Наследники для наследия

– Конечно Лета, – почти возмутился я, – а кто еще?

– Ну, не знаю… – Макс нагнулся, всматриваясь в ее лицо, – может и действительно она. Я ее вблизи, наверное, больше полугода не видел, да и раньше мельком в основном… Да к тому же ты еще ее так лихо отделал!

– Я?!

– Ну, не я же, – логично заметил друг, – и это совсем не обморок. Это настоящий нокаут. Так сказать, потеря сознания вследствие удара. Возможно легкое сотрясение мозга.

– Легкое сотрясение? – повторил я, цепенея от испуга.

– Может, тяжелое, – добавил он "оптимизма", не прерывая разглядывания пациентки, – Сам понимаешь, я в этой области не спец. А за что ты ее так? Чего не поделили?

– Да ничего мы не делили! Она сама с табурета грохнулась! И нос себе разбила…

– …и шишку тебе на лоб поставила… – заметил Макс, после чего, отвлекшись от разглядывания, повернулся ко мне и подмигнул, – не боись, я полностью на твоей стороне. С табуретки, так с табуретки.

– Ладно, не важно, – отмахнулся я, – сейчас-то что делать?

– Сейчас… – он вновь вернулся к созерцанию жертвы табуретки, – двигать ее наверно не стоит. Можно, наверно, водой ее окатить.

– Сдурел?! – отреагировал я, мгновенно оценив размеры Летиного возмущения.

– А что? Способ как способ. Заодно кровь с лица смоет…

– Да она… – начал я и замолчал на полуслове, призадумавшись. В принципе, друг прав, способ, как способ. Надо же ее как-то в чувства привести. И потом, необязательно же ведро воды на нее лить… – мой взгляд прогулялся по могучей спине одноклассника, – …необязательно мне… Я еще раз прикинул все "за" и "против".

– Можно, наверное, ей просто лицо для начала умыть, – заметил тем временем Макс.

– А давай попробуем, – решился я.

Еще один переход через Лету. В шкафчике ожидает стопка мисок… Прикинув размер лапы Максика, беру самую большую. Воды тоже налил не на донышке. Подхватил кухонное полотенце и обратно …

– Вот, держи, – сказал я, легким шлепком навешивая полотенце на плечо Макса, – макай его в воду и начинай.

Отвлекшись, наконец, от разглядывания, Макс недоуменно покосился на орудие труда, заглянул в подставленную миску, после чего, посмотрев мне в лицо, поинтересовался:

– А почему я?

– Потому что у тебя руки длинней и тебе это легче сделать. А у меня руки заняты миской.

– Но…

– Какие "но"? – возмутился я, – Ты можешь сделать эту элементарную вещь или нет?

– Ну, могу....

– Ну, так сделай!

Насупившийся Макс попытался укоризненным взглядом воззвать к моей совестливой справедливости. Дохлый номер. Мы оба знаем, что я способен заморочить ему мозги, поэтому уже довольно давно, по негласному соглашению, останавливаемся на полдороге, после чего он делает чего я хочу, тем самым сохраняя себе более-менее ясное понимание того, что происходит.

Только не надо думать, что он тормознутый. Я многим способен запудрить мозги. Талант, так сказать. Отчасти из-за этого Макс меня Эльфом и прозвал. Даже не прозвал, а по его словам, просто констатировал непреложный факт. Мол, я настоящее воплощение мелкого веселого духа проказника, и все тут. Не говоря уж ничего о моей рыжей шевелюре.

Правда, ситуация в виде окровавленной неподвижной Леты к веселью как-то не располагала. Зато мрачных сценариев в голове крутилось вагон и тележка. Однако вдаваться в объяснения я не собирался. Поэтому надел маску "Запудрю мозги, сам рад не будешь".

Вздохнув, Макс стянул с плеча полотенце, обмакнул его в воду, поднял руку и… ничего не стал делать.

– Неудобно, – заявил он, – надо бы поближе сесть.

Куда ближе, мне было не понятно, но вслух сказал другое:

– Ну, так сядь. В чем проблема?

– Да ни в чем, – огрызнулся друг и подвинулся ближе к Лете. Потом ему еще что-то помешало. Потом еще что-то… Потом еще.

В конце концов, он буквально завис над Летой. Прям принц, собирающийся поцелуем разбудить спящую красавицу. Просто картинка из сказки. Правда, вместо поцелуя мокрая тряпка, но это не важно. Важно, что Макс сделал это: провел полотенцем по Летиной щеке и слега прошелся ей по губам, смывая засохшую кровь.

Послышалось невнятное бормотание, и принцесса открыла глаза.

– А-а-а! – заорала Лета и попыталась отмахнуться от того чудовища, что зависло над ней.

– A-a-a! – зычно подхватил Макс, почувствовав, как его физиономию бороздят женские коготки.

– А-а-а! – от неожиданности вскрикнул я и опрокинул на них миску с водой.

*Как морочить голову.*

Украшенный двумя полосками лейкопластыря Макс ушел к себе. Даже слова на прощание не сказал. Просто злобно хлопнул входной дверью и ушел. И я его прекрасно понимаю. Ведь человек как лучше хотел. Помощь оказывал. А ему за это физиономию расцарапали, да еще обозвали…

Кем же она его назвала? Ах да, маньяком, монстром и, вот уж точно толкиенистский шедевр, грязным шкодливым гоблином! В долгу Максик, естественно, не остался: его мысли вслух об "истеричности драных кошек", на мой взгляд, достойны быть высечены в камне.

А вот на меня он накинулся абсолютно напрасно! Я же не специально вылил на него воду. Просто незачем так орать. У него же глотка, как иерихонская труба! Как гаркнет, то не то, что миску из рук выронишь, тут самому концы отдать не долго.

Но Монстр моим речам не внял. Наверное, из-за того, что я ему говорил чистую правду, а не пытался навешать лапши на уши. Даже выданная сухая футболка Анота не прибавила ему ни грамма понимания. Переоделся, хлопнул дверью и привет.

Лета тут же ему в ответ прокричала что-то грозное из ванной. Будто он мог ее услышать! У нее душ на полную шумит, да дверь (естественно) закрыта! А он, вообще, уже ушел!.. В общем, о рациональном мышлении говорить не приходится. Одни эмоции. Лично мне этого добра хватило с избытком, поэтому, пока сестрица по новой не начала фонтанировать возмущениями, я ушел к себе.

Самое шикарное, что есть в моей комнате – это окно. Большое, просто огромное, с широким подоконником и прямо напротив двери. Входишь и ничего не замечаешь, так как перед тобой вспыхивает золото осенней листвы. У нас еще дом так стоит, что в лучах солнца все деревья кажутся облитыми огнем. В общем, обалденно красиво, пока, конечно, листья не облетят.

А до той поры, лови момент, любуйся. Подходи к окну и… Как там у классика: "Так взмахнул бы руками и полетел…"

Главное, вниз не смотреть. Потому что куцый замызганный палисадник, упирающийся в гаражи, плюс помойка с впечатанным в грязь мусором, моментом вернут к прозе жизни.

Ну, а меня, как "аборигена", к этому самому окну вообще не тянет. Мой первый взгляд всегда падает на кучку учебников на столе. Это вот у взрослых восьмичасовой рабочий день и законное домашнее время отдыха. У нас же "счастливое детство", поэтому мы вынуждены шесть часов отсидеть в школе, а потом еще два-три часа (в лучшем случае) за домашними заданиями проторчать. И это включая субботы! А воскресения, убитые домашками к понедельникам?! Форменное издевательство, по-моему. Причем узаконенное. Так что хочешь, не хочешь, а приходится усаживаться за стол.

Но прежде чем я решил, с чего начать, раздался требовательный крик:

– Анжи, ты где?

– Здесь, – автоматически ответил я и тут же добавил, – Занят!

Впрочем, мог бы и не добавлять, поскольку дверь уже распахнулась, и моя старшАя, как обычно, без стука, решительно вошла в комнату.

– Ты занят? Чем?

– Знаешь, в школе порой задают уроки, и их иногда приходится делать, – для убедительности, я даже потряс первым попавшимся под руку учебником.

– Остряк, – обойдя меня, сестрица подошла к окну и присела на краешек стола, – значит, твой монстр ушел…

– Это твой монстр, – поправил я ее, – а мой друг.

Лета улыбнулась, но, к моему удивлению, не раздраженно-ядовито, а довольно нежно.

– Что, ку-узен, с чудовищами дружишь?

– Ну, не всем дано хороводы с эльфами водить.

– Хм… – сестрица как бы рассеяно посмотрела в окно. Помнится, в прошлом году я застал ее с подружками, отрабатывающими такой взгляд. Хотя надо сказать, вид из моего окна ей действительно симпатичен. Она даже подумывала поменяться со мной комнатами. Вот только здесь места для ее двух шкафов со шмотками недостаточно. Любовалась сестрица заоконным пейзажем недолго, даже минуты не прошло, как она повернулась ко мне.

– Ты, между прочим, мне не объяснил, зачем понадобилось его звать?

– Никто его не звал, – протянул я скучающим тоном, – Макс частенько заходит ко мне просто так. Ты ведь обычно шатаешься по своим толкиенутым сборищам, поэтому с ним не пересекалась.

– Не менять же мне свою жизнь из-за твоих друзей! – тоном оскорбленной невинности возмутилась Лета.

Озвученная мысль отозвалась во мне растерянным непониманием:

– Ну, и не меняй свою жизнь. Это ж мои друзья, а не твои. Да если б не пара странных обстоятельств, то вы б вообще не встретились.

– Действительно, – сестрица бегло глянула в окно, – Кстати, ты давно его знаешь?

– Третий год. Он к нам позапрошлой осенью в класс пришел.

Глазенки у старшОй моментально стали большие и круглые:

– Он в твоем классе?!

Я кивнул, ожидая услышать идиотский смех. Так всегда бывает: сначала удивляются безмерно, потом ржут. Правда, замолкают быстро. Посмотрят в удивительные глазки Максика, послушают, как он зубами скрипит, и тут же перестают смеяться.

Однако Лета обошлась без всяких "Хи-хи", да "Ха-ха ", лишь во взгляде легкая смешинка мелькнула. После чего она опять картинно уставилась в окно, добавив с грустью:

– Если б я знала, что он такой молодой, то, конечно, вела себя посдержанней. А тут открываю глаза и вижу, – на ее губах снова заиграла улыбка, – перед собой эдакое матерое человечище…

– Да он просто за лето здорово вымахал.

– Не важно, – она царственно взмахнула рукой, словно отбрасывая мои слова, – я пришла не за этим. Что будем говорить родителям?

– А зачем им что-нибудь говорить? – не включился я.

– У тебя на лбу шишка размером с кулак, от табуретки остались одни палочки да щепочки, радио оборвано… Думаешь, вопросов не будет?

Невольно отметив, что о своих проблемах сестренка "забыла" упомянуть, я пожал плечами:

– Можно правду рассказать.

– Шутишь? – неуверенно переспросила Лета.

– Не знаю… Наверное, нет. Меня гораздо больше волнует завтрашняя алгебра, чем объяснения с матерью и Анотом.

– У тебя в руках "История".

– Завтрашняя история меня волнует не меньше алгебры, – парировал я, – если же хочешь что-нибудь придумать, то валяй. Возражений нет. Только дай мне знать, что да как. Кстати, в легенду не забудь включить пару слов о своем разбитом носе…

Фыркнув, Лета оторвалась от стола и направилась к выходу.

– Между прочим, – обернулась она в дверях, – твой Монстр забыл свою рубашку…

– И что?

– Да ничего… – она слегка замялась, – может, отнести ему надо.

– Хорошо, отнеси.

– Я?!!!

– А то кто же еще? – как бы всерьез заявил я, – конечно, ты!

Искреннее Летино недоумение плавно перетекло в прищуренное "Шалишь, парниша", но мое лицо по-прежнему излучало спокойную уверенность в собственной правоте. Однако старшая абсолютно бесчестным образом показала мне язык и я, не выдержав, рассмеялся. Ее ответная усмешка обозначала скорее снисходительность, чем веселье.

– Слабак ты, братец, – констатировала она, картинно поправляя волосы, – мог бы придумать что-нибудь поостроумней, чем эта глупость.

– Ну, почему сразу "глупость", да "слабак"? – автоматически возмутился я, – если ты не можешь посмотреть на случившееся с другой стороны, то зачем же сразу обзываться?

– Анджи, не болтай ерунды. Ведь нет никакой другой стороны! Тебе хотелось меня подловить, но не получилось. А теперь несешь какую-то ерунду. Ты что, всерьез веришь, что я клюну на твои речи и побегу вымаливать прощение у твоего монстра?

– Во-первых, твоего монстра… Мы ведь уже договорились об этом.

– Окей, моего монстра… – с какой-то плотоядной улыбкой согласилась она, от чего идея ее примирения с Максом внезапно показалась мне довольно дельной и весьма многообещающей… Что именно обещающей, додумывать было некогда, поскольку требовалось ковать железо, пока горячо. Внутренне собравшись, я воодушевленно продолжил:

– Во-вторых, ты тут сама пару минут назад высказывалась, что могла бы быть посдержанней…

– По-моему, ты передергиваешь…

– …но, с другой стороны, – не обращая внимания на ее реплику, напирал я, – твою агрессивную реакцию легко понять…

– Вот спасибочки…

– …ты очнулась после обморока и увидела абсолютно незнакомого человека, склонившегося над тобой. Тут действительно не мудрено растеряться. Однако теперь-то ты понимаешь, что никто тебя не собирался ни обижать, ни унижать. Просто произошло небольшое досадное недоразумение. Согласись… – легкая пауза для оценки настроение уговариваемой. Похоже, что она начинала подозревать запудривание мозгов. Такой поворот к критическому взгляду убьет всю мою подготовку. Значит, срочно его нужно сбить, переключив внимание на что-то личное:

– …это очень похоже на тот случай, когда ты, готовясь к школьному спектаклю, наложила на себя грим ведьмы и пошла спросить мнение матери, хорошо ли получилось.

– О!.. – весело рассмеялась Лета, окунаясь в воспоминания, – в жизни не забуду, как она визжала!

Стараясь не выдать своей радости, что сумел отвлечь "клиентку" от скептического рационализма, я слегка подтолкнул разговор в нужном направлении:

– Но ведь ты не собиралась ее специально пугать?..

– Конечно, нет! – послушно откликнулась сестрица, – ты ведь сам только что сказал: я просто подбирала грим для роли…

– Ну, так Макс тоже не собирался тебя пугать, – подхватил я, – Скорей наоборот! Он проявил себя как чуткий, сострадательный человек, способный прийти на помощь и позаботиться о ближнем. Ближним, если не понятно, была ты.

Лета скептически изогнула губы, но чувствовалось, что мои слова попали в благодатную почву.

– Шутки шутками, – продолжал я, – но ведь действовал он из лучших побуждений. А что получил в ответ? Только грубость. Пускай непреднамеренную, но грубость. Так что как ни крути, но получается, что ты как минимум задолжала ему извинения. Не говоря уж о благодарностях. Однако, с другой стороны, после возникшего недоразумения вы вдвоем наговорили столько глупостей, что идея бежать за Максом вдогонку, да еще с извинениями, становится совершенно неприемлемой. Что вам нужно, это начать ваше знакомство сначала. Вот тут вас может выручить забытая рубашка. Ее возврат будет выглядеть как жест примирения. Можно сказать, естественный жест примирения, который даст тебе возможность эффектно показать себя в совершенно новом свете…

– В новом свете… – пробормотала сестрица, переводя свой взгляд с меня в заоконные дали, а затем почти неслышно повторила, – …показаться в новом свете…

– Ну, да, – я постарался придать голосу как можно больше вкрадчивой мягкости, – в абсолютно новом свете. Будешь выглядеть, как разумный человек, который выше случайных мелких недоразумений. Покажешь свою способность переступить через непонимание и начать все с чистого листа. Это ведь так естественно – вернуть человеку забытую вещь…

Взгляд Леты слегка поплыл, показывая близость к трансу, а значит, интонации должны приобрести монотонную мерность маятника:

– Даже ничего не надо говорить… Достаточно просто протянуть руку… и улыбнуться… Ведь одной улыбкой так много можно… обозначить… Просто улыбнуться… Оставив сразу позади… все несуразности… первого знакомства… Он, скорей всего, этого не ждет… и от неожиданности… смутится… может, покраснеет… Такой большой… красный… смущенный… которого можно…

– …поцеловать… – задумчиво прошептала Лета.

– Поцеловать?! – обалдело повторил я за ней и замолчал, пытаясь подобрать слова, поскольку девяносто девять процентов мысленной энергии мгновенно ушло на осмысливание вопроса, как меня вообще занесло в область поцелуев. Мое же хваленое красноречие, тем временем, весьма красноречиво забуксовало на месте, не родив ничего, кроме идиотского: "…ну может только слегка". Вздрогнув, Лета оторвала свой взгляд от окна и уставилась на меня, словно на невиданный фрукт. Но я, еще находясь в словесном ступоре, лишь невольно повторил:

– Слегка… может… только…

Вспыхнувшие глаза сестрицы мгновенно набрали мощность боевых лазеров.

– А ну-ка, Анджей, будь умничкой, – процедила она сквозь зубы, делая шаг в мою сторону, – объясни, что за ахинею ты тут несешь?

– Какую ахинею? – ответил я с искреннем недоумением, – у меня и в мыслях не было говорить о… – слово "поцелуях" чуть не сорвалось с языка, но наконец-то включившиеся инстинкты самосохранения удержали от такой страшной ошибки, – …о какой-то ахинее. Просто, на мой взгляд, Макс за свои действия заслуживает благодарности. Я понимаю, что для тебя был своего рода шок, когда ты его увидела, но теперь, зная, что произошло на самом деле, ты должна по-новому взглянуть на ситуацию. Ведь ты согласна, что Макс действовал разумно и…

– Стоп, братец, – Лета решительно двинулась ко мне, – заткнись!

– Но…

– А не заткнешься, то сделаю вот так, – и она молниеносным движением ткнула пальцем в мою шишку.

– Ай! – невольно вскрикнул я, хватаясь за свой многострадальный лоб, – ты что, сдурела, что ли? Больно ведь!

– Это было "во-первых", – зловеще заявила старшАя, делая шаг назад, – во-вторых, я прекрасно помню, как ты уболтал меня до того, что я поперлась как дура в воскресенье к пяти утра в школу!

– Но ведь это было на первое апреля!

Летина рука подобно разъярённой кобре вскинулась для нового удара.

– Молчу-молчу!..

– В-третьих, – продолжила сестрица, дожигая меня взглядом, – это твой друг. Во всяком случае, был. А если ты хочешь, чтоб так и оставалось, то тебе надо позаботиться и о нем, и о его вещах. Тем более что идти далеко не надо. Вон он, в палисадничке на скамеечке сидит…

Тут же развернувшись к окну, я действительно увидел внизу Макса, только он уже не сидел, а стоял, явно собираясь уходить.

– И в последних, – бросила Лета, снова направляясь к двери, – я б на твоем месте сильно с уроками не парилась.

– Это почему?

– А потому что любой, – сестрица обернулась на пороге комнаты, – кто взглянет на тебя, поймет, что сегодня тебе было явно не до уроков…

Ещё разок ощупав шишку, я вопросительно посмотрел старшОй в глаза,

– Да, это действительно паршиво выглядит, – с любезной ядовитостью подтвердила она и, гордо задрав нос, вышла из комнаты, не забыв напоследок так шибануть дверью, что у меня прямо мозготрясение случилось. С жертвами и разрушениями.

Да какие там разрушения! Скорей тотальное уничтожение. Как цунами вдарило: были мозги – стала жидкая грязь. Даже в глазах от такого перехода поплыло. Причем не в каком-то там переносном смысле, а в натуральную.

А тут еще шишка на лбу яростно запульсировала болью, отчего моя бедная несчастная голова, срезонировав, мощно и протяжно загудела. Вся целиком. Словно колокол, по которому вдарили огромной кувалдой. А потом внутри стало булькать! Или взрываться. То сильней, то слабей. Но все чаще и чаще… И еще нагревалось! Там все кипело!

Обхватив голову руками, я взвыл от боли и страха, но неожиданный спазм в горле запер мой вой внутри, выпустив лишь жалкие хрипы и попискивания. По-моему, из глаз потекли слезы…

И тут взгляд остановился на учебнике. На простом учебнике, который спокойненько, раздражающе спокойненько, падал себе на пол в эдаком неторопливом режиме замедленной съемки.

У меня, понимаешь, в голове светопреставление происходит… А он падает… с неторопливой спокойностью…

Не выдержав такого издевательства, я, откинувшись на спинку, со всей дури, на зависть всяким Пеле и Марадонам, нанес по книженции удар ногой, после чего, внезапно ощутив комфорт кресла, погрузился во мрак.

*А че-то было?*

Звук открываемой двери сверкнул зеленой молнией и я, разлепив глаза, внезапно осознал, что самый странный из виденных мной снов, слава богу, кончился. Правда, радость очень быстро сменилась недоумением, когда мне в лицо впечатался полиэтиленовый пакет с чем-то мягким (опять-таки, слава богу) внутри.

– Вот, – ударил по ушам Летин голос, не давая прийти в себя, – я тебе приготовила, можешь идти…

Убрав пакет с лица, я уставился на стоящую в дверях сестрицу, пытаясь сообразить что, собственно говоря, происходит. Не получилось. Пришлось спросить:

– Куда?

– Куда собирался… – последовал весьма информативный ответ, – только давай быстро, чтоб успеть до прихода родителей вернуться. Понятно?

Я посмотрел на сверток в своих руках, потом в окно. Деревья качали остатками листвы, но подсказки, куда пойти и откуда вернуться, не давали. Пришлось вопросительно смотреть на сестрицу, однако Лета почему-то поняла его иначе.

– Вижу, что понятно, – вынесла она свой вердикт.

– Вообще-то, нет, – честно признался я, но нужного впечатления не произвел. Сестра, лишь громко хмыкнув и, пожелав кончать с придуростями, просто вышла из комнаты.

Пришлось за ответами заглянуть в пакет. Там оказалась рубашка. Причем мокрая и большая. Я в такую пелёночку раза два смог бы обернуться. У Анота и то рубашки поменьше будут. Так к кому нужно ее отнести? И почему она мокрая? Стирали ее, что ли?

Пихнув рубашку в пакет, я решительно встал с кресла, собираясь потребовать у сестры каких-нибудь объяснений.

Но случайный взгляд в сторону нелюбимого шкафа, в момент выбил из меня боевой настрой.

Вообще-то, любимого шкафа у меня нет. У меня он только один и единственный. Просто, когда лет пять тому назад Анот перетаскивал его из Летиной комнаты, я устроил грандиозный скандал, утверждая, что данный предмет мебели откровенно девчоночий, так как у мальчишечьих, по моему тогдашнему убеждению, никаких зеркал на двери быть не может, тем более, таких огромных. Теперь-то я, конечно, не так категоричен, но к шкафу все равно относиться лучше не стал.

А как, спрашивается, к нему относиться, если на тебя вместо тринадцатилетнего подростка смотрит мелкий пацаненок, да еще с огромной шишкой на лбу, игриво торчащей из рыжей челки! Прям какой-то пони-единорог!

Я поначалу даже глазам своим не поверил. Протер их тщательно – не помогло. Подошёл поближе к зеркалу, потыкал пальцем в отражение – оно не изменилось. И только после этого решился потрогать свой лоб, чтоб убедиться. И убедился – "рог" присутствует. Торчал ровно посередине. А завтра, между прочим, в школу! Да я там с таким украшением, в момент гвоздем программы стану! Народ к нам в класс на экскурсии будет ходить, чтоб на меня попялиться. И, главное, в памяти ни малейшего намека, откуда шишка вообще взялась на мою голову.

Впрочем, с отсутствием намеков я явно погорячился, поскольку где-то, на краю сознания, что-то мерещилось. Словно легкое полупрозрачное облачко мелькнуло. Прикрыв глаза, я подхватил его, потянул, начав разматывать воспоминания… В голове внезапно стали возникать смутные картинки: сковородка, Макс, яичница, табуретка, радио, рубашка, Лета, 'История'. Яркий калейдоскоп событий с "привкусом" ненастоящности. Словно сон вспоминаю. Но в руках мокрая рубашка, на лбу шишка, а подо лбом, на лице, недоумение, поскольку "просмотренное" казалось очень правдивым!

Но я ведь спал! Меня разбудил звук открывающейся двери. А до этого мне явно что-то снилось… Или не снилось? Или снилось? Да как теперь в принципе разобраться, что снилось, а что не снилось! Или я еще сплю? У меня ведь случались довольно забавные ситуации, когда снилось, что проснулся. А потом еще раз просыпаешься и тупо смотришь на потолок, пытаясь разгадать, почему еще лежу в постели, если, вроде как, уже одевался и завтракал? А разок такая белиберда снилась, что приходилось целенаправленно заставлять себя проснуться… вот только не я замечал, как засыпал опять. Соответственно, продолжение сна воспринималось реальностью. В общем, на "молоке" случалось обжигаться, поэтому все непонятки скатились к естественному выводу: "Вдруг и сейчас нечто похожее?"

Быстро вернувшись в кресло, я, закрыв глаза, постарался расслабиться, приглашая сонливость. Не вышло. Начал медленно считать овечек… На двести пятьдесят девятой, плюнул на это дело и перелег на кровать. Потом опять в кресло. Ничего путного не выходило. Идея разбудить себя щипанием привела к двум синякам и мрачному осознанию вынужденности сдаваться на милость реальности. Сделав "контрольный выстрел" в виде умывания холодной водой, я заглянул на кухню, где обнаружил лежащий на столе маленький прямоугольничек оборванной розетки и само радио. Отсутствие табуретки намекало на необходимость найти новое посадочное место для семейных ужинов. Сковородка лежала в мойке. Сразу зазудела шишка, словно посылая волны реальности по телу, стало как-то не по себе. Я поспешно развернулся и вернулся в свою комнату.