматься или опускаться, – это боль, боль, боль в суставах, мышцах, во всем полуживом-полумеханическом теле. Когда ты впервые с усилием садишься на кровати – это счастье. Это победа и праздник. Но счастье – это секунда. Мартин теперь понимал это. Счастье – это секунда, ради которой нужно работать и чувствовать боль. Через секунду, ощущая слабую улыбку на губах, ты уже падаешь на пол, снова потеряв контроль над своими неловкими конечностями. Падаешь, ощущая новую боль. Боль во всем теле, боль, доходящую до самого центра мозга, будто бы прогрызающую себе дорогу, вьющую гнездо где-то там, внутри несчастной головы.

Мартин научился договариваться с ней, научился задабривать свою боль. Они почти стали друзьями. Ведь когда проводишь с кем-то бок о бок практически все время, нужно находить какие-то компромиссы. Он убаюкивал ее, ложась спать. И просил: «Тише-тише-тише», когда медленно шел на онемевших ногах, опираясь о стену и бессильно сползая на пол. «Тише-тише-тише» – он знал, что боли не миновать, просто мысленно просил ее не свирепствовать над ним, побежденным. И когда он признавал себя побежденным, боль слегка утихала, видно, почувствовав свою и без того беспредельную власть. Но с новой силой она взвивалась, когда он, уже было упавший и замерший на полу, поворачивался на живот и начинал ползти, сжав свои наполовину металлические челюсти, не замечая, как из левого глаза текут и текут злые слезы. Боль будто бы боялась проиграть. А Мартин будто бы знал, что когда-нибудь она действительно проиграет. И поэтому позволял себе это унизительное попрошайничество: «Тише-тише-тише», потому что за всеми падениями, ударами, судорогами и сдавленными криками лежала его, Мартина, победа над самим собой, над болью, над смертью.

Мартин ждал этой победы как резкого удара, как вспышки света, как оглушительного рева болельщиков, разрывающего тишину. Но она не была такой. Победа рассыпалась, как брызги фонтана, а он собирал ее по частям и все никак не мог собрать. Он почувствовал, что частица победного ликования у него в кармане, когда впервые, пошатываясь на слабых ногах, секунду простоял без чьей-либо помощи, а затем мешком повалился на пол, разбив губу. Еще кусочек победы он зажал в кулаке, когда, балансируя руками, прошел от койки к окну и, обернувшись, увидел зеленые искорки в глазах смеющейся Мелани. Когда под ободряющие крики деда прошел по еле ползущей ленте беговой дорожки свои первые пятьсот метров и упал без сил, еле дыша и обливаясь потом. Когда с испариной на лбу вывел кривую букву М в детском альбоме для рисования, зажав в руке огромную ручку для начинающих восстановление координации.

Иногда он забывал, что по частям он собирает свою победу, что его счастливая жизнь началась. Что сейчас, в эту самую минуту он должен быть благодарен судьбе за невероятную боль, потому что мог бы не чувствовать ничего и лежать неподвижно, быть мертвым. И тогда боль совсем забирала его, поражая не только тело, но и охватывая отчаянием его разум.