Хаозар

Наблюдая за самоотверженными монахами-учёными, Жанна прониклась симпатией к людям. Некоторых «коллег» она даже навещала в открытую. «Алхимики» искренне считали призрачное видение своей «мистической сестрой», ведущей их по пути духовного посвящения, хотя в действительности Жанна понимала не больше их, да и перспектива неожиданно вляпаться где-нибудь в серебро немного нервировала. Одно Жанна поняла определённо: всё, что касалось земных минеральных веществ, для кэлюме не подходило, учитывая разницу в восприятии стихий – к примеру, земной «огонь» вампиры не чувствовали, а земное «серебро» действовало как «огонь»… Предстояло изобретать новую, предназначенную для другой расы «алхимию», подключив неизвестный людям, но жизненно важный для кэлюме фактор – альрома. Однако Жанна уловила самую суть метода и решила, что если ей суждено когда-нибудь собрать вокруг себя сторонников, то она организует сородичей в такой же, как у «алхимиков», закрытый орден посвящённых – специалистов по превращению собственной души.

1

Благодаря в принципе более развитым, чем у людей, духовным силам и природным способностям Жанна быстро достигла значительных успехов и, в частности, действительно научилась не только изменять химический состав любого вещества, но и просто материализовывать вещи из воздуха. Увлёкшись изысканиями, она не учла, что её манипуляции вряд ли ускользнут от Дьёрдя, и забыла, какую опасность представляет отец. Он вроде бы не интересовался её жизнью, дни и ночи проводя в беспробудном пьянстве в гигантском подземном зале, где даже со стен лилось вино. Однако Жанне пришлось пожалеть о своей неосмотрительности, когда однажды за ужином ей любезно подали расчленённый труп одного из её невольных, но старательных сотрудников, талантливого учёного-францисканца. Жанна в замешательстве подняла глаза – отец смотрел на неё и издевательской улыбкой.

– Попробуй, – насмешливо посоветовал он. – У людвы душа находится в крови. Так ты даже лучше с ним сработаешься.

Жанна поднялась и, хотя обычно веля себя очень сдержанно, даже холодно, в этот раз в бешенстве сказала первое, что пришло в голову:

– Берегись, отец. Как бы тебе самому не занять его место. Я тоже умею резать на куски.

Дьёрдь смотрел на неё с неопределённым выражением, но без раскаяния: скорее, он был похож на человека, которому предложили новую, занимательную игру, и вот он пытается понять правила. Потом его мраморно-бледные губы снова сложились в характерную для него злую, вызывающую улыбку.

– Буду только рад, – обронил он.

Жанна поразмыслила и с высоко поднятой головой царственно опустилась на место.

– Отнесите это в мои покои, – повелительно сказала она слугам, указав на «блюдо». Для знакомого смертного она решила сделать исключение и предать бренные останки земле, как полагается у людей. Дьёрдь уловил эту её мысль и взглянул на неё с любопытством. «Повернись ко мне всем своим сердцем и не отталкивай меня из-за моей черноты, потому что солнце изменило мой цвет, а вода покрыла моё лицо и земля загрязнилась от трудов моих», – мысленно процитировала она ему один из алхимических трактатов, непринуждённо попивая люмэ из кубка; Дьёрдь, кажется, ни слова не понял и отвернулся.

1

Пикировка закончилась настороженным нейтралитетом. Жанна подумывала о том, чтобы устроить небольшое показательное выступление – посбивать, например, с пленников цепи, а на обитателей замка наслать временный паралич и посмотреть, как палачам и жертвам понравится обмен ролями – тоже в своём роде круговорот вещества – но решила выждать. Дьёрдь, со своей стороны, видимо, прошёл через похожее искушение и остановился на аналогичном выборе. Обоим ясно было, что история их разногласий всё равно получит неприятное продолжение.

Жанна перешла к экспериментам с альрома. Здесь ей пригодились и отцовские разработки по кристаллам; в глубине души она восхищалась изобретательностью его гения, глубокого, пусть и безвозвратно померкшего, и сожалела о том, что такой блестящий ум оказался недостоин себя самого. «Алхимия альрома» раскрывала новые горизонты в плане владения сознанием вообще. Опыты подвели Жанну к революционному предположению: отпечатки альрома в кристаллах – это и есть фрагменты чужой памяти. Коллективная память расы существует вовне. И она многомерна во времени. Если её потоки подвергнуть целенаправленному воздействию, они станут превращаться, как свинец – в золото. Власть прошлого начнёт ослабевать, и откроется будущее. Жанна пришла к убеждению, что подняться над духовной нищетой их нынешнего существования можно только через очищение общей памяти.

Она принялась экспериментировать, пытаясь уловить в окружающих потоках альрома отблески чужих сознаний, всматриваться в них; порой возникало ощущение, что её личность исчезает, что она может не вернуться. От глубоких погружений в совершенно чуждые здешним условиям энергии у неё так изменялась температура тела, что по возвращении в физический мир ей случалось превратиться в нечто наподобие ледяной статуи или, наоборот, найти всю комнату обгоревшей; иногда после опытов она лежала в бреду или чувствовала себя совершенно разбитой… Потоки альрома подвергали равновесие сознания серьёзному испытанию – как горный водопад, обрушившийся на голову – но Жанна добивалась контроля над движениями своей души, опираясь на свойства минералов. То фокусируя, то рассеивая внимание в кристалле, как луч, она училась замедлять и ускорять ход времени и однажды увидела странный сон.

0

Я спускался по узкой тёмной лестнице, сдавленной между сырых стен. Рассеянный свет дотягивался откуда-то сверху, но туда нельзя было вернуться. Наконец лестница вышла в пустой больничный коридор с выбеленными стенами, будничной скамейкой и рядами одинаковых дверей. Это был нижний этаж больницы, на котором держали только тех, кто никогда отсюда не выйдет. И я знал, что Рада заражена, и вылечить её невозможно, поэтому нужно убить, чтобы другие не заразились, а иначе она всё равно умрёт, и вообще она уже не та, что прежде. И я пришёл, только чтобы с ней попрощаться, но когда увидел её в палате, понял, что она совершенно здорова. Мне сказали, что она ничего не понимает и что ей не будет больно, но она сидела на кровати и смотрела по сторонам совершенно ясным, спокойным взглядом, и улыбнулась мне такой приветливой, беспечной улыбкой. Я просто глазам поверить не мог и неуверенно подошёл к ней, упрямо ища на её лице следы безумия, но их не было.

– Послушай, ты что, здорова? – с ужасом спросил я. Она ласково поглядела на меня и ничего не ответила.

– Но ведь они же тебя убьют, – через силу проговорил я, подумав, что, может, она ещё не знает, но по её лицу было понятно, что она отлично знает и всё, что я хочу сказать, и всё, что они собираются сделать, и ещё больше. Но я всё равно не мог понять, как она может быть такой спокойной и зачем вообще нужен этот абсурд, и почему она оставляет меня одного.

Тут в комнату вошли врачи, уложили её на каталку, пристегнули зачем-то эластичными ремнями, хотя очевидно было, что она вовсе не сопротивляется, и куда-то повезли. Я просто не мог поверить, что всё так и будет продолжаться.

– Да скажи ты им, что ты нормальна! – взмолился я, вцепившись в каталку с краю, но она молчала и словно бы думала о чём-то своём. У меня было такое чувство, как будто меня здесь вообще нет. Ну, допустим, она почему-то не против умереть, но как они могут волочь на смерть совершенно невинного человека? Откуда у них такая уверенность, что это нужно сделать?.. Я беспомощно оглянулся на врачей и понял, что их не остановить, они вообще ничего не слышат, а Рада слышит, но не отвечает. И, наверное, лучше было дать им уйти, заставить себя принять всё это, но я начал орать, как ненормальный, цепляться за каталку, за стены, за врачей, пытаясь заставить их не то что остановиться, но хоть взглянуть на меня. В жизни никогда так не кричал и никого ни о чём так не просил, но никто даже не оглянулся. Они все ушли от меня один за другим, и она ушла вместе с ними.

1

Жанна пришла в себя с таким ужасным чувством, словно действительно кричала без остановки. Горло распухло, ресницы слиплись от слёз, мышцы ныли, как будто она в самом деле пыталась остановить бесконечно идущую мимо толпу. Но, как говорится: «ora et labora». Тяпнув стаканчик люмэ для поддержания сил и умывшись, Жанна принялась размышлять.

Она почти не сомневалась, что видела смерть матери глазами отца. И что эта сцена существует сама, независимо от того, участвует в ней в данный момент кто-то или нет. Она могла прокручиваться раз за разом, нимало не изменяясь, как испорченная пластинка. Таково свойство альрома. Возможно, Дьёрдь даже не видел этот сон и никогда не увидит. Неизвестно, что именно он видел перед тем, как сошёл с ума. Но чтобы освободиться от этих энергий, нужно прожить каждое воспоминание, с ними связанное.

И Жанна снова принялась за поиски. Смотреть кошмары не хотелось, но она найдёт способ с ними справиться.

0

Я сидел возле постели Рады в комнате, которая, наверное, считалась уютной, но мне казалась душной: без окон, с золочёными стенами, лепниной на потолке и пушистым ковром на полу. Вокруг тяжёлой дубовой кровати с тёмным пологом стояло множество оплывших белый свечей, особенно у изголовья, как вокруг покойницы, Рада была одета в белый погребальный наряд, но только она была жива. Лицо её казалось усталым и растерянным, и вообще она побледнела и похудела, хотя по-прежнему выглядела спокойной. Когда я вошёл, она посмотрела на меня как будто с вопросом, словно ожидала, что я ей объясню, что происходит. Я без сил опустился в кресло возле кровати, хотел что-то сказать и так и зарыдал, опустив голову на руки. Мне казалось, у меня больше нет никого на всём свете. А потом я вдруг понял, что это просто невозможно, чтобы мы расстались. Что я верну её хоть из-под земли. Неважно, что такое на самом деле смерть, для меня её больше не было. Я просто почувствовал это в своей душе. Для меня она никогда не умрёт. Мы вечно будем вместе.

– Я не отпущу тебя. Ты никуда не уйдёшь, – сказал я. Она посмотрела на меня с робкой улыбкой и протянула руку, болезненно-прозрачную, казавшуюся невесомой.

– Я буду приходить к тебе, – сказала она словно издалека. – Прощай, – она страдальчески улыбнулась, и вдруг красный свет потёк по комнате, как кровавая река, и её образ растворился, растаял, а красная тьма стала сворачиваться, сгущаться и…

1.

…у Жанны возникло странное чувство, которого она не знала прежде. У рождённых кэлюме в принципе отсутствовало обоняние, они не знали запахов. Первый и единственный раз в жизни Жанна ощутила вязкую, удушливую волну – густой запах крови.

1

Пересекая на следующий день многолюдный общий зал, Жанна предпочла бы твёрже стоять на ногах. Впрочем, нельзя же вечно отсиживаться в подвале. Плюхнувшись на своё место, она с опозданием заметила, какой у Дьёрдя измученный вид – словно его всю ночь резали на куски, и по его злобному взгляду Жанна поняла, что ей предстоит неприятный разговор, который не заставил себя ждать.

– Какого чёрта ты лазаешь по альрома? – без предисловий рявкнул отец, едва войдя в её комнату, куда Жанна поднялась после завтрака, нимало не сомневаясь, что Дьёрдь последует за ней. Очевидно, её духовные успехи от него не укрылись; всё-таки он был изначальным.

Жанна устало откинулась на жёсткую спинку неудобного кресла.

– А какого чёрта ты этого не делаешь? – со скукой поинтересовалась она. Жанна отдавала себе отчёт в том, что опыт и силы отца были огромны, и в глубине души жалела, что он оказался не в состоянии продолжать борьбу. С ним работа пошла бы лучше. Дьёрдь понял её ответ в том смысле, что она рассчитывает на успех в деле, с которым он сам не справился, и злобно усмехнулся.

– Много о себе понимаешь, – возразил он. Жанна прикрыла глаза.

– Будем считать это моей маленькой слабостью, – ровным голосом предложила она. – Кто-то пьёт сутки напролёт, кто-то занимается сексом со всеми своими слугами, кто-то завёл себе гарем – очевидно, от бессмертной тоски по безвременно почившей жене – ну а кто-то, от нечего делать, лазает по альрома.

Даже с закрытыми глазами Жанна чувствовала, как Дьёрдь в бессильной ненависти жжёт её взглядом, сжимая и разжимая кулаки. Грустно, в глубине души она понимала его, но его вечно недовольный, наглый тон просто не оставлял места для сочувствия. Быть снисходительной с ним никак не получалось. Жанна вспомнила мать – жадную до впечатлений, беспечную. Та тоже никого кругом себя не замечала. Да, они были достойны друг друга. Будь Рада жива, с ней тоже пришлось бы разговаривать, как с глухонемой.

– Я… запрещаю тебе… – выплюнул наконец Дьёрдь, словно ядом подавился, – так говорить со мной, и… тем более… лезть мне в душу…

Жанна открыла глаза и холодно посмотрела на него. Потом поднялась – он отступил, словно ожидал, что она сейчас бросится на него.

– Отец, твоё притворство – безрассудство, – терпеливо пояснила она. – Раны, нанесённые общему сознанию, должны быть залечены, иначе дальше будет ещё хуже. Я подозреваю, что раса имеет коллективную душу. Я младше тебя, и то успела заметить, как мы деградируем. Какое-то происходит… я не знаю… дробление, измельчание… – увлекшись, Жанна прошлась по комнате. – Каждое следующее поколение слабее предыдущего. Ты же знаешь, мы такими не были. Мне кажется, что этот мир чужой для нас, что мы здесь случайно… – Жанна умоляюще обернулась к отцу, который смотрел на неё, как на привидение. – Расскажи мне, что тебе известно об альрома? О чём вы тогда спорили… насчёт Пульса?..

При её последних неуверенных словах его лицо побледнело так, что казалось, дальше уже невозможно, и окончательно превратилось в бездушную маску.

– Ничего подобного не было, – провозгласил он с такой торжественностью, словно играл на сцене, и поднял к небу абсолютно безумный взгляд. – Кэлюме всегда жили на этой земле. Никто ничего не знает. Пульс, изначальные – это глупые побасенки, на которые не стоит тратить время. Что касается тебя, дочка, – он перевёл на неё ненавидящий взгляд, – ты с детства страдала галлюцинациями.

На мгновение Жанна засомневалась; он говорил так убедительно. Но потом она почувствовала, что он сочиняет всё это из страха и отчаяния.

– Это неправда, отец, – тихо сказала она. Дьёрдь надменно усмехнулся.

– Это не та правда, которая устраивает тебя, – возразил он. – Ты ведь у нас умненькая, ты уже поняла, что в нашей вероятностной вселенной всё относительно?

Про себя Жанна выразила противнику почтение. Всё-таки Дьёрдь – мастер психологической игры, хоть и кажется порой опустившимся до последнего скотства. А может – мелькнула новая мысль – он только притворяется сумасшедшим?

– То есть тебя текущий вариант устраивает? – вздохнула она и обвела комнату рукой.

– Я уверен, что ничего изменить нельзя, – заявил Дьёрдь с таким самодовольством, словно речь шла о его личной заслуге.

– Тогда не лезь, – прозаически предложила Жанна. Дьёрдь посмотрел на неё, как на безнадёжно больную, и направился к выходу.

– Пульс надо было уничтожить с самого начала, – неопределённым тоном заметил он уже за дверью, и Жанна поняла его ответ в том смысле, что близка к успеху.

2

Я шёл по улице глядя в пятачок асфальта под ногами и раздумывал не лучше ли снять номер в мотеле чем возвращаться домой, правда мысли немного путались потому что я был малость под кайфом. Да и денег кажется не было, во всяком случае недостаточно. Я решил пойти домой потому что вдруг мне позвонил бы Нил, хотя мне казалось что если я ещё раз увижу родителей я кого-нибудь убью. Строго говоря они жалеют что взяли меня я им не родной сын, но раз это такая проблема тогда нечего было и брать. А я вообще не помню своего детства, вроде родители у меня сгорели или что-то в этом роде. Так говорят а я сам не знаю. Мы живём в Бухаресте в старинном доме, в котором от былого величия осталась просторная мраморная лестница почти стоптанная простолюдинами вроде нас, а залы поделены на соты маленьких клетушек, в которых обитает всяческое отребье в том числе мы. Я позвонил в дверь и мне даже открыли, мачеха была заплаканная и сразу ушла. Честно говоря плохо помню, когда я в последний раз был дома. Отчим наверно пьяный спал, потому что меня так никто и не ударил, но тут зазвонил телефон и я ушёл к себе.

Не знаю, может если бы я был не под кайфом и мог несколько более связно выразить свою мысль, Нил не сказал бы, что уезжает. В общем-то я знал что он приехал сюда только на время школьных каникул, просто мне казалось что у нас бессмертная любовь. Конечно характер у меня не сахар, и я бывает могу поломать что-нибудь из вещей, но это потому что мне не хватает слов. Сейчас я понял что всё это время скорее идеализировал Нила он был как бы из другого мира, наверное потому что вырос в более благополучной семье, то есть в некоей семье по крайней мере. Конечно, глупо было надеяться, что он заберёт меня куда-то я честно говоря не знаю где он жил, но мне представлялось что-то светлое, хотя я конечно никогда не обсуждал это с ним. Короче в итоге так получилось, что я молча повесил трубку.

Свет в комнате я не включал и почти ничего не видел. За окном в облаке электрического света горели: сначала верёвки с постельным бельём, потом плавный изгиб крыши, а дальше – высокое ночное небо, совсем прозрачное в сравнении с тем, что близко. И будь я проклят, если на верёвках не висели две простыни: красная и белая. Они раздувались на ветру, и по ним скользили влажные блики уличных фонарей, яркие и одновременно нежные. Я лёг на кушетку под окном, стряхнув с неё какой-то хлам, и кажется что-то разбилось. Вообще я думаю, что окно это скорее угол, хотя как посмотреть.

0.

Ему снилось, что посреди долины течёт глубокая, светлая река. А на дне реки стоит неподъёмная железная ржавая ванна. И поэтому нельзя нырять. Но даже если плывёшь осторожно, всё равно скорее всего ударишься о покатую железную стенку, или заденешь громоздкий чугунный кран с фигурными вентилями, или порежешься обрезком почерневшей водопроводной трубы. Почти никто не мог переплыть реку, не поранившись об ванну. Он сопротивлялся быстрым волнам, стараясь держаться подальше от ванны, и самым странным ему казалось, что все делали вид, будто так и должно быть. Ему не хватало простора и глубины.

1

Жанна открыла глаза и не сразу сообразила, где находится. Потом она всё же поняла, что представшее ей видение хоть и было пережито ею, как настоящее, осталось, по-видимому, в какой-то другой эпохе и цивилизации. Некоторое время она размышляла над причудливым внутренним состоянием молодого человека, чей поток сознания удалось уловить. Она задавалась вопросом: не было ли всё это каким-то символом? Могла ли полученная информация пригодиться в дальнейших исследованиях? Так, например, юноша определённо находился под действием наркотических веществ. Не было ли именно это причиной контакта? Жанна предполагала, что на сознание расы можно выйти с помощью альрома, но так и не поняла, был ли обнаруженный ею молодой человек кэлюме… похоже, что не был. Получается, она проводит опыты наугад? Что, если альрома тут вообще ни при чём?..

Жанна с сомнением перевела взгляд на кристаллы, разбросанные по столу, и решила с целью получения новой информации повторить ровно тот же самый опыт, что и в первый раз, и проверить, изменится ли что-нибудь и что.

0

Мне снилось, что я в большой круглой башне, и скоро меня должны казнить, это уже решено. Впрочем я давно ждала в этой башне приговора и знала, что казнь – лишь вопрос времени. В башне была только одна комната, на самом верху, и в ней только одно окно, очень маленькое и узкое. Из него я видела начало дороги, спускавшейся куда-то под гору, и цветущие деревья.

Перед казнью мне разрешили погулять возле башни. Я спустилась по винтовой лестнице вниз и увидела небольшой двор, а во дворе ждал могучий чёрный конь, мышцы которого бугрились, как стальные, под мягкой бархатной кожей, отливавшей серебром. И я подумала, что раз меня в любом случае убьют, то не всё ли равно, если я немножко сбегу напоследок. Хотя я знала, что мне обязательно помешают уехать, я прыгнула на коня, и мы полетели вниз по извилистой горной тропе. Честно говоря, не знаю, как мне удавалось уклоняться от низко нависших ветвей, а коню – поворачивать на крутых склонах; помню только, что несущаяся мне навстречу тёмная зелень и каменистая дорога доставляли мне огромную радость, ведь я наконец-то дышала полной грудью. Тут перед нами открылась влажная цветущая долина, а в ней – шумная река, и мы с разбегу въехали в воду, подняв тучу брызг. В жизни так не смеялась, не чувствовала себя так легко. Я поняла, как мне ужасно не хватало движения и света.

2.

Проснувшись, Лили уже не помнила свой сон; осталось только ощущение свежести и полёта. Впрочем, ей некогда было сентиментальничать: весь день загружен до отказа. Просмотреть светскую хронику и журналы мод; обзвонить подруг; не меньше четырёх часов придётся провести в салоне красоты, а там уже и до ночи недалеко, учитывая, что сейчас полдень. Выложив себе на тарелку в качестве завтрака пару консервированных персиков (больше ничего в холодильнике не нашлось), Лили глубоко задумалась над тем, какую из лондонских дискотек имеет смысл посетить сегодня. Брайен наверняка снова потащит её в «Атмосферу», и публика там правда собиралась любопытная, но для зрелищности заливали танцпол пеной, и вся одежда пропитывалась жутким синтетическим запахом – в последний раз после свидания с Брайеном платье пришлось просто выбросить, тем более что оно было ещё к тому же порвано. Существовала ещё Саманта, которая давно предлагала собраться большой компанией и просто покататься по ночным улицам… попробовать один спецнапиток в винном баре, другой – в пабе… Саманта – отличная девчонка, наследница одной из богатейших семей Пятой республики, они с Лили вместе учились в колледже. Совсем не зануда, вот если бы только её мобильный телефон умолкал хоть иногда. Да и среди друзей у неё попадались довольно странные личности: как-то раз Лили угораздило оказаться за одним столом с нежнейшей, как цветок, девушкой, которая весь вечер в подробностях рассказывала про свой аборт…

2

…не знаю, как меня не вырвало прямо в тарелку с шоколадным фондю. Кстати говоря, мои родители скептически воспринимают моё увлечение активной клубной жизнью и считают, что неплохо бы мне получить какую-нибудь профессию. Иногда я с ними даже соглашаюсь, особенно наутро, после бурной вечеринки. Но если, например, известно, что в том или ином заведении видели принцессу Элис, для меня это очень весомый повод выйти в свет. Леди Элис для меня – икона стиля, я могу часами обсуждать, во что она одета, её причёску и макияж, и уж тем более её нового мужа – молодой грек, ослепительный зеленоглазый красавец – они недавно вернулись из свадебного путешествия, но вместе я их ещё нигде не видела… что показывает, как я порой бываю далека от светской жизни! Честно говоря, всем лондонским дискотекам я предпочитаю вечеринки в пальмовых рощах Гоа!

Родители у меня – довольно продвинутые люди, совсем не зануды. Хотя на самом деле я приёмная дочь. Но своих у них нет, так что они не скупятся и терпят все мои капризы почти безропотно. Считается, что у меня травмирована психика, так как мои настоящие родители погибли при довольно странных обстоятельствах. Я считаю, что это дело прошлое, но миф о «личной трагедии» развенчивать не тороплюсь, ведь он позволяет мне получать от приёмных предков всё, что я захочу. Кстати говоря, вчера…

2.

…она видела ту самую красную сумку из кожи питона с розой ручной работы на лицевой стороне, о которой читала в «Вог», и так и не поняла, чем кроме цвета и металлического планшета эта «лимитированная серия» отличается от сумок из весенней коллекции. Обсудив новость по телефону с подругами, Лили так и не пришла к окончательному решению: имеет ли смысл покупать сумку? – и безнадёжно опоздала на сеанс талассотерапии, как вдруг позвонил Брайен и пригласил её в «Атмосферу» – Лили просто…

2.

…поверить не могла, что его туда пустят! Этот клуб, кажется, был самым модным местом Лондона, туда вечно стояло три очереди. Одна для тех, кто точно не попадёт, другая для тех, кто по спискам, и третья – для знаменитостей и звёзд первой величины… Оказалось, Брайен как-то исхитрился получить членство, и я согласилась, потому что…

2.

…Джессика уже обзавелась ухудшенной версией белоснежного норкового манто, в котором я блистала на вечеринке в субботу – все только на меня и смотрели. Танцевать в шубке, правда, было жарковато, так что пришлось её снять, и я осталась в облегающем пурпуровом платье с вырезом сзади до талии – в сочетании с гладкой высокой причёской и диадемой Chopard это выглядело потрясающе! Джесс вечно пытается мне подражать и покупает такие же вещи, как у меня, – вот только внешние данные у нас настолько разные, что мой стиль ей совершенно не идёт. Я выгляжу, как настоящая английская аристократка: высокий рост, худощавая фигура, светлые волосы и гладкая розовая кожа, – хотя я родилась в Венгрии. Но с моими настоящими родителями мы жили где-то в глуши, чуть ли не посреди леса, и я толком ничего не помню об этой стране, кроме…