Черти-Ангелы Натальи Викторовны

* * *

Утро. Разбудил громкий звук. Не будильник, а – курица! Иначе и не назвать это чудо техники. Причём, пожилая курица. На старости лет снесла яйцо, и теперь оповещает белый свет о своём подвиге. Блииин, где ты, что ж так надрываться-то! Дзынь, – жалобно тренькнул где-то на полу. Уронила, прости. А вставать так не хочется!

Любопытно, мне приснился шум, или папа всё-таки вернулся из деревни? Вчера его так и не дождалась. Эх, раз, два, три, – рота, подъём! Присела. Прислушалась. Тишина в квартире. Одиночество острее чувствуется по утрам. Я вздохнула. Интересно, почему? Нет, оно не в тягость, наоборот! Но иногда. Иногда очень хочется, чтоб его нарушили. Особенно в день экзамена. Боишься, жалко себя уже с утра, а поплакаться некому.

Точно знала, что у Лерки сейчас на кухне суета сует! Родители собираются на работу. Очередь к зеркалу. Лера делит с мамой плойку, шутя ругаются и смеются. Пахнет кофе и бутербродами с сыром. Лерка выскочит, опаздывая.

– Ни пуха, ни пера! – услышит вслед.

У Алинки в коммуналке вообще – дым коромыслом! Тут с утра ведётся ревизия котлет, гречневой каши и кто последний не включил свет «в колидоре?». Заведут так, не до страха перед экзаменом! Алинке – лишь бы успеть оба глаза накрасить, до физики ли?

Сушков наверняка за чашкой какао и печеньем с маслом спорит со старшим братом. О политике, музыке, перестройке и гласности. Как пить дать выхватит от Серёги подзатыльника напоследок. Дружеского. В качестве пожелания удачи.

Я снова вздохнула. Не отказалась бы сейчас от любого проявления поддержки. На пустую кухню идти медлила, но хоть чаю нужно хлебнуть. А то как заурчу при всём честном народе, смеху будет! Распахнула дверь на кухню и замерла. Сердце – в горле! На солнечном квадрате стола, в гранёном стакане – букетик. Ромашки, немножко клевера, немножко душистого горошка. Благоухает, улыбается. На блюдце золотятся гренки. Пахнет травой, жареным хлебом и чуть-чуть аптекой. Я зажмурилась от счастья. Рядом с блюдцем записка: «Привет из деревни. Я на – дежурство. Как сдашь, позвони. Поздравлю с пятёркой! Твой В. Г.».

Я прижала клочок к груди: папа!

– Сдам! – думаю уверенно и надкусываю гренку. Поднесла цветы к носу, вдохнула «привет», – точно сдам!

Вот это утро!

* * *

«Аттестат получила, заявление о переходе в следующий класс написали. Теперь с чистой совестью на выход, то есть в колхоз!» – я отложила ручку. Вздохнула, ещё не скоро, аж 23 июня! Сколько ждать, почти две недели!

«Об этом потом. Сначала о плохом. Вчера было всё мерзко и отвратительно! Я поругалась с отцом. Из-за купальника, из-за какой-то тряпки! Как он может быть таким разным? И плохим и хорошим, не понимаю! И чёрт меня дёрнул поехать с Леркой..»

Мы с одноклассницей – девчонки из серии «мамина помада, сапоги – старшей сестры»* – оказались на «толчке» – маленьком, но известном всему Западному района Ростова вещевом рынке: Лере родители подарили 25 рублей.

– Неслыханный аттракцион щедрости, – заявила она. – Поехали за купальником, раз такое дело. Птичка на хвосте принесла, что на Труженников появились приличные, польские. Кто о таких не мечтает?

Поехали, конечно же! Едва нашли нужный прилавок среди разнообразия и великолепия вещей. В магазинах такой радугой и не пахло, а тут – пожалуйста! Ах, что это были за шмотки, что за купальники! Тонкая эластичная ткань, ровные шовчики. Настоящие бикини! А расцветка? – глаз не отвести! Тут тебе и горошек, и клеточка, и цветочек, и бабочка! Напустили с Лерой на себя равнодушный вид: мол, у нас дома сто тысяч купальников, как у того Карлсона на крыше.

– Тебе какой нравится? – небрежно спросила подружка.

– Вот этот, – показала я на яркое чудо футуризма – немыслимого цвета кружочки и полосочки хаотично переплетались в узоре на кремовом фоне.

– А мне в клеточку больше. Прям – мечта. Возьму, – решила Лера, – почём купальники?

– Четвертак, – отрапортовала владелица мечты.

– Ух, ты ж! Ну, и экономика нынче в стране! Ну, и торговля! Даже отец НЭПа от таких цен в гробу переворачивается! – подруга решительно настроилась торговаться.

– Шо? Хто?! – изумилась тётка.

– Отец НЭПа, говорю. Вождь всех времён и народов. Владимир Ильич Ленин. Слыхали? Не представлял даже, что дети пролетариата не доедают, не допивают, денег копят на несчастные купальники, и то – не хватает!

– ?!

В результате глумления и торговли прекрасные польские «клеточки» были приобретены на 5 рублей дешевле. То есть Лере ещё и на чёрные коопперативные колготки хватило. Правда, качество – сомнительное, но тут уж – или цвет, или качество. Домой возвращались в приподнятом настроении, а у меня в душе теплилась робкая надежда. Вдруг, и мне удастся выклянчить у отца деньги на купальник. Ведь удача сегодня с нами!

Час спустя поняла: надежда хоть и последней, но всё же умирает.

– Не дам, – сказал отец, как обухом хватил.

– Денег нет? – упавшим голосом уточнила я.

– Есть. Но на такую дребедень не дам! За два паршивых куска тряпки – целое состояние? Спятила?

Не смотря на отчаяние, схватившее меня за горло, я открыла рот, чтобы умолять отца, но тут заметила полную пепельницу. Поссорился с мачехой, поняла я. С Галиной Михайловной. Вот почему хмур, груб и скурил пачку «Примы». И собирается поехать помириться, видимо. Значит вот на что понадобятся деньги: на букеты-кофеты, шампанское, а тут дочь со своей ерундой!

Я сжала кулаки. Никогда ничего не просила: ни обновок, ни вкусностей. Превратилась с помощью подруг в портняжку, перешивая одежду, которая осталась от мамы, в модный прикид. Сдавала бутылки и, чего греха таить, шарила по карманам отцовского пиджака, если папа был пьян. Больше 50 копеек никогда не брала – стыдно – чтобы просто сходить в кино или купить коржик. Давилась гороховой кашей, а ливерная колбаса считалась роскошью. Ну, и что? Переживём, думала я. Пока однажды Галина Михайловна в пылу хвастовства не стала учить меня жизни и тому, как надо вертеть мужчинами: «даже отец твой не жалеет денег на хороший коньяк для любимой женщины!». А я в это время ковыряла ложкой ненавистный горох… И теперь отцу жалко для меня денег!

Обида распустилась в душе, словно капюшон кобры. Мне пятнадцать лет. Я так хочу приличный купальник, чтобы не стесняться на пляже ребят. Мне хватит его лет на пять, а спиртного?!

И я закричала на отца.

– Да как ты смеешь, сопля?! – он сграбастал меня за грудки. Майка треснула.

– Смею, – я вжала голову в плечи, но остановиться уже не могла, – ты даже трусов мне не покупал никогда, люди отдавали! С барского плеча! А ты?! На коньяк найдёшь, не будешь говорить, что денег нет! Я попросила раз в жизни!

Отец не дослушал и со злостью вытолкал меня из кухни. Я больно ударилась о дверной косяк и заплакала. Но не от физической боли – от душевной. Так отвратительно и мерзко было от себя самой, от поведения папы. Через пять минут он вбежал в комнату:

– На, подавись! – он скомкал и бросил фиолетовую бумажку на пол.

«Вечером я рассматривала кружочки и полосочки, прижимала груди. Что ж. Я купила их. Но какой ценой?Я была не права, я знаю. Утешает одно, что папа – тоже, хоть это и не должно быть оправданием моего гладкого поступка. Только я поняла, что неправильно веду себя, а он – нет. И обиженный ушёл на дежурство, а я… Из-за своего ослиного упрямства, я не сказала ему «прости». И теперь не могу. Такой дурацкий характер: если сразу не извинилась, потом хоть кто на голове теши. Не знаю, как другим, а мне просить прощения трудно. Даже, если не права. Особенно, если не права.

Вчера вообще был день – оторви да выбрось. Неприятности наперегонки бежали, как на соревнованиях, ей-богу, какая быстрей прискачет и настроение испортит.

После ссоры с отцом (кстати, где его носит, Дневник? Я жду, жду. Уж давно с суток должен прийти, волнуйся теперь) позвонил брат. Конечно, Машка выхватила у него трубку, требуя ответов. Я выкручивалась, словно уж на сковородке, мямлила, но так и не призналась, что осталась в десятый класс. Трус, аж противно! Потом уговорила себя, что такие вещи надо лично рассказывать, вот приедут они в августе, и тогда расскажу. Ещё и надерзила Машке в конце. Она мне снова за подарок напомнила. Мол, если поступлю в технарь, ходить мне в обновках, а так – не видать, как своих ушей. Я разозлилась, Дневник! Да и не надо, говорю. Достала. Обойдусь без них, не в первой. И пропела ей: «Мне стали слишком малы твои тёртые джинсы. Нас так долго учили любить твои запретные плоды. Гуд-бай Америка – о!». Машка отключилась, а я – неблагодарная. Все хотят мне добра, а я себе – нет. Я, такая, мимо пробегала.

Думаешь, это конец? Неа. Я ж таки вспомнила, что у меня ещё одна подруга есть, кроме Алинки. Ника! Каждый день собиралась к ней зайти, и всё некогда. Конечно, то экзамены, то гульки. На самом деле – просто забыла. А вчера явилась, и сюрприз: Ника уехала. И, вот человечище, записку мне оставила! Настоящий друг, не то, что некоторые. Знаешь, как муторно на душе было? Почему все меня прощают, понимают? Человек-то я так себе. Плохонький на поверку оказываюсь…

21-00.

Фух, помирились с папкой! Блин, я места себе не находила, а он поехал к НЕЙ. К Галине Михайловне. Унитаз чинить. Папа говорит, что она – его крест, наказание за маму. Да нет же! Она – НАШ крест, чего уж там. А мама… там, высоко, я думаю она простила отца, и давно.

И теперь можно о хорошем, о колхозе. Колхоз, о! Снимаем шляпу! Колхоз – это не просто зачтённая трудовая практика, это отлично проведенное время вдали от предков, замечательный способ заработать денег на личные нужды, веселые проделки, дискотеки, новые знакомства с учениками из других школ, возможно романы. Одним словом, колхоз!  Мне он просто необходим! Скорей бы. Ой, и не надо мне тут про гороховые зёрна:

Нас выращивали дённо,

Мы – гороховые зёрна.

Нас теперь собрали вместе,

Можно брать и можно есть*.

На Сушкова намекаю, да. Он говорит, что мы дураки, раз едем, и на нашем горбу государство в урожайный рай въезжает. Использует нас на полную катушку, и спасибо не скажет. Да и не надо! Неизвестно, кто кого ещё использует. А пять рублей на дороге не валяется. Сам он, короче, дурак, Сашка. Просто ему завидно, что его по состоянию здоровья не пускают, вот и мелет ерунду!

А ещё встретила как-то Ирку Я. Оказывается, они с Катькой Б. уже полгода переписываются с солдатами из разных городов, вернее, частей. Так интересно! Кто-то дал им адреса, и они написали письма «незнакомому солдату» с предложением о переписке, и им многие ответили. Вот, пена! Яковлева и нам с Алинкой адреса дала, так что я уже написала письма в Одессу, Ленинград, Севастополь и в Латвию, Каунас. Неделю назад отправила. Бред, правда, такой написала. И возраст не скрывала. 15 лет. Подумаешь, малолетка, зато сразу честно! И, как маленькая, заглядываю каждый день в ящик, вдруг там письмо? Вдруг кто-то ответит? Я со стулки свалюсь, правда. Но пока ничего нет. И газет тоже. И «Юности», и «Ровесника». Что за блин! А ведь в последнем номере обещали напечатать рецепт «мраморной» раскраски маек в домашних условиях. Мы с Алинкой уже и краску купили, а журнала всё нет. Так и лето кончится. И вообще, поеду в колхоз без новой майки, тьфу три раза!» – я поплевала через плечо, постучала по столу, чтоб не сглазить. Встряхнула руку – устала. Вот что значит пропускать и долго не писать.

«Что такое – дневник? Это то, где пишешь свои мысли, или то, где пишешь, что происходит с тобой, с семьёй, вокруг каждый день? У меня, наверное, всё вместе. И вообще, дневник, вернее Дневник – это мой самый лучший друг. Удастся ли мне вести его всю жизнь?» – я задумалась. Я веду его почти три года. Сколько ещё смогу? Главное, не забыть взять его с собой в колхоз. И в Донской, когда поеду к бабушке».

Глава вторая.

«24 июня.

Мы на месте, ура! Ну начинаем, Дневник, «Записки юной колхозницы, житие, значит, её бытие!»

Вчера некогда было писать. Прибыли. Сначала на теплоходах до станицы, потом на автобусах. Когда плыли, странные мысли меня посещали. Я смотрела на реку, которая несла свои воды и думала, как она похожа на нашу жизнь! У города – вода мутная, словно глину в ней разболтали, по волнам качались бумажки, окурки. Но, чем дальше, тем чище Дон, тем течение быстрее, всё наносное скрывается в водовороте, остаётся истина. И не смотря на унижения, доставленные человеком, он не утратил ни величия, ни своего предназначения. Тихий Дон-Батюшка, хочу как ты! Приносить пользу!

25 июня.

Собрали вместе 4 школы! Бедные учителя: достанется им на орехи. Мы вырвались на свободу. Не знаю, как фрукты-овощи, а девчонки точно на личную жизнь настроены. Лерка оглядела контингент, ручки довольно потёрла, мол, есть где развернуться. Катька, из параллельного, ходит довольная – работы непочатый край. И ведь это она не о кабачках, ха-ха три раза. Мне, кстати тоже один понравился. Но с моей везучестью, лучше стоять в сторонке и помалкивать.

26 июня.

Но невозможное – возможно,

Когда души порвётся нить,

Когда забыв про осторожность

Нам вновь захочется любить.

Чего прекрасней в мире нету?

Что воскресает веру вновь?

Как мне поверить в чудо это,

Что называется любовь?

Имя ему Виталик, я узнала. И глаза карие.

29 июня.

Погода испортилась. Холодно, сыро, грязно. Мои тапки скоро расползутся, как картон. В поля не ездим. Комары замучили. Вчера наша школа была дежурной, чистили картошку. Видеть её не могу! И вообще, всё время есть хочется!

30 июня.

Сплошная драма. Поругалась с Леркой. Она сказала, что я старомодная, что от моих убеждений попахивает нафталином и отцу всех народов – товарищу Сталину далеко до меня с моими принципами инквизиции. Мол, потому никогда и ничего у меня ни с кем не получится. Она права, блин. Виталик только снится.

1 июля.

Кабачки, кабачки, кабачки… ненавижу кабачки!!! Хорошо, пацаны научились ломать агрегат: засунут под конвейерную ленту кабачок и бац! – работа стала. Пока Федя вокруг трактора бегает, руками машет, мы устраиваем «бои». Кто кабачками, как шпагами дерётся, кто в снежки играет! Никогда, никогда больше не буду есть кабачки!

3 июля.

И почему я такая нескладная, неуклюжая и вообще?! У кастрюли облила Виталика чаем! Я ж его сварила почти. Он как заорёт: Дура! Сам – козёл, говорю. И пошла такая гордая, от бедра! Глотая слёзы. Жизнь кончена.

5 июля.

Бредим кабачками. Голодные как стая волчат. Сегодня пошли «на дело»: воровали у столовой огурцы и капусту. Гоп-стоп, мы подошли из-за угла! Обожрались и оборжались. Промокли до нитки. Утешились тем, что дождь смоет следы преступления. Катька серьёзно сообщила, мол, научно доказано, от капусты титьки растут. Профессор, блин. От смеха, чуть капусту не растеряли. Наелись ею до отвала. И тут Лерка выдаёт: прикинь, завтра проснёмся, а у нас – до потолка выросли! Чуть с кроватей не попадали, как представили эту картину!

6 июля.

Ура, ура! Мы помирились с Леркой окончательно!

Мальчишки приходят каждый вечер. Мы играем в карты с фонариком. Чуть что – прячем "товарищей" под кроватью. Придурки из 64 школы спалились с сигаретами, у нас теперь комендантский час в 21-00. Из-за каких-то растяп всё пойдёт насмарку, и дискач, и походы в столовку под покровом ночи – не бывать этому!

А завтра родительский день. Может, вкусненького чего отец привезёт, а? И соскучилась я по нему, если честно!

9 июля.

Папа не приехал. Обещал же. Эх, Обещалкин его фамилия!

11 июля.

За пошлые шутки пацаны изгнаны из рая подушками. Ничего, вечером на прощальном дискаче встретимся. Танцы, блииин… боюсь! Девчонки обещали сделать из меня «отпад»! Просто страшно представить. Жуткую Катькину кофточку ни за что не возьму, ни за какие коврижки!

Интересно, Виталик попросит номер телефона? Если попросит, буду на седьмом небе от счастья, а не попросит – так ему и надо!».

Я вернулась из колхоза в свой день рождения. В свой пятнадцатый день рождения. Как быстро летит время: ведь только вчера я пошла в первый класс, а сегодня я притащилась на 5 этаж с двумя хабарями, полными под завязочку огурцами, кабачками и капустой – добытчица, блин. Ах, да – и в кармане честно заработанные на прополке 15 рублей. Пардоньте – уже 5, ибо червонец стремительно растаял в кооперативном ларьке подземного перехода: я купила кассету с альбомом «Синих беретов» и «Каскада». На «Кино» уже не хватило, и я до зелёных мушек в глазах выбирала между любимыми группами. «А что скажет папа?» – вопрос по старику Малышу и его подельнику Карлсону меня почему-то не волновал. И не зря.

Отца дома не было. Только записка с поздравлением. Я прижала её к груди – милый папка! Прости транжиру! Но ведь сегодня мой день, не правда ли? И только после увидела на буфете журналы и письма, ух ты – но всё потом-потом-потом. Пока не пришли девчонки поздравлять, нужно записать в дневник последние события в колхозе.

«12 июля.

И рассказывать им нечего, провалила задание партии – без принца не возвращаться. Никаких принцев в радиусе 40 км, ну что ты будешь делать. И вообще, мне понравился один, я – другому, и всё это безответно. Как там в «перемене»: «Мы выбираем, нас выбирают, часто желанья не совпадают». Круговорот несовпадений в природе. Да, мы привыкаем к несовпаденью. Представь, выяснилось на дискаче. Я размечталась, что с Виталиком стасуюсь, а он! А он, оказывается, хотел свести меня со своим другом! В принципе и свёл, познакомил то есть. И сбежал. А мне пришлось всю дорогу с этим Колей медляки танцевать, номер телефона дать, а потом теряться! Ну их, короче, Дневник! Одно расстройство с ними.

Зато пришло два письма из армии. Я в отпаде! Один хлопчик ответил, из Латвии, и другой, из какого-то п. Эльбан, аж из Хабаровского края! Вот пена, чё мне теперь делать, чё писать им? Я ж думала, никто не отзовётся. Теперь думай, чего им поумнее накарябать, чтоб не упасть мордой, ой, простите, личиком в грязь. Ещё и фото им подавай. Попрошу Алинку со мной завтра на рынок съездить, в автоматы. Думаю, сойдут фотки, 35 копеек всего. Дёшево и сердито!»

Подруги прискакали с жаркими объятиями. После радостных воплей и поцелуев приступили к допросу с пристрастием, только лампы мне в лицо не хватало, ну вылитые товарищи из КГБ. Пришлось отчитываться о «проделанной работе». О женихах то есть.

– Не густо, не густо, – подвела итоги Алинка. – Выходит один Колян, да и тот тебе до фени. А что этот, как его, Виталик, с ним точно никаких шансов?

– Никаких, – вздохнула я. – Да и не увидимся мы больше. Где их школа, а где – наша.

– Ну, почему же? Тебе позвонит Коля, вы с ним стасанётесь, вольёшься в его компашу, снова встретишь Виталика, они ж друзья? Друзья. Ну, и вперёд, кривые ноги, на завоевание.

– А Коля?

– А чего – Коля? Разойдётесь, как в море корабли. Так, мол, и так, товарищ судья, не сошлись характерами, прошла любовь, заявил помидоры.

– Не, я так не могу.

– Да чё ты грузишься, – повела плечом Алинка. – Может, ты с Коляном до того наобщаешься, что тебе и Виталик никакой не понадобится. Соглашайся, если позвонит, и баста. А то я знаю тебя: умчишь завтра-послезавтра и будешь сиднем сидеть в своём курятнике, на плужков глазеть деревенских. Или без толку втюхаешься опять там. Оно нам надо?

– Не втюхаюсь, – буркнула я недовольно. Чувствую, стала раздражаться на подружкины заявления. – И, если Колька позвонит, я его отошью, пудрить мозги не стану. Использовать тем более!

– Ладно, ладно! – перебили меня подруги хором, пока из искры, как говорится, пламя не возгорелось. – Твоё дело!

– Тоже нам Крупская нашлась, – не удержалась всё-таки в конце Ирка и моргнула Алинке, – принцип на принципе сидит старым режимом погоняет. Тебе бы и Ленин не подошёл с такими завихрениями.

– Почему это?

– Говорят, он ей изменял. Ты бы сразу его бросила.

– А ты бы не сразу!

– А я б ещё подумала… минут пять!

Мы расхохотались. «До чего же они классные, – подумала я, щурясь то ли от солнца, то ли от избытка эмоций, – до чего же я счастливая! До чего же мне везёт!».

На следующий день приехал папа из деревни. Привёз яблок, алычи и подарок от Лены – умопомрачительную майку: цвет бирюзовый, рукава регланом, да ещё из сеточки, на груди сногсшибательная надпись на английском. Sport. Обалдеть, отпад полный!

– Спасибо! Кайф какой! – вопила я и прыгала по комнате, ни на минутку не задумываясь о судьбе люстры соседей снизу.

– Это не мне, – смеялся отец, – это сестре спасибо, да тётке. Привезли из Новосибирска. Вот поедем в деревню, сама и скажешь. Кстати о птичках, – тут он замялся. – Они там ещё десять рублей тебе передали. Но я их экспроприировал.

– Экспро… чё?

– Занял. На неопределённый срок.

– Да?  И насколько неопределённый: до  первой получки или потом как-нибудь вчера?

– Как-нибудь потом, – подмигнул родитель.

– Хорошо. Тогда отдашь с процентами, – подмигнула в ответ.

– Вот смотрю ты, доча, не промах. Прям капиталистка!

– А чё делать, па, – притворно вздохнула, – в какую эпоху живём.

– Старуха-процентщица, видали? – фыркнул он в ответ, – вырастили поколение. Раскольниковых на вас нету.

Мы ещё полвечера весело препирались и упражнялись в остроумии. Не знаю почему, но тот факт, что не видать мне подарочных денег, как своих ушей, совершенно не огорчал. Возможно потому, что я с нетерпением ждала скорую поездку в деревню, к новым летним приключениям, и какие-то мифические рубли – да бог с ними. Тут же папа записку привёз от деревенских девчат: у них там какой-то новый ковбой Мальборо объявился, звезда дискотек и вечерних посиделок на лавочке. Вот это – да, новость, не копейки вам. А я до сих пор в городе прохлаждаюсь, без дела да без жениха. Не годится.

«24 июля.

Ну вот, я и в Донском, до конца каникул. Ура! Правда, есть одна ложка дёгтя, то есть целый половник: папа с Галиной Михайловной тоже здесь. Почему у нас с ней не сложилось? Почему так и не смогла назвать её мамой? – я откинулась на спинку стула. Посмотрела на плюшевый ковёр с оленями. Как будто они ответят. Сколько себя помню, столько он и висит над кроватью. Нарядный, с бахрамой по краям. И горки подушек в три ряда, накидка на каждую, сверху словно фата невесты. Рыжий Васька на покрывале спит бубликом. На стене ходики тикали уже сто лет, наверное. Мамы нет – 6, но здесь, у бабушки, время застыло: ничего не изменилось. И оленям, и Ваське, и равнодушным часам безразлично с кем приезжает папа. И только мне – нет. Может быть, прошло мало времени с тех пор? События той зимы, последнее посещение больницы часто стоит перед глазами, будто всё произошло вчера. Мне часто снится… Тусклый свет. Блеклые голубые стены. Тёмно-красный паркет отражает блики лампочек. Пусто. Тихо.

– Мама! – кричу я, – ма-ма!

В конце коридора открывается дверь. В люминесцентном прямоугольнике появляется фигурка. Я вижу розовые пионы на чёрном фоне. Вижу руку на стене.

– Пусти, – вырываюсь. Отец разжимает ладонь.

– Мама! – бегу, и мне кажется, что – в бесконечность. Боюсь, что не успею добежать, силуэт исчезнет…

* * *

Январь 1983 года. Третий месяц у руля страны Андропов; отшумело турне хоккейных игр сборной СССР в Северной Америке; по телевизору показали праздничную программу «Аттракцион». «Миллион алых роз» Аллы Пугачёвой навсегда войдут в репертуар народа. А у нас с Сашкой Сушковым свои суперсерии игр и премьеры ссор. Вот уже третью неделю живу с его семьёй. Так что всякое бывает. Нет, с ними хорошо. Но я соскучилась по родителям, по дому, по нашей кухне, где мы собирались всё вместе. Слышу, как папа шуршит газетой, а мама напевает «И сшила платье белое, когда цвели сады», когда жарит котлеты. Кот Абдулла лежит на батарее и делает вид, что спит.

Я хочу в свой уголок нашей однокомнатной квартиры. В привычный мир вещей. К старому доброму секретеру. Мне кажется, что даже уроки за ним делать будет легче. Моё кресло-кровать, полки с криками и игрушками – я так явственно вижу всё, словно передо мной плакат или одна из картинок, которую я вырезали из журнала «Работница». Ой, и влетит от мамы, и пусть!

– Папа пришёл! – с порога висну на отце, – мы домой, или к маме?

Его приход это – ветер. Ветер, что разогнал тучи. И снова солнышко греет.

– Домой. А к маме завтра.

– Ура, ура!