Тень Гамаюна

Людмила Евграфова

Тень Гамаюна

Посвящается начальнику археологической

экспедиции в Старой Ладоге, профессору

Анатолию Николаевичу Кирпичникову

В восточной мифологии Гамаюн – священная птица, символ счастья, богатства, власти. Того человека, на которого упадет его тень, ожидают все блага мира.

(Энциклопедический словарь)

Глава I

Телефонный звонок был настойчивым, нудным, раздражающим. Кто – то на другом конце провода точно знал, что хозяин вернулся, и ни за что не хотел сдаваться.

Николай Боголюбов, научный сотрудник отдела археологии РАН, доктор искусствоведения, избравший темой исследований древнерусскую культуру, закрыл кран душа, снял с крючка полотенце, обернул его вокруг загорелого торса и, ступив мокрыми ногами на мягкий ворсистый ковер, прошлепал босиком в гостиную.

Всего несколько часов назад он прилетел из Франции. Страны кельтов и галлов. Страны поэтов, художников и влюбленных. Ученый покинул аэропорт «Шарль де Голль», воздушные ворота Парижа, с чувством большого сожаления. Прекрасный месяц, наполненный отдыхом в загородном поместье родственника, тоже Николая, вернее, Николя Бонфонтена. Месяц, насыщенный поездками по музеям Франции, лекциями студентам Сорбонны по древнерусскому искусству, а между этим – знакомством с MOULIN ROUGE, EIFEL TOWER и другими интересными достопримечательностями. Многие из них были хорошо известны ему по роду деятельности. Многое было своим, давно знакомым, накрепко вошедшим в сознание. Париж напоминал Боголюбову родной Санкт – Петербург, но дух этого Великого Города был совершенно иным. Он нес в себе энергетику тысяч людей, связавших себя прекрасными грезами о сказочном городе, где всем хорошо, где путешественники чувствуют себя как дома, и каждый видит в Париже воплощение своей маленькой сокровенной мечты.

У Николая Боголюбова и Николя Бонфонтена был общий предок – известный русский художник Илларион Боголюбов. Кроме того, по деду этого предка – А. Н. Радищеву, род их восходил к временам самой Екатерины II. А там – за Екатериной, вглубь веков, шла не менее интересная и занимательная история предков. Эта история в настоящий момент также занимала воображение Николая, как и тема его новой книги.

Николя Бонфонтен был праправнуком Аннет Бонфонтен, натурщицы, подвизавшейся когда – то в кружке русских художников. Основал кружок, вернее, школу Илларион Боголюбов, проживавший в Париже постоянно с 1893 года. Врачи рекомендовали Боголюбову мягкий теплый климат, и он поселился во Франции, где жили его любимые «барбизонцы» и откуда до побережья Средиземного моря было рукой подать. Между Илларионом Петровичем, красивым русским дворянином уже немолодых пятидесяти лет и Аннет Бонфонтен вспыхнула запретная, порочная, но такая сладкая любовь. У Аннет родился сын, который и стал родоначальником французской ветви.

Разбирая как – то старые семейные документы, оставшиеся от отца, Николай наткнулся на некое упоминание имени Аннет Бонфонтен. Охотничий азарт ученого – исследователя привел его во Францию, к единственному потомку француженки – Николя Бонфонтену. Они списались, Боголюбов получил приглашение приехать. Последующее предложение прочитать курс лекций по русскому искусству студентам Сорбонны, Николай также воспринял с восторгом. Все Боголюбовы, и сын Иллариона Петровича, не уезжавший никуда из России – Петр Илларионыч, прадед, и Петр Петрович Первый – дед, и Петр Петрович Второй – отец Николая – имели в той или иной степени отношение к искусству. Одни были художниками, другие писателями, третьи реставраторами, четвертые – искусствоведами и историками. Можно сказать, любовь к «прекрасному» была у них семейным заболеванием, передающимся потомкам вместе с генами, как некий сбой иммунной системы. Отец Николая не дожил до «торжества демократии» каких – то полтора года. После его смерти вдова Елизавета Матвеевна вдруг зачастила в церковь, стала усердно молиться за весь род людской, ну, и за счастье сына Коленьки тоже. В прежние времена, с апреля месяца до самых ноябрьских холодов семья Боголюбовых обычно покидала огромную питерскую квартиру и уезжала «на пленэр», в предместье города Кировска Ленинградской области. Там, на берегу Невы стоял бревенчатый дом 1953 года постройки, с колодцем и банькой во дворе, с кирпичной оградой, высотой два метра, которая предохраняла семейный оазис от пыли проезжающих по трассе машин. Знакомые часто спрашивали, почему Петр Петрович выбрал для отдыха такое «непрестижное» место? Ведь все его коллеги предпочитали селиться в Курортном районе, на берегу Финского залива? Он с улыбкой отвечал любопытным: «именно потому, что все там». А если серьезно, он просто любил посидеть утром с удочкой у тихой реки. Раньше этот дом был наполнен веселыми голосами, детским смехом. Нынче Елизавета Матвеевна осталась в нем одна. Все летние месяцы она воспитывала кобеля Рексфорда, чье имя для краткости было сокращено до банального – Рекс. Воспитывала, чтобы не бегал по ее клумбам, не топтал хрупких настурций и изящных лилий. Устраивала fast food для окрестных кошек. Поливала свой сад, и считала, что «красавице семидесяти лет, у граций в отпуску и у любви в отставке», единственное, что следует читать, так это «Цветник духовный». Книга эта была собранием назидательных мыслей и добрых советов, извлеченных из трудов весьма многих ученых мужей и писателей. А с таким багажом перед Господом предстать не стыдно.

Николай, вернувшись из плодотворной поездки, как раз собирался в Кировск, под крыло своей заботливой матери. Только матушка могла создать в доме такую обстановку, когда в нем и дышалось, и думалось легко. Обычно он садился работать с документами, «вбивать» редчайшие, переведенные лингвистами с древних языков тексты в свой ноутбук, а мать говорила ему: «я помолюсь за тебя». Она искренне считала – напрасно человек будет вставать рано и сидеть за работой долго, если не поможет ему Господь. Николай привык к ее незаметному присутствию, к ее благословениям на дорогу, на сон грядущий, и без материнского крестного знамения чувствовал себя как будто бы раздетым, незащищенным от злой воли «его величества случая».

Несмотря на молитвы Елизаветы Матвеевны, случай все же вмешался в личную жизнь Николая. От него внезапно, без слез и причитаний, ушла жена Ирина. Она потеряла к мужу интерес именно тогда, когда он «засел» за докторскую диссертацию. Боголюбов слишком рьяно погрузился в XII век, в славные времена Великого князя Владимиро – Суздальской земли Андрея Боголюбского. Необъяснимым образом, еще в детстве, как только отец рассказал ему о князе Андрее, Николай почувствовал странную, почти мистическую связь своей фамилии с прозвищем русского князя, жившего за восемьсот с лишним лет до его рождения. Известно было, что построил князь город – крепость Боголюбов, ставший резиденцией и плахой его смерти. Построил необыкновенную по своей несказанной красоте, церковь Покрова на Нерли. Этот белокаменный храм, выросший в пойме разлива двух рек, покоился на искусственном высоком фундаменте, и единственная маковка его тихо отражалась в водах. Грустным памятником Андрееву сыну Изяславу, погибшему в битве с волжскими булгарами совсем юным, был этот памятник. А в городе Владимире, основанном его дедом Мономахом, князь Андрей построил «Золотые» и «Серебряные», как в Киеве, ворота. Славилась и церковь Успения Богородицы, где обитала вывезенная Андреем из Вышгородского монастыря «красно украшенная» чудотворная икона, позднее названная Владимирской. Боголюбский установил на Руси праздник Покрова Богородицы, «унизил» Киев последним походом своим на южную Русь, и умер страшно, убитый подлыми родственниками и боярами, которых «с руки кормил». В 1702 году церковь канонизировала мученика Андрея Боголюбского.

Николай так увлекся далеким XII веком, что не заметил, как у него под носом жена его Ирина пустилась во все тяжкие. Без зазрения совести примеряла она на себя вольность, беспардонность и распущенность XX века. Бесконечные вечеринки, то у заядлых театралов, где среди «тонко чувствующих мужчин» половина которых была гомосексуалистами, то в мастерских грубых художников, занятно расчленяющих в своих картинах человеческие тела на кубы и квадраты, привели к тому, что без всякого объявления войны, она ушла от него к какому – то бородатому «митьку». С этим «митьком» Ирина жила по сей день, легко и бездумно, нисколько не утруждая себя размышлениями о Порядке вещей в Природе. Ей все было понятно и так. Жизнь должна доставлять удовольствие! Надо искать этого удовольствия «здесь и сейчас». Этот мир полон увлекательных вещей. Он создан для того, чтобы радоваться солнцу, свету, вину, хорошей еде и мужчинам! А копаться в каких – то пыльных, потрепанных древних источниках, которыми отгородился от мира ее бывший муж – просто мазохизм. Для Боголюбова существовала только одна женщина – Ее Величество История. Какая жена может соперничать с ней? Увольте, сравнение было не в пользу несчастных современниц!

Боголюбов оставил Ирине кооперативную квартиру, а сам вернулся в отчий дом. Елизавета Матвеевна ожила, помолодела, почувствовав свою необходимость взрослому сыну. Снова как в детстве Николенька принадлежал только ей! Ролевая игра: Я – мать, ты – ребенок – заставляла забыть о своих хворобах, и всецело сосредоточиться на служении сыну. Она говорила:

– Пока мы в этом мире охраняемы Господом во плоти, то не можем существовать без дела и труда, освещающего пользой и нашу жизнь, и жизнь близких.

Однако Елизавета Матвеевна никогда и никому не навязывала своих убеждений. Из «Цветника духовного» почерпнула она важную мысль, что делать идолом свой ограниченный разум, и устами этого идола вещать истину – стыдно. Когда Николай развелся с супругой, не потерпевшей его экспедиций, командировок, поездок по стране, его тихого копания в древних литературных источниках, Елизавета Матвеевна только вздохнула:

– Это была не твоя женщина.

Николай с уходом жены присутствия духа не потерял. Мать подозревала, что не очень – то он и любил ее. Разные они были. Вообще – то в большом теле Боголюбова не только «духа», но и «материи» было много. Он совершенно не походил на тех «ботаников», с которыми люди связывают свое представление об ученых. Это был высокий осанистый мужчина тридцати семи лет от роду. Шатен, с волнистыми волосами, зачесанными назад, что придавало ему некий «артистизм» и несомненное сходство с предком Илларионом Петровичем Боголюбовым. Тот же прямой нос, высокий лоб, ясные зоркие глаза, и в дополнение ко всему, светлый ум, выхватывающий из цепи ничтожных предпосылок то главное, что помогало определять в работе верную интерпретацию научных данных. Качество для ученого немаловажное!

В общем, Николай был свободен, полон сил, и со всей серьезностью собирался посвятить себя во время летнего отпуска работе над книгой об Андрее Боголюбском.

…Телефон упорно призывал. Хозяин не торопился. Настойчивые трели никак не повлияли на скорость его шагов. Казалось, Боголюбов ждал, когда звонок прекратится совсем. Он еще не был готов окунуться после Парижа в российскую действительность. Постояв у столика несколько секунд, он с неохотой поднял трубку, раздумывая, кто бы это мог так настойчиво домогаться его?

– Алло! Николай Петрович? – услышал он на том конце провода, – здравствуй, пропащий ты наш! Что трубку не берешь?

Боголюбов узнал голос своего учителя, профессора Камышникова, руководителя археологической экспедиции в Старой Ладоге.

– Здравствуй, Анатолий Сергеевич! Твой звонок меня прямо из ванной вытащил, я дорожную пыль смывал.

– Наслышан, наслышан.

– Откуда? Мы, по – моему, полгода как не созванивались.

– Ну, ты меня уже совсем старым маразматиком считаешь? Думаешь, я кроме древних черепков и ржавых наконечников ничего вокруг не замечаю? Когда ты мне нужен, я сумею разыскать тебя всюду, даже в Париже.

– Понял. Что случилось?

– Случилось, – голос Камышникова стал торжественным, – тут студент у меня вислую актовую печать откопал. Предположительно, XI век, интересуешься?

– Интересуюсь. Печать свинцовая?

– Точно! Судя по всему – из Греции. Такие печати, сам знаешь, встречаются на раскопах не часто. Эта – с надписью, но самое главное там не то, что написано, а что изображено. Обещаю, тебе понравится! Еще попался нам удивительный женский амулет в виде райской птицы, возможно, образ Гамаюна. Твоя, кажется, тема? Та самая первая твоя монография, в которой говорилось, что предки наши были знакомы с восточной и скандинавской мифологией! Что они знали руническое[1] письмо, вели божественный образ жизни, и чтили первых князей своих? Ты тогда убедил неверующих, что на Руси существовала Великая Дохристианская Культура! Находка, возможно, имеет к этому доказательству прямое отношение. Здесь, в Старой Ладоге скрыто еще много тайн. Многие думают, что город был заложен на месте более древнего поселения. Простор для размышлений! Приедешь?

– Приеду.

– Когда ждать?

– Давай завтра утром! Сегодня я к матушке в Кировск заскочу, а утром на твой раскоп. От Кировска до Старой Ладоги рукой подать. Договорились?

– Договорились. Скажу тебе по секрету, сегодня в Ладогу приезжал президент. Теперь наш раскоп называют президентским. Понимаешь, что за этим стоит?

– Понимаю… все дело в нем, в Рюрике!

– Именно. Мои студенты шутят, что, когда новгородцы пригласили на высокую должность внука Гостомысла – Рюрика, тот подумал, что в случае какой – либо неудачи, селиться надо ближе к родным норманнским берегам. Чтобы ноги уносить удобно было. Для этого и Ладогу отстроил, крепость заложил. Русью тогда называли варягов, значит, русское государство начиналась именно здесь! История сама дает ответ, что Ладога была не просто перевалочным пунктом «из варяг в греки». Она была столицей! Думаю, президенту это тоже понятно, он же наш, питерский.

Николай повесил трубку и стал лихорадочно собираться. Побросал чистые вещи в сумку, бритвенный прибор, зубную щетку, папку с документами, взял ноутбук. Вспомнил, что Николя Бонфонтен перед отъездом отдал ему старую рукопись на русском языке, в которую он успел заглянуть в самолете и был потрясен, когда понял, что написано в этой тетради! Мистика! Таких совпадений просто не бывает! А если бывают, то только по Божьему промыслу! Эта рукопись хранилась в роду Бонфонтенов с XIX века, и принадлежала, по всей вероятности, самому Иллариону Боголюбову. В тишине старого дома, при попечении Елизаветы Матвеевны, взявшей все бытовые проблемы на себя, Николай собирался всерьез заняться любопытными записями своего знаменитого предка. Он бережно извлек эту ветхую тетрадь из чемодана, обернул ее пластиковой обложкой и положил в большой боковой карман сумки. Все. Теперь в гараж за машиной. Гараж был далеко. Надо было из центра ехать на метро. Десять лет назад они с Ириной купили кооперативную квартиру на правом берегу Невы в «Веселом поселке», почти на выезде из города, у «Мурманки». Так называлось шоссе, огибающее с юга Ладожское озеро и ведущее на север, в Мурманск. Отсюда за тридцать минут можно было домчаться до Кировска, на дачу, и это обстоятельство решило выбор места жительства. Эта же дорога вела и в Старую Ладогу. Гараж был во дворе дома, где осталась жить Ирина, на проспекте Большевиков. Перед отъездом во Францию, Николай поставил машину «на прикол».

Он вспомнил, что сегодня пятница, конец рабочей недели, и пробок на дороге не избежать. Жители шумного города в преддверии выходных устремлялись к заветным шести соткам на всех видах транспорта, вплоть до велосипедов. Уже в метро Николай столкнулся с этой проблемой. Люди, плотно прижатые друг к другу, как сельди в бочке, привычно тряслись в вагонах, при выходе спотыкаясь о ведра, рюкзаки, корзины, наступая на лапы собачек, покорно разделяющих с хозяевами дорожные неудобства. То же самое ждало их в электричках, автобусах и маршрутных такси. «Любишь смородину, люби и оскомину», – часто говаривала Елизавета Матвеевна. Из уст Николя Бонфонтена это прозвучало бы так: «Il n’y a pas d’omelette sans casser des oeufs». А смысл был один – любишь кататься, люби и саночки возить!

Николай завел свои «саночки», то есть свою черную, почти представительскую «Волгу» и подумал, что сейчас заветного «маячка» на крыше явно не хватает. Он вырулил на проспект Большевиков у огромного мебельного магазина, пристроился в левый крайний, чтобы на площади повернуть на «Мурманку» и понял, что выезд на трассу, который в обычный день занимал всего пять минут, рискует затянуться часа на два. Машины медленно шли сплошным потоком, с остановками через каждые пять метров. Примерно через полчаса терпение Николая кончилось. До кольца площади было еще далеко, и он предпринял свой излюбленный прием. Медленно перестроился в крайний правый, свернул в первый попавшийся двор, дворами, параллельно Народной улице доехал до Дальневосточного проспекта, развернулся и встал в ряд машин, двигающихся по Народной улице на выезд из города. Однако поток автомобилей полз с той же скоростью, что и на проспекте Большевиков. «Была, не была», – подумал он, и повторил прием «огородами, огородами и к Котовскому». Вновь свернул во двор, промчался вдоль Народной улицы до пересечения с проспектом Большевиков и вырулил на него с правой от кольца стороны, где проходила граница города. Здесь выезд на шоссе был свободен. Маневр занял не больше десяти минут, и Николай возрадовался, что выиграл время. Осталось проехать пост ГАИ, или ГИБДД, (черт их знает, как правильно называть), потом еще одно узкое место – двухрядный проезд под мостом строящейся Кольцевой дороги и все, путь свободен!

Он расслабился на сидении и отдался приятным мыслям. Интересно, что ждет его в Старой Ладоге завтра? Новые подтверждения выводам современных ученых, что Ладога, которая старше Новгорода на сто лет, была крупным торговым центром, настоящим Вавилоном, городом – космополитом, одинаково любящим всех приезжих, независимо от вероисповедания? Или подтверждения, что именно Ладога за много тысяч лет назад и являлась центром священной древней страны Гипербореи? Гиперборея в VII–IV тысячелетиях до новой эры занимала Крайний Север Евразии, Арктиду. Согласно греческим легендам в стране гипербореев не было ни холодных, ни знойных ветров. Природа Кольского полуострова напоминала современный Крым. По славянским преданиям, предки – гиперборейцы, побежденные Чернобогом, повелителем ветров и снежных бурь, вынуждены были покинуть свои северные земли. Племена древних ариев, прародителей славян, с наступлением Ледникового периода двинулись на Южный Урал, потом к Аральскому морю, в Семиречье. Некоторые осели на Кавказе, некоторые в землях Востока. С Кавказа арии были вытеснены гуннами и вновь пошли в северо – восточные земли, где в VI веке, после войн с Византией, поселились на просторах будущей Киевской и Московской Руси. Такова картина Древнего мира на сегодняшний день. Но как же быть с древним городом Аркаим, возникшим в третьем тысячелетии до новой эры на Южном Урале в нынешней Челябинской области и открытом в 1987 году? То, что он существовал задолго до известных времен, не вписывается ни в одну картину Древнего мира. Возможно это и есть тот фантастический Асгард – город богов, город асов, которых считают также предками славян. Исландская «Сага об Инглингах» утверждает, что асы жили восточнее реки Танаис, то есть Дона! На раскопках Аркаима были найдены загадочные пружинки из вольфрама, а на них микроскопические надписи на древнем русском языке! То есть, аркаимцы умели плавить металл и владели нано технологиями! А сам Аркаим представлял собой совершенное строение, чудо архитектурной техники! Получается, что славяне появились задолго до того, как на территории Евразии возникли первые государства! Ждет ли его еще одна тайна? Перевернет ли она устоявшиеся представления?

Николай проехал указатель с надписью: «Разметелево», через некоторое время распаханные поля закончились, и дальше дорогу окружил высокий густой лес. Он включил радио, настроился на музыкальную волну и заставил себя вслушиваться в нежную мелодию, которая звучала из приемника. Релаксация и созерцание – главное лекарство от всех стрессов. А радость – тот же самый стресс. Николай, как истинный ученый, сейчас испытывал радость, нервное возбуждение оттого, что таинственные находки – Птица и греческая вислая печать, возможно, прольют свет на некоторые темные пятна русской истории. Может быть, каждая находка достойна отдельной монографии! Завтра он будет держать их в своих руках! Он откинулся на сиденье и позволил тихой музыке завладеть его сознанием.

Неожиданно из придорожных кустов прямо под колеса метнулась какая – то тень. Мышцы Николая были расслаблены, но он автоматически, на уровне подсознания, резко нажал тормоз, крутанул руль в сторону и остановился. Однако столкновения со странным существом, выскочившим из леса, избежать не удалось. Бампер его автомобиля вскользь ударил бегущего по ногам, и человек рухнул под машину. Николай с тревогой поспешил к пострадавшему.

Глава 2

В темном царстве кружатся тучиИ вороньи кружатся стаи.Чернобог – Кащей там лютует,Колдунов и ведьм собирает —Всех служителей Чернобога.(Книга Коляды, IX,б)[2]

Наконец пришла светлая зима. Ничего, что в студене – месяце дни самые короткие, а ночи длинные. Зато хорошо по снегу, привязав к ногам лапник, пробежаться до ближнего леса, ловы проверить, по звериным следам пройти. Лесные обитатели предпочитают держаться в ельниках. Там снег мельче. Малым зверушкам бегать удобнее. Вон цепочка следов косого. Хитер косой, избегает открытых пространств. Хоронится ближе к мелколесью, где корм есть. А хищница лиса держится там, где много зайцев, ведь зайцы – ее исконная добыча. Тихо. Только тенькают синицы, да скрипят свиристели на ветках можжевельника. Княжич Андрей, которому нынче двенадцать лет исполнилось, понимает лес не хуже старого Богуна.

На Руси, как только мальчик становился юношей, наступало время ему перейти в новое качество – во взрослую жизнь. Пришла пора и княжичу, ему вручили лук, и назначили испытания. Одним из взрослых испытаний была охота в зимнем лесу. Много раз ходил Андрей со старым волхвом за добычей. Научил его Богун читать, словно книгу, звериные следы.

Огляделся княжич. В трех саженях от него затаился верный оруженосец Кузьма. Шапка его из – под еловых лап еле видна. Ждет Кузьма, ждет княжич Андрей. Слева – схоронился под кустарником Ильюшка, одногодок Андрея, молочный брат, сын нянюшки Ефросиньи. Мало беспокоит Илью охота, он больше головой во все стороны вертит. Смотрит по сторонам – в глазах восторг. Вот и сейчас взял снег на рукавицу и снежинки с удивлением рассматривает! Красоте Божьего замысла удивляется! Старый волхв Богун издали за отроками наблюдает. Пусть покажут, на что годятся! Вот она, лиса – краса. Мелькнул рыжий хвост за деревом. Шагнул княжич в сторону, чтобы в прицел ее взять, да вдруг из – под ног прямо в лицо – черный вихрь! От неожиданности ушло сердце в пятки. Через минуту беззвучно рассмеялся княжич, – тетерев спал, зарывшись в снег. Андрей нечаянно его сон потревожил. А Кузьма не растерялся, пустил меткую стрелу, не ушла рыжая плутовка!

Старый волхв и отроки возвращаются домой не с пустыми руками. Два зайца, да лисица – неплохой промысел. Из лисы знатная шапка княжичу Андрею получится. А заячьи шкурки Богуну сгодятся. Сошьет из них старик себе теплые рукавицы. Идут охотники неспешно. Лес – то почти к городскому рву подступает. Уже виден береговой хребет Клязьмы, а на нем южные ворота с башней, смотрящие в сторону Рязанского княжества. Крепостная широкая стена оберегает город Владимир от нашествия врагов с юго – запада. А восточнее Суздальского княжества лежат земли Волжских булгар. Опасное соседство! Непохожи они ничем на арабских единоверцев. У тех высочайшая культура ткачества – драгоценные ковры и тонкие сукна. Развитое горное дело, прекрасное оружие, усовершенствованная система орошения земли, высокие урожаи. А эти – без конца грабят купеческие караваны, идущие в Царьград, а в Днепровских землях половцы дело довершают. Батюшка, князь Юрий Владимирович, прозванный за вечное стремление воевать чужие земли Долгоруким, сердит на них был. Последнее время стал неустанно укреплять вотчину свою. Столицу перенес из Ростова в Суздаль, поближе к Владимиру, где дети от двух его браков постоянно живут под присмотром тысяцкого боярина Георгия Шимона. Тут и княгиня Елена, вторая жена князя Юрия, вместе с его сыновьями обитает. Суздальские земли, скрытые от кочевников за непроходимыми вятскими да муромскими лесами, за искусственными рвами и речными поймами, как нельзя лучше подходили для зимнего проживания.

День был на исходе. Охотники поднялись к насыпным валам.