Живописная Кабардино-Балкария. Занимательное путешествие с авторами и героями книг по республике, которую называют жемчужиной Кавказа

…«Каз-Бурун» составлена размером наподобие гекзаметров, и она поется с аккомпанементом пшины, как пели «Илиаду» древние рапсоды. Содержание «Каз-Буруна» следующее: князья Большой Кабарды, потомки Кабарда, старшего сына Инала, хотят посадить для княжения над бесленеевцами одного из своих князей, но у бесленеевцев остался наследником малолетний князь, потомок Беслана, младшего сына Инала, и потому бесленеевцы сопротивляются. Князья Большой Кабарды вооружаются. Бесленеевцы, как слабейшие, приглашают в помощь все закубанские черкесские племена и крымского хана. Собираются все закубанские воители. Здесь поэт делает описание всех народов и князей, участвующих в союзе, вычисляет дворянские роды. Скопище поднялось и двинулось в Большую Кабарду. Кабардинцы также собрались, заняли позицию на реке Баксане и укрепили ее опрокинутыми арбами. Завязывается бой, темиргоевцы и бжедухи показывают чудеса храбрости, растаскивают арбы, врываются в укрепление. Победа остается за закубанскими черкесами, и кабардинцы отказываются от своих притязаний. Этим кончается поэма»[4].

…Здесь же, неподалеку, можно непосредственно соприкоснуться еще с одним из преданий – якобы именно на находящейся поблизости горе Махогапс покоится прах Кабарда Тамбиева. Вот что писал М. Владыкин, побывавший здесь в 1872 году, в своем знаменитом «Путеводителе и собеседнике в путешествии по Кавказу»: «Переправившись через Баксан и проехав в аул Атажукина, мы скоро стали взбираться, как велел Измаил, на гору Махогапс. Взобрались на вершину и увидели кучу камней, обнесенную полуразвалившимся плетнем.

– Здесь! – сказал Бек-мурза.

– Это могила, – пояснил Джамбот, – Кабарды Тамбиева, родоначальника кабардинцев.

Я оглянулся кругом и был поражен внезапно открывшейся панорамой. Лучшего места для могилы своего родоначальника не могла выбрать народная фантазия. Перед нами, внизу, как на ладони, была вся прежняя Кабарда, из которой, как острова из моря, вырастали пятигорские горы: Бештау, Машук и др.; вправо было Чегемское ущелье, за которым тянулась бесконечная линия Черных лесных гор; впереди их необозримая равнина сливалась с горизонтом, по ней бежали кабардинские речки и Терек, терявшийся у Моздока (около 150 верст от Пятигорска); влево, полное грозовой тучей, чернело Баксанское ущелье, а над ним возвышался Эльбрус, от которого тянулась бесконечная снеговая цепь, замыкавшая южную сторону панорамы. Кругом была мертвая тишина. Я сел на камень и любовался картиной»[5].

Кстати говоря, из данного путеводителя практически ничего нельзя узнать о быте, обычаях и традициях местного населения – никаких систематизированных знаний, одни поверхностные наблюдения, категорические выводы, взгляд, так сказать, поверх голов. Суждения, вступающие в явное противоречие с авторской преамбулой: «Кавказ для каждого русского путешественника представляет одну из самых интересных стран мира. Здесь все интересно: и природа, и люди». И поэтому более к путеводителю М. Влыдыкина мы не обратимся.

Места здесь не только живописные, но и таинственные, особенно когда речь заходит о так называемых кызбурунских холмах. Вот что писала одна из центральных газет: «Холм Кызбурун – возвышенность, которую в Кабардино-Балкарии считают чудодейственной. С некоторых пор сюда тянутся паломники и археологи. Одни уверены, что это кладбище мусульманских праведников. Другие – что скифские захоронения. Установить истину не позволили местные жители, не желающие, чтобы кто-то осквернял усыпальницу. Люди оберегают красивую легенду холма.

Местная жительница Зурияна Кунашева с детства видела ангелов. Они «сообщали», какие ритуалы следует соблюдать во время намаза. Однажды Зурияна увидела сон: курган около селения светился. А потом как-то утром, перед рассветом, на Кызбурун пришла группа людей, которые заметили, что он горит неземным огнем. Люди усердно стали молиться, и большинство избавилось от болезней! Очень скоро весть о чудесных исцелениях на холме разнеслась по республике. Экстрасенсы зафиксировали над Кызбуруном мощное положительное поле. Правда, научных исследований вблизи холма не проводилось. И все-таки есть у него вполне «ощутимые» особенности: земля всегда теплая. А по весне, когда вокруг все зеленое, курган выделяется желтым цветом травы»[6].

Как и всегда бывает, действительность оказалась несколько иной. Место, о котором так много писалось, мы искали достаточно долго – сельчане посылали нас то в одну сторону, то в другую, кое-кто вообще не мог понять, о чем идет речь, пока, наконец, не нашелся «краевед», знающий всё и обо всем.

Внешне так называемый священный холм мало отличим от других – такой же поросший зеленой травой, с достаточно пологим верхом. Взобраться на него совсем просто, на вершине видны следы раскопок. Из книги «Древности Кабардино-Балкарии» можно узнать, что кызбурунские курганы ученый Б. Е. Деген-Ковалевский, исследовавший их в 1932 году, относит к XIV–XV векам.

Земля на кургане действительно теплая, но и день, когда мы побывали здесь, был отнюдь не холодным…

По дороге в Баксанское ущелье расположен один из самых протяженных населенных пунктов Кабардино-Балкарии – Заюково. Посмотрите на цифры на спидометре при въезде в него и выезде – 12 километров! Именно на столько протянулось ныне это кабардинское селение. Кстати говоря, в путеводителе по Кабардино-Балкарии, вышедшем в 1971 году, цифра эта ровно в два раза меньше, то есть уже в ближайшем времени селения, лежащие по трассе, сольются, превратившись в единый мегаполис. (Хотя понятно, что употребление второй составляющей этого слова – полис с греческого «город» – не совсем уместно.)

Само название Заюково (Зеикъуэ) в переводе с кабардинского означает «Кизиловая долина», и до своего переименования в 1920 году данный населенный пункт назывался Атажукино. С чем было связано переименование, понятно – князья у новой власти были не в чести, хотя один из носящих эту фамилию – Измаил-бей Атажукин – личность поистине легендарная. Участник взятия знаменитой турецкой крепости Измаил (1790), отмеченный «за храбрость и усердие» великим полководцем Александром Суворовым, в совершенстве знавший несколько языков, в том числе французский, он обрел бессмертие благодаря поэтическому гению Михаила Лермонтова, создавшего поэму «Измаил-Бей». «Между кизиловых дерев / Аул рассыпан над рекою; / Стоит отдельно каждый кров / В тени под дымной пеленою», – это об Атажукино и одновременно о Заюково.

Представляют интерес слова врача Ф. П. Гааза, чье имя связано с исследованиями Кавказских минеральных вод: «…Во время моего вторичного посещения Константиногорска узнал от черкесского князя Измаила-бея, что позади Бештау действительно существует горячий источник, что он сам купался в нем и что он охотно меня бы туда проводил. Я очень обязан князю Измаилу-бею и всякий, кто будет пользоваться этими водами, также будет благодарен за любезность и обязательность в доставлении необходимых проводников и устройстве поездки к этим водам»[7].

Именно Измаил Атажукин является автором выражения, ставшего крылатым: «Благоразумие наших предков, которых память нам любезна, советовало нам жить под защитой великого государства Российского». Живут в народной памяти и многие высказывания другого знаменитого атажукинского мудреца – Жабаги Казаноко. Вот что пишут известные кабардинские ученые Заур Налоев и Адам Гутов, составители монументального труда «Сказания о Жабаги Казаноко»: «История знает немало национальных героев, которые с наибольшей полнотой воплощали в себе прогрессивные тенденции эпохи, и одним из них был знаменитый кабардинский мудрец Жабаги Казаноко, чей образ вошел в устное творчество многих народов Северного Кавказа как эталон мудрости, справедливости и рыцарской доблести и до сих пор продолжает оказывать благотворное влияние на мышление и поведение людей. Еще при жизни он так полюбился простому народу, что после его смерти разноязыкие племена региона стали причислять его к своим этническим героям. Характерно в этом смысле балкарское предание, согласно которому Чегемское и Баксанское ущелья оспаривали честь считаться родиной мудреца. В Кабарде же слово, приписываемое ему, всегда пользовалось авторитетом истины: чтобы прекратить самый жаркий спор, было достаточно привести соответствующее казаноковское изречение»[8].

Жабаги Казаноко (чьи даты жизни ученые определяют лишь примерно – 1685–1749) в истории отведено место гражданского реформатора, дипломата, но в первую очередь – народного мудреца, моралиста. «Жабаги – мыслитель, аналитик и знаток человеческих душ. Он объединяет в себе черты многих героев мирового фольклора: мудрый судья, как Соломон; остроумный и неподкупный борец против зла и глупости, как Ходжа Насреддин; справедливый законодатель, как Ману, глубокий философ, как Сократ. …Сверх того – находчивый посол, великий воин, мудрый семьянин и опытный крестьянин»[9].

…Рассказывают, как-то построили в Кабарде большой красивый склеп и искали того, кто скажет о нем лучший хох. Победителем признали Жабаги, произнесшего следующее: «Пусть этот склеп будет всегда красивый снаружи и пустой внутри».

…Рассказывают, когда Жабаги проезжал мимо одного аула, из него выскочила ватага всадников. На предложение поберечься их, высказанное попутчиками, мудрец ответил: «Среди них нет ни одного, кому бы я сделал добро, чтобы потом он меня преследовал».

…Рассказывают, что к Жабаги приехал гость, искавший ответ на вопрос: что закон, что правда. Вот как ответил Казаноко: «Если в селе живут две тысячи человек и если тысяча пятьсот человек остались без штанов, а остальные пятьсот ходят в штанах, бесштанных нельзя срамить. Срамны те, кто в штанах, потому что они не похожи на большинство. Что большинство делает, то и закон, что большинство говорит, то и правда. Народ всегда прав».

Вот такие хабары (с кабардинского – «рассказы»), не потерявшие и поныне своей актуальности. Так что остановитесь у памятника кабардинскому провидцу, установленному на окраине Заюково, прикоснитесь к прошлому, вглядевшись в лицо мудреца, твердо убежденного: «Кто со временем в ладу, тот и есть доблестный муж».

Много доблестных мужей воспитало Заюково. Один из постоянных авторов нашего издательства, уроженец селения Мухажид Кушхов написал целую книгу о своих земляках, перечислив большинство из них поименно (Портрет Заюково в миниатюре. Нальчик: Эль-Фа. 2004). Нашлось в ней место и близким нашим друзьям – Нурби Жиляеву, страстному книголюбу, сделавшему свою личную библиотеку народной, создавшему сельский музей. И Мухамеду Хафицэ, знакомство с которым для авторов этих строк почти 40 лет назад оказалось, как впоследствии выяснилось, судьбоносным. Свою жизнь Мухамед посвятил адыгским репатриантам, установлению связей с зарубежными соотечественниками; созданные им книги, редактируемая им национальная газета внесли особый, поистине неизмеримый вклад в воссоздание подлинной истории кабардинского народа.

…Буквально сразу за памятником Жабаги еще один величественный монумент – «Скорбящий горец» (скульптор Х. Крымшамхалов), он установлен у поворота, ведущего в балкарское селение Кёнделен (слово это означает «поперек» – от одноименной речки, впадающей в Баксан практически под прямым углом).

Поверните вправо, уверяем, не пожалеете, ибо, проехав селение по верхней дороге, уходящей влево, вы попадете в Тызыльское ущелье, столь величественное, потрясающе красивое и неповторимое, что, побывав здесь раз, впоследствии постоянно ловишь себя на живущем где-то внутри желании вернуться. Еще раз вслушаться в шум гремучей кипенно-белой речки, поразиться величию горных великанов, полюбоваться водопадами, спадающими с невероятной – в десятки, а то и сотни метров – высоты.

Их, водяных ручьев, с правой стороны ущелья, практически отвесно уходящей в небесную синь, так много, что в иные моменты – когда блестящую на солнце мельчайшую капельную пелену ветер разносит на десятки метров – кажется, они, находящиеся на значительном расстоянии друг от друга, вот-вот сомкнутся. Зрелище это чем-то напоминает производство воздушной ваты, когда из сахарных крупинок (в нашем случае – водяных капель) на глазах возникает неизвестно откуда огромный, постоянно меняющийся шар (вернее было бы сказать – веер) – блестящий, хрупко-беззащитный, радостно-сверкающий. Радуги, так удобно примостившиеся на струях водопадов, в какой-то момент сходятся, перекрещиваются, и кажется, что они, словно двигающиеся по водяной пелене, живые.

Жаль только, что лицезреть эту волшебную картину могут немногие. Функционировавшая в советские времена турбаза «Тызыл» заброшена, ее двухэтажные корпуса разрушаются буквально на глазах, дорога во многих местах перекрыта оползнями. И если небольшие из них еще как-то расчищали, то последний – перекрывший дорогу на десятки метров – оказался не под силу бульдозеру местного сельхозпредприятия.

Приходится оставлять машину и добираться до интересующих тебя объектов пешком. А их здесь немало. Подмывающая отвесные берега река то и дело обнажает могилы, в которых чаще всего находят кувшины с солярными знаками, свидетельствующими, что люди жили в этих местах многие столетия назад. Сказать нечто большее достаточно сложно, так как научные археологические изыскания здесь практически не велись. В книге «Древности Кабардино-Балкарии» отмечены Гунделенские 1-е катакомбы, которые «расположены в нескольких километрах западнее с. Гунделен, восточнее г. Кинжал, в урочище «Тызыл» (ущелье р. Тызыл). Судя по документации Кабардино-Балкарского краеведческого музея, в разрушенных здесь еще в довоенные годы катакомбах найдено несколько предметов (глиняные кружечки с сосцевидными налепами, серолощеный кувшинчик с оттянутым венчиком-сливом и др.), характерных для середины – 2-й половины I тыс.» [10].

А ведь есть в Тызыле места поистине удивительные, изучение которых могло бы раскрыть немало тайн прошлого. Чего стоят одни наскальные рисунки, выполненные густой коричневой краской (охрой?). Вот как описывает их ученый Исмаил Мизиев: «…На самом верху – круг, разделенный на четыре равные части. Ниже, чуть левее, всадник с луком, справа какое-то фантастическое животное. Немного поодаль от них, уже у стыка склона с отвесной скалой, на потолке небольшого навеса, высотой едва больше метра, нарисованы той же краской шеренгой выстроенные какие-то непонятные животные. Напоминают они фантастических «петушков»[11].

Мы давно мечтали воочию увидеть рисунки древних живописцев – знали место их расположения, были уверены, что сможем добраться до скального карниза самостоятельно, тем более, что до него от дороги казалось совсем близко – на глаз, какие-то две-три сотни метров; одолеть их можно за полчаса, час от силы. Но уже практически первые шаги показали: предстоит нелегкое и весьма опасное восхождение. Начиная от дороги, склон так круто уходит вверх, что взбираться по нему можно, только цепляясь за траву. Удовольствия от такого подъема немного, но главное – скорость увеличить весьма проблематично; и спустя время, отведенное нами на весь путь, мы оказались лишь под козырьком горы. Над этим своеобразным гротом – сырым, сочащимся, с ракушками, впаянными в каменные стены, отделяемым от внешнего мира узкой пеленой воды, спадающей с многометровой высоты, – и располагались интересующие нас рисунки. Чтобы добраться до них, надо было пойти вправо, пролезть через узкий – сантиметров 35–40 – лаз в скале, уходящий отвесно вверх – что-то около двух метров, которые можно одолеть, если кто-то тебя подтягивает сверху. И дальше двигаться по сплошным зарослям мощных лопухов и жгучей крапивы, вымахавших выше человеческого роста.

Двоим из нас, наиболее худощавым, после ряда попыток сие удалось, а третий, в силу своей более широкой комплекции, застрял и в конце концов решил двинуться в обход, минуя лаз снизу. То, что решение было ошибочным, ясно стало практически сразу – лаз обойти удалось, но дорога наверх оказалась отрезана скальным выступом, да к тому же столь отвесным, что преодолеть его без альпинистского снаряжения не было никакой возможности. Оставалось идти вправо по отвесному козырьку, который, как оказалось, и не думал пропускать наверх. Уходя все дальше от цели, один из авторов этих строк в какой-то момент очутился над такой пропастью, что сердце усиленно запрыгало от открывшейся внизу бездны. Резкий, в большей степени неосознанный рывок вверх внезапно привел туда, откуда, как вскоре выяснилось, не было хода ни вправо, ни влево, ни выше, ни, что удивительно, вниз.

Оказавшись в роли озверевшего попа Федора, оставалось перебирать возможные варианты спасения. Понятно, что пожарники, вызволившие неудачливого искателя двенадцати стульев, отпадали сразу – жаль, но лестниц длиною в сотни метров еще не изобрели. На дельтапланеристов, как подсказывала практика, рассчитывать не приходилось. На спутников, ушедших весьма далеко, тоже – на жалобные призывы если уж не о помощи, то сочувствии никакого отклика не последовало. Оставалось вызволять себя самому. Впрочем, в те мгновения было отнюдь не до иронии. Особенно в момент, когда, нащупывая возможный спуск, начал потихоньку двигаться вниз и не заметил, что склон, внезапно закончившийся отвесным скальным выступом, продолжался лишь где-то метрами пятью-шестью ниже. Совершив невероятный кульбит через себя, – ползучие травяные растения, облепившие спортивные штаны и так сковывавшие продвижение, самортизировали в какой-то мере падение, – покатился, подминая под себя шляпы лопухов и передергиваясь от крапивных ласк. До многометрового обрыва, под которым бурлила река, оставалось всего ничего, когда удалось зацепиться за торчащий острый камень. Видно, провидение было действительно на нашей стороне.

Честно говоря, после таких приключений не хотелось больше испытывать судьбу, тем более, что и спутники, хоть и пошли единственно возможной дорогой, заплутали в лопухово-крапивных джунглях и также не смогли подняться на скальной козырек. Но сопровождавший нас в следующей поездке по Тызылу уроженец селения Кёнделен Аниуар Життеев, чья увлеченность историей, бережное, поистине сыновнее отношение к прошлому достойны всяческого уважения, убедил, что добраться до рисунков нам вполне по силам. Уже знакомая дорога до лаза, которую, следуя за проводником, мы одолели куда как быстрее. Сам лаз, так же достаточно просто покорившийся и… отвесная, над глубокой пропастью, узкая тропка, вьющаяся по прилепившемуся козырьку, идти по которой можно только боком, прижавшись спиной к стене. И так с добрый десяток метров. А потом тропка просто обрывается и продолжается через метр или что-то около того. То есть, чтобы оказаться на другой стороне, надо поднатужиться и перепрыгнуть, забыв о глубине бездны, открывающейся внизу.

Здесь весь наш героизм вмиг куда-то улетучился, сменившись неистребимым желанием как можно скорее двинуться в обратный путь. Убеждения Аниуара, что потом будем жалеть, ведь осталось пройти каких-то 15–20 метров, что пережитое и увиденное сегодня останется в памяти навсегда, что это совсем не страшно – перешагнуть через пропасть, не находили отклика. И когда его рука, протянутая все это время в сторону одного из пишущих, готова была уже опуститься, вытянул свою и сам не заметил, как оказался по ту сторону козырька. Действительно, рисунки оказались совсем рядом. Вернее то, что от них осталось. За те тридцать лет, что прошли с момента, как их описал Исмаил Мизиев, многие из них практически слились с текстурой скалы, иные исчезли совсем, но несколько по-прежнему хорошо различимы. И это удивительно – столетиями выжигаемые солнцем, поливаемые дождевыми струями, выбиваемые колкой снежной крошкой – они являют миру взгляд художника прошлого. Почему он оставил свое послание потомкам именно здесь, в месте, столь недоступном для людей, так подверженном воздействию природных сил? Какими, побеждающими время, красками пользовался? Как, с помощью чего творил, ведь некоторые рисунки расположены на высоте от 2 до 3 метров от высоты скального выступа? Что, какие сведения, мысли, чувства хотел донести до нас? К сожалению, вслед за ученым остается констатировать, что «эти рисунки весьма загадочны, и мы вряд ли сможем понять их, потому что уж больно скудны подобные памятники в наших районах… относительно же времени этих рисунков говорить чрезвычайно сложно. Можно только полагать, что они относятся к эпохе средневековья»[12]. С последним мы поспорим чуть ниже.

Здесь, на многометровой высоте, на узком козырьке, прилепившемся посредине грандиозной скалы, прошлое так явственно и зримо открылось перед нами, что, казалось, где-то рядом, только посмотри внимательно (не под тем ли низким пещерного типа лазом?), притаилась невидимая дверь, ведущая через века в удивительный тоннель, позволяющий совершить путешествие во времени. Солнце освещало желтое полотно скалы с разбежавшимися по нему фигурками неведомых животных, силуэтом всадника, и от этой композиции невозможно было оторвать взгляд, она притягивала и будоражила… «Вот видите, – сказал Аниуар, – какую картину вы могли не увидеть». И, хитровато улыбнувшись, добавил: «А в соседнем ущелье есть целая стена подобных рисунков. И их еще никто не описал». «Где?»– воскликнули мы чуть ли не в унисон, подавшись вперед, забыв о высоте, на которой находимся. «В Урды. Но добираться туда намного труднее. Многие годы там никто не бывал. Троп нет, все заросло…» – «Мы согласны, мы справимся…».

Впрочем, здесь авторы несколько забегают вперед. Из знаменитого отчета братьев Нарышкиных известно, что «в ущелье реки Гунделен, в 20-ти верстах приблизительно от впадения ее в Баксан, есть остатки старинных памятников, кладбище и развалины на самом берегу реки. Местность эта едва доступна пешеходам, ибо к ней ведут тропинки, давно размытые весенними водами и весьма опасные. Снизу видно на скале, спускающейся совершенно отвесно, отверстие вроде пещеры, которая заложена камнями или кирпичами. К этому месту ни снизу, ни сверху нет никакого доступа»[13].

Таких пещер, как описанная Нарышкиным, в Тызыльском ущелье несколько; до большинства из них действительно добраться очень и очень затруднительно. Знаем (правда, только со слов местных жителей), что в одной из них весь потолок исписан руническими надписями. Руны, как известно, символы древнейшего письма, во многом заимствованные из латинского алфавита и отражающие религиозные и памятные надписи. Одно из таких посланий запечатлено на каменной скале, что на противоположной стороне турбазы «Тызыл». О чем в нем говорится, нам неизвестно, хотя надпись, по имеющимся сведениям, опубликована в научном сборнике одной из европейских стран. Уже знакомый читателю Аниуар Життеев показал нам места, где река Кёнделен вымыла из своих берегов человеческие останки, керамические изделия, которые, вероятнее всего, принадлежат сарматам, жившим, как известно, примерно с III века до нашей эры до III века нашей эры. Останки мы присыпали землей, а кувшины передали в музей.

Он же, Аниуар, отвел нас к пещере, буквально потрясшей своей волшебной красотой. По тропинке – скользкой, глинистой, со следами от лошадиных копыт, заполненными водой, – через вымахавшие выше человеческого роста безвредные лопухи и весьма жгучие борщовники надо подняться на гору, что невдалеке от турбазы «Тызыл» по правую сторону течения реки. Восхождение, скажем, не из самых приятных – в некоторых местах трава настолько разрослась, что каждый шаг давался с трудом, да к тому же свирепый гнус, который бросался в атаку, пренебрегая страхом смерти и невзирая на самые хваленые противомоскитные средства (правда, такое наблюдается только с 15 июля по 27 августа).

Но, спустившись к пещере (это можно сделать только сверху, цепляясь за деревья и кустарники), забываешь обо всем, буквально теряя дар речи. Вход внутрь горы зарос мхом, по которому, переливаясь на солнце, струится множеством струй и струек вода. Человек, приложив всю свою неуемную фантазию, не смог бы создать столь необычную картину – ощущение, что вода сочится изо рта горы, который, если взглянуть под разными углами, то приоткрывается в улыбке, то хмурится, выражая свое недовольство. Зрелище это возможно рассмотреть только вблизи, так как горный склон настолько зарос зеленью, что издалека ничего незаметно.

Но самое необычное внутри горы. Обойдя водопад справа, обнаруживаешь еще один, достаточно узкий вход, ведущий вначале прямо, а потом уходящий отвесно вниз. Мало того, по нему потоком струится вода. Так что если хочешь попасть в саму пещеру, изволь искупаться в ледяной воде. Спуститься вниз одному трудновато – только по веревке, страхуемой сверху. Преодолев эти 5–6 метров, оказываешься на небольшой ровной площадке и видишь перед собой озеро пронзительной голубизны. Мы не ставили целью вычислить его глубину (она впечатляет – свет от мощного фонаря теряется где-то внизу, так и не достигая дна) и размеры (резиновая лодка позволила проплыть лишь несколько метров до нависающего прямо над водой каменного полога), пусть этим займутся спелеологи. Мы были поражены возникшей перед взором картиной: отблеск света на сочащихся влагой стенах, остатки свисающих сталактитов (печально, но кто-то уже успел отбить их), грохочущая в замкнутом пространстве струя водопада, череп неизвестного животного, буквально впаянный в каменное основание (бедное, как его угораздило сюда попасть!), голубой бриллиант озерной глади, манящей и сверкающей…