Одиссея

Песнь двадцатая

Стал себе ложе готовить в сенях Одиссей богоравный.Вниз воловью постлал недубленую шкуру, а сверхуМного овчин набросал от овец, женихами убитых.А Евриклея, как лег он, его одеялом покрыла.Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя,Глаз не смыкая, лежал. Из зала в то время служанки,Бывшие также и раньше в любовной связи с женихами,Весело вон выбегали, смеясь меж собой и болтая.Дух Одиссеев в груди у него глубоко возмутился.Долго он в духе и в сердце своем колебался, не зная,Броситься ль прямо на них и всех перебить беспощадноИли позволить и эту им ночь провести с женихами –В самый последний уж раз. Внутри его сердце рычало.Как над щенятами стоя бессильными, грозно собакаНа человека чужого рычит и готова кусаться,Так его сердце внутри на их непотребства рычало.В грудь он ударил себя и сердцу промолвил сердито:«Сердце, терпи! Ты другое еще погнуснее стерпелоВ день тот, когда пожирал могучих товарищей нашихНеодолимый циклоп. Ты терпело, пока из пещерыХитрость тебя не спасла, уже к верной готовое смерти».Так говорил Одиссей, браня в груди свое сердце.И подчинилось приказу оно и сносить продолжалоВсе, что тут делалось. Сам же он с боку ворочался на бокТак же, как если желудок, наполненный жиром и кровью,Жарит на сильном огне человек и его непрерывноС боку ворочает на бок, чтоб был он готов поскорее, –Так Одиссей на постели покоя не знал, размышляя,Как на лишенных стыда женихов – одному против многих –Руки ему наложить. Подошла к нему близко Афина,С неба сошедши на землю, принявшая женщины образ.Стала в его головах и к нему обратилася с речью:«Что ты не спишь, наиболе несчастный меж всеми мужами?Что тебе надобно? Вот он, твой дом, вот жена твоя в доме,Вот он и сын твой, какого иметь пожелал бы и всякий».Ей на это в ответ сказал Одиссей многоумный:«Все это ты говоришь, богиня, вполне справедливо.Вот чего я, однако, никак разрешить не умею:Как на лишенных стыда женихов, одному против многих,Руки мне наложить? Их всегда здесь толпится так много!Соображенье еще и важнее мне сердце смущает:Если я даже, по воле твоей и Кронида, убью их, –Как я последствий смогу избежать? Подумай об этом».Так отвечала ему совоокая дева Афина:«Тот же всегда! Доверяют и другу, похуже которыйСмертным родился на свет и ума не имеет такого.Я же, богиня, давно охраняю тебя непрестанноВо всевозможных трудах и ясно скажу тебе вот что:Если бы воинов сильных хотя бы и двадцать отрядовНас окружило, убить собираясь в Аресовой схватке,То и тогда и коров и овец мы у них бы угнали!Пусть же возьмет тебя сон. Большое мученье на стражеБодрствовать ночь напролет. Из несчастий ты вынырнешь скоро».Так сказала и сон ему пролила на ресницы.После того на Олимп богиня богинь удалилась.Сон, разрешающий скорбь у людей, расслабляющий члены,Им овладел. В это время как раз Пенелопа проснулась,Села на мягкой постели своей и заплакала горько.Горестным плачем когда Пенелопа насытила дух свой,Прежде всего начала Артемиде богине молиться:«Зевсова дочь Артемида, богиня владычица, если бВ грудь поразивши стрелой, ты дух мой исторгла из телаТотчас, теперь! Или позже меня подхватила бы буряИ унесла бы далеко дорогой, окутанной мраком,В устье швырнув Океана-реки, круговратно текущей!Ведь унесла ж дочерей Пандареевых некогда буря.Боги родителей их истребили, они сиротамиВ доме остались. Вскормила детей Афродита богиняСыром, сладостным красным вином и медом сладчайшим.Гера дев одарила умом, красотой, АртемидаЧистая – стройностью стана, богиня Паллада АфинаИх обучила искусству во всяческих женских работах.Раз на великий Олимп поднялась Афродита богиняС просьбой к отцу, чтобы девам свершенье цветущего бракаДал веселящийся молнией Зевс, который все знает,Что предназначено в жизни судьбою, что нет человеку.Гарпии девушек прочь в это время умчали из домаИ предоставили их попеченью ужасных эринний.О, если б так и меня олимпийские боги сгубилиИли б сразила стрелой Артемида, чтоб я ОдиссеяСнова увидеть могла, хоть сошедши под страшную землю,Чтобы мне быть не пришлось утехою худшего мужа!Переносимы, однако, бывают несчастья, когда ктоПлачет все дни напролет, жестоко печалуясь сердцем,Ночи же сон им владеет. Про все человек забывает –И про печаль и про радость, лишь сон ему веки покроет.Мне же и самые сны лишь зловещие бог посылает.Кто-то, на мужа похожий, меня обнимал этой ночью,Был он, каким отправлялся в поход. Охватила мне сердцеРадость, и думала я, что это не сон, а уж правда».Так говорила. Пришла между тем златотронная Эос.Горестный плач Пенелопы до слуха дошел Одиссея.Он в сомненье пришел и подумал: быть может, царицейУзнан уж он и она над его головой наклонилась?Взяв одеяло, овчины собрав, на которых лежал он,В зале на кресло сложил Одиссей их, а шкуру воловьюВынес наружу. И, руки воздевши, молился он Зевсу:«Зевс, наш отец! Если все вы меня, хоть измучив немало,Морем и сушей в отчизну сюда привели не случайно,Пусть кто-нибудь, кто проснется, мне вымолвит вещее слово, –Здесь, внутри, а снаружи пусть знаменье будет от Зевса!»Так сказал он, молясь. И Зевс его мудрый услышал.Тотчас он загремел с сияющих глав олимпийских,Сверху, из туч. Одиссей большую почувствовал радость.Вещее ж слово вблизи раздалось, от рабыни, из дома,Там, где мололи муку рабыни для пастыря войска.Их двенадцать трудилось на мельницах женщин, готовяЯчную к хлебу муку и пшеничную – мозг человека.Спали другие, окончив работу, а эта, слабееВсех остальных, лишь одна продолжала все время работать,Жернов оставив, она вдруг промолвила вещее слово:«Зевс, наш родитель, владыка богов и людей земнородных!Как оглушительно ты загремел с многозвездного неба!Туч же не видно нигде. Это – знаменье дал ты кому-то.Слово несчастной исполни, с которым к тебе обращаюсь.Пусть пленительный пир в чертогах царя ОдиссеяНынче для всех женихов окажется самым последним!Те, кто трудом изнурительным мне сокрушили колениВ этой работе, пускай никогда уже впредь не пируют!»Так говорила. И рад Одиссей был тому, что услышал,Так же, как Зевсову грому: решил, что отмстит негодяям.Все остальные служанки, собравшися в дом Одиссея,Неутомимый огонь на большом очаге запалили.Встал с постели меж тем Телемах, на бессмертных похожий,В платье оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил,К белым ногам привязал красивого вида подошвы,Крепкое в руку копье захватил, заостренное медью,Остановился, ступив на порог, и сказал Евриклее:«Милая нянюшка, как же вы странника в доме почтили?Дали ль поесть, уложили ль? Иль так он лежит, без уходамиЭтого можно от матери ждать, хоть она и разумна.То необдуманно вдруг человека окружит почетомХудшего, то отошлет и лучшего с полным презреньем».Тут ему Евриклея разумная так возразила:«Нет, не вини ее нынче, невинную, сын дорогой мой!Пил он вино, с Пенелопою сидя, сколько хотелось.Есть же, ответил, не хочет. Ему она предлагала.Только что время пришло, как о сне и постели он вспомнил,Тотчас рабыням она постель постелить приказала.Но, как очень несчастный, судьбой обойденный жестоко,Под одеялом на мягкой постели он спать отказался.На недубленую шкуру воловью с овчинами сверхуЛег он в сенях. Одеялом же мы его сами покрыли».Так сказала она. С копьем Телемах из чертогаВышел. Следом за ним две резвых собаки бежали.Путь он направил на площадь к красивопоножным ахейцам.Стала служанок скликать Евриклея, богиня средь женщин,Дочь домовитая Опа, рожденного от Пенсенора:«Живо, за дело! Одни – обрызгайте пол поскорееИ подметите его, а потом на кресла накиньтеПурпурнокрасные ткани. Другие – столы оботритеГубками, дочиста все пировые кратеры помойте,Вымойте также и кубки двуручные. Третьи идитеВоду сюда принести из ключа, да скорей возвращайтесь:Нынче здесь женихи отсутствовать будут недолго,Очень рано придут, потому что для всех нынче праздник».Так сказала. Охотно приказу они подчинились.Двадцать женщин пошли за водою на ключ черноводный,Все остальные умело взялись за работу по дому.Вскоре и бодрые слуги пришли, хорошо и искусноСтали поленья колоть. От ключа воротились с водоюЖенщины. Следом за ними Евмей свинопас появился.Трех он пригнал кабанов, отобравши средь всех наилучших.Их он оставил пастись на дворе за прекрасной оградой.Сам к Одиссею потом подошел и приветливо молвил:«Странник, учтивее ль стали с тобою сегодня ахейцыИли тебя по-вчерашнему здесь продолжают бесчестить?»Так на это ему отвечал Одиссей многоумный:«О, если б боги, Евмей, за дела отомстили, какиеЛюди нахальные эти творят нечестиво и дерзкоВ доме чужом! В них стыда не имеется даже частицы!»Так Одиссей с свинопасом вели меж собой разговоры.Близко козий пастух между тем подошел к ним, Меланфий.Коз он гнал женихам на обед, между козами всемиСамых отборных. И два пастуха ему гнать помогали.Под колоннадою гулкой они своих коз привязали,Сам же Меланфий сказал Одиссею, над ним насмехаясь:«Надоедать и теперь еще в доме ты всем тут желаешь,Клянча подачек себе? Еще не ушел ты отсюда?Думаю я, что с тобою нам так разойтись не придется.Раньше моих кулаков ты отведаешь! Слишком нахальноКлянчишь ты тут! Ведь не в этом лишь доме пируют ахейцы!»Так говорил он. Ему Одиссей ничего не ответил,Молча только повел головой, замышляя худое.Третьим к ним подошел Филойтий, мужей повелитель.Жирных козлов он пригнал с коровой неплодною в город.Перевезли их туда перевозчики, так же, как прочихВсех на остров они перевозят людей, кто придет к ним.Под колоннадою гулкой старательно скот привязал он,Близко совсем подошел к свинопасу и спрашивать начал:«Кто, скажи мне, прошу я тебя, свинопас, этот странник,В дом наш недавно пришедший? Каким похвалиться он можетПроисхожденьем? Какого он племени? Где он родился?Он хоть несчастлив, но видом с царем-повелителем сходен.Боги людей, кто скитается много, в беду повергают,Раз они даже царям – и тем выпрядают несчастье».Так он сказал, подошел и, приветствуя правой рукою,Голос повысив, слова окрыленные страннику молвил:«Радуйся много, отец чужеземец! Будь счастлив хотя быВ будущем! Множество бед в настоящее время ты терпишь!Зевс, наш родитель! Меж всеми богами ты самый жестокий!Ты не жалеешь людей, тобою же на свет рожденных,Ты предаешь их несчастьям и самым тяжелым страданьям!Потом прошибло меня и ударило в слезы, когда яВспомнил, взглянув на тебя, Одиссея. И он ведь, наверно,Бродит в таких же лохмотьях в каких-нибудь странах далеких,Если он еще жив и видит сияние солнца.Если ж его уж не стало и в область Аида сошел он, –Горе мне, Одиссей безупречный! В стране кефалленцевМальчиком малым меня ведь сам он к коровам приставил.Сильно они у меня размножились. Стада такогоШироколобых коров у другого нигде не найдется.Люди чужие теперь пригонять мне велят на съеденьеНаших коров им, ни сына его не стесняясь, ни карыВечных богов не боясь. Они поделить уж готовыВсе богатства давно из отчизны отбывшего мужа.Мысль; однако, мне в грудь нередко приходит такая:Очень плохо, конечно, раз сын у него остается,В край другой удалиться, с коровами этими к людямЧуждым уйти. Но еще мне противнее, здесь оставаясь,Мучиться, глядя, как люди чужие коров истребляют.Невыносимо все это терпеть. И я бы давно ужСтадо с собою увел и к царю перебрался другому.Жду я, однако, все время, что, может быть, снова вернетсяЭтот несчастный и всех женихов по домам их разгонит».Так, отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:«Ты не походишь, пастух, на плохого иль глупого мужа,Я убеждаюсь и сам, что мудрость вошла в твое сердце.Вот что тебе сообщу я, поклявшись великою клятвой:Будь мне свидетелем Зевс, потом этот стол ваш радушный,Этот очаг Одиссеев, куда приведен я судьбою, –Ты не успеешь уйти, а домой Одиссей уж вернется.Сам своими глазами увидишь ты, если захочешь,Как избивать он начнет женихов, господами тут ставших».Так на это в ответ коровий пастух ему молвил:«О, если б то, что сказал ты, привел в исполненье Кронион!Ты бы увидел, что есть у меня и сила и руки!»Всем бессмертным богам и Евмей свинопас помолился,Чтобы вернулся в свой дом наконец Одиссей многомудрый.Так все трое они вели меж собой разговоры.А женихи в это время готовили смерть Телемаху.Вдруг высокопарящий орел пролетел перед нимиС левой руки. В когтях его робкая билась голубка.С речью тогда к женихам Амфином обратился и молвил:«Нет, друзья, не удастся нам это решение наше, –Нам не убить Телемаха! Давайте-ка, вспомним о пире!»Так сказал Амфином. И одобрили все предложенье.В дом воротились они Одиссея, подобного богу,Сняли с плеч плащи и, сложив их на стулья и кресла,Жирных начали резать козлов и огромных баранов,Тучных начали резать свиней и корову из стада.Между собой потроха, поджарив, они поделилиИ замешали в кратерах вино. Евмей свинопас имЧаши раздал, по столам же коровник Филойтий расставилХлеб в прекрасных корзинах. Вино разливал им Меланфий.Руки немедленно к пище готовой они протянули.Хитрость замыслив свою, Телемах посадил ОдиссеяВозле порога, внутри построенной прочно столовой.Там Телемах поместил табурет неприглядный и столик,Порцию подал отцу потрохов, вина в золотуюЧашу налил и с такими к нему обратился словами:«Здесь теперь ты сиди, вино распивая с мужами.От оскорблений же всех женихов и от рук их тебя яСам берусь защитить, ибо этот наш дом – не харчевня.Это дом Одиссея, его для меня приобрел он.Вас же прошу, женихи, не браниться и сдерживать руки.Иначе как бы тут ссорой и битвой не кончилось дело!»Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы,Смелым дивились словам, которые вдруг услыхали.К ним тогда Антиной обратился, рожденный Евпейтом:«Всем нам придется принять слова Телемаха, ахейцы,Как ни обидны они, – с большой говорит он угрозой!Зевс не позволил Кронион, а то бы давно уж ему здесьРот мы заткнули, хотя говорун он и громкоголосый!»Так сказал Антиной. Но тот равнодушен остался.Вестники жертвенный скот в это время вели через городДля гекатомбы священной богам. Собиралися толпыДлинноволосых ахейцев под тень Аполлоновой рощи.Мясо тем временем было готово и с вертелов снято.Все, свою часть получив, блистательный пир пировали.Те, кто прислуживал, долю такую ж совсем ОдиссеюПодали, как и самим женихам. Так велел Телемах им,Милый сын Одиссея владыки, подобного богу.У женихов не совсем подавила Афина желаньеОт издевательств обидных сдержаться. Хотела богиня,Чтобы сильней огорченье прошло в Одиссеево сердце.Был среди женихов один человек беззаконный.Он назывался Ктесипп. А жил на острове Заме.Гордый богатством отца своего, домогался он такжеБрака с женой Одиссея, давно уж не бывшего дома.С речью такою Ктесипп к женихам обратился надменным:«Слушайте, что я хочу вам сказать, женихи удалые!Как полагается, долю свою получил чужеземец,Равную с нашей. И это вполне справедливо. Зачем мыБудем гостей обижать Телемаха, сюда приходящих?Дай-ка, однако, гостинчик и я ему дам, чтобы мог онСделать подарок служанке, которая здесь его мыла,Иль другому кому из рабов Одиссеева дома!»Так ой сказал и, схвативши в корзине рукой мускулистойНогу коровью, швырнул в Одиссея. Но голову тихоТот наклонил и избегнул удара. С насмешкою тайнойОн про себя улыбнулся. Нога же ударилась в стену.С грозным словом к Ктесиппу тогда Телемах обратился:«Благословлять бы, Ктесипп, тебе надо удел свой, что в гостяТы моего не попал! Твоего избежал он удара.Иначе острым копьем тебя я насквозь пронизал бы,И не о браке отцу твоему хлопотать здесь пришлось бы –О погребеньи твоем! Бесчинств не желаю я вашихДольше терпеть. Я все понимаю и знаю прекрасно,Что хорошо и что хуже. А раньше ведь был я ребенком.Волей-неволею все же терпеть приходилось нам, глядя,Как вы наш скот забивали, как хлеб и вино истребляли.Что я поделать бы мог? Один не пойдешь против многих.Новых, однако, обид и вражды я вам тут не позволю!Если ж меня самого вы убить собираетесь медью,Сам я того же хочу. Умереть мне гораздо приятней,Чем непрерывно смотреть на творимые здесь непотребства –Как гостей обижают моих, как позорно бесчестятЖенщин-невольниц моих в покоях прекрасного дома!»Так говорил он. Молчанье глубокое все сохраняли.Дамасторид Агелай наконец обратился к ним с речью:«На справедливое слово, друзья, обижаться не нужноИ отвечать на него не годится враждою и бранью.Больше не следует этого вам обижать чужеземцаИ никого из рабов, в Одиссеевом доме живущих.Я бы сказал Телемаху и матери доброе слово;Очень, быть может, оно бы понравилось сердцу обоих,Все то время, пока вы в груди не теряли надежды,Что Одиссей многомудрый воротится в дом свой обратно,Мы не имели причины сердиться на медленность вашу,Что вы нас держите в наших домах. Это вышло бы лучше,Если бы вдруг Одиссей воротился и в дом свой приехал.Нынче ж вполне очевидно, что он уж домой не вернется.К матери близко подсев, за того убеди ее выйти,Кто всех знатнее из нас и всех на подарки щедрее,Чтобы ты радостно мог наследством отца наслаждаться,Есть и пить, а она – хозяйствовать в доме другого».Тут Агелаю в ответ Телемах рассудительный молвил:«Зевсом клянусь, Агелай, и скорбями отца я, которыйГде-то вдали от Итаки своей иль погиб, иль блуждает, –Браку матери я не препятствую, сам убеждаюВыйти ее за того, за кого пожелает. Я многоДам ей даров. Против воли ж ее принудительным словомИз дому выгнать не смею. Не дай бог, чтоб это случилось!»Так сказал Телемах. И тогда в женихах возбудилаСмех неугасный Афина и все у них мысли смешала.Неузнаваемы сделались их хохотавшие лица.Ели сырое, кровавое мясо. Слезами глаза ихБыли полны, и почувствовал дух приближение воплей.Феоклимен боговидный тогда перед ними воскликнул:«О вы, несчастные! Что за беда разразилась над вами?Головы, лица, колени у вас – все окутано ночью!Стоны кругом разгорелись, и залиты щеки слезами!Кровью забрызганы стены и ниши прекрасные залы!Призраков сени полны, собой они двор заполняют,В мрак подземный Эреба несутся стремительно. СолнцеС неба исчезло, зловещая тьма на него набежала!»Средь женихов раздался на слова его хохот веселый.Начал к ним говорить Евримах, Полибом рожденный:«Спятил с ума из чужбины недавно приехавший странник!Юноши! Надо его поскорее из этого домаВон отправить на площадь, раз ночь он кругом тут увидел!»Феоклимен боговидный на это сказал Евримаху:«Нет, Евримах, в провожатых твоих я ничуть не нуждаюсь.Две есть ноги у меня, и глаза есть, и уши. В груди жеНе поврежден мой рассудок и вовсе не вышел из меры.С ними отсюда пойду я. На вас надвигается быстро,Вижу я, грозная гибель! Ее никому не избегнутьИз женихов! Совершаете вы нечестивое дело,В самом доме царя Одиссея людей оскорбляя!»Кончив, пошел он из двери для жизни удобного дома,В дом к Пирею пришел, и тот его принял радушно.Глядя один на другого, задеть Телемаха желая,Начали все женихи над гостями его издеваться.Так не один говорил из юношей этих надменных:«Хуже гостей, чем твои, Телемах, и найти невозможно!Первый гость твой – бродяга, нахально ко всем пристающий,Жадный в еде и в питье, ни к какой не способный работе,Всякой силы лишенный – земли бесполезное бремя!Этот пришелец другой поднялся, чтобы здесь прорицать нам.Если б послушаться нас ты хотел, то было бы лучше:Бросим-ка их в многовеслый корабль и к сикелам обоихИх отвезем. Мы за них там получим прекрасную плату».Так женихи говорили. Но он равнодушен остался,Только молча глядел на отца, дожидаясь, когда жеНа женихов-наглецов наложить соберется он руки.На табуретке красивой усевшись насупротив зала,Многоразумная старца Икария дочь ПенелопаСлушала все, что они говорили в обеденном зале.Смех раздавался веселый. Обед был обилен и вкусен:Очень много скота женихи для обеда забили.Быть, однако, печальней не мог бы тот ужин, которыйВскоре должны были здесь приготовить богиня и мощныйМуж для людей, нечестиво свои непотребства творивших.

Песнь двадцатая первая

Мысль вложила такую богиня Паллада АфинаВ грудь Пенелопы разумной, Икарьевой дочери милой:Лук принести женихам и седое железо, чтоб этимВ зале столовой открыть состязанье – начало убийства.Вверх она поднялась высокою лестницей дома,Сильной рукою красиво изогнутый ключ захватила –Медный, видом прекрасный и с ручкой из кости слоновой.Внутрь она дома пошла, в кладовую, с служанками вместе.Многим хозяйским добром была та полна кладовая:Золотом, медью, а также для выделки трудным железом.Там же и лук находился упругий царя ОдиссеяВместе с колчаном, набитым несущими стоны стрелами.В Лакедемоне с ним встретясь, принес это в дар ОдиссеюСын Еврита Ифит, с богами бессмертными схожий.Встретились в доме они Ортилоха, разумного мужа,Оба в Мессену прибыв. Одиссей туда прибыл за долгом.Весь мессенский народ уплатить этот долг был обязан.Триста овец с пастухами тогда увезли из ИтакиВ многовесельных судах чернобоких мессенские мужи.Юным совсем, Одиссей из-за них-то послом и приехалДлинной дорогой в Мессену. Послали отец и геронты.Что до Ифита – искал лошадей он пропавших. Их былоСчетом двенадцать кобыл и при них жеребята их, мулы.Стали они для него убийством и роком, когда онК Зевсову сыну позднее пришел, крепкодушному мужуИ соучастнику многих насилий, герою Гераклу.Гостя он умертвил своего – и в собственном доме!Не устыдился ни взора богов, ни стола, на которомСам он его угощал, нечестивец! Его умертвил онИ беззаконно присвоил коней его крепкокопытных.Их-то ища, с Одиссеем Ифит повстречался. Ему онЛук отца подарил, Еврита великого. СынуЛук оставил Еврит, во дворце умирая высоком.Острый меч и копье боевое ответно ИфитуВ дар принес Одиссей, чтоб гостями им быть меж собою.Но не пришлось им друг друга узнать за столом, перед этимБыл Гераклом убит уж Ифит Евритид богоравный,Лук подаривший ему. Никогда Одиссей многоумный,На кораблях чернобоких в далекий поход отправляясь,Этого лука с собою не брал. Но, как память о миломДруге, дома хранил и носил у себя лишь в Итаке.Близко к дверям подошла Пенелопа, богиня средь женщин,Стала на гладкий дубовый порог, который когда-тоВыскоблил плотник искусно, пред тем по шнуру обтесавши,В нем косяки утвердил и блестящие двери навесил.Тотчас быстро ремень от кольца отвязала царица,Всунула ключ и, с силой упершись, назад оттолкнулаСтворки дверные засовом. Взревели прекрасные двери,Словно бык на лугу, удар от ключа получивши.Так они заревели и настежь тотчас распахнулись.Тут на высокий помост взошла Пенелопа. СтоялоМного на нем сундуков, благовонной одеждою полных.Став на носки, сняла она лук, на гвозде деревянномВместе висевший с блестящим футляром, в котором лежал он.Там же и села она, положила футляр на колени,Вынула лук Одиссея и громко над ним разрыдалась.После того как она многослезным насытилась плачем,В зал к женихам родовитым направила шаг Пенелопа,Лук неся Одиссеев в руках, большой и упругий,Вместе с колчаном, набитым несущими стоны стрелами.Следом ящик служанки несли, в котором лежалоМного железа и меди – оружье того властелина.В зал войдя к женихам, Пенелопа, богиня средь женщин,Стала вблизи косяка ведущей в комнату двери,Щеки закрывши себе покрывалом блестящим, а рядомС нею, с обеих сторон, усердные стали служанки.Тотчас она к женихам обратилась и слово сказала:«Слушайте слово мое, женихи благородные! ВторглисьВ дом Одиссея вы с тем, чтобы есть здесь и пить непрерывно,Зная, что долгое время хозяина нет уже дома.Вы привести никакого другого предлога не в силах,Кроме того, что хотите жениться и взять меня в жены.Что ж, начинайте теперь! Состязанья награда пред вами!Вынесу лук я большой Одиссея, подобного богу.Тот, кто на лук тетиву с наименьшим натянет усильемИ топоров все двенадцать своею стрелою прострелит,Следом за тем я пойду, этот дом за спиною оставив,Мужа милого дом, прекрасный такой и богатый!Думаю, буду о нем хоть во сне вспоминать я нередко».Так сказав, свинопасу Евмею она приказалаПред женихами и лук положить и седое железо.Лук со слезами принявши, его положил он на землю.Плакал также Филойтий, увидевши лук господина.Стал их ругать Антиной, по имени назвал и молвил:«Эх, деревенщина! Только о нынешнем дне ваши думы!Что вы, несчастные, здесь разливаетесь в плаче? НапрасноЖенщине вы только сердце волнуете! Тяжко страдаетИ без того уж она, потеряв дорогого супруга.Молча сидите и ешьте, а если желаете плакать,Вон уходите отсюда, оставивши лук здесь и стрелы,Чтоб нам начать состязанье совсем безопасное. Вряд лиБудет легко натянуть тетиву нам на лук этот гладкий.Нет ни единого мужа меж этими всеми мужами,Кто поравняться бы мог с Одиссеем. Я сам его видел,Помню его хорошо. Тогда еще мальчиком был я».Так он сказал. Но в груди надеялся дух его крепко,Что тетиву он натянет и метко железо прострелит.Первым ему предстояло отведать стрелы из могучихРук Одиссея, которого он так бесстыдно бесчестилВ доме его, и товарищей всех подбивая на то же.К ним обратилась тогда Телемаха священная сила:«Просто беда! Совсем меня сделал безумным Кронион!Милая мать, такая обычно разумная, прямоМне говорит, что пойдет за другого, покинувши дом наш,Я же только смеюсь и радуюсь духом безумным!Что ж, начинайте теперь! Состязанья награда пред вами!В наше время такой не имеет жены ни ахейскийКрай, ни Микены, ни Аргос, ни Пилос священный, ни черныйВесь материк, ни сама каменистая наша Итака.Знаете это вы сами. К чему мою мать восхвалять мне?Прочь отговорки, однако! Довольно уж нам состязаньеДальше откладывать. Время настало. Пора нам увидеть.Также и сам я охотно на луке себя испытаю.Если его натяну и железо стрелой прострелю я,То горевать мне уже не придется, что с новым супругомДом наш почтенная мать покидает, когда уже сам яВ силах с прекрасным оружьем отца моего обращаться».Так сказал Телемах, вскочил и с плеч своих сбросилПурпурный плащ и перевязь скинул с мечом медноострым.Прежде всего топоры он уставил, для всех их глубокийОбщий выкопав ров, по шнуру уровняв их искусно,Землю кругом притоптал. Удивление всех охватило,Как все искусно он сделал, пред тем ничего не видавши.Став на порог, тетиву Телемах нацепить попытался.Трижды всем телом на лук налегал он, согнуть домогаясь,Трижды силы терял, – но все же надеялся в сердцеИ тетиву нацепить и стрелу прострелить сквозь железо.Может быть, сильно напрягшись, в четвертый он раз и надел бы,Если б его не сдержал Одиссей, кивнув головою.К ним обратилась опять Телемаха священная сила:«Горе! Как видно, всегда я останусь негодным и слабым,Или же молод еще, не могу положиться на руки,Чтобы суметь отразить человека, напавшего первым!Ну-ка, теперь попытайтесь и вы, кто меня посильнее,Гладкий лук натянуть. Пора приступить к состязанью!»Так сказавши, на землю он лук опустил ОдиссеевИ прислонил его к гладкой и крепкой дверной половинке,Рядом с луком к кольцу и стрелу острием прислонивши.Сел после этого в кресло, которое раньше оставил.Тут к женихам Антиной обратился, Евпейтом рожденный:«Встаньте и все по порядку один за другим подходите,С места того начиная, откуда вино нам разносят».Так сказал Антиной. И понравилось всем предложенье.Первым меж всеми Леод поднялся, Ойнопом рожденный.Был он у них предсказатель по жертвам и возле кратераВ зале обычно сидел, в глубине. Одному лишь ЛеодуБыли бесчинства противны, и всех женихов осуждал он.Первым лук Одиссеев он взял с медноострой стрелою.Стал, взойдя на порог, и лук натянуть попытался,Но натянуть не сумел. Непривычные, нежные рукиОчень скоро устали. И он к женихам обратился:«Не натянуть мне, друзья! Пусть попробуют также другие!Многим знатным мужам принесет этот лук огорченье, –Духу их и душе. Гораздо желаннее разомВстретить погибель, чем жить оставаться, все то потерявши,Из-за чего мы сходились сюда, что желали вседневно.Может быть, кто и теперь надеждою полон, желаяВ жены взять Пенелопу, супругу царя Одиссея.Каждый, однако, кто лук натянуть попытается тщетно,Пусть другую себе ахеянку ищет, дарамиСердца ее домогаясь. Она ж за того пусть выходит,Кто принесет ей всех больше и кто ей судьбою назначен».Так он громко сказал, и лук опустил Одиссеев,И прислонил его к гладкой и крепкой дверной половинке,Рядом с луком к кольцу и стрелу острием прислонивши.Сел после этого в кресло, которое раньше оставил.Гневно напал Антиной на Леода и громко воскликнул:«Что за слова у тебя сквозь ограду зубов излетели!Страшные, тяжкие! Слушаю их, возмущаясь всем сердцем!Многим, конечно, мужам принесет этот лук огорченье,Духу их и душе, – раз ты натянуть не умеешь!Видно, почтенная мать не таким родила тебя на свет,Чтобы уметь со стрелами справляться и с луком упругим.Значит ли это, что также другие его не натянут?»Так сказав, к козопасу Меланфию он обратился:«Живо огонь разожги в обеденном зале, Меланфий!Там табуретку большую поставишь, покроешь овчиной,Сала круг нам большой принесешь из готовых запасов,Чтобы мы, юноши, лук разогревши и смазавши жиром,Силу на нем испытали, к концу приведя состязанье».Неутомимый огонь разжег средь столовой МеланфийИ табуретку большую поставил, покрывши овчиной;Сала круг им немалый принес из готовых запасов.Лук разогрев, женихи его пробовать стали. ОднакоЛука согнуть не смогли. Не хватило для этого силы.Делать не стали попыток других Антиной с Евримахом,Всех женихов вожаки и первые знатностью рода.Вышли меж тем свинопас и коровий пастух ОдиссеяИз дому – вместе, один и другой одновременно. СледомВышел за ними и сам Одиссей, на бессмертных похожий.После того как они вне двора и ворот очутились,Голос повысивши, с ласковой он обратился к ним речью:«Вы, свинопас и коровий пастух, – я сказал бы вам слово…Или уж мне промолчать? Но сказать меня дух побуждает.Как бы держались вы, если б откуда-нибудь появилсяВдруг Одиссей и его к нам сюда божество принесло бы?Стали бы вы помогать женихам иль ему, Одиссею:Прямо скажите мне то, что дух вам и сердце прикажут».Так на это в ответ коровий пастух ему молвил:«Зевс, наш родитель! О, если б исполнилось это желанье!Пусть бы вернулся тот муж, пускай бы привел его бог к нам!Ты бы узнал, каковы у Филойтия сила и руки!»Всем бессмертным богам и Евмей свинопас помолился,Чтобы в свой дом, наконец, Одиссей многомудрый вернулся.После того как он их настоящие выведал мысли,К ним он обоим тогда обратился с такими словами:«Дома я! Это я сам! Претерпевши несчетные беды,Я на двадцатом году воротился в родимую землю.Между рабов моему возвращению рады, я вижу,Вы лишь одни. Не слыхал я, чтоб кто и другой между нимиВечным богам о моем возвращеньи домой помолился.Как оно будет, обоим вам полную правду скажу я:Если моею рукой женихов божество одолеет,Вам обоим я жен приведу и имущество дам вам,Рядом с моим вам построю дома. И вы будете обаМне, как товарищи сына, как братья его по рожденью.Вам я и признак могу показать, по которому ясноМожно увериться, кто я, и всякие кинуть сомненья.Вот он – рубец, нанесенный клыком кабана мне, когда мы –Я и сыны Автолика – охотились в долах Парнаса».Так сказав, от большого рубца он лохмотья откинул.Лишь увидали они, лишь в подробности все рассмотрели, –Кинулись оба в слезах к Одиссею, обняли руками,В голову, в плечи любовно и жарко его целовали.Голову, руки в ответ и сам Одиссей целовал им.Так, в слезах, и покинуло б их заходящее солнце,Если бы сам Одиссей не сдержал их, промолвивши громко:«Будет вздыхать вам и плакать, а то кто-нибудь вдруг увидит,Выйдя наружу из дома, и всем, кто внутри там, расскажет.Поочередно входите, один за другим, а не вместе.Первым я, вы же после. И вот что да будет вам знаком:Все тут, сколько ни есть женихов благородных, конечно,Дать ни за что не позволят мне лук и колчан со стрелами.Ты же, Евмей богоравный, мой лук понесешь через залу,Прямо ко мне подойдешь и отдашь мне. А женщинам скажешь,Пусть они тотчас запрут все двери от комнат служанок.Если же кто или стоны мужчин, или грохот услышитВ нашей ограде, пускай из комнат никто не выходит,Каждая пусть у себя своим занимается делом.Ты ж на воротах двора, Филойтий божественный, крепкийЗасов задвинешь, веревкой его закрепивши немедля».Кончив, в двери вошел он для жизни удобного дома,На табуретку там сел, которую раньше оставил.За Одиссеем божественным оба раба появились.Лук в руках между тем уж вертел Евримах непрерывно,Там и тут его грея на жарком огне. Но и так онЛука не мог натянуть. И стонал благородным он сердцем.В гневе слово сказал, наконец, Евримах и промолвил:«Только одно огорчение мне за себя и за всех вас!Но я не столько о браке скорблю, хоть и это мне горько, –Много ахеянок есть и других на Итаке, омытойВсюду волнами, равно как и в прочих краях наших разных, –Сколько о том, что такими бессильными мы оказалисьПред Одиссеем, подобным бессмертным богам, и не можемЛука его натянуть! Позор нам и в дальнем потомстве!»Так ответил ему Антиной, Евпейтом рожденный:«Этому ввек не бывать, Евримах! Ты и сам понимаешь.Празднует праздник народ Аполлона-владыки сегодняЧистый. Ну как в этот день натягивать лук нам? СпокойноМожно его отложить. Топоры же оставим на месте:Трудно подумать, чтоб мог кто-нибудь их отсюда похитить,В зал высокий войдя Одиссея, Лаэртова сына.Пусть же теперь виночерпий нам доверху кубки наполнит!Мы совершим возлиянье и лук Одиссеев отложим.Завтра ж Меланфию, коз пастуху, прикажем с зареюКоз привести, отобрав наиболе откормленных в стаде.Бедра их в жертву сожжем славнолукому мы Аполлону,После ж испробуем лук и к концу приведем состязанье».Так сказал Антиной. И понравилось всем предложенье.На руки всем им немедля глашатаи полили воду,Юноши, вливши в кратеры напиток до самого верха,Чашами всех обнесли, возлиянье свершая из каждой.Выпили после того, сколько каждому сердцем желалось.Замысел хитрый тая, сказал Одиссей многоумный:«Слушайте слово мое, женихи достославной царицы!Выскажу то я, к чему меня дух мой в груди побуждает.Вас, Евримах и подобный богам Антиной, всего большеЯ умоляю, – ведь ты, Антиной, предложил так разумноЛука сегодня не трогать и все предоставить бессмертным.Завтра пошлет божество победу, кому пожелает.Дайте, однакоже, гладкий мне лук, чтобы мог испытать яРуки и силу мою, чтобы мог я увидеть, жива лиСила, какою когда-то полны были гибкие члены,Или ее уж во мне погубили нужда и скитанья».В негодованьи надменном кругом женихи зашумели.Страх объял их, что лук полированный странник натянет.С бранью к нему Антиной обратился и так ему молвил:«Странник несчастный! Ума у тебя не осталось ни крошки!Мало тебе, что спокойно теперь ты средь нас, многобуйных,Можешь обедать и долю свою целиком получаешь,Слушаешь наши беседы и речи? Еще никогда тутСтранник иль нищий другой разговоров не слушали наших.Ты отуманен вином медосладким. Большой происходитВред для того, кто без удержу пьет его, меры не зная.Вред большой от вина получил и кентавр многославныйЕвритион во дворце Пирифоя, отважного духом,В гости пришедши к лапифам. Вином повредивши рассудок,Он нехорошее дело свершил в Пирифоевом доме.Горе героев взяло, вскочили они, потащилиВон его через сени и гибельной медью кентавруНос и уши отсекли. А он, повредившись рассудком,Прочь пошел, унося и плоды своего ослепленья.С этой поры меж мужей и кентавров вражда разгорелась.Прежде всего повредил он себе же, вином нагрузившись.Так и с тобой бы, поверь мне, большая беда приключилась,Если б ты лук натянул. Сожаленья ни в ком ты не встретишьВ нашей Итаке. Тебя в корабле мы немедля отправимНа материк, к Ехету царю, истребителю смертных.А уж оттуда тебе не спастись. Так сиди же спокойно,Пей и мечтать перестань в состязанье вступать с молодыми!»Тут ему Пенелопа разумная так возразила:«Нехорошо, Антиной, и неправедно ты поступаешь,Что обижаешь гостей Телемаха, к нему приходящих!Да неужели ты ждешь, что раз этот странник натянетЛук Одиссеев, на руки и силу свою полагаясь, –Он уведет меня в дом свой, и я ему стану женою?Сам никаких он на это, конечно, надежд не имеет.Снова возьмитесь за чаши и духа не мучьте подобнойМыслью себе: никогда не бывать неприличью такому!»Ей на это сказал Евримах, Полибом рожденный:«Многоразумная старца Икария дочь Пенелопа!Что он с собою тебя уведет, неприлично и думать.Мы лишь боимся стыда от мужских пересудов и женских,Чтоб кто-нибудь не сказал меж ахейцами низкой породы:– Сватают худшие люди супругу отважного мужа!Лук его натянуть они совершенно не в силах!А появился чужой человек, забредший к ним нищий, –И без усилья и лук натянул и промаху не дал. –Так они скажут. Для нас же большим это будет позором».Тут ему Пенелопа разумная так возразила:«Нет, Евримах, уж скорей нехорошую славу получатТе, кто, ничуть не стыдясь, достояние все истребляютСлавного мужа. А что же позорного видишь ты в этом?Странник этот – сложенья хорошего, ростом высокий,Может знатным отцом, как он сам говорит, похвалиться,Дайте также ему полированный лук и – посмотрим!Вот что я вам скажу, и это исполнено будет:Если лук он натянет и даст Аполлон ему славу,Я его в платье одену хорошее, в плащ и рубашку,Дам ему также копье, чтоб от псов и мужей защищаться,Дам подошвы для ног, и меч привешу двуострый,И отошлю, куда его дух понуждает и сердце».Ей на это в ответ Телемах рассудительный молвил:«Мать моя, лук этот дам иль не дам я, кому пожелаю!Больше прав на него, чем я, тут никто не имеет, –Ни из ахейцев, кто властвует здесь, в каменистой Итаке,Ни из живущих напротив Элиды, питающей коней,На островах. И никто между них помешать мне не сможетСтраннику лук подарить, при желаньи, хотя бы навеки.Лучше вернись-ка к себе и займися своими делами –Пряжей, тканьем; прикажи, чтоб немедля взялись за работуТакже служанки. А лук – не женское дело, а делоМужа, всех больше – мое! У себя я один повелитель!»Так он сказал. Изумившись, обратно пошла Пенелопа.Сына разумное слово глубоко проникло ей в сердце.Наверх поднявшись к себе со служанками, плакала долгоОб Одиссее она, о любимом супруге, покудаСладостным сном не покрыла ей век богиня Афина.Лук же изогнутый взял и понес свинопас богоравный.Громко тогда женихи закричали в обеденном зале.Так не один говорил из юношей этих надменных:«Эй, куда это лук ты несешь, свинопас неудачник?Вот бестолковый! Вдали от людей, средь свиней, тебя скороПсы твои же сожрут, которых ты выкормил, еслиМилостив к нам Аполлон и другие бессмертные будут».Так они крикнули. Лук положил он, где шел в это время,Многими криками, в зале звучавшими, в страх приведенный.Но со своей стороны Телемах угрожающе крикнул:«Лук отнеси! Не слушайся всех, это кончится плохо!Я хоть моложе, а вот погоди, тебя выгоню в поле,Камни бросая вослед! Ведь намного тебя я сильнее!Если б настолько ж я был превосходней руками и силойТакже и всех женихов, у нас находящихся в доме!Живо я кое-кого, творящего тут безобразья,В ужасе вон бы заставил убраться из нашего дома!»Так сказал он. На речь его весело все засмеялись.Тяжкий гнев, что у них поднялся к Телемаху, улегся.Поднял лук свинопас и понес через зал его дальше,Стал перед сыном Лаэрта разумным и лук ему подал.Вызвав потом Евриклею кормилицу, так ей сказал он:«Вот что велел Телемах, Евриклея разумная, сделать:Крепко-накрепко двери запри от комнат служанок.Если же кто или стоны мужчин, или грохот услышитВ нашей ограде, из комнаты пусть все равно не выходит.Каждая пусть у себя своим занимается делом».Так он громко сказал. И бескрылым осталось в ней слово.Двери закрыла она от комнат, где жили служанки.Молча выскочил вон из дома коровник ФилойтийИ на дворе, обнесенном оградою, запер ворота.Под колоннадой лежал там канат корабельный, сплетенныйВесь из папируса. Им он засов завязал и, вернувшись,На табуретке уселся, которую раньше оставил,За Одиссеем глазами следя. Во все стороны лук свойТот уж вертел и повсюду оглядывал, цел ли осталсяЛук, не попортил ли червь в эти годы рогов его крепких.Так не один говорил, поглядев на сидевшего рядом:«Видно, он в луках знаток превосходный, но это скрывает.Может быть, дома и сам подобный же лук он имеетИль себе сделать желает такой. Как усердно он вертитЛук и туда и сюда, подозрительный этот бродяга!»И говорили другие из юношей этих надменных:«Пусть и всегда чужеземец такое же счастье встречает,Как этот лук натянуть он сегодня, наверно, сумеет!»Так женихи говорили. Меж тем Одиссей многоумныйВзял огромный свой лук и его оглядел отовсюду.Как человек, искусный в игре на форминге и в пеньи,Может на новый колок струну натянуть без усилья,Свитую круто овечью кишку у концов закрепивши,Так натянул Одиссей тетиву без усилья на лук свой.После того он ее попробовал правой рукою.Звон прекрасный струна издала, словно ласточка в небе.Дрогнуло сердце в груди женихов, изменились их лица.Громко Зевс загремел, и знаменье было в том громе.Рад божественный был Одиссей, в испытаниях твердый,Что ему знаменье сыном дано кривоумного Крона.Острую взял он стрелу, что пред ним на столе уж лежалаГолая: все остальные лежали в колчане. АхейцамСкоро самим на себе испробовать их предстояло.Лук за ручку держа, тетиву со стрелой потянул онИ, не сходя с табуретки, вперед наклонясь и нацелясь,Острую выпустил с лука стрелу. Мгновенно чрез дырыРучек всех топоров, ни одной не задев, пролетелаТяжкая медью стрела. Одиссей многоумный воскликнул:«Что, Телемах, не позорит тебя чужеземец, в столовойСидя твоей? Я и в цель ведь попал и не долго трудился,Лук напрягая большой. Не совсем я уж силу утратил.Несправедливо бесчестят меня женихи и поносят.Ну, а теперь нам пора приготовить и ужин ахейцамЗасветло. Нам ведь потом и другим предстоит насладиться,Пеньем с игрой на форминге. Ведь в них украшение пира!»Так он сказал и бровями повел. Опоясался тотчасМедным мечом Телемах, богоравного сын Одиссея,В руки копье медноострое взял и вблизи ОдиссеяБыстро стал возле кресла, оружием медным сияя.